Ньюкомы.
Часть восьмая.
Глава LII. Семейные тайны.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть восьмая. Глава LII. Семейные тайны. (старая орфография)

LII.
Семейные тайны.

Фигура, украдкой сидевшая за чайником, сурово взглянула на Бэрнса, когда он вошел, и слабый от старости голос сказал: Ба, это вы!

-- Я привез вам, мадам, банковые билеты, сказал Бэрнс, вынимая из портфеля пачку этих документов: мне нельзя было приехать ранее; я был занят до-сих-пор делами по банку.

-- Ну, нечего сказать, от вас несет табаком, как от курьера.

-- Как от заморского капиталиста: эти люди курят, мадам, а я не курил, честное слово.

-- Не вижу причины, почему бы вам не курить, если это вам нравится. Вы от меня не получите ничего, хоть бы вы курили или нет. Что Клара? Уехала с детьми в провинцию? Ньюком - лучше всего для нея.

-- Доктор Бэмбёри полагает, что ей можно будет ехать недели через две. У малютки было что-то.

-- Что-то в роде пустяков. Я вам скажу, что ей самой хочется оставаться в Лондоне, и потому она заставляет этого безсмысленного Бэмбёри советовать ей не уезжать. Говорю вам, отправьте ее в Ньюком. Тамошний воздух для нея будет полезен.

-- Как, в этот проклятый дымный город, моя милая лэди Кью?

-- Да посоветуйте и вашей матушке, с маленькими вашими братьями и сестрами, провести там Рождество. Не стыдно ли вам, Бэрнс, так мало заботиться об них?

-- Позвольте вам доложить, мадам, что я намерен управлять моими домашними делами без помощи вашей милости, вскрикивает Бэрнс, вскакивая со стула: я приехал сюда в такое позднее время не для того, чтоб выслушать...

-- Добрый совет. Я именно посылала за вами, чтоб дать вам такой совет. Если я писала вам, привезти мне денег, то это было только предлогом; Баркинс мог бы достать мне денег в городе и завтра. Я хочу, чтоб вы отправили Клару и детей в Ньюком. Им должно ехать, сэр. Вот для чего я посылала за вами. А что, по-прежнему ссоритесь?

-- Почти что по-прежнему, говорит Бэрнс, барабаня по шляпе.

-- Не бейте этой зари; вы раздражаете мои слабые, старые нервы. Когда Клару выдавали за вас, она была предобрая девушка, каких мало в Лондоне.

Сэр Бэрнс отвечал вздохом.

-- Она была такая кроткая и послушная девочка; немножко разсеянна и простовата; но ведь вы, мужчины, любите, чтоб жены у вас были куклы. В три года вы ее совсем испортили. Она стала упряма, лукава; на нее находит блажь; она дерется с вами и бьет вас. Хи, хи, хи! а все это оттого, что вы сами ее бьете!

-- Я приехал сюда не затем, чтоб слушать подобные вещи, мадам, говорит Бэрнс, побагровев от злости.

-- Вы ее били, я знаю, что били, сэр Бэрнс Ньюком. Раз, ночью, в прошедшем году, она прибежала ко мне от ваших побоев; вероятно вы это помните.

-- Боже милосердый! Да знаете ли вы, мадам, что меня вывело из терпенья? вскрикивает Бэрнс.

жену, чем стал бы так унижаться перед ней. Она никогда не забудет этого удара.

-- Я был без ума, когда это сделал; но она сама свела меня съума, говорит Бэрнс: у нея нрав ужасный и наивность непостижимая. В два года она совершенно переменилась. Если б я пустил в нее стулом, и то не было бы для меня изумительно. Но не вам укорять меня за Клару. Ваша милость нашли ее для меня.

-- А вы, сэр, испортили ее, после того, как я ее нашла. Она пересказала мне часть всей истории в ту ночь, когда она прибегала ко мне. Я знаю, что история справедлива, Бэрнс. Вы поступили с нею ужасно, сэр!

-- Она отравляет счастье моей жизни, и нечем помочь горю, говорит Бэрнс, произнося сквозь зубы проклятие: но довольно, довольно об этом. Что Этель? Пошла спать после дороги? Как вы думаете, мадам, что я ей привез? Предложение!

