Ньюкомы.
Часть шестая.
Глава XXXIII. Лэди Кью на конгрессе.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть шестая. Глава XXXIII. Лэди Кью на конгрессе. (старая орфография)

XXXIII.
Лэди Кью на конгрессе.

Когда лэди Кью узнала, что герцогиня Д'Иври в Бадене и что она расточает любезности семейству Ньюкомов и злится на лорда Кью, старая графиня дала волю энергическому характеру, которым одарила ее природа, - характеру, который она держала иногда на привязи, чтоб не лаял и не кусался. Этот характер, без намордника, был таким страшным зверем, что все семейство имело основательную причину опасаться его. Не один из членов семейства бывал зашиблен, поражен, задавлен или напуган этим строптивым животным. Трусы старались укротить его ласками; осторожные делали круг, чтоб не встретиться с ним; но горе тем из членов семейства, которые должны были приносить ему корм, приготовлять подстилку и - говоря с должным почтением - разделять конуру с чорной собакой графини! Правда: бешеный нрав, соединенный в известной мере с великодушием и отважностью - что нередко идет одно к другому - составляет один из драгоценнейших и счастливейших даров, которым может быть наделен джентльмен или лэди. Особа, всегда готовая на драку, всегда пользуется уважением в своем семейном кругу. Ленивому надоедает спорить с ней; робкий ее холит и ласкает; а как почти каждый из нас робок или ленив, то злонравному человеку - полная свобода делать что хочет. Он один повелевает, а все другие повинуются. Если он любит покушать, обед готовится по его вкусу, и вкусы всех прочих подчиняются ему. Она (мы нарочно меняем род местоимения, потому-что злой нрав встречается у обоих полов) занимает в гостиной то место, которое ей больше нравится; ни родители, ни братья, ни сестры не дерзают завладеть любимым её креслом. Если она вздумала ехать на вечер, мамаша одевается, не смотря на головную боль, а папа, который не терпит этих страшных soirees, поднимается после обеда в кабинет, повязывает старенький белый галстух, едет с дочерью в гости и ждет до конца котильона, хотя он целый день работал в палате и завтра, чуть-свет, должен отправиться туда же. Если семейство предпринимает летом поездку, она распоряжается куда ехать, когда и где остановиться. Если он возвращается домой позже обыкновенного, обед ждет его и никто не смеет промолвить слова, как бы голоден ни был. Если он в веселом расположении духа, как все прыгают от радости, как все счастливы! Как вскакивают слуги по его звонку и бегут исполнять его приказания! Как терпеливо они сидят целую ночь, и как усердно в проливной дождь выбегают на улицу за извощиком! Мы с вами - ангельского нрава; никогда не злимся, не жалуемся ни на-что, и никто знать не хочет, довольны ли мы или нет. Наши супруги ездят по модным магазинам, подают нам счеты и мы расплачиваемся. Наш Джон не прежде отвечает на наш звонок и приносит нам газету, как окончив сам чтение; наши сыновья качаются в любимых наших креслах, наполняют наш дом молодыми людьми, своими знакомыми, курят в нашей столовой; портные наши шьют на нас гадко; наши мясники поставляют нам самых молодых, некормленных баранов; наши лавочники требуют с нас уплаты долга скорей, чем с других, зная нашу доброту; наши слуги выходят со двора, когда им вздумается, и открыто бражничают на кухне с своими приятелями. Когда леди Кью скажет: sic volo, sic jubco {Так хочу, так приказываю.} - будьте уверены: никто им домочадцев не осмелится разсуждать, прежде чем исполнит приказание.

