Попенджой ли он?
Глава XXXII. Смущеніе лорда Джорджа.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попенджой ли он? Глава XXXII. Смущеніе лорда Джорджа. (старая орфография)

Глава XXXII.
Смущение лорда Джорджа.

День этот был весьма важен для лорда Джорджа; так важен, что надо объяснить несколько обстоятельств случившихся прежде, чем он увидался с братом в гостинице.

Он получил от декана письмо, написанное в самом лучшем расположении духа. Когда нанимали дом в Мюнстер-Корте, то намеревались занимать его до конца июня, а потом лорд Джордж и его жена должны ехать в Бротершир. После брака всем сделалось известно, что Мери предпочитала Лондон, а лорд Джордж деревню. Они оба очень хорошо поступили друг с другом в этом отношении. Муж, хотя боялся, что его жена окружена опасностями, и сознавал, что сам находится на краю страшной пропасти, не убеждал уехать прежде назначенного срока. А жена, хотя ей постоянно представлялся страх скуки в Кросс-Голле, не просила продолжить срок. Теперь был конец мая, а отъезд из Лондона назначен в начале июля. Лорд Джордж очень любезно обещал провести несколько дней у декана до отъезда в Кросс-Голл; и дал Мери позволение остаться у отца несколько долее. Теперь пришло от декана письмо веселое и приятное, с известием о лошади Мери, которую еще декан держал, с уверениями о любезном приеме. Ни слова не было сказано в этом письме о страшном фамильном деле. Хотя лорд Джордж в настоящую минуту не был весьма любезно расположен к своему тестю, он остался доволен этим письмом и прочел его вслух жене за завтраком с любезным одобрением. Выходя из дома к брату, он сказал жене, что пуст лучше она ответит на письмо отца, и объяснил ей, где она может найти письмо в его уборной.

Но накануне он получил в клубе другое письмо, содержание которого было не так приятно даже ему, и которое, конечно, не могло доставить удовольствия его жене. Получив его, он держал его секретно в грудном кармане; и когда, уходя из дома, послал жену отыскать письмо от её отца, он был уверен, что то письмо было скрыто от всех глаз в тайном святилище его сертука. Но вышло иначе. С той забывчивостью, которой особенно подвержены мужья, он спрятал письмо декана на груди своей, а другое оставил на столе. И не только оставил на столе, а сам поставил сило жену в такое положение, что она не могла не прочесть этого письма.

Мери нашла письмо и прочла его прежде, чем вышла из уборной мужа. А письмо заключалось в следующем:

"Возлюбленный Джордж... "

Когда Мери прочла этот эпитет, который она одна имела право употреблять, она остановилась и вся кровь бросилась ей в лицо. Она тотчас узнала почерк, и в минуту первого волнения положила письмо на стол. С секунду в ней преобладало чувство побуждавшее ее не читать далее. Но это продолжалось не более секунды. Конечно, ей никогда не пришло бы в голову отыскивать писем в карманах мужа. До сих пор она никогда не дотрогивалась до его бумаг иначе, как по его просьбе, или исполняя его желание. Она не подозревала ничего, даже не чувствовала никакого любопытства на счет дел своего мужа. Но теперь разве она не должна прочесть письмо, которое он сам указал ей, Возлюбленный Джордж! и это написано почерком её приятельницы! Аделаиды Гаутон - рукою женщины, которую её муж любил прежде, чем знал ее! Разумеется, она прочла письмо.

"Возлюбленный Джордж, - сердце мое разрывается, когда вы не бываете у меня. Ради Бога, будьте здесь завтра. В два, три, четыре, пять, шесть, семь - я буду дома целый день. Я не смею сказать лакею, что не буду принимать никого, кроме вас, но вы должны уже положиться на случай. Никто не приезжает до трех и после шести. Он не бывает дома до половины восьмого. Ах! Что будет со мною, когда вы уедете из Лондона? Не для чего жить, не для чего - кроме, как для вас. Все, что вы пишете не попадется в руки никому. Напишите, что вы любите меня!

Это письмо огорчило лорда Джорджа, когда он его получил - как огорчали другия письма прежде полученные. И вместе с тем оно было ему лестно, а уверение в любви имело для него какую-то особенную прелесть, которая не допустила его уничтожить это письмо немедленно, как следовало бы. Если бы жена его могла знать его мысли, её гнев несколько смягчился бы. Несмотря на особенную прелесть, он ненавидел эту переписку. Это было дело этой женщины а не его. Обо всем этом Мери не знала ничего. Ей только сделалось известно, что жена старика Гаутона, выдававшая себя за её дорогого друга, написала любовное письмо к её мужу, а что её муж старательно его сохранил и очевидно по ошибке отдал ей в руки.