-- Bon Dieu! Ужь не хотите ли сказать, что Чарлз Бельсайз в-самом-деле не шутит? вскрикивает вдовушка: я всегда думала, что это...

-- Нет, предложение не от лорда Гэйгета, мадам, сурово перебивает сэр Бэрнс: я несколько времени назад узнал, что он шутит; а он знает, что я не шучу.

-- Боже милосердый! и с ним драться? Ужь не дрались ли? Вот заговорили бы в свет! вскрикивает вдовушка, с некоторым безпокойством.

-- Нет, отвечает Бэрнс: он хорошо знает, что между нами не может быть открытой ссоры. Недавно за обедом, который он давал у себя, мы наговорили друг другу крупных слов; тут были полковник Ньюком, нищий молокосос Клэйв и сумасбродный мистер Гобсон. Лорд Гэйгет позволил себе невыносимые дерзости; сказал мне, что я не смею ссориться с ним, потому-что он ведет с нашим домом дела. Как бы я хотел раздавить его! Она рассказала ему, что я ее ударил; дерзкое животное! он обещает разгласить об этом в моих клубах, и грозит мне личным насилием, если я это сделаю в другой раз. Лэди Кью, моя жизнь в опасности от этого человека и от этой женщины, вопиет бедный Бэрнс в смертельном страхе.

-- Драться - ремесло Джэка Бельсайза, Бэрнс Ньюком; а ваше, к счастью, заниматься банкирскими делами, сказала вдовушка: если старику лорду Гэйгету суждено было умереть, и старшему его сыну также, - какая жалость, что они не умерли годом или двумя ранее: тогда Клара и Чарльз были бы соединены. Вы женились бы на какой-нибудь молодой девушке; моя дочь Вальгэм могла бы найдти вам невесту. Франк, как я слышала, живет с женой очень дружно; её свекровь управляет всем семейством. Они обратили театр, попрежнему, в концертную залу; завели хор певчих из шести деревенских мальчишек, и Франк с кьюберийским капельмейстером играет с ними в мяч по праздникам. Кстати: отчего бы Кларе не ехать в Кьюбери?

-- Она и сестра её именно из-за этого поссорились с лордом Гэйгетом. Сколько мне известно, они, несколько времени назад, имели между собой крупный разговор, и когда я сказал Кью, что прошлое лучше позабыть, что Гэйгет теперь очень внимателен к Этели, и что мне не хотелось бы лишиться выгод, прекратив с ним денежные сделки, - Кью поступил со мной невежливо до дерзости; его поведение было нагло, да, мадам, до крайности нагло, и, будьте уверены, не существуй между нами родственных отношений, я бы вызвал его на...

Тут беседа между Бэрнсом и его прародительницей прервана была появлением мисс Этели Ньюком, которая, со свечей в руке, спускалась из выспренних областей, закутанная в шаль.

-- Здоровы ли вы, Бэрнс? Что Клара? Как мне хочется взглянуть на моего маленького племянника. Похож он на своего милого папашу? восклицает молодая лэди, подставляя брату свою прелестную щечку.

-- Шотландия принесла пользу нашей ньюкомской розе, говорит Бэрнс, с особенною любезностью: милая Этель, я никогда не видал тебя такою хорошенькою.

-- При свете одной спальной лампы! Но что бы было, если б вся комната была освещена? Вы увидали бы тогда, что лицо у меня все покрыто морщинами, побледнело, истомлено от несносного путешествия в Шотландию. Ах, как скучно проводили мы время! Не правда ли, грандмаман? Нет, ни за что теперь не соглашусь ехать в большой замок; а в охотничью конурку - и того меньше. Может-быть, Шотландия очень приятна для мужчин; но для женщины - позвольте мне ехать в Париж, лишь только зайдет речь о шотландской экспедиции. Я охотнее останусь в какой-нибудь школе на Елисейских-полях, чем в прекраснейшем замке горной Шотландии. Если б не эта благодатная ссора с Фанни Фоллингтон, мне кажется, я умерла бы с тоски в Глин-Шортгорне. Видели-ль вы моего дорогого, милого дядюшку, полковника? Давно ли он приехал?

