Записки Барри Линдона, эсквайра.
Глава XVI. Я помогаю моим родственникам и достигаю высоты моего (призрачного) счастия.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Записки Барри Линдона, эсквайра. Глава XVI. Я помогаю моим родственникам и достигаю высоты моего (призрачного) счастия. (старая орфография)

ГЛАВА XVI.
Я ПОМОГАЮ МОИМ РОДСТВЕННИКАМ И ДОСТИГАЮ ВЫСОТЫ МОЕГО (ПРИЗРАЧНОГО) СЧАСТИЯ.

На другой день опасения мои оправдались: дверь дома лэди Линдон для меня не отворилась, милэди не было дома. Я знал, что это ложь, потому что целое утро сторожил эту дверь из квартиры, которую нанял в противоположном доме.

-- Ваша лэди не выезжала сегодня, сказал я швейцару. Она велела отказать мне, и, разумеется, я не могу силой ворваться в её дом. Но, послушай: ведь ты англичанин?

-- Конечно, отвечал швейцар с величайшей важностью. Вы можете заметить это по моему акценту.

Я заметил это, и, потому, мог предложить ему взятку. Оборванный лакей - ирландец, хотя бы ему не платили жалованья, швырнул бы этой взяткой в лицо предлагавшого ее.

-- Послушай же, сказал я: - письма лэди Линдон проходят чрез твои руки, - не правда ли? Крону за каждое, если ты доставишь мне возможность прочитать. В соседней улице есть пивная лавочка, приноси их туда, когда захочешь выпить, и спроси там Дермота. - Я не защищаю обыкновения в жизни частных людей вскрывать письма; это можно допустить только в крайних случаях. Письмам лэди Линдон, чрез их вскрытие, ничего худого не делалось, за то почерпаемые мною сведения из многочисленных её посланий доставляли мне возможность короче познакомиться с разнообразными чертами её характера и приобресть над ней власть, воспользоваться которою я не замедлил. С помощию этих писем и моего англичанина - друга, которого я всегда угощал лучшим портером и делал ему приличные денежные подарки (для встречи с ним я обыкновенно надевал ливрею и рыжий парик, под прикрытием которых невозможно было узнать блистательного и элегантного Редмонда Барри), мне до такой степени известны были все намерения вдовы, что она изумлялась. Я знал заранее, в какое публичное собрание предполагала милэди явиться; правда, по случаю траура, это удовольствие было для нея весьма ограниченно, - но являлась ли она в церковь, или в парк, я всегда был готов к её услугам и предлагал ей или молитвенник, или скакал верхом подле её кареты, смотря по месту встречи.

Многия из писем милэди наполнены были причудами и странностями. Это была женщина, которая приобретала и бросала такое множество друзей и притом так скоро, что я еще не видывал подобной ей. - Некоторым из подруг она писала о моей недостойной особе. К безпредельному моему удовольствию я узнал наконец, что она начинала страшиться меня, называла меня своим мрачным гением, свирепым обожателем, и тысячами других названий, обличавших её чрезмерный страх и безпокойство. Она говорила: "негодяй скакал опять подле кареты моей по всему парку", или "злой гений мой провожал меня до церкви", или "мой безотвязный поклонник подал мне руку при выходе из кареты у модного магазина" и пр. пр. Я старался усилить в ней чувство этой боязни и убедить ее, что я такой человек, избегнуть которого не было никакой возможности.

На этот конец, я подкупил ворожею, к которой она, подобно многим другим безразсудным и с тем вместе замечательным женщин в Дублине, обратилась, чтобы узнать свою будущность, и которая, несмотря на то, что милэди явилась к ней в платье своей горничной, узнала её звание, и описала портрет её суженого по чертам лица её безотвязного поклонника Редмонда Барри, эсквайра; это обстоятельство сильно ее встревожило. Она писала о нем своим подругам в выражениях. недоумения и ужаса. "Неужели это чудовище и в самом деле выполнить то, чем хвалится, и подчинить мою судьбу своей воле?"--неужели он женится на мне, которая ненавидит его от глубины сердца? неужели заставит меня упасть к его ногам? - Страшный взгляд его черных, змеиных глаз, чарует меня и страшит; мне кажется, он преследует меня повсюду; даже в то время, когда я засыпаю, его страшный взгляд проницает мои вежды, постанавливается на мне тихо и неподвижно."

