Записки Барри Линдона, эсквайра.
Глава XIII. Я продолжаю мою карьеру в качеств е мужчины модного света.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Записки Барри Линдона, эсквайра. Глава XIII. Я продолжаю мою карьеру в качеств е мужчины модного света. (старая орфография)

ГЛАВА XIII.
Я ПРОДОЛЖАЮ МОЮ КАРЬЕРУ В КАЧЕСТВЕ МУЖЧИНЫ МОДНОГО СВЕТА.

Я вижу, что написал уже множество страниц, а между тем "самая большая и самая интересная часть моей истории остается не рассказанною, то есть, та часть, в которой заключаются мои похождения в Англии и Ирландии, и замечательная роль, которую я разыгрывал там, обращаясь в блестящем кругу. Чтоб отдать должную справедливость этой части моих записок, части, которая несравненно важнее моих приключений в чужеземных краях (хотя я мог бы представить интереснейшия описания последних), я считаю долгом прекратить повествования о странствованиях по Европе и успехах при континентальных Дворах, собственно с тою целию, чтоб поговорить о приключениях в отечестве. Достаточным считаю сказать, что не было в Европе столицы, за исключением нищенского Берлина, где бы кавалер Балибари не был известен, и где бы им не восхищались. Я выиграл в Петербурге от П... всемьдесят тысяч рублей и не получил их; я имел честь видеть его королевское высочество Чарльса Эдварда в таком нетрезвом виде, в каком можно видеть носильщика в Риме; дядя мой играл несколько партий на бильярде с знаменитым лордом К... в Спа, и, могу вас уверить, вышел из этой игры победителем. С помощию некоторой хитрости с нашей стороны, мы подшутили над милордом, и приобрели существенные выгоды. Милорд не знал, до какой степени было изощрено слабое зрение моего дяди, и потому, когда дядя мой в шутку сказал ему, что выиграет партию с закрытым глазом, благородный лорд, воображая поддеть нас на удочку (он считался искуснейшим игроком), предложил пари; дядя принял его вызов, и мы выиграли значительную сумму.

Не считаю также за нужное говорить о моих успехах у прекрасного пола. Благовоспитанный, высокий, статный джентльмен, красивейший мужчина в целой Европе (таким считался тогда я) не мог не производить впечатления на нежные сердца, и умел воспользоваться этим впечатлением. Очаровательная Ш..... черноглазая Чотарская, смуглая Вальдёс, нежная Гегенгейм, роскошная Ланжак! Вы, нежные сердца которых умели биться для пылкого, страстного молодого ирландца, где вы теперь? Хотя волоса мои покрылись сединой, хотя взоры мои сделались тусклы, и сердце мое охладело под влиянием времени, огорчений, разочарования и измены друзей, но я часто откидываюсь к спинке моего кресла, и углубляюсь в воспоминания, и передо мной из минувшого возникают пленительные образы, с их улыбками, с их нежностью и светлыми взорами! В настоящее время нет ни одной женщины, которая бы имела с ними сходство. Можно ли сравнить нынешних женщин, затянутых в узкия белые атласные платья, с грациозными фигурами женщин старого времени? Когда я танцовал с Коралией Ланжак в день рождения первого дофина в Версали, то фижмы её платья имели восемнадцать фут в окружности, а каблучки её миленьких ботинок возвышались от полу на три дюйма; кружева моего жабо стоила тысячу крон; за одне пуговицы к моему жилету, из малинового бархата, я заплатил восемь тысяч ливров. Посмотрите же, какая разница теперь! Джентльмены одеваются, как кулачные бойцы, как квакеры, или извощики; а лэди почти совсем не одеваются. Нынче нет той изящности и утонченности вкуса, которыми отличался старый модный свет, частицу которого составлял я. Стыдно подумать, что в главе лондонского модного света стоит какой-то Бруммель, сын неизвестных родителей; низкое создание, человек, который столь же умеет танцовать менует, как я - говорить по-чирокезски; который не умеет откупорить бутылку, как подобает джентльмену; который никогда не показывал себя мужчиной, с шпагой в руке, как мы, для доказательства своего благородства, делывали в старину, перед тем, как выскочка корсиканец повернул вверх ногами дворянство всего света! Оградно было бы и восхитительно увидеть сеньору Вальдес еще раз, как я видел ее в тот день, когда впервые встретился с ней, в её парадной прогулке на мулах, окруженную свитой джентльменов, на берегу мутной реки Мансанареса; увидеть Фрейлейн Гегенгейм, летящею в золоченых саночках по саксонскому снегу. Как ни коварна была Ш.... но, по мне, лучше подчиняться её кокетству, чем быть обожаемым всякой другой женщиной. Я не иначе вспоминаю о них, как с восторгом и нежностью. В моем маленьком музеуме сувениров и теперь еще сохраняются локоны их волос. Сохраняете ли вы мои локоны, вы, неоцененные, прелестные создания, если только пережили житейския треволнения, в период почти полстолетия? Цвет волос моих переменился, с тех пор, как Чотарская в виде снурочка носила их на шее, после дуэли моей с полковником Бжернацким, в Варшаве.