-- Разве он приехал? зачем приехал? спрашивает лэди Кью.

-- Приехал ли? Взгляните, грандмаман: видали-ль вы когда такую прелестную шаль? Я нашла ее в картонке, в моей комнате.

-- Прелесть, нечего сказать! восклицает вдовушка, уткнувшись старым носом в драгоценную ткань: ваш полковник - настоящий galant homme, надо отдать ему справедливость; в этом отношении он не похож на своих родных. Гм! гм! а скоро уезжает он назад?

-- Он составил себе состояние, и состояние очень значительное для человека его звания, говорит сэр Бэрнс: у него не меньше шестидесяти тысяч фунтов стерлингов.

-- А много это? спрашивает Этель.

Бэрнс, обращаясь к лэди Кью.

-- В мое время, редкие из Индийцев приняты были в хорошее общество, мой любезный, говорит лэди Кью в раздумье: мой отец часто твердил мне о Барвеле, из Станстэда, и о доме его, на Сент-Джемском сквере. Я вытерпела пытку у мистера Гастинга. Вечер был предлинный и преглупый. Ну, теперь, молодой человек, живописец, вероятно бросит свои банки с красками и заживет джентльменом. Вероятно они были бедны; иначе, отец не посвятил бы его такому ремеслу. Бэрнс, отчего вы не определили его хоть писцом в свой банк, чтоб избавить его от этого позора?

-- ПозораИ Напротив, он гордится своей профессией. Мой дядя горд, как Плантагенет; хоть он и кроток, как... как бы что? Укажите мне подобие, Бэрнс. Знаете ли, из-за чего у меня была ссора с Фанни Фоллингтон... Она говорила, что мы происходим не от лейб-брадобрея, и смеялась над босвортской битвой. Она утверждает, что наш прадед был ткач. Правда ли, что ткач?

-- А мне как знать? да и что за дело до этого, ребенок? За исключением Гаунтов, Говардов и еще двоих-троих, едва ли найдется в Англии хоть одна чистокровная фамилия. Ты счастлива, что в тебе есть частичка моей крови. Дед моего бедного лорда Кью был аптекарем в Гэмптон-Корте. Можно принять за правило, что нет человека, который бы происходил от хорошей фамилии. Не путешествовал ли в прошедшем году этот молодой человек, этот сын полковника? Как он попал в общество? Где мы с ним встречались? Ах, да, в Бадене, когда Бэрнс сватался, а мой внук - да, мой внук, делал такия глупости. - Тут она принялась кашлять и дрожать так сильно, что её старая палка заходила у ней под рукой. - Позвони-ка, чтоб пришла Росс. Росс, я иду спать. Ступай и ты, Этель. Довольно покаталась сегодня.

-- Память у нея, кажется, слабеет, шепнула Этель брату: или она хочет помнить только то, что желает. Замечаете, что она стала гораздо старее?

-- Я буду у нея завтра утром; мне нужно с нею переговорить, сказал Бэрнс.

-- Доброй ночи. Поцелуйте за меня Клару и малюток. Бэрнс, исполнили ли вы, о чем я вас просила?

-- Что такое?

-- Быть ласковее с Кларой. Не говорите ей жестких слов. У нея горячий характер, и она принимает их к сердцу, хоть и молчит.

-- Молчит? она? сурово спросил Бэрнс.

-- Ах, Бэрнс, будьте к ней снисходительны. Как ни редко я вас видала вместе, когда жила у вас весною, могла однако ж заметить, что вы были суровы, хоть она старалась смеяться, говоря о вашем обращении с нею. Будьте добрее. По-моему, доброта лучше всего, Бэрнс, лучше всякого ума на свете. Посмотрите на грандмамам: как она была умна и как умна даже теперь, а между-тем какую составила она себе репутацию, как люди боятся, бегают её! Посмотрите, как она покинута всеми, как одинока!

