Ньюкомы.
Часть девятая.
Глава LXI. В которой мы знакомимся с новою мистрисс Ньюком.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть девятая. Глава LXI. В которой мы знакомимся с новою мистрисс Ньюком. (старая орфография)

LXI.
В которой мы знакомимся с новою мистрисс Ньюком.

Ответа не приходило на письмо мистрисс Пенденнис к полковнику Ньюкому в Брюсселе, потому что полковник выехал оттуда, и в то время, когда Лаура писала к нему, находился уже в Лондоне, куда призывали его собственные его дела. Об этом обстоятельстве известила меня записка от Джорджа Уаррингтона; он писал, что накануне обедал с полковником у Бэйса и что полковник, по видимому, в прекраснейшем расположении духа. Что было причиной такой веселости? Эта новость повергла Лауру в страшное недоумение. Должна ли она писать ему, чтоб он воротил письма её из Брюсселя? Через пять минут Лаура нашла бы какой нибудь другой предлог, чтоб писать к полковнику Ньюкому, еслиб супруг не сделал ей строгого наказа - остаться в покое.

Находясь в ссоре с племянником своим, сэром Бэрнсон, Томас Ньюком тем более поспешил посетить брата своего Гобсона и невестку, желая доказать, что не существовало несогласия между ним и этою отраслью его фамилия. Можете быть уверены, что дивная женщина, сейчас поименованная, нашла прекрасный случай для своих конверсационных способностей в нравственных разсуждениях о горестном событии, недавно постигшем сэра Бэрнса. Когда мы падаем, как плачут по нас наши добрые друзья! Надо полагать, что сетования мистрисс Гобсон были ужасны. Воображаю, как рыдала и стонала эта оскорбленная добродетель, как собрала она к своим коленам малюток, как проливала над ними слезы и омывала их слезами; как совещалась с своим духовным наставником; как говорила своему супругу избитые фразы и как надоела целому дому! Воображаю, как обстоятельно и красноречиво разсуждала она о наказании за излишнюю привязанность к свету и суетность, о зле, происходящем от неравенства супругов, и тому подобном! Наверное родословная пэров была убрана со стола её гостиной и удалена в кабинет папаши, где не могла уже, как бывало прежде, открываться на фамилиях Гэйгэт, барон, или Фэринтош, маркиз такой-то, так как ее заперли в шкеф и плотно стиснули на верхней полке между комментариями Блэкстона и Фэрмеровым Магазином! О разрыве с маркизом Фэринтошем было уже известно на Брэйанстонском Сквэре, и, можете быть уверены, истолковано госпожею Гобсон с самой невыгодной стороны для Этели Ньюком. Молодой нобельмэн - должна была признаться с прискорбием тетушка Этели - молодой нобельмэн, известный ветренным образом жизни, но богатый и знатный, был преследуем несчастною лэди Кью - мистрисс Гобсон не хотела сказать: племянницей, так как это было бы слишком ужасно - был преследуем по пятам, самым неприличным образом; наконец его поймали и заставили сделать предложение! Пусть поведение и наказание Этели послужит уроком для моих любезных дочерей, и да возблагодарят оне небо за то, что оно послало им родителей менее суетных! После всех забот и хлопот, - мистрисс Гобсон не сказала: стыд, маркиз хватается за первый представившийся ему предлог отказаться от руки Этели, и покидает несчастную девушку на веки!

Теперь мы должны рассказать об ударе, еще тягостнее поразившем бедную Этель; этим ударом было то, что добрый её дядя, Томас Ньюком верил во все обвинения, взводимые на нее. Он готов был в это время внимать всему, что говорилось не в пользу этой отрасли фамилии. С таким главою, как этот двуличный изменник и злодей Бэрнс, что может быть доброго во всем поколении? Когда полковник вызывался отдать Этели и Клэйву все свое состояние до последняго шиллинга, не оттягивал ли время этот плут Бэрнс, не говорил ли он лжи, не уклонялся-ли от решительного ответа, пока не удостоверился в намерениях маркиза? Да. Девушка, которую он, Томас Ньюком, и бедный Клэйв любили так сердечно, погублена хитрыми родственниками; она была ужь недостойна ни его любви, ни любви его сына; ее следует навсегда изгнать из мыслей, как её негодного брата. И кого же предпочла она Клэйву? Повесу, развратника, которого шалости и мотовство служат предметом толков в каждом клубе; у которого нет ни ума, ни дарований, ни даже постоянства (не воспользовался ли он первым удобным случаем, чтоб бросить ее?); который мог завлечь ее одною только знатностью своего рода и богатством! О, срам, о позор! Помолвка её за этого человека была для нея пятном; - разрыв же ни что иное, как наказание за её суетность. Бедная, несчастная девушка! Ей больше ничего не остается, как призирать покинутых детей брата, отказаться от света и думать об исправлении своего образа жизни.