В те счастливые дни я никогда не вел расчетов. Долгов у меня не было. Я платил поцарски за все, и брал все, что хотел. Доходы мои, как вспоминаю, были очень велики. Мои балы и экипажи сделали бы честь джентльмену высшого круга. Да не подумает кто либо из читателей, что я обольстил милэди Линдон, на которой потом женился (как это вслед за сим будет изложено; - да не назовут меня авантюристом, не скажут, что я нищий, или сделал неровную партию. Нищий! - я имел в моем распоряжении все богатства Европы. Авантюрист! - по этому каждый заслуженный адвокат, каждый храбрый воин, каждый человек, который старается составить свое счастие - тоже авантюрист. Моей профессией была игра, в которой я не имел соперника. Ни один человек не мог равняться мне на этом поприще; доходы мои были также верны (разумеется, в цветущий период моей жизни и карьеры), как у человека, положившого свои капиталы в английский банк; как у жирного сквайра, акры земли которого доставляют ему известный доход. На урожай нельзя еще так верно разсчитывать, как на искусство; он зависит от обстоятельств, между тем как выигрыш - от уменья владеть картами; случись засуха, мороз, град и доход потерян, - вообще можно сказать, что там, где дело касается приобретения, каждый человек авантюрист.

Вызывая в воспоминаниях подобного рода прекрасные образы прекрасных созданий, я испытываю безпредельное удовольствие. Но теперь мне следует рассказать довольно многое о другой лэди, которая отныне будет разъигрывать значительную роль в драме моей жизни, - я хочу говорить о графине Линдон, роковое знакомство с которой я образовал в Спа, весьма скоро после событий, описанных в предъидущей главе и принудивших меня оставить Германию.

Гонория, графиня Линдон, английская виконтесса Буллингтонь, баронесса замка Линдон в Ирландии, была так хорошо известна в свое время большому свету, что мне не представляется особенной необходимости входить в подробности её фамильной истории, тем более, что ее можно прочитать во всякой "Книге перов", которая попадется в руки читателя. Она была графиня и баронесса по происхождению. Её поместья считались обширнейшими в Девоншэйре и Корнвалисе; её владения в Ирландия - не менее обширными: о них уже было упомянуто, при самом начале этих записок, как о смежных с поместьями моих предков. Несправедливые конфискации во времена Елизаветы и её родителя значительно уменьшили пространство наших земель, присоединением их к поместьям фамилии Линдон.

Графиня, когда я впервые увидел ее на минеральных водах в Спа, была женою кузена своего сэр Чарльза Реджинальда Линдона, кавалера ордена Бани и посланника Георга II и Георга III при различных второстепенных Дворах Европы. Сэр Чарльз был знаменитый остроумец и bon vivant; - он умел писать любовные стихи к Ганбири Вильямс и подшучивать над Джорджем Сельвином; он был человек добродетельный, подобно Гарри Вальполю, с которым, равно как и с мистером Греем, совершил путешествие по Европе и прослыл в большом свете за элегантнейшого и даровитейшого человека своего времени.

По обыкновению, я познакомился с этим человеком за карточным столом, которого он был большим любителем. Нельзя было не любоваться одушевлением и веселостью, с которыми сэр Чарльз предавался любимому развлечению; - его, изнуренного подагрой и мириадами болезней, калеку, передвигающагося с места на место в кресле, одержимого мучительными страданиями, всегда можно было видеть и утром и вечером за очаровательным зеленым сукном. Если руки его значительно ослабевали, а это случалось нередко, и не могли держать коробочку с костями, он обращался к посторонней помощи, и тогда кости бросал за него или камердинер или один из приятелей. Мне нравится в человеке это терпение и непреклонная воля: с ними он может достигать величайших целей в жизни.

