Ньюкомы.
Часть восьмая.
Глава LIV. С трагическим окончанием.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть восьмая. Глава LIV. С трагическим окончанием. (старая орфография)

LIV.
С трагическим окончанием.

На вопрос, предложенный отцем в предъидущей главе, Клэйв отвечал тем, что вынул из-за закраины своего мольберта смятую бумагу, на которой было написано возражение сэра Бэрнса Ньюкома на вежливый вызов кузена.

Сэр Бэрнс Ньюком писал, что, по его мнению, в неприятной и прискорбной для него ссоре, в которой мистер Клэйв желал принять личное участие, вовсе нет никакой нужды прибегать к посредничеству знакомого; что причины, воспрепятствовавшия сэру Бэрнсу требовать от полковника Ньюкома удовлетворения за постыдный и неприличный джентльмену поступок, прилагаются в равной мере, как известно мистеру Клэйву Ньюкому, и к нему самому; что, в случае дальнейших оскорбительных поступков или насилия, он, сэр Бэрнс, вынужден будет прибегнуть к полицейской защите; что он предполагает немедля оставить Лондон, и наверное не отложит своего отъезда в следствие нелепых и неуместных требований мистера Клэйва Ньюкома; что, наконец, он желает развязаться с ненавистным для него делом и человеком, с которым он старался быть в хороших отношениях и от которого, с самых юных лет, сэр Бэрнс Ньюком не видал ничего, кроме дерзости, неприязни и недоброжелательства.

-- Его опасно оскорблять, заметил мистер Пенденнис: мне кажется, Клэйв, что он не забыл еще стакана бордосского.

-- Прости меня, Господи, вскричал полковник: я всегда смотрел на этого человека, как на врага, и теперь на душе у меня стало легче, когда началась открытая война. С моей стороны было каким-то лицемерием - жать ему руку, есть за его столом. Если я доверял ему что-нибудь, так наперекор своему инстинкту: против этого чувства я боролся целых десять лет, воображая, что оно просто - слепой предразсудок и что его должно мне заглушить.

-- Зачем заглушать подобные инстинкты? спрашивает мистер Уаррингтон: зачем избегать ненависти к тому, что всем ненавистно, и презрения к тому, что низко? Сколько могу судить по словам друга Пена и по доходившим до меня другим слухам, ваш почтеннейший племянник - самый отвратительный из всех негодяев, пресмыкающихся на земле. Добро, кажется, лежит вне его сферы, и далеко от его помыслов. Он жалит всякого, к кому приближается, и, если ласкается к кому, так потому только, что видит в нем орудие к достижению каких-нибудь низких целей. С-тех-пор, как внимание мое обращено на эту тварь, я наблюдал его проделки с любопытством и изумлением. Можно ли, Пен, сравнивать с бездельниками, существующими в природе, тех негодяев, которых вы, сочинители романов, выставляете в своих книгах? Этот человек приступает к каждому из своих житейских дел с природною наклонностью к темному и злому Я уверен, что он столько же чувствует раскаяние в своих гадких делах, как кошка, которая убегает с украденной котлеткой. Он соблазнил бедную девушку в селе, где родился его отец - не натурально ли это? бросил ее с детьми - разве вы не узнаете тут этого зверя? женился по разсчету - можете ли вы ожидать от него чего другого? - приглашает лорда Гэйгета в свой дом, за то, что лорд имеет значительные капиталы в его банке.... Сэр, еслы только чья-нибудь пята не раздавит его на дороге - нет высоты, на которую бы не всполз этот червь. Я вперед вижу, как сэр Бэрнс Ньюком преуспевает. Я не сомневаюсь, что он умрет огромным капиталистом. Ему поставят мраморный монумент; над гробом его произнесут трогательную речь. Я пролью слезы умиления над могилой барона Ньюкома, виконта Ньюкома, графа Ньюкома... и дети, которых он бросил, и которые, впоследствии времени будут отправлены благодарной нацией в Новый Южный Валлис, с гордостью скажут своим собратиям - ссыльным: Да, граф был наш достопочтенный родитель.