-- Я хочу видеть ее завтра утром одинокую, моя милая, говорит Бэрнс, делая ей прощальный знак маленькой рукой, затянутой в перчатку: доброй ночи, - и с этими словами он уехал. Пока Этель Ньюком находилась под братниной кровлей, где я и друг Клэйв, и десятки других приятно проводили время, благодаря радушию хозяина, между домашними бывали ссоры, взаимные обвинения, и жалобы, и страдания, и опаляющия сердце, жестокия речи, и позорные побоища; но жалкие бойцы появлялись перед чужими людьми с улыбающимися лицами, возобновляя битву, когда празднество кончалось и гости разъезжались.

На следующее утро, когда Бэрнс приехал к своей бабке, мисс Ньюком не было дома: она, как говорила лэди Кью, отправилась к невестке, чтоб провесть у нея утро. Таким-образом Бэрнс и лэди Кью оставались глаз-на-глаз, и первый, пользуясь непрерывным tête-à-tête, сообщил старой лэди предложение, сделанное ему накануне полковником Ньюкомом.

Лэди Кью удивилась, до чего доходит у людей дерзость. Какой-нибудь артист просит руки Этели! Чего доброго, завтра один из лакеев вздумает сделать то же самое, и Бэрнс наверно примет на себя посредничество. Отец осмелился сделать вам предложение - от имени этого мальчишки - живописца, и вы не выпроводили его вон!

Бэрнс захохотал.

-- Вы вероятно не передали Этели этих приятных новостей?

-- Разумеется, нет. Я даже не сказал полковнику, что Этель в Лондоне. Он воображает, что она все еще в Шотландии с вашей милостью.

-- Желала бы и, чтоб полковник был в Калькутте, вместе с сыном; желала бы я, чтоб он был в Ганге; желала бы, чтоб он был под колесницей Джагерата! кричала старая лэди. - А сколько в-самом-деле нажил денег этот несчастный? Если он важен для банка, разумеется, вы должны поддерживать с ним хорошия отношения. Пять тысяч годового доходу, и все это, вы говорите, он отдаст сыну? Он, должно быть, рехнулся. Нет ничего, на что бы не решились эти люди; нет жертвы, которой бы они не принесли, чтоб втереться в родство с хорошей фамилией! Без сомнения, вы должны оставаться в дружеских отношениях с ним и с его банком. А мы между-тем ни слова не скажем об этом Этели, и выедем из города как можно поспешнее. Сообразим. В субботу мы едем в Друммингтон. Сегодня вторник. Паркинс, смотрите, чтоб ставни в окнах гостиной на улицу были заперты, и помните, что нас нет в городе, если только не приедет лэди Гленливат или лорд Фэрингош.

-- А вы думаете, что Фэринтош заедет, мадам? спрашивает сэр Бэрнс.

страшно как ветрены. Россмонт - просто королевский дворец; его норфолькский дом также не дурен. Молодой человек его звания должен жениться, жить в своих поместьях, и служить примером для своих людей, вместо того, чтоб тратить время в Париже и Вене, в дурном обществе.

-- Так он едет в Друммингтон? спрашивает внук.

-- Кажется; его приглашали. В ноябре, мы поедем в Париж, куда вероятно будет и он, прибавила к слову вдовушка: будем надеяться, что, соскучив безпутною жизнью, какую он вел, он исправится и найдет добродетельную, благовоспитанную молодую жену, которая съумеет удержать его от ветрености. - При этих словах, докладывают о докторе её сиятельства, и банкир и внук её раскланивается и уходит.

Сэр Бэрнс пришел в Сити с своим зонтиком, прочел письма, переговорил с своими товарищами и доверенными конторщиками; был несколько времени если не раздраженным супругом, не нежным братом, не любезным внуком, за то хитрым, бойким банкиром, совершенно преданным своему деду. На этот раз, ему представился случай пойдти на биржу, или куда-то в другое место, чтоб переговорить с собратами - капиталистами, и глядь! в Корнгилле с ним встречается дядюшка, полковник Ньюком, который едет к индейской конторе, с грумом позади.

Полковник соскакивает с лошади, и Бэрнс раскланивается с ним радушнейшим образом. - Нет ли мне весточки, Бэрнс? кричит полковник.

-- Не об хлопчатке речь, мой любезный сэр Бэрнс, восклицает полковник.