В это время я был уже известнейшим человеком в Европе; слава моих подвигов, моих дуэлей и присутствие духа в игре, собирали вокруг меня толпы, где бы я ни появлялся. В доказательство, что желание познакомиться со мной не ограничивалось одними только джентльменами, я мог бы представить кипу душистых записочек; но я не хочу этого сделать, потому что не люблю хвалиться, и потому что говорю о себе не более того, как на сколько это касается моих приключений, замечательнее которых не бывало ни с одним человеком в Европе. Итак, первое знакомство сэра Чарльза со мною ознаменовалось тем, что высокопочтеннейший кавалер ордена Бани выиграл у меня семьсот червонцев, и, надобно сказать, я встретил в нем достойного соперника; я проиграл их, не выходя из приятного расположения духа, и заплатил сполна весьма аккуратно. Без хвастовства скажу, что я никогда не сердился, проигрывая деньги; напротив, встретив превосходного игрока, сознавал его превосходство и охотно ему покорялся.

Линдон гордился победой над такой знаменитой особой, и между нами образовалась приязнь, не заходившая на некоторое время далее обыкновенных учтивостей и разговоров за ужином, и то после игры, но постепенно эта приязнь увеличивалась и наконец обратилась в тесную дружбу. Сэр Чарльз не любиль стесняться в выражениях, и часто говорил мне надменным (в ту пору нобльмены были надменнее нынешних) и безцеремонным тоном: "Чорт возьми, мистер Барри, ведь вы ни больше ни меньше, как цирюльник; мои негр несравненно благовоспитаннее вас; но вы славный малый, в вас много отваги и оригинальности, и вы мне нравитесь, сэр, потому что, решились, как кажется, итти в ад веселою дорогою."

Я от души благодарил его за этот комплимент, и отвечал, что так как он отправится туда гораздо раньше моего, то крайне обязал бы меня, приискав там для меня удобную квартиру. Его чрезвычайно занимали мои рассказы о несметных богатствах моей фамилии и великолепии замка Брэди; он никогда не уставал ни слушать эти рассказы, ни смеяться над ними.

-- Держись лучше карт, дружище, говорил он, когда я рассказал ему мои неудачи в попытке образовать брачный союз, и о том, как близок быль в Германии к величайшему счастию. Делай, что тебе угодно, но только не женись, мой простодушный ирландский мужичок (он давал мне множество странных и смешных названий). Развивай свои обширные таланты за зеленым столом, и никогда не забывай, что женщина возьмет верх над тобой.

Я возражал на это, представляя несколько случаев, в которых был победителем самых неукротимых характеров между прекрасным полом.

-- Подожди еще, любезный мой Типперарский Алкивиад; дойдет и до тебя очередь, - рано или поздно, но оне с тобой расквитаются. Даю тебе честное слово, что ты побежден, лишь только женишься. Посмотри на меня. Я женился на кузине, благороднейшей и богатейшей наследнице в Англии, - женился, почти против её желания (при этом по лицу сэра Чарльза Линдона пробежала тень неудовольствия). Она женщина безсильная. Вы увидите, сэр, до какой степени она безсильна; а между тем она господствует надо мною. Она наполнила горечью, отравила всю мою жизнь. Она глупа, но умеет показать себя умнее самой умной головы в Европе. Она страшно богата; но яникогда не быль так беден, как с тех пор, когда на ней женился. Я старался примириться с моим положением; но она делала меня несчастным и терзала меня. Точно также она будет поступать и с моим преемником.

-- А как велики доходы вашей супруги? спросил я.

При этом сэр Чарльз разразился громким смехом и заставил меня покраснеть: неуместность вопроса моего была очевидна. Видя положение, в котором я находился, мне не следовало бы так явно обнаруживать виды на его вдову.

-- Ничего, ничего, сказал он смеясь: - Я одно только скажу вам, мистер Барри: если вы дорожите спокойствием души своей, то не занимайте моего места, когда оно сделается вакантным. К тому же, я не думаю, чтоб милэди Линдон решилась выйти за муж за....

-- Договаривайте, сэр, договаривайте, сказал я в бешенстве.

-- Это ни к чему не поведет; - я хочу сказать, что, кто приобретет её расположение, тот должен распроститься на всегда с душевным спокойствием. Поверьте в этом мне как благородному человеку. Еслиб не честолюбие моего отца и мое собственное (отец мой был её дядей и опекуном, и ему не хотелось упустить из нашей фамилии такой богатый приз), еслиб не наше честолюбие, я бы умер спокойно, по крайней мере, спокойно унес бы с собой в могилу мою подагру, жил бы в скромном моем доме в квартале Май-Фар; каждый дом в Англии был бы открыть для меня; а теперь.... теперь у меня шесть собственных домов, и каждый из них для меня настоящий ад. Остерегайтесь величия, мистер Барри, послушайте моего совета: моя жизнь может служить вам предостережением. С тех пор, как я женился и сделался богачом, я самый жалкий человек в мире. Послушайте меня, капитан Барри, и лучше держитесь карт.