Когда женщина начинает отзываться о мужчине в этом роде, то он чистейший глупец, если не съумееть овладеть ею; - с моей стороны, я преследовал ее повсюду, принимал величественную позу и, говоря её словами, "очаровывал ее моим взглядом." Лорд Джорж Пойнингс, её прежний поклонник, не выходил еще из комнаты и, повидимому, положил отказаться от всех прав на её благосклонное внимание: он отказывал ей от дому, не отвечал на её послания, и извинялся запрещением доктора принимать посетителей и писать письма. Таким образом, вместе с тем, как он удалялся на задний план, я выдвигался вперед, и старался, чтоб никто из соперников не мешал моим действиям. Лишь только являлся новый поклонник лэди Линдон, я заводил с ним ссору и чрез это шпага моя имела еще две жертвы, кроме лорда Пойнингса. Предлогом к ссоре мне не служило внимание лэди Линдон, так что дуэли наши не подавали ни малейшого повода к скандалу, от которого страдало бы достоинство милэди; - но она очень хорошо знала действительную причину этих дуэлей. Молодые люди в Дублине начали догадываться, что богатую наследницу охранял какой-то дракон, и что, прежде, чем овладеть её богатствами, должно уничтожит это чудовище. После трех жертв, не многие осмеливались ухаживать за милэди, и я часто смеялся про себя над молодыми дублинскими франтами, которые разсыпалися во все стороны от кареты милэди, завидев моего гнедого коня и зеленую ливрею моих лакеев.

Я хотел произвесть на лэди Линдон впечатление замечательным и страшным примером моего могущества, и на этот конец решился облагодетельствовать доброго моего кузена Уликка. Я решился похитить для него прелестный предмет его нежной страсти, мисс Кильджой, увезть ее из под самых глаз опекунши и подруги, лэди Линдон, оторвать от братьев, которые проводили сезон в Лондоне и хвастались десятью тысячами фунтов стерлингов, принадлежавших их сестрице. Мистер Брэди нравился девушке; это обстоятельство только доказывает, как малодушны бывают некоторые мужчины, и какие трудности может преодолеть иногда светлый ум, - трудности, на взгляд умов обыкновенных, непреодолимые. Мистеру Брэди и в голову не приходило увезть свою невесту, тогда как я сделал это с-разу и смело. Мисс Кильджой, до совершеннолетия, находилась под опекой Верховного Суда (до этого периода, трудно было бы и мне осуществить задуманный план); теперь, хотя она и могла по своей воле вытти за муж за кого угодно, но она, боязливое создание, страшилась своих братьев и родственников, несмотря на то, что была от них совершенно независима. Они имели в виду своего приятеля, и с пренебрежением отвергли предложение Уликка Брэди, раззоренного джентльмена, совершенно недостойного, по их деревенским понятиям, руки такой богатой невесты, как их сестра.

Увидев себя одинокою в огромном доме в Дублине, графиня Линдон пригласила подругу свою, мисс Амелию, промести с ней в Дублине сезон, и, в припадке материнской нежности, послала в тоже время за сыном, и за моим старым знакомым, гувернером лорда Буллингдона, мистером Рунтом. Фамильная карета привезла из замка Линдон молодую наследницу, молодого лорда и его гувернера, и я ждал только первого случая привести мой план в исполнение.

Случая этого мне не пришлось долго ждать. В предшествовавшей главе, я уже сказывал, что в мое время в Ирландии существовали шайки бандитов, под различными названиями и под управлением различных атаманов; они убивали сборщиков податей, жгли риги, уводили рогатый скот, и прибрали к рукам своим будтобы законную власть. Одна из этих шаек, а может статься, и многия, хорошенько не знаю, находилась под командой таинственной особы, капитана Тундера, который, повидимому, принял на себя обязанность сочетать браком молодых людей без их собственного согласия, или без согласия их родителей. - "Дублинския газеты" и "Меркурий" того времени (1772 г.) изобиловали прокламациями ирландского наместника, в которых предлагались награды за поимку ужасного капитана Тундера и его шайки и описывались различные подвиги этого дикого помощника Гименея. Я решился воспользоваться, если не услугами, то, по крайней мере, именем капитана Тундера, и доставить Уликку возможность овладеть своей невестой и её десятью тысячами фунтов. Она не была большая красавица; да и то сказать, Уликку не столько нравилась она, сколько её деньги.