Если, что впрочем случается очень редко, в семействе обретается дна таких повелительных и господствующих характера, разумеется, от столкновений их возникают пренеприятные истории; или, если на улице, семейство Баязета встречается с каким-нибудь другим неистовым Турком, происходят страшные побоища; союзники с обеих сторон сбегаются, и соседи по-неволе ввязываются в распрю. Таково, к несчастью, было положение дела в настоящем случае. Лэди Кью, не привыкшая дома давать кому-либо отчет, хотела повелевать и в чужих людях; в суждениях об окружавших ее, она давала полную волю языку; эти суждения переносились из дому в дом, и, поверьте, не утрачивали при этих переносах ни капли своей едкости. Она злилась на герцогиню Д'Иври и злоречила об ней везде, где только упоминалось её имя. - Почему она не с мужем? Зачем бедный старый герцог покинут один, с подагрой, а эта женщина разъезжает по свету с бродячим двором маркеров, следующих за нею по пятам? Так как эти суждения произносились во всеуслышание, на гулянье, в публике, между знакомыми той и другой партии, то естественно, что герцогини имела удовольствие узнавать о заметках лэди Кью через пять минут по произнесении их, и герцогиня, и блистательные князья, и её дочери, переименованные старой графиней в маркеров, отплачивали ей за её комплименты - комплиментами своего изделия. На-счет графини откапывались скандалезные истории, такия старые, что сорок лет прошло с-тех-пор, как оне ужь забыты; такия старые, что большая часть их совершилась до появления на свет нынешних Ньюкомов, и, следовательно, лежит вне области этой современной биографии. Лэди Кью негодовала на дочь (бывали минуты, когда ни единый шаг близких к ней людей не находил у ней одобрения) даже за ту скудную вежливость, с которой лэди Анна приняла авансы герцогини, - Брось ей карточку! да пошли ей карточку с лакеем; но самой пойдти к ней, потому только, что ока была у окна и видела, как ты подъехала к крыльцу - не съума ли ты сошла, Анна? Это-то самое и должно было заставить тебя не выходить из кареты. Но ты так добра и малодушна, что если б вор остановил тебя на дороге, ты сказала бы, подавая ему свой кошелек: "благодарю вас". Да, если б мистрисс Макбет завезла к тебе карточку, ты наверное поехала бы к ней с визитом.

спиною, и стали бы царапать ему глаза, лишь только встретимся с ним, - что бы тогда была наша жизнь, и когда бы мы могли быть спокойны? Злословить за-глаза допускается общественными приличиями. Говорите обо мне худо - я буду худо говорить об вас; но позвольте нам быть друзьями, когда встречаемся. Не случалось ли нам входить в десяток гостиных, где, по лицу наших добрых знакомых, мы замечали, что речь шла о наших маленьких особенностях, может-быть в ту самую минуту, когда мы стояли ужь у дверей. Разве наш визит был от этого менее приятен? Разве мы ссорились и говорили в глаза друг-другу крупные слова? Нет, мы выжидали, когда некоторые из наших дорогих друзей раскланяются и уйдут: тогда наступала наша очередь. Спина моя - к услугам моему соседу; лишь только я повернулся к нему тылом, пусть он делает рожи, какие хочет; но при встрече лицем к лицу, улыбаемся и пожимаем друг-другу руки, как прилично благовоспитанным людям, для которых чистое белье необходимее приятного выражения в лице и любезной улыбки на устах.

В этом-то ошибалась лэди Кью. Ей, по некоторым причинам, нужно было выпроводить герцогиню Д'Иври из Бадена, и она полагала, что нет вернейшого на то средства, как грубое и надменное обращение с герцогиней, которое заставляло удаляться многих других. Но герцогиня сама была характера решительного, и полк её поклонников мужественно сражался вокруг нея. Одни из них не могли расплатиться с должниками и потому не могли ретироваться; другие были исполнены мужества и не думали бежать. Вместо того, чтоб ухаживать за герцогиней Д'Иври и ласкать ее, графиня Кью думала выбить ее из позиции дерзкою аттакой и повела эту аттаку при первом представившемся случае.

-- Я с прискорбием услыхала, madame la duchesse, что герцог остается в Баньере больной, начала старая графиня при первой встрече, после обычных приветствий.

-- Madame la comtesse очень добра, что интересуется здоровьем мосье Д'Иври. Герцог в таких летах, что далекия поездки для него неприятны. Вы, милая милэди, счастливее его: вы до-сих-пор сохранили страсть к вояжам!

-- Я приехала к моей семье, милая герцогиня!

Стейна, которого вы знавали, Амброзина! Madame la baronne Шлангенбед, милэди Кью. Не замечаете ли сходства с милордом? Эти дамы пользовались гостеприимством, наслаждались великолепием Гаунт-гоуза. Оне бывали на тех знаменитых раутах, в которых играла роль прелестная мистрисс Краули, la sémillante Becki! Как досадно, что Гаунтский отель нынче в таких неприятных обстоятельствах! Слыхали вы, милэди, о прелестной мистрисс Бекки? Герцог описывает ее, как одну из самых восхитительных Англичанок, каких только он встречал.