от него совершенно отдельно; - для меня даже удивительно было, каким образом они путешествовали вместе. Она была крестная дочь старой Мэри Вортли Монтагю, и, подобно этой знаменитой старухе прошедшого столетия, имела чрезмерные претензии на ученость и остроумие. Лэди Линдон писала поэмы на английском и итальянском языках; любопытные и теперь могут прочитать эти поэмы в периодических журналах того времени. Она вела переписку с европейскими учеными об истории, науках, древних языках и особенно о богословии. Её любимое удовольствие состояло в диспутах с аббатами и епископами. Льстецы уверяли ее, что в учености она превзошла даже m-me Дасье. Всякий авантюрист, сделавшия какое нибудь открытие в химии, отъискавший какую нибудь новую античную статую, или составивший новый план для отъискания философского камня, находил в ней покровительницу. Она имела безсчетное множество книг, посвященных её имени; - безсчетное множество сонат, от всех рифмосплетательниц в Европе, и посланий к Линдонире или Калисте. Её комнаты были наполнены китайским фарфором и различными редкостями.

Ни одна женщина не хвалилась так своими строгими правилами и не позволяла так охотно влюбляться в себя, как лэди Линдон. В то время, между джентльменами большого света существовало обыкновение влюбляться и волочиться, - обыкновение, мало понимаемое и ценимое в нынешнее, черствое, обветшалое время. В то время молодые и старые люди изливали такие обильные потоки любезностей в письмах и мадригалах, которые заставили бы нынешнюю лэди выпучить глаза от удивления.... Да; этот благородный рыцарский обычай минувшого столетия совсем вышел из употребления.

Лэди Линдон имела, можно сказать, свой собственный небольшой Двор. Она путешествовала в шести каретах. Одну, из этих карет занимала она сама с своей компаньонкой (какой нибудь обедневшей лэди большого света), с своими птичками, болонками, и ученым мужем, заслужившим её расположение. В другой - помещались письмоводительница и камер-юнгферы. не смотря на заботливость которых, милэди Линдон постоянно казалось неряхой. Сэр Чарльз Линдон занимал третью карету; остальные экипажи отдавались в распоряжение дворни.

Не мешает упомянуть еще об одном экипаже, в котором ехал духовник милэди, мистер Рунт, находившийся в свите в качестве гувернера её сына, маленького виконта Буллингдона, меланхолического, заброшенного мальчика, к которому отец был более, чем равнодушен, - а мать почти никогда его не видела, - иногда только она допускала его, и то минуты на две в свои собрания, предлагала несколько вопросов из истории или латинской грамматики, и потом сдавала на руки гувернера; так что мальчик оставался с ним по целымь дням, не видя вблизи себя человека, который бы сочувствовал его положению.

Мысль о такой Минерве, как лэди Линдон, которую от времени до времени я видел в публичных собраниях, окруженную роем льстецов, аббатов и ученых, страшила меня, и я не имел ни малейшого расположения познакомиться с её особой. Я не имел желания поступить в число нищенствующих поклонников, составлявших свиту этой большой лэди, - я не хотел сделаться её домашним человеком, полу-другом, полу-лакеем, в обязанность которого вменялось сочинять стихи, писать письма, бегать по её поручениям и в награду за это довольствоваться позволением лэди сидеть иногда в её ложе, во время представления какой нибудь комедии, или за столом её во время обеда.

-- Не бойтесь, мои друг, говаривал сэр Чарльз, находивший удовольствие выставлять свою жену в невыгодном свете: - моя Линдорина соскучится с вами. Она любить тосканский выговор, - а отнюдь не ваш ирландский. Она говорит, что от вас так сильно пахнет лошадиным стойлом, что вас невозможно допустить в порядочное общество, а тем более в общество образованной лэди. В прошлое воскресенье, удостоив меня несколькими словами, она, между прочим, сказала: - я удивляюсь, сэр Чарльз, каким образом джентльмен, который был посланником его величества короля британского, может унизить себя до того, чтоб сближаться с грязными ирландскими игроками-плутами? - Пожалуйста не выходите из себя, - ведь я калека, - и к тому же это сказала Линдорина, а не я.