-- Значит, он таким ужь родился, мистер Уаррингтон, говорит полковник, покачивая головой: я однако жь не слыхал истории о покинутых детях.

-- Где же вам было слышать, простодушнейший из людей? восклицает Уаррингтон. Я сам не люблю подслушивать скандалёзные истории; но эту историю я узнал от земляка сэра Бэрнса Ньюкома. Мистер Баттерс, редактор Ньюкомского Индепендента, - мой почтенный клиент. Он приезжал в Лондон прошедшей весной и рассказал мне этот анекдот; предполагал даже потешить ньюкомского представителя, тиснув анекдотец в своей газете. Такой род сочинений не в моем характере, и я, из уважения к вам и вашему молодому человеку, много спорил с мистером Баттерсом, и наконец убедил его не печатать этой истории. Вот каким-образом я узнал ее.

старался оправдать поведение Бэрнса; при чем, с своей стороны, уверял брата в душевном к нему благорасположении. - "Между нами, молодой баронет ведет себя иногда слишком заносчиво, и я на вас не в притязании за то, что вы его проучили. Но вы поступили с ним через-чур сурово, полковник, решительно сурово." - Знай я эту историю о покинутых детях, я задал бы ему урок еще суровее, сэр, говорит Томас Ньюком, покручивая усы: - но брату моему нет никакого дела до нашей ссоры, и он очень основательно не желал вмешиваться в нее. Мистер Гобсон заботится о выгодах банка, продолжал мой друг: - он принес мне счет частному моему кредиту, который, как само-собой разумеется, не мог долее оставаться у него в конторе, после ссоры моей с Бэрнсом; но счет индейского банка - счет довольно значительный - он не находил нужным исключать из книг конторы; да и в-самом-деде, к чему бы это делать? Таким-образом, то, что касается до меня только частию остается там, где было, и брат Гобсон и я останемся по-прежнему друзьями.

-- Мне кажется, Клэйву стало гораздо лучше с-тех-пор, как он вышел из сомнительного положения: говорит о замужстве Этели хладнокровнее и снисходительнее, чем я сам, и из гордости не хочет показывать уныния. Но я знаю, что он страдает в душе, хотя ничего не говорит; он довольно охотно согласился предпринять небольшую поездку, Артур, чтоб не быть здесь во время свадьбы. Мы поедем в Париж... не знаю, куда еще. Несчастья, как ни тяжело переносить их, приносят нам и пользу в некотором отношении: они соединяют людей, любящих друг - друга. Мне кажется, будто сын больше сблизился со мной и больше стал любить старика-отца, чем было прежде. - Вскоре после этого разговора, наши друзья разстались.

Иностранный министр, занимавший дом лэди Анны Ньюком в Парк-Лэне, был отозван; в опустелый дом переселилась на этот сезон, обильный событиями, хозяйка с своим семейством, и снова увидала себя в скучной столовой, под портретом покойного сэра Брэйана. В доме несколько возобновились блеск и гостеприимство прежних дней: у лэди Анны назначались иногда собрания, и, между прочими празднествами, был дан прекрасный бал; на этом бале мисс Алиса, вторая после мисс Этели, дочь лэди Анны, впервые появилась в свет, которому потом она была представление маркизою Фэринтош. Без сомнения, все маленькия сестры радовались, что прекрасная Этель скоро будет прекрасною маркизою, которая, по мере подрастания их, будет знакомить их по-одиначке с любезными молодыми графами, герцогами и маркизами, когда оне захотят выходить замуж и носить титулы и бриллианты. На бале у лэди Анны я видел моего знакомого, молодого Мёмфорда, который в октябре поступал в оксфордский университет и готовился оставить Рогби, где был первым учеником: Мёмфорд с неудовольствием смотрел, как мисс Алиса, танцуя, кружилась по залу, в объятиях виконта Бёстингтона - мисс Алиса, с чьей мамашей он часто пил чай в Рогби, и из-за которой Мёмфорд писал стихи за Альфреда Ньюкома и спускал ему разные шалости. Бедный Мёмфорд! он грустно ходил по залу под покровительством Альфреда, ученика четвертого класса: ни одной души не знал он в этом шумном лондонском танцовальном зале; юное лицо его было бело, как большой белый бант, два часа назад повязанный в магазине с таким судорожным биением сердца!