-- На акции большой запрос; никаких затруднений в этом отношении не представляется. Наша контора возьмет их на полмиллиона, если только...

-- Вы толкуете об акциях, а у меня на уме бедный Клэйв, перебивает полковник. Я хотел бы, чтоб вы сообщили мне добрую весточку о нем, Бэрнс.

-- Ото всей души желал бы, если бы мог. Впрочем, надеюсь не замедлить ответом. Вам известно, что я совершенно в пользу вашего сына, кричит Бэрнс, с особенною любезностью. Корнгиль - странное место для сердечных дел, неправда ли? Но Этель, как я вам ужь говорил, находится в руках высшей власти, и мы должны стараться склонить, если можно, лэди Кью: она всегда отзывалась о Клэйве чрезвычайно надменно, чрезвычайно.

-- В Шотландию, мой добрый сэр? Да ведь она путешествует. Мне кажется, лучше предоставить это дело мне. Доброго утра. В Сити, вы знаете, сердцу нет места, полковник. Будьте уверены, что я вам дам знать, лишь только лэди Кью и Этель приедут к город.

И банкир поспешно пошел далее, послав дядюшке поцелуй кончиками пальцев, и оставив доброго полковника в величайшем изумлении от всего сказанного. Дело в том, что полковник знал о пребывании лэди Кью в Лондоне, известясь об этом обстоятельстве самым простым образом, именно, полученною от мисс Этели записочкой, которая была у него в кармане, когда он беседовал с главою торгового дома братьев Гобсонов.

"Любезный дядюшка (говорилось в записочке), как я буду рада вас увидеть! Как я буду вас благодарить за прелестную шаль и добрую, милую память обо мне! Я нашла ваш подарок вчера вечером, по возвращении с севера. Мы здесь только мимоездом, и не принимаем в Квин-Стрите , кроме Бэрнса, который сейчас был у нас по делу; разумеется, его считать нечего. Завтра я еду навестить Клару, и попрошу ее свозить меня к вашей милой приятельнице, мистрисс Пенденнис. Как бы я была рада, если б вам довелось быть у мистрисс П., часов так около двух. Доброй ночи. Тысячу раз благодарю вас, и остаюсь вечно любящая вас

Квин-Стрит. Вторник, ночь, две

Эта записка пришла к полковнику Ньюкому за завтраком, и он чуть не вскрикнул от изумления, но удержался, не желая возбуждать вопросов Клэйва, который сидел напротив его. Во все утро отец Клэйва находился в страшном недоумении. Вторник, ночь, двенадцать часов, повторял он про себя. Что бы это значило? Бэрнс, отобедав у меня, был у своей бабки, а между-тем говорил, что её нет в городе, и сейчас опять сказал то же самое, когда мы встретились в Сити. (Полковник в это время ехал по дороге к Ричмонду). Какая причина заставила этого молодого человека солгать мне? Леди Кью может не сказываться для меня дома, но зачем Бэрнсу Ньюкому обманывать меня? Когда он, час назад, прощался со мной, глупо улыбаясь и посылая поцелуи, я видел на лице его фальшивость! Что за негодяй! Он по меньшей мере заслуживал бы, чтоб я отжарил его хлыстом. И так поступает Ньюком с своим кровным родственником! Молокосос Иуда! - В досаде и недоумении полковник продолжал путь к Ричмонду, где ему довелось посетить мистрисс Пенденнис.

Бэрнс не совсем солгал. Так как лэди Кью сама объявила, что она не в городе, её внук, без сомненья, считал себя в праве повторять это, как сделал бы каждый из её лакеев. Но, если б он припомнил, что Этель вошла, в гостиную с шалью полковника на плечах, если б он сообразил, что она могла написать дяде письмо с благодарностью за подарок, Бэрнс Ньюком наверно воздержался бы от этой неудачной лжи. Банкиру было о чем думать, кроме Этели и её шали.