Слова сэра Чарльза подстрекнули меня, и я решился познакомиться с лэди Линдон только для того, чтобы доказать её превосходительству, что потомок тех Барри, поместья которых несправедливо перешли в её владение, мог быть достойным другом всякой лэди, как бы ни было высоко её положение в обществе. К тому же, сэр Чарльз умирал, и его вдова была бы богатейшим призом в трех соединенных королевствах. Почему бы мне не выиграть этот приз, а вместе с ним и возможность разъиграть в свете роль, соответствующую моему происхождению и наклонностям? По происхождению и воспитанию, я считал себя равным всякому Линдону; и потому решился поубавить спеси у надменной лэди Линдон. А для меня решиться на что нибудь, тоже самое, что сделать.

Я советовался по этому делу с дядей и мы положили открыть прямо наступательные действия против величественной лэди Линдон. Мистер Рунт, гувернер молодого лорда Буллингдона, находил удовольствие выпить в летний вечер в загородных увеселительных садах рюмку рейнвейну, и бросить кости, когда представлялся к этому случай. Позаботился сблизиться с этим человеком, который, будучи репетитором университета, готовь быль ползать на коленях перед тем, кто имел хотя малейшее сходство с человеком модного света. Он видел мой дом, мои кареты и коляски, моих лакеев, моих лошадей, моего курьера в золоте, бархате и соболях, видел, что я здоровался с величайшими людьми в Европе; мои успехи в свете ослепили Рунта и он предался мне душой и телом. Никогда не забуду удивления этого жалкого бедняка, когда я приглашал его к обеду вместе с двумя графами, в маленькую комнату в казино, и когда мы обедали на золоте; - он казался счастливейшим смертным, получив позволение выиграть несколько червонцев, напился пьян, пел песни Кембриджского университета, забавлял нас анекдотами на французском языке, с ужасным йоркшейрским акцентом, анекдотами о всех лордах, которые воспитывались в университете. Я просил его чаще навещать меня, и приводить маленького виконта, для которого, не смотря на его ненависть ко мне, я держал порядочный запас лакомств, игрушек и книжек с картинками.

После этого, я начал вступать с мистером Рунтом в диспуты, сообщил ему свои сомнения относительно некоторых религиозных вопросов, и выразил самое искреннее расположение присоединиться к католической вере. Я подговорил знакомого аббата написать несколько писем о католицизме, на которые простодушный репетитор решительно не знал, что ответить; я уверен, что эти письма целиком были переданы милэди Линдон. Я уверен в этом потому, что вскоре получил позволение присутствовать во время английской литургии, на дому милэди, куда по этому случаю собиралось отборнейшее общество англичан, проживавших в Спа. При этом я заметил в лэди Линдон некоторое расположение ко мне, - так что на второе воскресенье она удостоила меня взглядом, на третье - ей угодно было ответить на низкий мой поклон книксеном, а на следующий день после этого я был уже спутником её в прогулке; короче, не прошло шести недель, как между мной и лэди Линдон завязалась нескончаемая переписка религиозного содержания. Не считаю за нужное входить в подробности последовательного развития этой маленькой интриги. Я нисколько не сомневаюсь, что каждый из моих читателей прибегал к подобным хитростям, когда дело касалось хорошенькой лэди.

Не забуду я никогда изумления сэра Чарльза Линдона, когда в один прекрасный летний вечер, отправляясь, по обыкновению, к игорному столу в своем кресле, он увидел коляску милэди с лакеями в ливрее фамилии Линдон, и в этой коляске, подле милэди Линдон, "грубого, необразованного ирландского авантюриста", как ей некогда угодно было называть Редмонда Барри, эсквайра.

Он очень вежливо раскланялся, усмехнулся и махнул шляпой так грациозно, как только позволяла подагра; - мы, то есть, милэди и я, отвечали на его приветствие с изысканной учтивостью.

Само собою разумеется, на время нашего сближения я должен был оставить игру; - религиозные споры мои с лэди Линдон продолжались иногда часа по четыре, и в этих спорах, само собою разумеется, она была победительницей, между тем, как её подруга, мисс Флинт Скиннер, - обыкновенно засыпала; но когда, наконец, я увиделся с сэром Чарльзом в казино, он встретил меня громким смехом и представил всему обществу, как интересного молодого прозелита лэди Линдон. Такова была его манера. Он смеялся над всем. Он смеялся даже во время пароксизмов болезни; смеялся, когда выигрывал или проигрывал; его смех, однакож, не выражал радости или удовольствия, но скорее был болезненный и сардонический.