С этими мальчиками, украшенный таким же великолепным бантом, расхаживал молодой Сам Ньюком, бегая от своей сестры и мамаши. Мистер Гобсон, но случаю настоящого празднества, надел чистые перчатки. Самуэль пялил глаза на всех нобельмэнов; добился, чтоб его представили Фэринтошу и, с замечательною развязностью поздравил милорда, и потом принялся бродить по комнатам, неотвязчиво держась за полу Альфреда. - Говорю тебе, не зови меня Алем, слышал я, как мистер Альфред выговаривал своему кузену. Увидя мое лицо, мистер Самуэль подбежал ко мне и стад навязываться с знакомством. Он сделал мне честь и сказал, что, по его мнению, Фэринтош ужасно горд. Даже моя жена не могла удержаться, чтоб не назвать мистера Сама несчастнейшим созданием.

Таким-образом, для юного Альфреда, для его братьев и сестер, которые могут со временем нуждаться в помощи и покровительстве, Этель готовилась отказаться от своей свободы, может-быть, даже сердечной привязанности, и отдать свою жизнь известному нам нобельмэну. Мы смотрели на нее, как на девушку, которая жертвует собой своему семейству, и жертва её придавала ей грустную занимательность в наших глазах. Жена моя и я наблюдала, как она, задумчивая и прекрасная, исполняя обязанность хозяйки дома, ходила по комнатам, раскланиваясь с гостями, благодарила за приветствия, говорила то с тем, то с другою, с благородными родственниками благородного лорда, с самим лордом, которого слушала с каким-то почтением и по временам томно улыбалась, когда он заводил речь. Одна лэди за другой, из клана и родни милорда, поздравляли девушку и её довольную мамашу. Старая лэди Кью сияла, если только можно назвать сиянием взгляды её потухших от старости глаз. Она сидела особо, в маленькой комнате, и туда приходили гости, чтоб сказать ей какую-нибудь обычную любезность. Неохотно вошел я к этой барыне, ведя жену под руку: лэди Кью покосилась на меня через свой костыль, и не показала вида, что узнает меня. Какое страшное лицо у этой старухи! шепнула мне Лаура, когда мы удалились из мрачного её присутствия.

два побуждения могут действовать на нашего друга, мы, без сомнения, должны верить в лучшее, пока не убедимся в противном, говорит Лаура, но... но я рада, что Клэйв не женится на ней: бедный молодой человек не был бы с нею счастлив. Она принадлежит большому свету; она провела в нем всю свою жизнь, и Клэйв вступил бы в свет, вероятно, в её свите; а вы знаете, сэр, не хорошо, если мы выше своих мужей, прибавляет Лаура, делая реверанс.

Тут она объявила, что в комнатах несносно жарко; в самом же деле, ей хотелось ехать домой, к ребенку. При выходе, мы увидели сэра Бэрнса Ньюкома, который усердно улыбался, ухмылялся, раскланивался, середи самого оживленного разговора с сестрой и лордом Фэринтошем. Мимо сэра Бэрнса мелькнул генерал-лейтенант сэр Джордж Туфто, командор ордена Бани, и, догадавшись, кому наступил на ногу, проворчал "Гм, прошу извинения!" потом, повернувшись к Бэрнсу спиной, начал поздравлять Этель и маркиза. - Имел честь служить с вашим батюшкой в Испании; очень рад познакомиться с вами, милорд, говорит сэр Джордж. Этель кланяется нам, когда мы выходим из комнаты, и мы более не слышим разговора сэра Джорджа.

