Ньюкомы.
Часть шестая.
Глава XXXII. Где Бэрнс ухаживает за невестой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть шестая. Глава XXXII. Где Бэрнс ухаживает за невестой. (старая орфография)

XXXII.
Где Бэрнс ухаживает за невестой.

Этель делала разные попытки, чтобы сблизиться с будущею невесткой; ходила, выезжала, говорила с лэди Кларой до приезда Бэрнса. Из всех этих попыток она вынесла понятие не слишком выгодное об умственных способностях лэди Клары. Мы имели случай заметить, что мисс Этель скорее склонна была находить в женщинах недостатки, чем открывать в них хорошую сторону, и была немножко строга в отношении к знакомым ей великосветским молодым особам её пола. В позднейшие годы жизни, забота и мысль укротили её гордость, и она научилась смотреть на общество благосклоннее; но в это время, и в продолжение еще нескольких лет, она не терпела посредственностей и не любила скрывать своего презрения. Лэди Клара боялась её, как нельзя больше. Эти робкия полу мысли, которые, словно птички, выскакивали из гнезда, прыгали и щебетали милыми, но пустыми шуточками, доверчиво летели на звук веселого голоса Джэка Бельсайза, и клевали с его руки крошки, - убегали при появлении Этели, этой суровой, светлоокой нимфы, и скрывались в чаще и тени. Кому не случалось подслушать разговор двух наивных девушек или даже любовников, когда они высказывают друг-другу свои задушевные мысли, хохочут над собственными шуточками, без умолку болтают? Вдруг появляется мамаша с суровой, дидактической миной, или гувернантка с сухими нравоучениями, и разговор мгновенно прекращается, смех прерван и щебетанье невинных птичек умолкло. Лэди Клара, от природы робкая, боялась Этели не меньше отца и матери; тогда как меньшая её сестра, семнадцати-летняя девушка, принадлежавшая к разряду резвушек, ни мало не пугалась мисс Ньюком, и была с нею в большей дружбе, чем смиренница, старшая её сестра.

Без сомненья, молодым девицам случалось встречать неудачи и препятствия в любви; многим приходилось страдать; у многих бывали минуты неистовой скорби и слез; многия проводили беззонные, тревожные ночи, и тому подобное; но в одних только сентиментальных романах, люди постоянно бывают заняты этою страстью, и то, что называют разбитым, сокрушенным сердцем, кажется мне, принадлежит к числу весьма редких товаров. Тому наклеили нос; несколько времени он находится в отчаянном положении; надоедает всем своим знакомым мужского полу стенаньями и неистовством; потом приходит в себя, обедает с апетитом, начинает интересоваться предстоящими скачками; не прошло недели, он ужь в Ньюмаркете: по обыкновению, держит пари, проигрывает и выигрывает. У молодой мисс, после пароксизма, состояние духа изменяется к лучшему: вновь привезенные из Парижа мадам Кринолиной моды начинают интересовать молодую девушку; она ужь готова разбирать, что ей больше к лицу: розовый цвет или голубой; она ужь замышляет с своей горничной о том, как бы весенние утренние наряды приноровить к осени; она принимается за книги, фортепиано, и поет известные романсы, которые прежде любила петь; вальсирует с капитаном; на щеках у ней появляется румянец; она вальсирует дольше, лучше и в десять раз быстрее Люси, которая танцует с маиором; с оживлением отвечает на приятные заметки капитана; слегка ужинает и глядит на него с нежностью, прежде чем опустит стекло в дверцах кареты.

молодым человеком. Он страшно насмешлив, это известно; но многим нравятся эти страшные, злоязычные молодые люди: насмешки над нашими соседями, даже над некоторыми из наших друзей, не всегда возбуждают в нас негодование. Бэрнс один из лучших танцоров: это - всеми признанная истина; тогда как некто другой - тяжел и неповоротлив; его ножища всегда задевает вас и он поминутно просит у вас извинения. Бэрнс вихрем кружит свою даму, так что она млеет от круженья. И как острит он над другими, когда остановится! Он не красив собою, но в лице у него есть что-то особенное, что-то отличительное. Никто не станет спорить, что маленькия ноги и руки у него прекрасны.

