Попенджой ли он?
Глава XX. Между двух стульев.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попенджой ли он? Глава XX. Между двух стульев. (старая орфография)

Глава XX.
Между двух стульев.

На следующей неделе декан вернулся в Бротертон. Пред отъездом он имел свидание с лордом Джорджем, которое было несовсем приятно; но во всех других отношениях он вполне остался доволен своей поездкой. В день отъезда, он спросил своего хозяина какие справки он намерен навести относительно законности итальянского брака и итальянского ребенка. Лорд Джордж первый советовался с деканом об этом весьма щекотливом предмете; и следовательно, не имел права сердиться, когда декан, об этом заговорил; а между тем, он принял его вопрос за неуместное вмешательство.

- Мне кажется, ответил он: - что пока лучше ничего не говорить об этом.

- Не могу согласиться с вами, Джордж.

- Так я боюсь, что должен просить вас молчать, не соглашаясь со мною.

Декан принял это за неумышленную невежливость. Они оба сидели в одной лодке. Сделанный вред касался жены столько же, как мужа. Ребенок, который родился когда-нибудь, и которого могут лишить его наследства, будет такой же внук бротертонскому декану, как и старому маркизу. Может быть также декан смутно чувствовал, что за лодку придется платить ему. Как ни уважал он знатность, он не был расположен выносить грубости зятя, потому что этот зять был вельможа.

- Вы говорите мне, чтобы я молчал? сказал он с гневом.

- Я думаю, что пока нам обоим лучше молчать.

- Может быть с посторонними; но я не имею никакого намерения действовать отдельно от вас в деле таком важном для нас обоих. Если вы мне скажете, что вам советуют то или другое, я без основательных причин не стану противиться этому совету; но я надеюсь, что вы будете мне сообщать, что делается.

- Не делается ничего.

- А также и то, что вы не решитесь сделать ничего, не посоветовавшись со мною.

Лорд Джордж выпрямился и поклонился, но не отвечал; и когда они разстались, декан решил, что он опять скоро будет в Лондоне, а лорд Джордж решил, что декан должен, как можно меньше проводить время в его доме. Но декан сделал условие с своей дочерью - как будто бы в шутку - и это условие, при настоящих обстоятельствах, могло наделать хлопот. Когда меблировали дом, поднялся вопрос, следует ли держать экипаж. Лорд Джордж выразил мнение, что для этого не достанет средств. Тогда декан сказал дочери, что назначает триста фунтов в год на её собственные издержки, включая и колясочку - другого экипажа, кроме колясочки не имели намерения держать - на те же шесть месяцев, которые они будут проводить в Лондоне, и что он считает это своей долей в домашних издержках. Такая щедрость к родной дочери была очень приятна. Разумеется, декан будет дорогим гостем. Разумеется, также и зять может брать деньги от тестя, как бы часть состояния своей жены. Хотя лорд Джордж чувствовал некоторые упреки совести, однако, ничего не мог сказать против этого условия, пока его дружба с деканом была тесна и приятна. Но теперь, когда декан уезжал, и Мери, целуя отца, упомянула о его скором возвращении, лорд Джордж с внутренним прискорбием вспомнил об этом условии и пожелал, чтобы колясочки не было.

На Беркелейском сквере он не бывал. Еще до этого интересного свидания назначен был день, когда Гаутоны должны были обедать у Джерменов. Приглашены были и Мидьдмеи и мистрис Монтакют-Джонс и старик лорд Парашют, дядя лорда Джорджа. Общество будет большое, и нечего опасаться никаких сцен. Лорд Джордж почти решился, что не смотря на свое обещание, он до этого обеда не будет на Беркелейском сквере. Но мистрис Гаутон была не такого мнения. Обещание такого рода она считала священным, и написала следующую записку к лорду Джорджу в его клуб:

"Зачем вы не приходите, как обещали? - А".

В прежния времена, лет пятнадцать или двадцать тому назад, когда телеграф употреблялся только для дипломатических тайн, скачек, повышения и понижения фондов, влюбленные, обыкновенно исписывали целые страницы восторженными выражениями; но теперь телеграммы научили нас силе лаконических выражений, и даже когда употребляем не проволоку, мы заимствуем силу и краткость проволочного языка.

"Хочешь быть моею? М. П." теперь обыкновенная форма брачного предложения; а ответ не заходит далее: "Вечно твоя "

Письмо Аделаиды Гаутон было очень коротко, но она делала это с целью. Она думала, что длинное послание, уверяющее в вечной, но несчастной привязанности, испугает его. В этих немногих словах, она скажет все, что нужно и без всякой опасности. Он обещал быть у нея и как джентльмен обязан сдержать слово. Он времени не назначал, но, разумеется, посещение должно быть сделано немедленно. Он писать к ней не станет. Боже! что было бы с ним, если бы мистер Гаутон нашел крошечную бумажку, выражавшую его любовь к мистрис Гаутон? На её записку он отвечать не может, и поэтому должен прийти сейчас.