на этого милого юношу! Его встревожили религиозные недоумения, и он, для разъяснения их, обратился к моему капеллану, мистеру Рунту, а тот - к моей жене, милэди Линдон. И вот, эти два лица, взяли на себя обязанность утвердить в вере моего простосердечного друга. Случалось ли вам слышать о таких учителях и таком ученике?

-- Позвольте вам заметить, сэр, сказал я: - если я хочу изучить добрые правила, то скорее должен обратиться за этим к вашей жене и вашему капеллану, нежели к вам!

-- По всему видно, что он хочет быть моим преемником! продолжал сэр Чарльз.

-- Не я один, но всякий благоразумный человек поставит себе в особенное счастие наследовать от вас все, кроме подагры, отвечал я.

Ответ мой видимо не понравился сэру Чарльзу, и он продолжал трунить надо мной с чувством оскорбленного самолюбия. В минуты веселого расположения духа, за бутылкой вина он всегда был откровенен, и, говоря по правде, прибегал к бутылке вина чаще, чем позволяли доктора.

любит, что даже при жизни моей заботится о назначении преемника. Я не указываю прямо на вас, мистер Барри; вы ищете только случая, как ищут его десятки других, которых я могу пересчитать по пальцам. Но мне утешительно видеть в Леди Линдон, как в умной и предусмотрительной хозяйке дома, заботливость о том, чтоб со смертию мужа, все было готово к его замене.

-- Надеюсь, сэр Чарльз, вы еще не скоро оставите нас, сказал я от чистого сердца, потому что любил его, как доброго товарища.

-- Разумеется, не так скоро; мой друг, как вы, может быть, воображаете, продолжал он. - Любезный мой Барри, втечение последних четырех лет я готовился умереть несколько раз, и каждый раз на мое место являлось по нескольку кандидатов. Бог весть, долго ли я продержу вас в томительном ожидании.

И действительно, он продержал меня в этом положении дольше, чем можно было предполагать по всем вероятиям.

По обычаю своему, я высказался довольно открыто; а так как писатели вменили себе в обязанность описывать личность тех дам, в которых влюбляются герои их романов, то, соображаясь с этой обязанностью, я, быть может, должен сказать несколько слов касательно личных достоинств милэди Линдон. Хотя я восхвалял их во множестве стихотворений моего собственного и чужого сочинения, хотя я покрыл несколько стоп бумаги страстными выражениями и похвалами её очаровательной красоте, хотя я сравнивал ее с каждым цветком и называл богиней красоты, но в ней ничего не было божественного. Она имела прекрасный стань, черные волосы, добрый, по чрезвычайно беглый взгляд; любила петь, но пела, как и многия лэди, фальшиво и неприятно; говорила на всех новейших языках, и, как я уже сказал, была посвящена в тайны множества наук, которых я не знал даже названия. Она хвалилась знанием греческого и латинского языков; но, по правде сказать, мистер Рунт снабжал ее множеством цитат из древних классиков, которые она вводила в свою обширную переписку. Она любила, чтоб ей восхищались; сильного, щекотливого тщеславия и малодушия, в ней было не меньше, нежели почти во всех женщинах, которых я когда либо знавал. Это объясняется тем, что когда её сын, лорд Буллингдон, по случаю раздора со мной, убежал.... впрочем, об этом обстоятельстве будет сказано в свое время и в надлежащем месте. Наконец, милэди Линдон была годом старше меня, хотя, без сомнения, готова была сказать под присягой, что моложе меня тремя годами.

поступков. В словах сэра Чарльза Линдона заключалось много истины. Я познакомился с лэди Линдон не без видов.

назад, вы находили удовольствие шутить надо мной и над моими видами на вашу супругу. Если и в самом деле вы угадываете эти виды, если я и в самом деле имею желание сделаться вашим преемником, то, что же из этого следует? Поверьте, сэр, мои намерения вполне согласуются с вашими. Я даю клятву уважать милэди Линдон, как уважали ее вы; и если я сделаюсь её обладателем, после вашего переселения в вечность, то неужели вы думаете, что призрак ваш будет ужасать меня?

Линдон, по обыкновению, засмеялся, но неискренно; я высказался откровенно, и имел столько же права искать себе счастия, сколько имел его он.

-- Если вы женитесь на такой женщине, как милэди Линдон, то, не забудьте моих слов, будете сожалеть об этом. Вы будете сожалеть о свободе, которой, наслаждаетесь. Клянусь Георгом! капитан Барри, прибавил он с глубоким вздохом: - единственная вещь, о которой я сожалею в жизни, - сожалею, быть может потому, что я стар, дряхл и умираю, - заключается в том, что не знавал еще искренней и нежной любви.