Таков был приговор, произнесенный Томасом Ньюкомом, человеком правдивым и с душою нежною, как нам известно, но судившем в настоящем случае слишком строго о девушке, которая, правда, имела многие недостатки, но, сколько нам, больше знавшим ее, известно, заслуживала снисхождения, так как в заблуждениях её виновны были другие. Кто вывел ее на путь, которым она шла? Ее вела рука родителей и родных; их голос повелевал ей поддаться искушению, которое ей представлялось. Могла ли она знать свойства человека, избранного ей в женихи? Люди, лучше знавшие его, привели его к ней и ручались за него. Благородное, несчастное, юное создание! Ты первая ли из своих сестер принуждена была раздавить и умертвить свои чистые душевные привязанности, продать правду и жизнь за титул и знатность? Но у судьи, который видит не одни внешния действия, но и причины их, смотрит не на одни проступки, но и на искушения, борьбу и неведение заблуждающихся созданий, - есть свое уложение, отличное от того, которым руководствуемся мы, нападающие на павшого, увивающиеся вокруг счастливцев, расточающие похвалу и порицание так необдуманно, то поражающие так сурово, то щадящие так постыдно.

Наше пребывание у гостеприимных друзей в Розбери по необходимости приходило к концу: недели за неделями прошли с-тех-пор, как мы были приняты под их приютную кровлю, и, не смотря на возражение милейшей Этели, милейшая Лаура чувствовала, что пришло время разстаться. В эти последние дни, кроме ежедневных взаимных визитов, молодой гонец был безпрерывно на посылках, и его осел наверное избил свои маленькия ноги, путешествуя взад и вперед между обоими домами. Лаура безпокоилась и огорчалась, не получая никаких вестей от полковника: как ему было не стыдно не воротить из Бельгии адресованных к нему писем и не отвечать на то, которым она удостоила его? Неизвестно каким-то путем, наш хозяин узнал об интриге, которую затевала мистрисс Пенденнис, узнал и о том что жена его интересовалась этим делом не меньше моей Лауры. Она шепнула мне, что дала бы гинею, непременно дала бы, чтоб увидеть осчастливленную чету; что молодые люди рождены один для другого, решительно так; она желала, чтоб я съездил за Клэйвом; но с какой стати разыгрывать мне роль вестника Гименея, или мешаться в такия щекотливые семейные дела?

Во все это время, сэр Бэрнс Ньюком, баронет, оставался в Лондоне, отправляя свои банкирския обязанности и продолжая неприятный процесс, который, к наступившему Михайлову дню, кончили пресловутым решением по делу Ньюкома и лорда Гэйгета. Этель, исполняя план, принятый ею с самого начала, взяла на себя попечение о детях и хозяйстве брата; лэди Анна возвратилась в свое семейство, и хорошо сделала, потому что не приносила ни малейшей пользы своим пребыванием в печальном сыновнем доме. Жена моя, как само собой разумеется, рассказывала мне о своих занятиях и заботах в Ньюкоме, в прадедовском зале, о котором мы упоминали. Дети играли и обедали (мой сынок часто разделял детскую трапезу с маленькой Кларой и бедным малюткой, наследником Ньюкома) в комнате, которая называлась собственною комнатою лэди и в которую муж запер ее перед её побегом, позабыв, что смежные с покоем теплицы отперты. Рядом с этой комнатой находилась баронская библиотека, в которой одна сторона была загромождена разными сочинениями, собранными старою мисс Ньюком, рядами разных трактатов, журналами миссионеров и пыльными фолиантами светских путешествий и историй, которые также были допущены в коллекцию этой лэди.

