Ньюкомы.
Часть одиннадцатая и последняя.
Глава LXXII. Велизарий.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть одиннадцатая и последняя. Глава LXXII. Велизарий. (старая орфография)

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ.

LXXII.
Велизарий.

При распродаже имущества полковника Ньюкома, один из его знакомых купил, за несколько шиллингов, те две шпаги, которые, как мы сказали, висели в комнате доброго старика, и ни у одного из торговцев, присутствовавших при торге, не хватило духу набивать цену. Написанная Клэйвом голова отца, постоянно украшавшая мастерскую молодого человека, вместе с кипой его масляных картин, с мольбертами и рисовальными принадлежностями, была приобретена верным Джоном Джэмсом, который хранил их до возвращения своего друга в Лондон и до его востребования, оказывая великодушнейшую заботливость о пользах Клэйва. Джон Джэмс был удостоен в этот год звания королевского академика, и Клэйв, по-видимому, прилежно занимался искусством, которое он всегда любил: доказательством тому служит, что он прислал в академию три картины и я не видывал человека, который бы был более огорчен, чем любящий Джон Джэмс, когда две из этих неудачных картин были отвергнуты комитетом выставки того года. Одна прелестная маленькая картина, под названием: "Лодка на мели" заняла видное место в залах этой выставки и вы можете вообразить, как громко она была расхвалена некоим критиком в Пэль-Мэльской газете. Картина была куплена в первый же день выставки за двадцать-пять фунтов стерлингов, за ту самую цену, какую назначил ей художник; когда добрый Джон Джэмс письмом известил своего друга об этом благоприятном обстоятельстве и о том, что деньги находятся у него, в ожидании распоряжения Клэйва, последний отвечал ему в выражениях самой искренней благодарности, прося его притом переслать эти деньги, вместе с усерднейшим поклоном от старого друга, Томаса Ньюкома, к мистрисс Саре Масон, в Ньюком. Но Джон Джэмс не дал и намека своему другу, что он сам был покупщик картины и Клэйв узнал об этом только в последствии, когда увидел картину в мастерской Ридлея.

Я уже говорил, что в это время никто из нас не знал действительного положения финансов полковника Ньюкома и каждый думал, что полковник, отдав до последняго шиллинга все свое имущество, конфискованное в пользу кредиторов, имел еще достаточные средства к жизни в пансионе и других пособиях, полученных за военную службу. Однажды, быв по делам в Сити, я встретил там мистера Шеррика. Дела этого джентльмена шли плохо; его чувствительно подорвала, как он говорил мне, несостоятельность лорда Леванта, с которым он имел большие денежные сделки. - Нет-то лучше нашего старика Ньюкома, примолвил мистер Шеррик со вздохом: вот добрый человек, вот благороднейший человек, какого я еще не видывал; ни капли хитрости, ни малейшого понятия о коммерческих делах: настоящий ребенок. Зачем не послушался он моего совета, бедный, простодушный старик?... Он мог бы теперь жить без нужды. Зачем он продал свой пожизненный доход, мистер Пенденнис? Я обделал ему это дельце, тогда как никто другой, может-статься, не сделал бы этого, потому-что ручательство не стоило бы двух пенни, если б Ньюком был не честный человек; но я знаю, что он человек честный и скорей согласится голодать и грызть ногти, чем изменит своему слову. Когда добряк-старик пришел ко мне, месяца за два до закрытия банка, которое я наперед уже считал неизбежным, - когда он пришел и взял три тысячи фунтов на расходы по выборам, как-то на уплату адвокатам, за коммисию, на премию, на застрахование жизни - вам хорошо известно, как дорого обходится эта игра, мистер Пенденнис - я бросился на колени перед ним - бросился на колени в Северо-Южном Американском кофейном доме, где он назначил своим агентам свидание для расплаты с ними; я бросился и сказал: - полковник, не тратьтесь, говорю вам, воздержитесь - подумайте, ведь вы скоро банкрот; - но он и слушать не хотел, сэр, он ломил, будто старый бенгальский тигр и ревел на счет своей чести; он расплатился по счетам до последняго шиллинга, а счеты были адски-длинные. Я уверен, что в эту минуту у него не остаюсь пятидесяти фунтов годового дохода на прожиток. Я хотел бы возвратить ему, что получил от него за коммисию - ей-ей, хотел бы, да времена плохия: бестия Левант подорвал меня. Не раз приходило мне на мысль отдать деньги старику - сквозь рук проскользнули, да и не одне эти деньги; спустил и часовню лэди Уиттельси, мистер Пенденнис. Чорт побери этого молодого Леванта!