В сенях сидит лэди Клара Ньюком, с каким-то джентльменом, который стоит наклонясь к ней, точь-в-точь в такой позе, в какой изображена невеста в Гогартовом Mariage à la mode, в ту минуту, когда с нею разговаривает советник. На бледном лице лэди Клары проступает краска; она вскакивает, подбегает к моей жене, и говорит, как страшно в верхних комнатах, и как несносно ожидать экипажа. Джентльмен подходит ко мне военною поступью, и говорит: Как поживаете, мистер Пенденнис? Что ваш молодой приятель, живописец? - Я отвечаю лорду Гэйгету довольно вежливо, между-тем как моя жена едва произносит слово в ответ лэди Кларе Ньюком.

клана в Morning-Post, украшавшия эти пиршества. Мистер и мистрисс Гобсон Ньюкомы, на Брэйанстонском сквэре, также показали знаки радости при замужстве племянницы. Задали большой обед, за которым последовал чай: на чай приглашен был и настоящий летописец. Лэди Анна и лэди Кью, и её внучка, и баронет, и его жена, и милорд Гэйгет, и сэр Джордж Туфто участвовали в обеде; но обед был прескучный. - Фэринтош, шепчет Сам Ньюком, ровно перед обедом прислал сказать, что у него болит горло, и Бэрнс был сердит, как нельзя больше. Сэр Джордж не хотел говорить с ним, а вдовушка не хотела говорить с лордом Гэйгетом. Гости почти ничего не пили, заключил мистер Сам, слегка заикаясь: - ну, Пенденнис, погорюет же Клэйв! И любезный юноша пошел надоедать другим гостям.

Так-то Ньюкомы угощали Фэринтошей, а Фэринтоши Ньюкомов. Вдовствующая графиня Кью ездила с собрания на собрания каждый вечер, и к ювеллирам, мебельным мастерам и модисткам каждое утро; городской дом лорда Фэринтоша был великолепно убран в новейшем вкусе; сам Фэринтош становился более и более внимательным, по мере приближения счастливого дня, и все свои сигары отдал брагу своему Робу; сестры его были в восхищении от Этели и не разставались с нею; мать Фэринтоша также полюбила молодую лэди и говорила, что девушка, с её умом и характером, будет доброю женой её сыну. Толпы людей высшого круга теснились у Гандимэна, чтоб взглянуть но серебряный сервиз и бриллианты, заказанные для молодой лэди; академик Сми написал её портрет, как souvenir для мамаши, когда мисс Ньюком не будет более мисс Ньюком; лэди Кью сделала завещание, по которому все имение оставляла в наследство возлюбленной внуке, Этели, дочери покойного сэра Брэйана Ньюкома, баронета; лорд Кью написал своей кузине преласковое письмо, в котором поздравлял ее с женихом и желал ей всякого благополучия; а я, однажды утром, просматривая Times, вдруг уронил его на стол с таким громким восклицанием, что моя жена вскочила от испуга.

"Кончина вдовствующей графини Кью. С прискорбием извещаем о страшно внезапной смерти этой достопочтенной лэди. Её сиятельство третьяго-дня была на нескольких вечерах в большом свете, и в ту минуту, как собиралась уезжать от лэди Польгрэв и ожидала экипажа, с нею случился удар. Немедленно было ей подано медицинское пособие, и её сиятельство отвезли в собственный её дом, в Квин-Стрите, на Мэйфере. Но, после первого рокового удара, она уже не приходила в чувство, или, сколько нам известно, не владела языком, и скончалась вчера вечером в одиннадцать часов. Покойная, Луиза Джоанна Гаунт, вдова Фредерика, первого графа Кью, была дочь Чарльза, графа Гаунта, сестра покойного и тетка нынешняго маркиза Стейна. Нынешний граф Кью - внук её сиятельства; отец же его сиятельства, лорд Вальгэм, умер еще до смерти родителя, первого графа. Это горестное событие повергает в скорбь многия благородные фамилии. Общество оплакивает утрату дамы, которая была его украшением более полустолетия и известна была, можем сказать, во всей Европе замечательным умом, необыкновенною памятью и блистательным остроумием."