Она прочла письмо два раза, а потом стояла неподвижно несколько минут, думая что ей делать. Её первой мыслью было рассказать отцу; но она скоро оставила эту мысль. Муж жестоко оскорбил ее; но, раздумав поглубже об этом, она начала сознавать, что не желала навлечь на него ничьего гнева кроме своего. Потом она вздумала было отправиться немедленно на Беркелейский сквер и высказать все мистрис Гаутон. А она чувствовала, что может высказать многое. Но к чему это послужит? Как ни сильна была теперь её ненависть к Аделаиде, Аделаида ничего не значила для нея в сравнении с её мужем. Думала она было также полететь вслед за ним, зная, что он ушел к брату в Скумбергскую гостиницу.

Но наконец она решилась не делать и не говорить ничего пока он не приметит, что она прочла письмо. Она оставит его развернутым на его туалете так, чтобы он мог узнать немедленно по возвращении, что он наделал. Но тут пришло ей в голову, что может быть слуги увидят письмо, если она так его разложит. Поэтому она оставила его в кармане и решила, что когда услышит стук мужа в дверь, войдет к нему в комнату и положит письмо так, чтобы оно бросилось ему в глаза. Она целый день думала об этом и безпрестанно читала гнусные слова, пока они не запечатлелись в её памяти.

"Напишите, что вы любите меня!" Гадкая змея; вероломная! Возможно ли, чтобы её муж любил эту женщину больше чем ее? Разве неизвестно всем какая эта женщина безобразная, жеманная, пошлая и противная! "Возлюбленный Джордж!" Эта женщина не могла употребить такого выражения без его позволения. О, что ей делать? Не следует ли ей вернуться жить с отцом?

Тут она подумала о Джеке Де-Бароне. Джека Де-Барона называют сумасбродным; но он никогда не оказался бы виновен в такой гнусности. Она однако остановилась на намерении положить письмо так, чтобы муж увидал его и чтобы знал, что и она его прочла.

Между тем лорд Джордж не ведая о буре, собиравшейся дома, был введен в гостиную брата. Там он нашел вместе с братом даму, в которой без труда мог узнать свою невестку. Это была высокая смуглая женщина; как ему показалось, очень безобразная, но с большими блестящими глазами и очень черными волосами. Она была одета дурно, в утренней блузе, и показалась лорду Джорджу нисколько не моложе своего мужа. Маркиз сказал ей что-то по-итальянски, вероятно представляя брата, но лорд Джордж не мог понять ни слова. Она поклонилась, а лорд Джордж протянул руку.

- Может быть тебе лучше познакомиться с нею, сказал маркиз.

Тут он опять заговорил по-итальянски, и минуты чрез две маркиза ушла. Впоследствии лорду Джорджу пришло на мысль, что это свидание было устроено заранее. Если бы его брат не желал, чтобы он видел маркизу, маркиза могла бы не показываться и здесь как в Манор-Кроссе.

- Твое посещение показывает необыкновенную вежливость с твоей стороны, сказал маркиз как только дверь затворилась. - Что могу я сделать для тебя?

- Натурально, натурально. Я очень тебе обязан за то, что ты прислал ко мне этого поверенного.

- Я его не посылал.

- А главное обязан за то, что ты поручил другому поверенному наши фамильные дела.

- Я не сделал бы ничего подобного, если бы это зависело от меня. Поверь мне, Бротертон, моя единственная цель так явно доказать это, чтобы вперед не было никакой надобности для справок.

- Когда я умру?

- Когда мы оба умрем.

- Ты десятью годами моложе меня. Ты, пожалуй, можешь пережить меня.

- Поверь мне...

- А что если я тебе не верю! А что если я думаю, что говоря все это, ты лжешь как чорт!

Лорд Джордж вскочил со стула.

- Любезный друг, к чему это притворство. Ты думаешь, что можешь пережить меня. Я полагаю, что у тебя недостало бы смысла догадаться об этом самому, но твой тесть навел тебя на это. Он не такой осел как ты; но даже и он имеет глупость воображать, будто если я англичанин, женился на итальянке, то этот брак, пожалуй, можно сделать недействительным.

- Нам только нужно доказательство.

- А у тебя кто-нибудь требует доказательств твоего брака с этой милой молодой женщиной, дочерью декана?

- Все могут найти эти доказательства в Бротертоне.

- Без сомнения, и я могу достать доказательства моего брака, когда они мне понадобятся. А пока я сомневаюсь, можешь ли ты что-нибудь узнать полезное для себя в этом твоем посещении.

- Я не желал узнавать ничего.

- Лучше присматривай внимательнее за своей женой, это было бы для тебя занятием более полезным. Она теперь, вероятно, забавляется с капитаном Де-Бароном.

- Это клевета, сказал лорд Джордж, вставая со стула.

- Без сомнения. Мои слова - клевета. А все твои обвинения, как бы тяжелы и жестоки они ни были - все доказывают твою честь. Я не сомневаюсь, что ты найдешь ее с капитаном Де-Бароном, если пойдешь и посмотришь.