Он уселся в пустом углу в гостиной его клуба, и там сел подумать обо всем. Как ему выпутаться из этой дилеммы? В каких выражениях обратиться ему к молодой и прелестной женщине, которая любит его, но любовь которой он обязан отвергнуть? Он был не разговорчив, и сам сознавал свою непаходчивость. Для него было необходимо придумать заранее даже слова для такого важного случая - и не только слова, но и движения и поступки. Не бросится ли она в его объятия, или, по-крайней-мере, не будет ли ожидать, что он обнимет ее? Этого надобно избегнуть. Обниматься не следует. Потом он должен тотчас объяснить все невыгоды этой прискорбной страсти; выставить, что он муж другой, что она жена другого, что их обязывает честь, религия, а равно и благоразумие помнить свои обязанности. Он должен просить ее молчать, пока будет говорить все это, а потом кончить уверением, что она всегда будет обладать его преданной дружбой.

Придумывать все это взяло много времени, отчасти потому, что ему потребовалось, сильное напряжение мыслей, а отчасти от тревожного желания отложить трудную минуту. Наконец, однако, он схватил свою шляпу, и прямо отправился на Беркелейский сквер. Да, мистрис Гаутон была дома. Он боялся, что не было надежды на её отсутствие в тот самый день, когда он должен был получить её записку.

- Наконец-то вы явились! сказала она, как только затворилась дверь гостиной.

Она не встала с своего места и, следовательно, нечего было опасаться объятий, которые ему было равномерно опасно принять или отвергнуть.

- Да, сказал он: - я пришел.

- А теперь садитесь и успокойтесь. Погода кажется ужасная?

- Холодно, но сухо.

- И отврательный восточный ветер. Я не намерена выходить из дома целый день. Можете положить шляпу и не думать уйти раньше двух часов.

Он еще держал в руках шляпу, но при этих словах положил ее на пол, чувствуя, что сделал бы это половчее, если бы владел собою.

- Меня не удивит, если Мери скоро явится сюда. Она условилась с Джеком Де-Бароном играть у меня сегодня в бильярд; но Джек никогда не держит слова, а она наверно забыла.

Лорд Джордж увидал, что все планы его разстроены. Во-первых, он никак не мог говорить о своей несчастной страсти, когда она принимала его, как обыкновенного знакомого; а потом все направление его мыслей было изменено этим намеком на Джека Де-Барона. Неужели дошло до того, что он не мог провести день без того, чтобы его не терзали Джеком Де-Бароном? Он с самого начала был против жизни в Лондоне; но это было еще хуже, чем он ожидал. Возможно ли допустить, чтобы его жена сговаривалась играть в бильярд с Джеком Де-Бароном для препровождения времени?

- Ничего не слыхал, сказал он с мрачной, правдивой выразительностью.

Он никак не мог солгать, даже взглядом или тоном голоса. Он все высказал тотчас; как ему было неприятно, что его жена едет на свидание с этим человеком, и как он неспособен помешать этому.

- Разумеется, милая Мери желает повеселиться, сказала Аделаида Гаутон, отвечая скорее на выражение лица лорда Джорджа, чем на его слова. - И почему же ей не веселиться?

- Я не знаю, полезное ли занятие бильярд?

- Или Джек полезный ли собеседник. Но я могу сказать вам, Джордж, что есть собеседники гораздо опаснее Джека. Потом, Мери, милейшая молодая женщина из всех известных мне, не имеет таких наклонностей. Она настоящий ребенок. Не думаю, чтобы она понимала значение страсти. Она невинна и весела, как жаворонок.

- Она всегда стремится к небесам, а это так прелестно.

- Или разговаривать с Джеком Де-Бароном. Но мы должны принимать все, как есть. Разумеется, Мери должна веселиться. Она не может вести такую жизнь, как ваши сестры в Манор-Кроссе. У нея характер веселый! Но она не коварна.

- Надеюсь.

- Она и не страстна. Вы понимаете, что я хочу сказать.

Он понимал, и был мне себя от изумления, что женщина, говоря о другой женщине, не представляла себе возможности, чтобы страсть могла существовать в жене к мужу. Он должен был считать себя в безопасности не потому, чтобы жена любила его, но потому, что не в её характере было влюбиться в кого-нибудь!

- Вам нечего бояться, продолжала Аделаида Гаутон. - Я знаю Джека коротко. Он рассказывает мне все, и если встретится что-нибудь опасное, я тотчас вам сообщу.