Герцогиня поворачивает голову и шепчет на ухо своей штатс-даме, пожимает плечами и ударяет себя в лоб. Леди Кью знает, что герцогиня говорит о племяннике, нынешнем лорде Стейне, который находится не в здравом разсудке. Герцогиня озирается кругом и видит знакомого, которому она кивает головой.

-- Графиня, вы ужь знаете капитана Блэкбэлля? Он душа нашего общества! - Страшный мужичинище, с огромной сигарой, в пестром жилете, с печатью бильярдного игрока на лице, чванно выступает вперед по зову герцогини. Графиня Кью немного выиграла через свою аттаку. Ее представили госпожам Крюшкассе и Шлангенбад. Вот уже готовы познакомить ее с капитаном Блэкбэллем.

-- Позвольте мне, герцогиня, хоть между Англичанами искать знакомства по моему выбору, говорит лэди Кью, постукивая ногой.

-- В-самом-деле, мадам! Вы не любите этого доброго мосье Блэкбэлля? Ах, английские обычаи презабавны, извините за выражение. Удивительно, как вы гордитесь национальностью и как стыдитесь своих соотечественников?

-- Не для меня ли назначена эта graèieusetè? Как вы милы! Этот добрый мосье Блэкбэлль не слишком хорошо воспитан; но для Англичанина, он довольно образован. Во время моих путешествий я встречалась с особами, которые были гораздо необразованнее Англичан.

-- А кто это такие? сказала лэди Анна, которая напрасно пыталась положить конец разговору.

-- Англичанки, мадам! Я говорю не на ваш счет. Вы так добры; вы - вы так кротки, милая лэди Анна.

Советы светской барыни, управлявшей тою отраслью фамилии Ньюкомов, о которой мы обязаны здесь говорить, принесли совсем не те результаты, каких желала и какие предвидела старя лэди. Кто может всегда и все предвидеть? Мудрейшие из нас - не в силах. Когда его величество Людовик XIV сажал своего внука на престол Испании, основывая таким образом нынешнюю там династию, ожидал-ли он, что этим подорвет свою и возбудит против себя всю Европу? Последний Французский король, заботившийся о том, как бы повыгоднее пристроить одного из возлюбленных своих сыновей и как бы достать для простодушного и послушного юноши прекрасную испанскую принцессу, с короной и королевством в придачу, мог-ли воображать, что благоденствие всего его августейшого дома и царствования будет разрушено этой обольстительной спекуляцией? Мы берем только благороднейшие примеры для оценки образа действий такой высокородной особы, какова графиня Кью, накликавшая столько бед на голову многих невинных членов её фамилии, которых наверное она думала осчастливить руководством многолетней своей опытности и несомненною светскою мудростью. Можно знать людей глубже, чем сами иезуиты, можно составлять самые умные планы, и выводить глобокомысленнейшия соображения; но судьбе стоит только сделать известный, вовсе не неестественный оборот, и все наши знания, планы и соображения разлетаются, как дым.

своенравия молодых коней. Особенно Этель в это время была упряма в ученьи, непослушна бичу и неукротима уздой. Успехом в обуздании этой дикой натуры лэди Кью приобрела удивление всей фамилии, в которой принято было за непреложную истину, что с Этелью может совладеть одна лэди Кью. Бэрнс говорил, что с сестрой его управляется одна только бабушка. Сам он был не способен на это; мамаша никогда не пыталась и по доброте души, вместо того, чтоб объезжать кобылицу, скорей сама готова была надеть на себя седло и позволить кобылице ездить на себе. - Да, только графиня в состоянии управляться с этой девочкой, сознавался Бэрнс, питавший к лэди Кью благоговение. - Если б крепкая рука не удерживала её, не знаю, чего бы она не наделала, говорил братец: - Этель Ньюком способна бежать с учителем чистописания.