Крепко пожав мне руку после этих слов, Шеррик побежал через улицу за каким-то другим капиталистом, входившим в ту минуту в Диддельсекскую страховую контору, и оставил меня в горестном убеждении, что мои опасения на счет Томаса Ньюкома были совершенно справедливы. Не переговорить ли нам с богатыми родственниками полковника о бедственном его положении? Знает ли об этом брат его, Гобсон Ньюком? Что касается до сэра Бэрнса, то неумолимая вражда между ним и его дядей не допускала никаких надежд на помощь с этой стороны. Бэрнс вовлечен был в тяжелые издержки при первых выборах, кончившихся не в его пользу; после отказа дяди, он тотчас же снова выступил на спорное поприще и снова потерпел поражение от кандидата более либерального, бывшого когда-то его другом, мистера Гигга, который формально возстал против сэра Бэрнса и окончательно устранил его от представительства местечка Ньюкома. Естественно, что друзьям полковника Ньюкома нечего было ждать хорошого от этого джентльмена.

Как же пособить полковнику? Он был горд - содержать себя трудами был не в силах: ему было под семьдесят. - Ах, зачем безчеловечные академики отвергли картины Клэйва? восклицает Лаура: эти люди выводят меня из терпения; будь эти картины на выставке, я знаю, кто бы купил их, но теперь это было бы напрасно. Он сейчас бы начал подозревать и отослал бы деньги к ней назад. Ах, Пен! зачем, зачем не приехал он, когда я писала к нему в Брюссель?

От людей, так скудно наделенных достатком, как мы, всякая помощь даже единовременная, была вне возможности. Мы хорошо знали наших друзей и, потому, были убеждены, что они с негодованием отвергнут наше пособие. Мы с Лаурой порешили, что я, во всяком случае, поеду повидаться с Клэйвом. Действительно, наши друзья находились не в большом от нас разстоянии и, изгнав себя из Англии, могли в ясный день видеть из своих окон родные берега. Местом тогдашняго их пребывания был Булонь - убежище стольких тысяч других несчастных Британцев, - и к этой-то гостеприимной пристани отправился я со всею поспешностью, имея адрес полковника Ньюкома. Квартира его находилась в тихой, поросшей травою улице старого города. Зайдя к ним, я не застал никого дома. У них не было слуги, который бы отвечал на мой звонок; но добрая француженка, служанка соседних жильцов, сказала мне, что молодой мосьё каждый день ходит писать картины, а старого господина я вероятно могу найдти на валу, куда он имел привычку ходить каждый день. Я побрел по красивеньким старинном аллеям, вдоль бастионов, под тенью осеняющих их прекрасных деревьев, и середи серых, старых домов, с островерхими крышами, из-за которых виднеется внизу веселый новый город, суетливый порт, и амбаркадеры, выдвигающияся в сверкающее море, усеянное сотнями белых парусов или черных, дымящихся пароходов, и ограниченное отрадною для глаз линией светлого английского берега. Мало найдется перспектив более очаровательных, чем вид с этих старинных французских стен; мало найдется мест, где маленькия дети могут резвиться и озабоченная думами старость отдыхать так приятно, как в этих мирных садиках, раскинутых по валам.

Я нашел нашего старого дорогого друга, сидящого на одной из скамеек, с газетой на коленях, и рядом с ним крошечную девочку - француженку, у которой на руках спал маленький Томас Ньюком. Лицо полковника вспыхнуло, когда он увидел меня. Он сделал два-три шага ко мне и я заметил, что ноги у него дрожали. Он совершенно поседел и казался старше своих лет, а давно ли? не дальше, как в прошлом году поступь его была так бодра, лицо так мужественно и свежо. Мне стало прискорбно, когда я подошел к нему и увидел печальные следы, оставленные горем и заботами на лице дорогого старика.

-- Так вы приехали навестить меня, мой добрый молодой друг, вскричал полковник, дрожащим голосом: любезно, очень любезно с вашей стороны. Не правда ли, как хороша эта гостиная для приема наших друзей? У нас их нынче не много; внук да я приходим сюда каждый день и сидим здесь по целым часам. Ведь славный стал мальчик, не так ли? Ужь говорит некоторые слова, сэр, и ходит удивительно твердо. Скоро будет в состоянии гулять с своим дедушкой, и тогда Мари избавится от труда провожать нас. - Он повторил эту мысль по-французски, как бывало, в старину, и обратился с поклоном к Мари. - Мосьё знает, сказала девушка, что она ничего так не желает, как гулять с малюткой; что это гораздо лучше, чем сидеть дома. - В эту минуту пробили часы и девушка с ребенком встала, вскричав, что пора домой и что барыня будет браниться.