По случаю вдовства, лэди Линдон не могла еще посещать балов и раутов, которые гостеприимное дворянство Дублина имело обыкновение давать довольно часто; - подруга же её, мисс Кильджой, не имела ни какой причины к уединению, и с радостию принимала все приглашения. Я подарил Уликку превосходную бархатную пару платья, и, по влиянию своему, доставлял ему доступ в самые элегантные собрания. Но он не имел ни моих достоинств, ни опытности в светском обращении и манерах; в обращении с дамами, он был пуглив, как молодой жеребец, и танцовал менует неразвязнее медведя. В светском отношении он очень мало выигрывал в сердце своей невесты. Я замечал, что она предпочитала ему других молодых людей, более любезных; но Уликк первый произвел на нее впечатление, и первый пробудил в ней чувство любви, в доме её отца, в Болликильджое, где обыкновенно ездил на охоту с старыми джентльменами и принимал участие в их попойках.

-- Да, говорил Уликк с тяжелым вздохом: - еслиб вместо танцев были конския скачки и разливалось вино, то в целой Ирландии не нашлось бы человека, более меня достойного руки Амелии.

-- Не отчаивайся, Уликк, отвечал я: - ты получишь свою Амелию; это вернее того, что меня зовут Редмондом Барри.

Милорд Шарльмон, один из благороднейших и блистательнейших нобльменов в Ирландии, замечательный умом и остроумием, джентльмен, много путешествовавший за границей, где я имел честь познакомиться с ним, давал великолепный маскарад в своей вилле Марино, в. нескольких милях от Дублина, по Донберийской дороге. При этом-то маскараде я и решился осчастливить Уликка на всю его жизнь. Мисс Кильджой тоже получила приглашение, вместе с маленьким Буллингдоном, с нетерпением желавшим видеть великолепный маскарад. Положено было, что они приедут на бал под присмотром гувернера, моего старого друга, мистера Рунта. Я узнал, какого рода будет экипаж, в котором приедут молодые люди и, сообразно с этими сведениями, принял надлежащия меры.

Уликк Брэди не был приглашен; - его состояние и положение в обществе были слишком недостаточны, чтоб доставить участие в таком блистательном собрании, и к тому же я, еще за три дня до бала, распустил молву, что за долги его взяли под арест: молва эта нисколько не показалась удивительною для тех, кто его знал.

В тот вечер я принял на себя знакомую мне роль. К костюму прусского солдата я надел смешную маску с громадным носом и усами, говорил на ломанном английском языке, в котором преобладал немецкий выговор. Окружавшая меня толпа от души смеялась над моими выходками: мои приключения в службе прусского короля возбуждали любопытство в весьма многих. Мисс Кильджой была в костюме принцессы древних времен; маленький Буллингдон одет был пажом времен рыцарства, его волосы были напудрены; в колете из малинового бархата, с серебряным шитьем, и при шпаге, которую я подарил ему, он казался статным и прекрасным юношей. Что касается до мистера Рунта, то он преважно расхаживал в домино, безпрестанно заглядывал в буфет, ел холодную дичь, и запивал ее пуншем и шампанским.

и, пользуясь таким удобным случаем, высказал страсть свою к милэди Линдон, и просил подругу её принять участие в моем положении.

Было уже три часа за полночь, когда интересные для нас особы собрались уехать. Маленький Линдон давно уже спал в одном из кабинетов лэди Шарльмон. Мистер Рунт говорил чрезвычайно хриплым голосом, и был не очень тверд на ногах. Молодая лэди нынешняго времени ужаснулась бы, увидев джентльмена в таком состоянии; но в счастливую, веселую старину, это было явлением весьма обыкновенным; в ту пору, молодой джентльмен считался за молокососа, если не напивался пьяным при каждом удобном случае. Я, с многими другими джентльменами, проводил мисс Кильджой до кареты, и, протолкавшись сквозь толпу факельщиков, кучеров, нищих, пьяных мужчин и женщин, постоянно сбиравшихся к дверям знатных особ, во время балов, увидел, как карета лэди Линдон тронулась с места, сопровождаемая громким "ура!" со стороны черни, и немедленно воротился в столовую, где говорил по немецки, угощал вином любителей вина, и делал нападения на блюда с величайшей решимостью.