-- Ха, ха! вам нужна олицетворенная невинность - дочь молочницы! воскликнул я, захохотав над таким нелепым признанием.

я вспомнил мою собственную страсть к Норе Брэди), и знаете ли, сэр, я от души сожалею, что не женился на ней. Уверяю вас, сэр, иметь в доме добрую, любящую жену, я считаю за истинное счастие. Это придает жизни какую-то особенную прелесть. Ни один благоразумный человек не согласится из-за жены стеснять себя или отказывать себе в любимом удовольствии; но кто решается жениться, тот надеется видеть в жене своей существо, которое не только не станет лишать его удовольствий, но будет служить ему утешением в скорбные минуты жизни. Например, у меня подагра, - кто же за мной ухаживает? Наемный лакей, который обкрадывает меня при всякой возможности. Жена моя не подходит ко мне. При моем положении в обществе, при моей обстановке, я должен бы, кажется, иметь множество друзей; но имею ли я их? Ни одного в целом мире. Люди светские, как вы и я, не ищем друзей, и чрез это сами же страдаем. Сыщите себе друга, сэр; но, пусть другом вашим будет женщина, добрая, трудолюбивая хозяйка дома, любящая вас искренно. Это самый драгоценный род дружбы, и тем драгоценнее, что наградить ею зависит от женщины. В этом отношении с мужчины ничего не требуется. Если он дурен, жена будет называть его ангелом; если он зверь, она еще сильнее будет любить его за зверское обращение. Заметьте, сэр, женщинам это нравится. Оне рождены для того, чтоб служить нам отрадой и утешением; для людей вашего образа жизни, поверьте мне, такое существо неоцененно. Я говорю все это для вашего спокойствия. О, зачем, зачем не женился я на бедной Елене Флауер, на дочери бедного священника!

Я принимал эти слова за замечания хилого, обманутого в ожиданиях человека, хотя, после того, имел основательную причину находить истину в признаниях сэра Чарльса Линдона. Я убедился, что мы часто покупаем деньги за весьма дорогую цену. Купить несколько тысяч фунтов стерлингов за свободу, покидаемую в жертву отвратительной женщине, весьма плохой экономический разсчет со стороны человека молодого, образованного, умного и энергического. Бывали минуты в моей жизни, когда среди величайшей роскоши и довольства, когда на балы мои стекалось множество лордов, когда я имел прекрасных лошадей на конюшне и жил в великолепном дворце, пользовался неограниченным кредитом у банкиров, и, вдобавок, правами мужа над горделивою лэди Линдон, у меня, не смотря на все это, являлось желание возвратиться на место рядового в полку Бюлова, или сделаться кем бы то ни было, лишь бы только от нея отделаться. Но, возвратимся к моей истории. Сэр Чарльз, под влиянием множества скопившихся недугов, умирал пред нашими глазами по часам; и я нисколько не сомневаюсь, что ему неприятно было видеть прекрасного молодого человека страстным поклонником его жены. После первого религиозного диспута, мне представилось много других случаев образовать тесную дружбу, по праву которой, я почти безвыходно находился в доме милэди Линдон. В свете судили, рядили и шумели; но я не обращал на то внимания. Мужчины с пренебрежением называли меня ирландским авантюристом, но у меня был способ заставлять молчать завистников, и моя шпага в это время приобрела такую известность в Европе, что немногие решались испытать над собой её действие. Занимая какое нибудь место, я становился на него твердой ногой, и не скоро оставлял его. Во многих знакомых домах мужчины бегали меня. - Фи! низкий ирландец! говорили одни. - Невежда-авантюрист! восклицали другие. Лучше уйти от этого шулера и негодяя! и т. д. Эта ненависть оказывала мне значительную услугу в моих светских делах. Когда я успевал привязать к себе кого нибудь, ничто не мешало усилению этой привязанности; меня предоставляли моему упрямству, и я был доволен. Я тогда же говорил лэди Линдон, и говорил с совершенным чистосердечием:

"Калиста (в переписке я всегда называл ее Калистой) - Калиста, клянусь тебе безпорочностью твоей души, блеском твоих чарующих глаз, всем, что есть чистого и целомудренного в небе и в твоем сердце, я никогда не оставлю тебя! Я могу переносить пренебрежение, и уже переносил его от тебя. Равнодушие я могу преодолеть; оно для меня все равно, что скала, на которую я поднимусь с помощию моей энергии; все равно, что магнит, который притягивает непреклонное железо моего сердца!" И это была истина: я бы ни за что не отстал от нея - не отстал бы даже и тогда, еслиб меня выталкивали ежедневно с её лестницы.