-- У мистрисс Мэккензи вспыльчивый нрав, сказал с доброю улыбкой полковник: бедняжке пришлось много потерпеть, вследствие моей неосторожности. Я рад, Пен, что вы не брали акций нашего банка. Я не был бы так рад видеть вас, как рад теперь, если б вовлек вас в потери, в какие вовлек многих из моих друзей и знакомых.

Я, с своей стороны, с содроганием ожидал услышать, что добрый старик находится под владычеством бой-женщины.

-- Бейгэм аккуратно присылает мне газету; он предобрый, прелюбезный человек. Как я рад, что он достал теплое местечко в Сити! Я счастлив, что его компания процветает, не так, как другия, о которых вы знаете, Пен. Я прочел ваши два спича, сэр, и они страх как понравились и мне и Клэйву. Бедный молодой человек целый день корпит над картинами. Знаете, он продал одну на выставке, что придало нам духу, и он докончил еще две или три; теперь я служу ему моделью - как вы думаете, сэр, для кого? - для Велизария. Замолвите ли вы доброе словцо за Велизария, принимающого лепту?

пользуясь вашим великодушием в старые дни. Взгляните, сэр: я ношу часы, которые вы подарили мне, при отъезде в Индию. Не говорили ли вы мне тогда, чтоб я присмотрел за Клэйвом и не отказал ему в услуге, если это будет нужно и возможно? Не могу ли служить ему теперь? - и я продолжал в этом тоне, с неподдельным жаром уверяя его в искренней любви моей и моей жены к ним обоим, и в желании нашем быть сколько-нибудь полезными для таких дорогих друзей.

Полковник сказал, что у меня доброе сердце и у моей жены тоже, только... только... он не докончил фразы, но мне довольно и этих слов, чтоб понять его мысль. Моя жена и обе дамы в семействе полковника Ньюкома никак не могли сойдтись, как ни старалась сблизиться с ними моя бедная Лаура. Самые её усилия приобресть их благорасположение вызывали холодность и надменность, которых она не могла превозмочь. Миленькая Рози и её матушка записали нас в цех аристократов и мы, с своей стороны, не обижались таким мнением бой-женщины и Рози.

С полчаса или больше я говорил с полковником о его делах, которые были очень и очень неотрадны, и о видах Клэйва, которые он старался представить в возможно утешительнейшем свете. Он принужден был подтвердить вести, переданные мне Шерриком, и сознался в факте, что весь его пансион поглощен платежом премии за застраховало жизни и процентами на суммы, которые он вынужден был занять. Что ж ему было делать, как не удовлетворить по обязательствам? Благодаря Бога, действия его вполне одобрены Клэйвом и это служит ему отрадой - великой отрадой. - Пусть женщины сердятся, прибавил бедный полковник: ведь оне не понимают законов чести, по-крайней-мере так, как мы их понимаем. Может-стагься, я поступил дурно, скрывая истину от мистрисс Мэккензи; но я желал сделать лучше и, наперекор надежде, надеялся, что какой-нибудь счастливый случай даст делам благоприятнейший оборот. Богу известно, каких мук стоило мне посить целые месяцы маску веселости и провожать мою миленькую Рози на вечера и балы; все-таки бедная мистрисс Мэккензи в праве гневаться на меня, и я желаю того только, чтоб Рози не перешла совсем на сторону матери: потеря её любви была бы для меня невыносима.

И так мои подозрения оправдывались. Бой-женщина властвовала в семействе и своим несносным присутствием и тиранством умножала его горе. - Зачем же, сэр, - решился я спросить: если, как я догадываюсь из ваших слов и - прибавил я, смеясь - сколько помню известные битвы, которые Клэйв описывал мне в старое время - если вы и бой-жен... - мистрисс Мэккензи, не ладите между собой, зачем же она продолжает жить у вас, когда вы все были бы гораздо счастливее, живя врознь?