-- Скажите, пожалуйста, как вы можете пить вино с таким чудовищным носом? сказал один джентльмен.

-- Убирайтесь к черту! отвечал я, по немецки, обращаясь снова к бутылке; при э.тоэгь все расхохотались и я, молча, продолжал мой ужин.

В числе джентльменов, провожавших карету лэди Линдон, был один, с которым я держал пари и проиграл его; на другой день я заехал к нему и расплатился. Читателю покажется странным, что я описываю такия мелочи; но дело в том, что, проводив карету лэди Линдон, - в столовую воротился не я, а мой лакей Фриц, который имел один со мной рост, так что в маске и моем костюме его нельзя было не принять за меня. Мы переменились платьями в наемной карете, которая помчалась вслед за экипажем лэди Линдон и очень быстро настигла его.

Экипаж, в котором находился предмет любви Уликка Брэди, отъехал не весьма далеко, как вдруг, среди глубоких рытвин в дороге, получил сильный толчок. Лакей, соскочив с запяток, крикнул кучеру остановиться, сказал ему, что соскочило колесо, и что продолжать дорогу на трех колесах будет опасно. В ту пору еще не были в употреблении колесные втулки; а каким образом чека выскочила из оси, я не умею сказать; весьма вероятно, ее вытащил кто нибудь из негодяев, толпившихся у подъезда лорда Шарлемона.

Мисс Кильджой высунулась из окна, и, как слабое существо, начала кричать и плакать; мистер Рунт проснулся, и снова заснул; маленький Буллингдон вскочил на ноги и, обнажив маленькую шпагу, говорил: "не бойтесь, мисс Амелия: если здесь есть разбойники, то я вооружен".

Молодой повеса имел львиную неустрашимость; в этом я должен отдать ему полную справедливость, несмотря на все мои ссоры с ним.

В это время подъехала наемная карета. Извощик, заметив бедственное положение экипажа лэди Линдон, спустился с козел, и весьма учтиво предложил молоденькой лэди занять его карету, чистую и удобную, какая может понравиться самой разборчивой особе. Предложение это, после минутной нерешимости, было принято: извощик обещал доставить новых пассажиров в Дублин "немедленно". Тади, лакей, вызвался проводить молодого лорда и молодую лэди; а извощик, у которого на козлах сидел пьяный приятель, с усмешкой попросил Тади встать на запятки. Но так как запятки покрыты были острыми спицами, для отстранения уличных мальчишек, которые любят прокатиться даром, то, несмотря на всю свою преданность, Тади не решился занять предлагаемое место и должен был остаться при увечной карете, для которой, с помощью кучера, выделал чеку из соседняго забора.

Между тем, хотя извощик и гнал лошадей, но его пассажирам казалось, что приближение к Дублину совершалось весьма медленно; и можете представить себе изумление мисс Кинджой, когда, выглянув из окна, она увидела вокруг себя обширную равнину без малейших признаков зданий или города. Она стала кричать извощику, чтоб тот остановился, но, чем громче кричала она, тем шибче извощик погонял лошадь, я, упрашивая милэди успокоиться, представлял, в свое оправдание, что сбился с дороги и сделал маленький круг.

Мисс Кильджой продолжала кричать, но извощик погонял лошадей; лошади неслись во весь опор, как вдруг из-за забора показались трое мужчин, у которых прекрасная мисс стала просить помощи, а молодой Буллингдон, открыв дверцы кареты, сделал отважный прыжок, перевернулся вверх ногами, но тотчас же оправился, обнажил свою шпагу, и, бросившись к карете, воскликнул:

-- Сюда, джентльмены! остановите этого бездельника!

-- Стой! вскричали мужчины.

При этом восклицании извощик осадил лошадей. Рунт все еще дремал в карете в полупьяном виде, и только в половину сознавал то, что вокруг него происходило.

Появившиеся защитники женского отчаяния начали держать совещание, в котором безпрестанно взглядывали на молодого лорда и от души хохотали.