После неудачи и отъезда бедного Джэка Бельсайза, невеста Бэрнса не обнаруживала ничего, кроме какой-то страдательной беззаботности. Она приходила по зову в ту же минуту; делала все, что от нее потребуют; смеялась, когда нужно было; безсмысленно улыбалась, когда с ней говорили; танцовала, когда ее просили; ездила в фаэтоне Кью рядом с Бэрнсом, и принимала его, правда, не с жаром, но вежливо и приязненно. Трудно описать презрение, с каким смотрела на нее будущая заловка. Вид терпеливой, робкой девочки подстрекал Этель, которая в присутствии Клары становилась своенравнее, надменнее и смелее, чем в другое время. В эпоху такого интересного положения дел приехал к Кью брат графини, капитан виконт Рустер. Милорд Рустер был изумлен, восхищен, порабощен молодою мисс Ньюком, её умом и сердцем. - Эй, эй, бой-девушка, восклицал милорд: танцовать с нею - просто наслажденье. Как она терзает в куски всех других девиц, как блистательно обрывает каждого! Но, прибавлял он с лукавством и юмором, отличавшим молодого офицера, я гораздо охотнее согласился бы танцовать с нею, чем на ней жениться, в тысячу раз охотнее, и не завидую тебе, любезный Кью, в этом последнем отношении. - Лорд Кью и не выдавал себя за такого человека, которому бы следовало завидовать. Он находил, что кузина его хороша собой, и вместе с бабкой думал, что она будет прекраснейшей графиней; при этом, он разсчитывал, что богатство, которое лэди Кью даст или оставит юной чете, послужит не лишней прибавкой к собственным его средствам.

На другой день, был бал на водах: мисс Этель, которая обыкновенно одевалась чрезвычайно просто в сравнении с другими, явилась на этот вечер в великолепнейшем тоалете. Её роскошные локоны, блестящия как мрамор плечи, её пышный наряд - изумили всех присутствовавших. Она уничтожила своим появлением всех прочих красавиц так, что двор герцогини Д'Иври не мог равнодушно смотреть на это ослепительное юное создание: кавалеры дивились, дамы злились. Ни одна из графинь, герцогинь, принцесс испанских, итальянских, не равнялась с нею ни изяществом наряда, ни красотой. В Бадене, как и в других городах Европы, были на бале нью-иоркския дамы; но даже и оне не превосходили мисс Этели в пышности тоалета. Супруга генерала Джеремии Бунга сознавалась, что мисс Ньюком сделает честь любому королевскому двору. Мистрисс Бунг во всей Европе не видывала молодой Англичанки, одетой лучше её. Один немецкий генерал удостоил красоту мисс Ньюком самым выгодным отзывом своему адъютанту. Все наши знакомые были одного и того же мненья. Мистер Джонс назвал ее поразительною; капитан Блэкбэлль разсматривал ее глазами настоящого знатока. Лорд Рустер восхищался, глядя на нее, и поздравил своего бывшого товарища по военной службе с обладанием таким дивным перлом. Один лорд Кью оставался холоден: мисс Этель и не разсчитывала, чтоб он мог находиться в другом расположении духа. Она блистала, как Сандрильона во дворце принца. Но к чему весь этот блеск? этот чудный тоалет? эти ослепительные белизной шея и плечи? Она была одета так пышно, как актриса театра Variétés, отправляющаяся на ужин к Trois frères. - Это мадмоазель Мабиль en habit de cour, заметила герцогиня Д'Иври графине Шлангенбад. Бэрнс, который с своей нареченной танцовал против своей сестры и дивившагося ей лорда Рустера, также был поражен красотой и нарядом Этели. Лэди Клара, в сравнении с ней, казалась школьницей.

Сперва один, потом двое, потом трое из свиты герцогини похищены были у нея, в продолжение вечера, победоносною юной красавицей, которая торжеством своим успела произвести такой эффект, какого могла желать своенравная девочка, то есть: досадила герцогине и Д'Иври, привела в отчаяние лэди Кью и разогорчила молодого нобельмена, с которым была помолвлена. Девушка, казалось, находила удовольствие в том, чтоб делать неприятное другим: что-то гневило ее и против друзей, и против врагов. Старая вдовушка вышла из себя и излила свою злость на лэди Анну и Бэрнса. Этель почти одна оживляла бал. Она не хотела уезжать, не слушая ни намеков, ни приказаний; говорила, что ангажирована еще на столько-то танцев. Как не танцовать с графом Пунтером? было бы невежливо оставить его, дав ему слово танцовать. Как не вальсировать с капитаном Блэкбэллем? Он - партнер не для нея. Так зачем же Кью знается с ним? Лорд Кью каждый день прогуливается и разговаривает с капитаном Блэкбэллем. Можно ли ей быть до такой степени гордою, чтоб не знать друзей лорда Кью? Она приветствовала капитана очаровательной улыбкой, когда он подошел к ней среди этих прений и положила им конец, закружась по зале в объятиях капитана.