Когда Томас Ньюком слез с лошади у дверей коттеджа "Медового месяца", в Ричмонде, временного местопребывания А. Пенденниса, эсквайра, одна из прелестнейших в Англии молодых женщин выбежала к нему на встречу, с распростертыми объятиями, называя его своим милым дядюшкой, и подарила его двумя поцелуями, от которых, могу вам доложить, проступила краска на исхудалых и загорелых его щеках. Этель всегда чувствовала к нему особенную привязанность и дорожила добрым его мнением более, чем мнением всякого другого. Когда она бывала с ним, она являлась милым, простодушным, любящим, резвым созданием давно-минувших дней. При нем она не думала ни о ком другом. Привязанность к свету, бездушие, честолюбивые планы, холодное кокетство, женихи-маркизы, и тому подобное, исчезали из её мыслей и как бы не существовали, пока она сидела подле благодушного старика. Какая жалость, что нам приходится взводить иногда такия обвинения на Этель Ньюком.

-- Так он окончательно воротился на родину? Ужь он не оставит никогда своего сына, которого так баловал; впрочем, сын его - добрый молодой человек; как бы ей хотелось видеться с ним по-чаще. В Париже, у мадам де-Флорак - кстати, я все узнала на счет мадам де-Флорак, сэр, - говорит мисс Этель со смехом, - мы часто встречались; случалось встречаться и здесь, в Лондоне. Но в Лондоне было другое. Вы знаете, какие странные понятия бывают у людей: ведь я живу с грандмаман, которая так любит меня и моих братьев, и, разумеется, я должна повиноваться ей и видеться скорее с её знакомыми, чем с своими. У нея страсть выезжать в свет, и я обязана выезжать с нею, и проч., и проч. Так говорила молодая лэди, защищая себя, между тем как на нее никто не нападал, и отводя от себя обвинения в пристрастии к увеселениям и разсеянности. Слушая ее, вы приняли бы ее за невинную, деревенскую девушку, только о том и мечтающую, как бы по-скорей ускользнуть в свою деревню, чтоб доить коров на заре и сидеть за прялкой у печки в длинные зимние вечера.

ête-à-tête с дядюшкой, мистер Пенденнис? вскрикивает молодая лэди на хозяина дома, который в эту минуту вошел в комнату: нет на свете человека, с которым бы я так любила говорить, как с ним. Не правда ли, он кажется теперь моложе, чем при отъезде в Индию? Когда Клэйв женится на миленькой мисс Мэккензи, вы также женитесь дядюшка, и я буду ревновать вашу жену.

-- Говорил вам Бэрнс, что мы вчера виделись, моя дорогая? спрашивает полковник.

-- Ни слова. Ваша шаль и ваша милая записочка известили меня о вашем приезде. Отчего бы это Бэрнс не сказал нам? Что вы так призадумались?

-- Он не сказал ей, что я здесь, и хотел бы, чтоб я считал ее в отсутствии, подумал Ньюком, приуныв: не передать ли всего ей и не поручить ли ей дело моего бедного юноши? Не знаю, готов ли он был ей высказаться; - сам он в последствии говорил, что у него не доставало духу - только в эту минуту, появилась целая процессия нянек и малюток, а за ними матушки, которые занимались сравнением своих маленьких чудес, причем каждая лэди имела на уме свое особенное мнение: то были лэди Клара и моя жена; последняя была очень любезна с лэди Кларой, по уважению к младенческой компании, с которою она приехала навестить мистрисс Пенденнис.

Тотчас же подали завтрак. Экипаж Ньюкомов поехал со двора; моя жена, улыбаясь, прощала Этель за свидания, которые молодая лэди назначала в нашем доме. Когда дамы уехали, наш добрый полковник составил военный совет, с приглашением нас двоих, как коротких его друзей, и рассказал нам, что случилось между ним и Бэрнсом в это утро и прошедший вечер. Намерение его - пожертвовать всем, до последняго шиллинга, молодому Клэйву казалось ему очень естественным, хотя рассказ его об этом обстоятельстве извлек слезы из глаз моей жены; полковник упомянул об нем мимоходом, как о вещи, едва заслуживающей упоминания, а тем менее похвалы.