-- Не бойтесь, милэди, сказал один из них, подходя к дверцам кареты: - один из нас сядет на козлы подле этого негодяя, а я и мой товарищ, с вашего позволения, войдем в карету и доставим вас домой. Мы все хорошо вооружены и, в случае опасности, можем защищаться.

Вместе с этим, и, без дальнейших объяснений, незнакомец вскочил в карету, за ним последовал его товарищ.

-- Знай свое место, невежда! с негодованием воскликнул маленький Буллингдон: - дай место лорду виконту Буллингдону!

Сказав это, он встал впереди громадной фигуры нового пришельца, который только что хотел войти в карету.

-- Посторонитесь, милорд, сказал незнакомец грубым голосом, и оттолкнул его в сторону.

тростью, выбил оружие из руки милорда. Шпага перелетела через голову и милорд остался на месте изумленный и взбешенный.

Громадный незнакомец снял шляпу, сделал его сиятельству низкий поклон и вошел в карету, дверцы которой были захлопнуты за ним его сообщником, занявшим место на козлах. Мисс Кильджой хотела было кричать, но крики её были прерваны видом огромного пистолета, которым вооружен был один из её защитников.

-- С вами ничего дурного не намерены сделать, сказал он: - в настоящее время мы требуем от вас одного молчания.

И мисс Кильджой сделалась безмолвною, как рыба.

Все эти события совершились в одну минуту, и когда трое незнакомцев овладели каретой, когда бедный маленький Буллингдон остался на открытом поле в величайшем недоумения и замешательстве, один из них высунул голову и сказал:

-- Что такое? сказал мальчик, начиная плакать.

Ему было всего одиннадцать лет; и до этой минуты он превосходно поддерживал присутствие духа.

-- Вы всего в двух милях от Марино. Идите назад все прямо до большого камня подле дороги; тут вы повернете на право и опять идите прямо до большой дороги; там уже не трудно будет добраться до места. Когда увидите милэди, вашу мама, то засвидетельствуйте ей почтение от капитана Тундера

-- Ах, Боже мой! вскрикнула мисс Кильджой.

Карета покатила, и бедный маленький нобльмен остался один одинешенек на пустом открытом пространстве. Утро только что занималось. Он был страшно испуган, и не удивительно. Он хотел было бежать за каретой, но его храбрость и маленькия ножки изменяли ему; по этому он сел на камень и от досады заплакал.

В этом роде Уликк Брэди сыграл свадьбу, которую я не иначе могу назвать, как подражанием похищению сабинянок. Когда он остановился с своими двумя грумами в предварительно приготовленном коттедже, где должно было совершиться бракосочетание, мистер Рунт отказался было совершать этот обряд. Но пистолет, приставленный к голове несчастного наставника, и сопровождаемое ужасными клятвами обещание размозжить ему голову, принудили его согласиться. Прекрасной Амелии, вероятно, тоже были сделаны увещания подобного рода, но об этом я ничего не знаю; знаю только, что я отправился домой в той же наемной карете, лишь только кончился обряд бракосочетания, и с удовольствием узнал, что Фриц еще до моего приезда воротился домой, оставив маскарад, не будучи узнанным, и исполнив в точности все мои приказания.

Бедный Рунт воротился на другой день в самом жалком положении, сохраняя глубокое молчание о событиях минувшого вечера. Он рассказал печальную историю о том, что был пьян, что разбойники связали его и оставили на дороге, и что мызник, ехавший в Дублин с провизией, сжалился над его безпомощным состоянием и посадил на телегу. Судя по его словам, невозможно было и подумать, что он участвовал в заговоре. Маленький Буллингдон тоже добрался до дому, ни мало не подозревая во мне похитителя мисс Кильджой. Но лэди Линдон догадалась, что я был главным участником в этом деле; я встретил милэди на другой же день: она опрометью мчала в свой замок. Весь город находился в страшном волнении. При встрече с её сиятельством, я поклонился ей с такой демонской улыбкой, что она должна была отгадать мое участие в отважном и мастерски устроенном предприятии.