танцоры останавливались, чтоб взглянуть на нее, причем кавалеры восклицали от восторга, а дамы, против воли, должны были вторить их похвалам. Как ни досадовала старая лэди Кью, чувствуя, что поведение Этели огорчает её внука, однако жь и она не могла не любоваться мятежною красавицей, которой непокорный дух не поддавался суровым велениям властительной вдовы. Что касается неодобрения Бэрнса, девушка кивнула брату дерзкой головкой, пожала плечами и прошла мимо с презрительным смехом. Одним словом, мисс Этель вела себя самою отчаянною кокеткой, производя глазками самые обдуманные эффекты, болтая без умолку с самою оглушительною веселостью, расточая очаровательнейшия улыбки, приветствия и убийственные взгляды. Какой злой дух двигал ею? Может-быть, даже зная, что поступает дурно, она продолжала бы делать то же.

ère, и балы парижских актрис, и оперные кулисы на родине и за границей. Милые головки дам, которых никто не знает, кивали ему своими блестящими локонами из лож в театрах, из сомнительных колясок в парке. Он прошел поприще молодых людей, гоняющихся за удовольствиями, и на своем веку довольно посмеялся и попировал с веселыми мотами и их компанией. Все это ему ужь приелось: может-быть, он вспоминал о ранней жизни, более чистой, и алкал возвратиться к ней. Не смотря на то, что он растратил время в обществе дам, отверженных обществом, его идеал семейных добродетелей был возвышен и чист. Он охотно верил, что добродетельные женщины добродетельны вполне. Двуличности он не мог понять; злых характеров не терпел; своенравие, по его понятиям, принадлежало однем развратницам, а не добрым девушкам, живущим с добрыми матерями, в почтенных домах. Свойством их должно быть: любить свою семью, повиноваться родителям, помогать бедным, уважать мужа, лелеять детей. Очень вероятно, что смех Этели пробудил его от одной из этих простодушных грез, и тут она понеслась вихрем по танцовальному залу, под медные звуки оркестра. Он ангажировал ее на танцы один только раз во весь вечер, ушел играть и, возвратясь, застал ее по прежнему, в вихре танцев. Герцогиня Д'Иври заметила мрачность и сокрушение лорда Кью; однакожь не пришла от этого в восторг, зная, что причиной его смущения было поведение Этели.

В комедиях и романах, а иногда, смею думать, и в действительной жизни, когда ветреная героиня решается употребить в дело врожденную ей силу обольщения и кокетничает с сэром Гарри, а герой, капитан, в пику ей, принимается ухаживать за другою, оба скоро сознаются в своем безразсудстве, жмут друг-другу руки и мирятся; занавес опускается, или том заканчивается. Но есть люди, которые так благородны и простодушны, что подобные любовные сцены и уловки для них слишком низки. Кью смеялся, когда был чем-нибудь доволен, молчал, когда был огорчен. Он считал недостойным себя скрывать свою скорбь или удовольствие под маской. Может-быть, он заблуждался; но заблуждение его состояло в том только, что он забывал молодость Этели; он забывал, что поступки её были следствием не обдуманного плана, а ребяческой резвости и проказничества, и что если молодые люди делают глупости и гоняются за разнообразными удовольствиями, молодой девушке также можно позволить иногда невинную веселость и затейливые причуды своенравия.

глаза взглядывали из-под капора обольстительно. Она сделала молодому человеку сухой реверанс за эту вежливость; он отвечал важным наклонением головы; потом подошел к старой лэди Кью, подал ей бурнус и проводил ее к экипажу. Мисс Этель изволила разгневаться на кузена за то, что он разгневался. Для чего же и балы, как не для того, чтоб танцовать? Она - кокетка? Поступки её не нравятся лорду Кью? Да если она захочет танцовать, так никто ей не запретит; что ей за нужда до того, что он вздернул нос? Притом же какая забавная шутка - похитить у герцогини часть её свиты, её царедворцев! Какая чудесная шутка! С этими мыслями она зажгла свечу, и, напевая изумительные рулады, удалилась в свою спальню. Как приятно провела она вечер! Какую славную съиграла она шутку! Когда дверь её спальни заперлась - но смеет ли повествователь заглядывать в эти тайны? - она разбранила свою горничную и сердилась, как демон. Видите: бывают минуты грусти и после блистательнейших побед; вы поражаете неприятеля, разбиваете его в пух и прах, а потом сами жалеете, что затеяли сражение.