Но какое все это имело отношение к той важной цели, которая привела его на Беркелейский сквер? Он почти начинал печалиться, зачем она не бросилась в его объятия. Не было повторения слов: "но ведь вы любите меня?" которые были так страшны, но в то же время так интересны, на ступенях Альбертова Монумента. Потом, по всей вероятности, слова, которые он придумал так старательно в клубе, совсем не придется сказать. Но он был обязан для своего собственного достоинства сделать или сказать что-нибудь, намекающее некоторым образом на его и её любовь. Он не мог допустить, что когда пришел сюда в таких попыхах и в таком волнении, и просидел бы до тех пор, пока пора уйти, чтобы это могло назваться обыкновенным утренним визитом.

- Вы велели мне прийти, сказал он:--и я пришел.

- Да, я велела. Я всегда буду призывать вас сюда.

- Едва ли это может быть.

- Мои понятия о друге - то есть о друге истинном - представляют мне человека, которому я могу сказать все, который все сделает для меня, который будет приходить, если я ему велю оставаться и разговаривать со мною так долго, как я захочу; который будет рассказывать мне все, который будет любить меня больше всех на свете, хотя может быть не станет говорить мне этого более раза в месяц. А за то я...

- Что же за то вы?

- Я буду много о нем думать; но не всегда говорить ему, что думаю о нем. Он должен быть доволен сознанием, как много он значит для меня. Я полагаю, что этого не будет достаточно для вас?

Лорд Джордж расположен был думать, что этого будет достаточно, и что все это дело было теперь представлено ему совсем в другом свете, чем до-сих-пор он на него смотрел. Слово "друг" смягчало столько шероховатостей. Держа в своих мыслях это слово, он не имеет надобности пугаться. Она придала всему такой различный оборот!

- Почему же этого будет недостаточно для меня? спросил он. - Только все, что я буду делать для моего друга, я буду ожидать, что и она сделает для меня.

карманы полны денег. А женщина должна брать, что он ей дает. Мужчина может забавляться всячески.

- Чем же забавляюсь я?

- Вы можете приходить ко мне.

- Да, это я могу делать.

- А я не могу приходить к вам. Но когда вы ко мне придете - если я стану считать себя вашим истинным другом - тогда тираном буду я. Не так ли? Как вы думаете, жестоким тираном найдете вы меня? Я признаюсь вам откровенно, что ничего на свете не люблю я так, как ваше общество. Не приобрету ли я этим право на ваше внимание и повиновение?

дружба, а не любовь.

- Всевозможное внимание будет вам оказываемо, сказал он с нежнейшей улыбкой.

- А повиновение? Но вы мужчина, и поэтому к вам не следует слишком приставать. Теперь я могу сказать вам, что может сделать меня счастливою, и отсутствие чего сделает меня несчастною.

- Что же это?

- Ваше общество.

- Мне кажется, что это очень милые слова, и я ожидаю от вас чего-нибудь такого же милого.,

Он пришел в большое замешательство, от которого его избавил приход его жены.

- Вот и она, сказала мистрис Гаутон, вставая с своего кресла. - Мы только-что говорили о вас, душа моя. - Если вы приехали играть в бильярд, вы должны играть с лордом Джорджем, потому что Джека Де-Барона здесь нет.

- Но я приехала не для бильярда.

- Я не ожидала найти тебя здесь, обратилась Мери к мужу.

- А я не ожидал найти тебя, пока мистрис Гаутон не сказала мне, что ты будешь.

После этого ничего интересного не было в разговоре. Джек не приехал, и чрез несколько минут лорд Джордж предложил жене ехать вместе домой. Разумеется, она согласилась, и как только они сели в коляску, она начала шутливо нападать на него.

- Ты кажется начинаешь любить Беркелейский сквер.

- Разумеется, само собой.

- Ты приезжала играть в бильярд с капитаном Де-Бароном?

- И не думала.

- Ведь ты условилась?

с ним и вероятно буду играть опять. Почему мне не играть? А между тем, по тону твоего голоса я видела, что ты имеешь намерение сделать выговор мне. Если бы я и приехала играть, в этом не было бы ничего дурного, сколько мне известно. Но твой выговор за то, чего я не делала, очень трудно перенести.

- Я не делал выговора тебе.

- Делал, Джордж. Я это поняла по твоему голосу и лицу. Если ты намерен запретить мне играть в бильярд с капитаном Де-Бароном, или с другим капитаном каким-нибудь, или разговаривать с мистером Этим, или смеяться с майором Тем, скажи мне это тотчас. Если я буду знать чего ты хочешь, я буду исполнять. Но я должна сказать, что мне покажется очень, очень неприятно, если я буду не в состоянии сама заботиться о себе в таких вещах. Если ты станешь ревновать, я буду желать смерти.

Тут она расплакалась; а он, хотя не признался на словах, что был неправ, был принужден признаться в этом нежными ласками.