в Викло, где жил в самом строгом уединения, пока родные мисс Кильджой непрекратили тщетных усилий открыть место его убежища. Они даже некоторое время совершенно не знали, кто был счастливец, похитивший богатую наследницу; не знали до тех пор, пока молодая не написала, недель шесть спустя после брака, письма, с подписью "Амелия Брэди". В этом письме она выражала совершенное счастие, которое испытывала в новом своем положении, и объявила, что ее обвенчал капеллан лэди Линдон, мистер Рунт. Истина открылась, и почтенный мой друг должен был признаться во всем. Так как его добродушная госпожа не отказала ему от места за такой поступок, то все полагали, что бедная лэди Линдон сама участвовала в этом заговоре; и молва о страстной любви её сиятельства ко мне с каждым днем становилась более и более вероятною.

Само собою разумеется, я с своей стороны употреблял все позволительные средства к распространению благоприятных для меня слухов. Все полагали, что я принимал участие в женитьбе Брэди, но никто этого не мог доказать. Все полагали, что я находился в весьма хороших отношениях с вдовствующей графиней, но никто не мог сослаться на меня, что сам я сознавался в этом. Я обыкновенно шутил и смеялся; так кстати, что меня начали поздравлять с скорым обогащением, и смотреть на меня, как на нареченного мужа женщины, богатейшей во всей Ирландии. Наконец и газеты подхватили эту молву; знакомые лэди Линдон и её подруги увещевали ее покинуть свое намерение относительно брака со мною. Даже английские журналы и газеты, отличавшиеся в то время особенным злословием, заговорили об этом предмете, и распустили весть, что прекрасная и образованная вдова, с титулом и огромнейшими поместьями в Ирландии и Англии, намерена отдать свою руку молодому джентльмену, хорошого происхождения, отличившемуся в службе его величества короля прусского. Не хочу говорить, кто был автором этих объявлений, и каким образом два портрета, один моей особы с надписью "прусский ирландец", а другой - лэди Линдон с надписью "графиня эфесская", появились в журнале Town and Country Magazine, издававшемся в Лондоне, и заключавшем в себе все новости, относившияся до большого света.

Лэди Линдон до такой степени была смущена и устрашена этим преследованием, что решилась оставить отечество. И она действительно оставила его, но как вы думаете, кто первый встретил ее в Голигэде? - Разумеется, ваш покорнейший слуга, Редмонд Барри, эсквайр. К довершению всего, "Дублинский Меркурий", сообщивший об отъезде милэди, сообщил и о моем, но только днем раньше. В Дублине не было ни одного человека, который бы не думал, что лэди Линдон последовала за мной в Англию, между тем как она только бежала от меня. Тщетная надежда! - от человека с моей решимостью убежать не легко. Еслиб она отправилась к антиподам, я бы и там встретил ее первым: я бы последовал за ней даже в Аид, как Орфей последовал за Эвридикой!

дома милэди. В Лондоне я получал все сведения из её дома, тем же путем, как и в Дублине. Тот же самый верный швейцар доставлял мне все необходимые известия. Я обещал утроить его жалованье, как только совершится желаемое событие. Подарком ста гиней, и обещанием двух тысяч, когда женюсь, я привлек на свою сторону компаньонку лэди Линдон; и тем же самым способом приобрел расположение её любимой горничной. Моя репутация так быстро предшествовала мне, что, по приезде в Лондон, множество замечательных особ большого света нетерпеливо желали видеть меня на их раутах. В скучном нынешнем веке, мы не имеем ни малейшей идеи о том, каким веселым и великолепным городом был Лондон в ту пору; - какая страсть к игре существовала тогда между молодыми и старыми, между мужчинами и женщинами; какие тысячи выигрывались и проигрывались втечение вечера; какие красавицы жили в то время - блистательные, веселые, очаровательные! С любовию предавались все удовольствиям. Герцоги глостерский и кумберлэндский подавала пример; аристократия неуклонно последовала этому примеру. Увезти хорошенькую женщину и обвенчаться с ней было тогда в моде... да! счастливое было время! и счастлив был тот, кто имел огонь и молодость, и деньги, и возможность жить в то время! У меня все это было; и старые посетители клубов Вайта, Ватьера и Густри могут рассказать целые истории о благородстве, великодушии и великосветскости капитана Барри.