Он каждый день приезжает из Сити, входит в комнату без шуму, пьет чай в пять часов; всегда приносит целый запас самых забавных анекдотов, смешит мамашу, смешит Клару; Генриетта, которая продолжает уроки, помирает со смеху. Папаша имеет самое высокое понятие о мистере Ньюкоме, как деловом человеке: если б у него был такой товарищ в молодые годы, дела его были бы не то, что теперь: бедняжечка папаша! Вздумают ли куда-нибудь поехать, или пойдти, мистер Ньюком всегда с ними. Не он ли достал для них комнату, чтоб показать им торжественное шествие лорда мэра? Не он ли морил со смеху Клару своими шутками над горожанами на бале у того же мэра? Он - неизменный участник во всех их удовольствиях; он никогда не бывает ни утомлен, ни скучен, хоть встает очень рано; он не танцует ни с кем, кроме лэди Клары; садится ль она в экипаж, он всегда тут, чтоб пособить ей взойдти на ступеньку; раз он надел мундир ньюкомских гусаров, зеленого бутылочного цвету, с серебряным позументом: в этой форме он был красавцем; после обеда он так мило беседует с папашей и гостями о политике; он придерживается здравомыслящей консервативной партии; он исполнен практического ума и сведений; не гоняется за опасными новомодными идеями, подобно другим молодым людям. Когда здоровье дорогого сэра Брэйана Ньюкома разстроится в конец, мистер Ньюком вступит в парламент и займет старинную баронию, которая остается в их роде праздною с царствования Ричарда Третьяго. Этот славный род упал, страшно упал. Дед мистера Ньюкома пришел в Лондон с котомкой за плечом, так точно как Уиттингтон. Не правда-ли, что это похоже больше на роман, чем на быль?

Так шли дела в продолжение нескольких месяцев. Не в одни сутки могла бедная лэди Клара забыть прошедшее и оставить сетование. Изо дня в день ей жужжали в уши о неопровержимых проступках и грешках известной особы. Окружавшие молодую лэди, может быть, желали щадить её чувствования, но не могли иметь никакого интереса, чтоб ограждать бедного Джэка от заслуженного порицания. Безпутный мот, позор своего сословия, сын старинного дворянина, ведет такую жизнь, делает такой скандал! Лорд Доркинг убежден, что мистер Бельсайз - просто исчадье ада в человеческом образе; почтенный лорд собирает и рассказывает всякия истории, какие только тогда разглашались во вред молодому человеку (а таких историй о Бельсайзе безчисленное множество) и отзывается об нем с негодованием, доходящим до изступления. К концу периода неутомимого угодничества, предложения мистера Бэрнса Ньюкома удостоены принятия, и лэди Клара ждет его в Бадене и не дождется от нетерпения; как вдруг, на прогулке с отцом, встает перед нею призрак умершей любви, и молодая лэди падает в обморок.

Бэрнс Ньюком, когда захочет, может быть деликатен и незлопамятен. Все, что он говорил об этом жалком событии, было выражено с величайшим благоприличием. Он не допускал мысли, чтобы волнение лэди Клары могло произойди от какого-нибудь нежного сочувствия к мистеру Бельсайзу в настоящую минуту; напротив, он думал, что лэди Клара встревожена была, очень естественно, воспоминанием прошедшого и неожиданным появлением того, что напомнило ей об этом прошедшем. - Если б только я не следовал правилу, что имя дамы не должно никогда составлять предмета ссоры между мужчинами, говорил Ньюком лорду Доркингу, с большим достоинством, и если б капитан Бельсайз во-время не убрался отсюда, я наверно проучил бы его примерно. Он и еще другой пройдоха, от которого я должен был предостерегать моих родных, оставили Баден сегодня. Я очень рад отъезду обоих, особенно капитана Бельсайза; потому-что я, милорд, нрава горячого и не умею воздержаться.