Вот способ, который я употреблял к очарованию женщин. Человеку, желающему составить счастие в жизни, советую помнить это правило. Весь секреть заключается в постоянном преследовании и нападении. Будьте смелы - и свет покорится вам; если и случится потерпеть поражение, то снова вооружитесь терпением, и победа за вами. В то время, я до такой степени был отважен и дерзок, что если б вздумал жениться на принцессе, то непременно бы женился.

Я рассказал Калисте мою историю, отступив весьма, весьма немного от истины. Целью моей при этом случае было устрашить ее, показать ей, что я отваживался на все, чего хотел, и если отваживался на что нибудь, то непременно достигал того. В моей истории много было поразительных эпизодов, убеждавших ее в моей железной воле и неизменной храбрости.

вас, хотя бы до преддверия царства теней.

Могу вас уверить, что такого языка она никогда не слышала от своих поклонников. Можете представить себе, как скоро разогнал я этих поклонников, и как сильно напугал их!

Когда я говорил в этом энергическом роде, что последую за лэди Линдон даже за Стикс, если это понадобится, то, разумеется, намеревался выполнить это на самом деле, лишь бы не представилось что нибудь более выгодное. Еслиб Линдон не умирал, то какая польза была бы преследовать его жену? К концу сезона в Спа, лорд Линдон снова обратился ко мне с замечанием, к величайшей досаде моей, тем более, что в этом замечании проглядывала оскорбительная насмешка.

-- Мне вас очень жаль, капитан Барри, сказах он, смеясь по обыкновению. - Мне досадно, что я заставляю вас ждать. Не лучше ли было бы с вашей стороны сговориться с моим доктором, или подкупить повара, чтоб он подсыпал мышьяку в мою яичницу? Как жаль, джентльмены, прибавил он, что мне не придется увидеть капитана Барри на виселице - мне не дожить до этой минуты.

И действительно, доктора поддержали жизнь его еще на год.

быть может, дольше нашего!

Как будто к увеличению моей досады и огорчения, около этого времени приехала в Спа богатая наследница, дочь английского свечного фабриканта, и мадам Корну, вдова нормандского гуртовщика и фермера с водянкой в груди, и с двумя стами тысяч ливров годового дохода в кармане.

-- Какая же польза ухаживать за лэди Линдон, если муж её не скоро умрет? сказал я.

-- Перестань ухаживать за ней, мой милый, простодушный юноша, отвечал дядя. - Теб должно остановиться пока на этом, и обратить внимание на новых приезжих.

-- Да; и на всегда потерять Калисту, а с ней вместе и величайшее поместье в Англии.

который будет сочинять тебе самые очаровательные письма, за полкроны каждое. Пусть ее уезжает: ты только пиши к ней письма, а между тем присматривай себе другую невесту. Почем знать? Ты можешь жениться на нормандской вдове, похоронить ее, взяв её деньги, и быть готовым жениться на милэди Линдон со смертью её мужа.

И таким образом, с клятвами сохранить глубокую и почтительную любовь, подарив двадцать луидоров горничной лэди Линдон₎ за локон волос милэди (об этом подарке служанка, вероятно, не замедлила сообщить своей госпоже), я простился с милэди, дав обещание последовать за ней немедленно после окончания одной дуэли, которая была неизбежна.

Я пройду молчанием события целого года, протекшого со дня нашей разлуки. Согласно обещанию, она сначала писала мне довольно часто, но потом реже и реже. Между тем дела мои на зеленом столе шли весьма успешно, и я уже решался жениться на вдове Корну (в это время мы находились в Брюсселе, и бедняжка была влюблена в меня до безумия), как вдруг мне попалась в руки

"Скончался в замке Линдон, в королевстве Ирландии, высокопочтеннейший сэр Чарльз Линдон, кавалер ордена Бани, член Парламента, и втечение многих лет представитель его величества при различных европейских Дворах. Он оставил после себя имя, дорогое для его друзей по его добродетелям и талантам; славу, справедливо приобретенную в службе его величества, и неутешную вдову, непритворно оплакивающую его потерю. Милэди Линдон находилась в Бате, когда ужасная весть о кончине супруга дошла до её, и она поспешила в Ирландию отдать последний долг возлюбленному праху."

В тот же вечер я приказал нанять почтовую карету в Остенде, оттуда переехал в Довер, быстро прибыл в Бристоль, оттуда на пакетботе в Ватерфорд, и наконец, после одиннадцатилетняго отсутствия, очутился в моей милой отчизне.