Впрочем, подробности любовной истории кажутся скучными всем, кроме участвовавших в ней, и потому я оставляю темы подобного рода писателям романов, и молоденьким пансионеркам, для которых романы пишутся. Я не имею намерении следить с точностью за всеми мелочами моего преследования лэди Линдон, или рассказывать все затруднения, с которыми мне предстояло бороться, и наконец подробности моего торжества при одержании над ними победы. Достаточным считаю сказать, что я преодолел все эти затруднения. Я совершенно согласен с мнением моего даровитого друга, покойного мистера Вилькса, что для предприимчивого человека не существует затруднений, и что от него зависит обратить равнодушие и даже отвращение в горячую любовь, если только он в достаточной степени обладает предусмотрительностью и терпением. С течением времени миновал срок траура графини, и я нашел средство быть принятым в её доме. Я заставил приближенных к ней лиц говорить в мою пользу, превозносить мои качества, напоминать как можно чаще о моем поведении, и хвалить мои успехи и громкую репутацию в фешенебельном свете. Моими лучшими помощниками к достижению цели были родственники графини, которые вовсе не подозревали услуги, которую оказывали мне. Я приношу им искреннюю благодарность за порицания, которыми они обременяли меня в то время, и в тоже время изъявляю чистосердечное презрение за клевету и ненависть, направленные против меня впоследствии.

Главнейшею из этих особ была маркиза Типтофф, мать молодого джентльмена, смелость которого была наказана мною. Эта старая ведьма, в первые дни приезда графини Линдон в Лондон, явилась к ней и осыпала ее таким градом упреков относительно меня, что ускорила ход моего дела на столько, на сколько не могли бы сделать шесть месяцев моего ревностного ухаживанья, втечение которых я успел бы проколоть не менее шести соперников. Тщетно бедная лэди Линдон старалась доказать свою совершенную невинность, тщетно приводила в свидетели Небо, что никогда не поощряла моего искательства её руки.

-- Никогда не поощряли его! восклицала старая Фурия: - не вы ли подавали этому негодяю надежды в Спа, еще при жизни сэра Чарльза? Не вы ли выдали мисс Кильджой за одного из нищих кузенов этого развратного человека? Когда он отправился в Англию, не вы ли бросились за ним, как съумасшедшая, на другой же день? Не он ли нанял квартиру подле самых дверей вашего дома? - и вы это не называете поощрением! Стыдитесь, милэди, стыдитесь! Вы бы могли вытти за моего сына, - за моего милого и благородного Джоржа; но сын не хотел мешать развитию вашей позорной страсти к нищему выскочке, которому вы приказали убить несчастного Джоржа. Единственный совет, который я могу вам подать, заключается в следующем: вы должны узаконить браком вашу преступную связь с этим наглым, безстыдным авантюристом, и избавить ваших родных и вашего сына от позора, который падает на них чрез ваш настоящий образ жизни.

Таким образом, чрез мудрое влияние милэди Типтофф, близкие родные и друзья графини Линдон стали избегать её общества. Мало того, когда лэди Линдон явилась ко Двору, августейшая Лэди приняла ее с такой заметной холодностью, что несчастная вдова, приехав домой, слегла в постель от огорчения. Да; даже сама королева сделалась некоторым образом агентом к ускорению моей женитьбы, и к исполнению планов бедного ирландского солдата. Судьба сама посылает к устройству наших дел посредников великих и малых, сильных и слабых; чрез этих посредников, на которых мы не имеем никакого влияния, совершаются предопределения судьбы.

Поведение мистрисс Бриджет (любимой горничной графини Линдон) я всегда буду считать умным до совершенства. Я имел такое мнение о её дипломатических способностях, что в тот самый день, как сделался полным господином Линдонских поместий, и заплатил ей обещанную сумму (как человек благородный, а тем более, чтоб сдержать свое слово, данное женщине, я занял деньги у евреев за огромные проценты), - лишь только, говорю я, цель моя была достигнута, я взял мистрисс Бриджет за руку и сказал:

-- Сударыня, вы оказали такую безпримерную преданность в моем деле, что вменяю себе в особенное удовольствие наградить вас, согласно моему обещанию; вместе с тем, вы представили доказательства столь необыкновенного ума и оборотливости, что я долгом считаю удалять вас из дома лэди Линдон, и попросить вас оставить его не позже сегодня.

Она исполнила это, присоединилась к партии маркизы Типтофф, и, разумеется, относилась обо мне весьма невыгодно.