Почти в последний день нашего прибытия в Розбери, обе молодые дамы вздумали побывать в соседнем городке, Ньюкоме, чтоб посетить ту старую мистрисс Масон, о которой упомянуто на страницах одной из предыдущих глав нашей летописи. Она была теперь очень стара; оставалась верною воспоминаниям своих молодых дней и забывала о вчерашнем. Благодаря доброте полковника Ньюкома, она много лет прожила в довольстве; Томас до сих пор был для нея тем же Томом, как в давно минувшие дни, о которых мы представили читателю только слабый очерк. Написанные Клэйвом портреты его и его отца висели у нея над камином, подле которого она обыкновенно сидела, греясь у огня, доставляемого ей великодушием питомца.

Мистрисс Масон вспомнила мисс Ньюком, при содействии своей девушки, которая летами была моложе и памятью потверже хозяйки. Да, Сара Масон совсем бы забыла о фазанах, которых хвосты украшали надкаминное зеркало, если бы служанка, Кези, не напомнила ей, что они подарены молодою лэди. Тут она вспомнила свою благодетельницу, спросила об отце её, баронете; удивлялась, почему её питомец, полковник, не сделан баронетом, и почему все имение досталось его брату? Отец её был очень добрый человек, хоть мистрисс Масон слыхала, что его не слишком любили тамошние. - Как? умер и схоронен, бедняжечка? (Это сказано было в ответ на намек служанки, Кези, произнесенный на ухо старушке, которая была очень глуха). Да, да, мы все туда отправимся, и если мы были добры, как полковник, не к чему и мешкать здесь. Надеюсь, что у него жена будет добрая. Такой человек достоин доброй жены, прибавила мистрисс Масон.

Бабушка бредит, подумала лэди, наведенная на эту мысль замечанием служанки, что мистрисс Масон часто заговаривается. Тут старушка спросила, кто такая другая добренькая лэди, и Этель сказала ей, что мистрисс Пенденнис - короткая знакомая полковника и Клэйва.

-- А, знакомая Клэйва! Да, милашечка была эта лэди, и он славный был мальчик. Он написал эти портреты; снял с меня портрет в чепце, вместе с моим старым котом - бедняжкойкотиком, который давным-давно лежит в сырой земле.

Милая моя бабушка, Масон. От одной из моих знакомых, которая жила по соседству с вами, я слышал, что вы здоровы и веселы, и что вы справлялись о вашем молодом ветренике, Томе Ньюкоме, который также здоров и весел, и надеется быть еще веселее в непродолжительном времени.

Письмо, в котором мне писали об вас, послано было в бельгийский город Брюссель, где я жил, неподалеку от того места, где происходило ватерлооское сражение; когда я бежал с Ватерлоо, оно последовало за мной в Англию.

Я не могу теперь же приехать в Ньюком, чтоб пожать руку моей доброй нянюшке и другу. У меня есть дела в Лондоне, и многие из моих однофамильцев, живущих в Ньюкоме, не совсем обрадуются, когда увидят меня и моего сына.

Но я обещаю вам визит в самом непродолжительном времени; Клэйв будет со мной, и, по приезде, мы представим вам новую знакомую, премиленькую невестку; вы должны дать слово полюбить ее. Она - шотландская ласси, племянница моего старинного друга, Джэмса Бинни, эсквайра, служившого в бенгальском управлении, который обещает ей порядочное приданое: настоящее её имя - мисс Роза Мэккензи.

Скоро мы пришлем к вам свадебный пирог

Кези вероятно догадалась, что между Клэйвом и моей женой что-нибудь кроется, потому-что Лаура, прочитав письмо, положила его на стол, села и, закрыв лицо руками, залилась слезами.

с мистрисс Масон и её девушкой и повела с собой мою жену, которая все еще была в сильном волнении.

После этого, мы не могли долго оставаться в Розбери. Добрая княгиня Монконтур, узнав новость, сообщенную полковником, также расплакалась. Волнение мистрисс Пенденнис возобновилось, когда мы проезжали мимо ворот Ньюкомского парка, на пути к железной дороге.