Узнав от графа Доркинга об этом дивном спиче Бэрнса Ньюкома, характеру которого, благоразумию и благородству граф произнес самый восторженный панегирик, лорд Кью многозначительно покачав головой, сказал: - Да, Бэрнс отчаянный малый, - и не разразился хохотом, пока не разстался с графом. После, как водится, он нахохотался в доволь, рассказал обо всем Этели, и сделал Бэрнсу комплимент на счет его геройского самоотвержения: история о громоносной палице Бельсайза - ничто в сравнении с этой шуткой. Бэрнс Ньюком также похохотал: он был в веселом расположении духа. - Мне кажется, вы могли бы приколотить Джэка, когда он шел от Доркингов, говорил Кью: бедняга был так смущен и так слаб, что с ним совладал бы Альфред. В другое время это было бы для вас несколько труднее, любезнейший мой Бэрнс. Тут мистр Бэрнс Ньюком принял важный вид и сказал, что шутка-шуткой, а все-таки довольно и одной: смеем поручиться, что это настояние выражено было Бэрнсом очень серьозно.

им и дочери их визит. Лорд Доркинг сказал - бедный Джэк, в сокрушении сердца, сообщил в последствии всю эту историю Клэйву Ньюкому - лорд Доркинг сказал: мистер Бельсайз, я должен просить у вас извинения за те слова, которые я позволил себе вчера с-горяча; я очень сожалею, да наверно сожалеете и вы, что подали повод к такой неприятной сцене.

Мистер Бельсайз, потупив глаза, сказал, что очень сожалеет.

Тут лэди Доркинг заметила, что как капитан Бельсайз находится в Бадене, то, может-статься, ему желательно услышать от самой лэди Клары Пуллейн, что партия, которую она выбрала, выбрана ею по доброй воле, разумеется с согласия и но совету родителей. - Не так-ли, моя милая?

-- Так, мамаша, отвечала лэди Клара, с низким реверансом.

-- Теперь, позвольте пожелать вам счастья, Чарльс Бельсайз, сказал лорд Доркинг, с некоторым чувством. Как родственник ваш и как друг вашего отца, я желаю вам всего лучшого. Надеюсь, что вперед вы будете вести себя благоразумнее, чем в прошлый год. Мне хотелось бы, чтобы мы разстались друзьями. Прощайте, Чарльс. Клара, дай руку капитану Бельсайзу на прощанье. Лэди Доркинг сделайте вы тоже. Вы знали его еще ребенком, и - как грустно, что мы так разстаемся. Таким образом, у мистера Джэка Бельсайза окончательно выдернули зуб, и на этот раз, мы пожелаем ему и его собрату по страданью счастливого пути.

разглашали самые нелепые подробности. Лэди Клара влюблена в капитана Бельсайза? Вот сказки! Обстоятельства капитана известны всякому: мог-ли он помышлять о руке лэди Клары? Лэди Клара упала в обморок оттого, что увидала его? Да она уже прежде чувствовала себя дурно; она склонна к обморокам; на прошедшей неделе, сколько ему известно, с нею три раза случались эти припадки. Лорд Доркинг страдает нервическим разстройством в правой руке: вот отчего он часто взмахивает палкой. Он сказал не villain {Негодяй.}, а William; так зовут капитана Бельсайза. Но так-ли его имя по дворянскому списку? Не Джэк-ли он по списку? Да списки всегда врут. Эти простодушные истолкования имели свое действие. Злые языки мгновенно умолкли. Все были совершенно довольны: людей удовлетворить легко. На следующий же вечер, в собрании, лэди Клара танцовала с лордом Кью и мистером Бэрнсом Ньюкомом. Общество было мило и весело, как нельзя больше; об обмороке не было и помину. Но баронесса Крюшкассэ и графиня ИИИлангенбад, и те страшные особы, с которыми мужчины говорят и женщины обмениваются холодными реверансами, продолжали утверждать, что нет женщины более жеманной, как Англичанка, и на все объяснения, уверения и клятвы доктора Финка отвечали, пожимая отважными плечами: Taisez-vous, docteur, vous n'otes qu'une vieille béte.