мистрисс Бриджет сказала.

-- Почему вы, ваше сиятельство, не напишете несколько слов этому молодому джентльмену о горести, которую он вам причиняет? Обратитесь к его чувствам (я слышала, что он очень добрый человек, весь город говорить о его благородстве и великодушии), и попросите его оставить преследование, которое служит вам источником несчастия. Пожалуйста, милэди, напишите: я знаю, вы пишете так превосходно и трогательно, что с своей стороны я много раз заливалась слезами, читая ваши очаровательные письма, и, поверьте, мистер Барри пожертвует всем, лишь бы только успокоить ваши чувства.

-- Ты так думаешь, Бриджет? сказала милэди.

И её сиятельство написала мне пленительное письмецо следующого содержания:

"Скажите, сэр, зачем вы преследуете меня? зачем вы опутываете меня паутиной интриги до того страшной, что я падаю духом, не видя возможности, не имея надежды избавиться от вашей чудовищной, демонской хитрости? Говорят, что вы поступаете великодушно с другими, будьте же великодушны и ко мне. Я знаю вашу храбрость слишком хорошо; показывайте же ее мужчинам, которые могут встретиться с вашей шпагой, но не слабой женщине, которая не в силах вам сопротивляться. Вспомните дружбу, которую некогда оказывали мне. И теперь я прошу, я умоляю вас, сердцем

Не должен ли я был отвечать на это письмо? Моя драгоценная союзница сказала мне, где легче всего встретить леди Линдон. Я послушал совета, и застал ее в Пантеоне. Я напомнил ей события в Дублине, и доказал ей, как далеко простиралось мое могущество, доказал, что, несмотря на скромное мое положение в обществе, моя энергия не ослабевала.

-- Но, прибавил я я столько же способен делать добро, сколько и зло; я могу быть таким же любящим и преданным другом, как и грозным врагом. Я готов сделать все, что вы от меня потребуете, кроме запрещения любить вас. Это не в моей власти; и пока бьется мое сердце, я не покину вас. Моя участь должна быть вашей участью. Перестаньте бороться с судьбой, и будьте моею. Прелестнейшая из женщин, только с жизнью моей может охладеть любовь моя к вам! Я готов даже умереть, повинуясь вашему приказанию. Но неужели вы захотите моей смерти?

Лэди Линдон засмеялась (она имела милый и веселый характер) и сказала, что вовсе не желает, чтоб я сделался самоубийцей. С этой минуты я был уверен, что она будет принадлежать мне.

был совершен высокопочтеннейшим Самуэлем Рунтом, капелланом её сиятельства. - В нашем доме на Берклей-сквере был дан великолепный бал с ужином; на другое утро явились поздравлять меня герцог, четыре графа, три генерала и сотни других замечательнейших особ в Лондоне. Вальполь написал пасквиль на нашу свадьбу, а Сельвин говорил едкия остроты в клубе Кокосового дерева. Старая лэди Типтофф, хотя и советовала лэди Линдон обвенчаться, но от досады была готова откусить себе пальцы; а что касается до молодого Буллингдона, из которого вырос высокий четырнадцати-летний юноша, то когда графиня предложила ему обнять своего папа, он погрозил мне кулаком и сказал:

-- Он мне отец! Да я скорее назову своим папа одного из лакеев вашего сиятельства.

Но я привык уже смеяться над гневом этого мальчика и старухи, его тетки, и над шутками остроумцев Сент-Джемского клуба. Я послал матушке и дяде радостное известие о вашем браке, и теперь, достигнув высоты благоденствия и, на тридцатом году жизни, с помощию моих талантов и энергии, возвысив себя до одного из высочайших положений в обществе, я решился наслаждаться своим счастием до конца моей жизни.

После поздравления со стороны наших лондонских друзей, я и Гонория отправились посетить наши поместья на западе Англии, где я никогда еще не был. Мы выехали из Лондона в трех каретах. Мой дядя с удовольствием мог бы увидеть на дверцах этих карет ирландскую корону и под ней древний герб Барри, подле благородного герба благородной фамилии Линдон.

Еще до выезда из Лондона, я получил милостивое позволение его величества присоединить имя моей возлюбленной супруги к моему имени и с той поры всегда называю себя как назвал себя и в заглавии этой автобиографии.