что её сиятельство желает считаться отсутствующею, и что, потому, внук обязан сохранять её тайну. - Сохранять тайну - так; но лгать - нет! с гневом говорит полковник. Правда, поведение сэра Бэрнса было неизвинительно, однакож в нем не было ничего особенного, необыкновенного; самое дурное заключение, которое, по моему мнению, можно было вывести из всего, состояло в том, что надежды Клэйва на успех в видах его на молодую лэди - шатки и что сэр Бэрнс Ньюком, не желая огорчить своего дядю, не хотел объявить ему неприятного отказа.

Но наш джентльмен, как сам никогда не лгал, так и другим не прощал лжи. Он готов был верить каждому на слово, до первого обмана, после чего его ужь нельзя было умилостивить ничем. В безхитростной душе его стоило раз пробудить гнев, поселить недоверие и с каждым днем этот гнев и предубеждение возрастали. Он ужь не видал в своем противнике ни одного доброго качества, и ненавидел его с ежедневно усиливающимся ожесточением.

На беду еще, в тот же самый вечер, по возвращении в город, Томас Ньюком зашел в Бэйсов клуб, в который он, по нашему настоянию, записался членом в последнее пребывание в Англии; здесь же, по обыкновению, был и сэр Бэрнс, по дороге из Сити. Бэрнс сидел у стола и писал; он уже запечатывал письмо, когда увидел входящого полковника: ему пришло на мысль, что утром он был немножко невнимателен к полковнику ₃ может быть даже, заметил на лице полковника выражение неудовольствия. Когда дядя вошел в комнату, Бэрнс подбежал к нему и стал извиняться за поспешность, с какою он оставил его, при встрече с ним утром в Сити - ведь в Сити все так заняты делом! - Ровно в ту минуту, как вы вошли, сказал он, я писал об известном вам деле самое убедительное письмо к лэди Кью, уверяю вас и надеюсь, что мы получим благоприятный ответ через день или два.

-- Помнится, вы говорили, что графиня в Шотландии? сухо сказал полковник.

-- И ваша сестра с нею?

-- Этель всегда с ней.

-- Сделайте одолжение, пошлите ей от меня усерднейший поклон, сказал полковник.

-- Я распечатаю письмо и припишу ваш поклон, сказал Бэрнс.

Если б переписка сэра Бэрнса Ньюкома не составляла для нас секрета и мы могли бы заглянуть в письмо его к бабке, мы наверное бы прочли, что он видел полковника, который крайне озабочен судьбою своего возлюбленного юноши; но, подчиняясь желанию лэди Кью, Бэрнс продолжал решительно утверждать, что её сиятельство все еще находится в Шотландии и пользуется радушным гостеприимством лорда Вальсэнда; что, разумеется, он не смеет сообщить ничего самой Этели, без особенного позволения лэди Кью; что он желает ей благополучного возвращения, и - и проч. и проч.

Потом, если б нам можно было последовать за ним, мы увидали бы, как он подъезжает к своему Бельгрэвскому дому и сердито вскрикивает на жену, которая сидит одна в полутемной комнате, поглядывая на догарающие угли в камине. Вот он спрашивает ее, вероятно с какой-нибудь прибранной, за каким.... она не одета? и не вечно ли она хочет сидеть дома - и никому не показыватъся? Через час, каждый с улыбкой, а хозяйка дома в изящном туалете, с цветами на голове, принимают приезжающих гостей. Потом садятся обедать, и начинаются разговоры, какие приходят за столом. Потом, вечером, сэр Бэрнс удаляется, с сигарой во рту; в урочный час возвращается в свою комнату; спит ночь, завтракает у себя, и отправляется в Сити - добывать деньги. Недели через две, он увидится с своими детьми, и в продолжение этого времени обменяется с женой двумя-тремя крупными словами.

Грустнее и грустнее становится с каждым днем лэди Клара; сидит большею частью одна у камина, не обращая внимания ни на насмешки мужа, ни на лепет детей. По временам она плачет над люлькой малютки - наследника. Ей так скучно, так тяжело. Вы понимаете: муж, которому родители продали ее, не делает ее счастливою, хоть она куплена с бриллиантами, двумя каретами, десятком великорослых лакеев, прекрасным загородным домом, с прелестными садами и оранжереями, и со всем этим она несчастна - возможно ли это?