Лэди Кью была необыкновенно любезна. Мисс Этель провальсировала несколько туров с лордом Кью, но юная нимфа казалась в этот вечер суровее обыкновенного. Боб Джонс, который не мог налюбоваться ею, ангажировал ее на вальс и занимал ее школьными воспоминаниями о Клэйве Ньюкоме. Он вспомнил о поединке Клэйва и пересказал об этом событии девице Ньюком, которая по-видимому слушала его со вниманием. Джонс выразил сожаление, что Клэйву вздумалось быть художником, и обрадовался, когда мисс Ньюком посоветовала ему сделать с себя портрет, так как наружность его, по её словам, была очень живописна. Боб готов был болтать без умолку, но Этель, сделав ему реверанс, вдруг отошла прочь и села подле лэди Кью. - На другой день, сэр, говорил Боб, с которым настоящий бытописатель имел счастие обедать в Верхнем Темпле: я встретился с нею в саду, и что же? Прошла, будто не знает меня. Да, эти светския особы просто выводят из терпения своими приемами.

Мисс Этель, действительно, была горда, надменна и тяжелого нраву. Она не щадила никого из окружавших ее, кроме нежной своей родительницы, с которой всегда была кротка, и отца, за которым, в болезни его, ухаживала с заботливостью и любовью. Но она безпрестанно воевала с лэди Кью, из-за тетушки Джулии, над которою матушка, по обыкновению, управляла свои способности к мучению других. Бэрнса она терзала стрелами презрения; не щадила и лорда Кью, которого не защищало от её негодования и самое добродушие его. Старая лэди также боялась её не мало; она даже переставала бить Джулию, когда появлялась Этель, и вознаграждала себя за то в отсутствие молодой девушки, стараясь при ней обходиться с Джулией кротко и нежно. Злоба молодой мисс на лорда Кью была в высшей степени несправедлива и тем более безчеловечна, что добрый молодой человек ни об одной живой душе не говорил никогда худого, и как безоружный, мог ожидать, что и на него не нападет никто. Но самое добродушие его разжигало еще более злость юной его неприятельницы; она стреляла, потому что грудь, его была обнажена, и эта грудь истекала кровью от её стрел. Родные смотрели с недоумением на жестокость Этели; даже у самого молодого человека - самолюбие и лучшия чувствования оскорблялись причудливой злостью кузины.

Лэди Кью вообразила, что понимает причину этих причуд, и решилась объясниться с мисс Этелью. Не написать-ли в Люцерн, чтоб воротился Дик Тинто? сказала лэди Кью. Уже-ли ты так безразсудна, Этель, что можешь тосковать об этом молодом негодяе и его рыжей бороде? Он рисует очень мило; может достать уроками сотню, две фунтов стерлингов в год; так отчего же не отказать Кью и не приманить назад учителя рисованья?

Этель схватила груду рисунков Клэйва, засветила свечу, положила рисунки в камин и зажгла их. - Вот это хорошо, говорит лэди Кью: это достаточно доказывает, что ты вовсе не думаешь о молодом Клэйве. А в каком положении наша переписка? - Ведь мы кузены и по родству можем писать друг-к-другу письма. - Месяц назад, старая лэди не ограничилась бы этим сарказмом, но теперь она была несколько напугана и не смела прибегнуть к оружию более действительному. - О, вскрикнула вне себя Этель: что за жизнь у нас, и как вы покупаете и продаете, как вы торгуете вашими детьми! Не о бедном Клэйве я думаю. Наши жизненные пути идут розно. Я не могу отделиться от моих родных и очень хорошо знаю, как бы вы приняли его в ваше семейство. Будь он богат - дело другое. Вы встретили бы его с разверзтыми объятиями; но он более ничего, как бедный живописец, а мы важные банкиры; его принимают у нас из милосердия, как тех певцов, с которыми мамаша обращается так вежливо и которых кормят ужином в людской. А чем они хуже нас?