-- Она имеет право жит в этом доме, говорит полковник: собственно я не имею на это права. Видите ли: я бедный нахлебник и существую только милостью Рози. Мы живем на сто фунтов годового дохода, обезпеченного за нею при свадьб; а мистрисс Мэккензи прибавляет к общему фонду своих сорок фунтов пансиона. Я расточил до последняго шиллинга Розины семнадцат тысяч фунтов и тысячу пятьсот её матери. Оне сложились своими маленькими средствами и содержать нас - меня и Клэйва. Чем мы можем промышлять? Великий Боже! Что мы можем делать? Я так безполезен, что когда мой бедный сын получил двадцать пять фунтов за свою картину, то счел общею нашею обязанностью - послать их к Саре Масон, и вы можете вообразить, какое житье нам было от мистрисс Мэккензи, когда это дошло до её ушей. Я никогда не говорил о подобных вещах ни одной живой душе; но говорю об них даже с Клэйвом; но при виде вашего доброго, благородного лица, я увлекся... Простите за мою болтливость - я старею, Артур. Эта бедность и эти ссоры убили во мне всякую бодрость. Но не стану больше толковать об этом предмете. Как бы я желал, если б мог, просить вас отобедать с нами, но - тут он улыбнулся - но мы должны получить на то позволение от высших властей.

мистрисс Мэккензи и её дочь. Рози слегка покраснела, взглянула на свою мамашу, и потом сделала мне реверанс. Бой-женщина также приветствовала меня, величественно, но довольно любезно, и не воспрепятствовала мне войти в её покои и посмотреть, до какого положенiя она доведена. Эта фраза была произнесла с особенною выразительностью и сопровождалась значительным взглядом на полковника, который склонил свою повинную голову и повел меня по комнатам не роскошным, но миленьким и уютным. Бой-женщина была отличная хозяйка - неугомонная, вечно хлопотливая и брюзжащая. Кой-какие вещи, которые они успели увезти с собой, украшали маленькую гостиную! Мистрисс Мэккензи, повелевавшая в доме полновластно, стала даже упрашивать меня остаться отобедать и разделить - если только джентльмен, такого, как я, кругу, удостоит их этой чести - скромную трапезу изгнанников. Может-статься, никакая трапеза не была бы мне приятна в обществе этой женщины, но я желал видеть моего дорогого Клэйва и с радостью принял не совсем безкорыстное хлебосольство его болтливой тещи. Она отозвала полковника в сторону, шепнула ему на ухо и сунула что-то в руку; прсле чего он взял шляпу и вышел. Вслед затем, Рози выслана была из комнаты, под каким-то другим предлогом, и я имел счастье остаться на-едине с вдовушкой капитана Мэккензи.

Она ту же минуту воспользовалась случаем и с великим жаром и быстротою речи пустилась рассказывать мне о настоящих делах несчастного семейства. Она описывала интересное положение её милочки Рози - вскормленной в неге, на лоне роскоши, воспитанной нежно-любящею матерью, вовсе не умеющей заботиться о самой себе, и неминуемо погибшей бы, если б добрая бой-женщина не была каждую минуту готова поддержать ее и оказать ей покровительство. Здоровья она деликатного, пределикатного - доктор велит ей пить тресковый жир. Бог знает, как трудно платить доктору и покупать эти дорогия лекарства из той скудной доли, которая по неосторожности - самой преступной и преднамеренной , безразсудству и сумазбродству полковника Ньюкома - осталась им от всего их состояния! Взглянув в окно, когда она говорила, я увидел - мы оба увидели - как дорогой старик грустно подходил к дому, с узелком в руке. Видя, что полковник скоро будет дома и наш tête-à-tête приходит к концу, мистрисс Мэккензи быстро шепнула мне, что у меня, как ей известно, доброе сердце - что Провидение благословило меня прекрасным состоянием, которое я умею беречь, лучше чем другие таких мыслей об вас, мистер Пенденнис, что бы ни говорили другиематеринския благословения, то пусть это пособие будет вручено ей, бой-женщине - так-как полковнику нельзя доверить ни одного шиллинга: он промотал уже огромные суммы на какую-то старуху, которую он содержит на родине, лишая свою милочку Рози даже самого необходимого в жизни.

пирог в пирожной собственно для меня. Клэйва не было за обедом: он в рисовальные дни редко возвращался домой до поздняго вечера. Ни жена, ни теща, по-видимому, не слишком огорчались его отсутствием, и я, видя, что бой-женщина исключительно за собою удерживает право разговора и намерена не оставлять меня ни на минуту с полковником, поспешно раскланялся с своими знакомыми, попросив их передать Клэйву мою просьбу, чтоб он зашел повидаться со мной в гостиницу.