-- Поправит состояние? продолжала Этель: у всех одно на языке! От начала мира не бывало людей более безстыдно-низких! Мы сознаемся в этом и гордимся. Мы ежедневно вымениваем звание на деньги, и деньги на звание. Настанет-ли же день, когда служение этому идолу уничтожится у нас?

-- Ни мне, ни тебе этого не дождаться, Этель, сказала лэди Кью, не совсем сурово: может-статься, она вспомнила о дне, давно минувшем, когда она была еще молода.

-- Нас продают, продолжала молодая девушка, продают точно также, как турецких жен, с тою только разницею, что наши мужья могут иметь только по одной Черкешенке. Нет, для меня не существует свободы. Я ношу зеленый билет и жду когда придет покупатель. Каждый день думаю я об этом невольничестве, и каждый день вооружаюсь против него более и более. Эта бедняжка, эта несчастная девушка, которую выдают за моего брата, зачем она не возмущается я не бежит? Если б я полюбила кого, я любила б его больше мира, больше богатства, больше звания, больше титулов, и отказалась бы от всего, чтоб последовать за ним. Но как это мне делать с моим именем и с моими родителями? Я принадлежу свету,.как и прочие из нашего семейства. Вы воспитали нас; вы за нас отвечаете. Зачем нет монастырей, где б мы могли скрываться от света? Вы устроиваете для меня прекрасную партию; вы доставляете мне супруга - доброго, не слишком мудрого, но до крайности нежного; вы делаете меня, что у вас называется - счастливой, а я скорей хотела бы пахать землю, как здешния женщины.

-- Нет, Этель, не захотела бы, сухо возражает грандмаман. Это фразы школьницы. Дождь и ветер испортил бы тебе цвет лица; ты не вытерпела бы часу и пришла бы домой напиться чаю; ты не феномен, моя милая, и не лучше других: миловидна, спору нет, да ты и сама это знаешь; но нраву не примерного. К счастью, что Кью человек кроткий и тихий. Умерь свою вспыльчивость, хоть до сватьбы; не каждый день находится для миловидной девочки такая партия. Ты его прогнала своею жестокостью, и если он не играет в рулетку или на бильярде, наверное разсуждает сам с собой, какая ты сварливая девушка и не лучше-ли развязаться с тобой, пока время не прошло. До сватьбы, твой дед и не знал, что у меня есть какой-нибудь характер; о том, что было после, я не говорю; но испытание полезно для каждого из нас, и он выдерживал свое, как ангел.

и бранью, а ласками и нежностью.

-- Отчего вы так желаете этого брака, грандмаман, спросила девушка. Мой кузен не слишком влюблен, по-крайней-мере, так мне кажется, прибавила она, краснея. Я уверена, что лорд Кью ни мало не торопится, и если б вы велели ему подождать лет пять, он согласился бы со всей охотой. Зачем же вы так хлопочете?

-- Зачем? А вот зачем, моя милая: молодые лэди, которые ходят работать в поле, должны косить сено, когда светит солнце; а, по моему мненью, теперь самая пора молодому Кью устроиться; я уверена, что он будет прекраснейшим мужем, а Этель прекраснейшей графиней во всей Англии.

Тут старая лэди, редко обнаруживавшая особенную любовь, посмотрела на свою внуку очень нежно. От нея Этель перевела взоры на зеркало, которое, на блестящей своей поверхности, с точностью, повторило истину, высказанную старой лэди. Ссориться-ли с девушкой за эту суетную мысль, за сознание обольстительной истины, за невинное торжество? Уделим ей долю тщеславия, молодости, желания повелевать и нравиться. Между-тем, рисунки Клэйва трещат в камине, у ног её, и последняя искра этого всесожжения замирает, незамеченная.