- Я найду ее не делающей ничего, чего она не должна делать, ответил муж, отыскивая перчатки и шляпу.

жену из конюшен, он не может от нея ожидать порядочного поведения и обращения. Получив деньги, он должен оставаться доволен.

Лорд Джордж должен был выслушать все эти колкия слова, прежде чем успел уйти из комнаты и выбраться на улицу.

Было около четырех часов, он направился к Пикадилли, прежде чем успел собрать свои растерянные мысли и сообразить, что ему делать в эту минуту. Тут он вспомнил, что Беркелейский сквер недалеко, и что его приглашали туда в эти часы. Надо отдать ему справедливость и признаться, что он не имел большого желания посещать мистрис Гаутон в настоящем состоянии его чувств. После получения письма - которое теперь ждало его дома - он говорил себе, что хочет и должен разыграть роль Иосифа. Он имел это намерение уже и тогда, когда она в первый раз заговорила с ним о своей страсти, несколько месяцев тому назад; а потом он переменил намерение, потому что не находил надобности делать такой важный шаг. Но теперь было ясно, что этот важный шаг необходим. Он должен дать ей знать, что ей недолжно называть его "возлюбленный Джордж" и просить, чтобы он объяснился с ней в любви. Но обвинение против его жены, сделанное его братом таким грубым языком, смягчило его сердце к жене. Зачем, о, зачем позволил он себе переехать в этот Лондон, который он так ненавидел всегда! Разумеется, Джек Де-Барон огорчал его, хотя в эту минуту он был готов поклясться, что его жена невиннее любой женщины в Лондоне.

Но теперь, когда он был так близко, то почему ему не зайти на Беркелейский сквер. Он ощупал в кармане письмо Аделаиды, и вместо него вытащил письмо декана, которое имел намерение оставить своей жене. В одно мгновение он понял что наделал. Он вспомнил все, даже каким образом была сделана ошибка. Он не мог сомневаться, что сам отдал в руки жены письмо Аделаиды Гаутон и что она прочла его. Он вдруг остановился и приложил руку к голове. Что будет он делать теперь. Конечно, он не может делать визит на Беркелейский сквер. Не может же он пойти и объясниться в любви мистрис Гаутон. Разумеется, он должен увидаться с своей женой. Разумеется, он должен объясниться с нею, каким бы то ни было образом, и чем скорее, тем лучше. Он повернул домой, но шел не очень скоро.

Как она примет это? Что она сделает? Разумеется, женщины ежедневно прощают подобные оскорбления; и вероятно он, после первой вспышки, успеет уверить ее, что любит ее, а не ту другую женщину. В настоящем расположении своего духа, он мог уверять себя, что это действительно справедливо. Он мог теперь говорить себе, что не желал никогда более видеться с Аделаидой Гаутон. Но, прежде чем можно было этого достигнуть, он должен был признаться жене в своей вине. Он так сказать, должен был пасть к её ногам. До-сих-пор, во всех своих сношениях с нею, он принимал повелительный тон. Он не давал ей повода обвинить его в чем бы то ни было. Она, конечно, была молода и неопытна в вещах такого рода, и лорд Джордж постоянно считал себя выше ее. Теперь это превосходство должно исчезнуть.

Я не знаю, не выигрывает ли домашнее спокойствие, когда какие-нибудь грешки мужа выйдут на свет. Женщина часто любит сердиться, жаловаться, но больше всего она любит прощать. Она только тогда почувствует свою жизнь счастливой, если её муж подаст ей повод ласково простить. Только тогда он становится ей равен, а равенство необходимо для счастливой любви. Но мужчина не любит, чтобы ему прощали. Он присвоил себе превосходство и обязан поддерживать его. Но когда, наконец, он вернется домой немножко под хмельком, или не может заплатить по хозяйственным счетам оттого, что проигрался в карты, или имел неприятность по должности и сомневается, останется ли на месте, или может быть женское письмо попадет не в те руки, тогда он должен признаться, что "виноват". Это чувство сначала бывает очень неприятно; но я думаю, что это необходимый шаг для достижения истинного супружеского счастия.

Теперь лорд Джордж оказывался виноватым, и должен был перенести всю эту неприятность, не имея достаточной опытности, которая могла бы сказать ему, что эти тучи обыкновенно проходят быстро. Он шел домой не останавливаясь, но медленно, и вошел очень тихо. Мери не ожидала его так скоро, и когда он вошел в гостиную, она вздрогнула увидев его. Она еще не положила письма на его туалет, как намеревалась, оно все еще было в её кармане; и в голову ей не пришло, что он догадался об этом. Она взглянула на него, когда он вошел, но не сказала ни слова.

- Мери, начал он.

- Что такое?

Могло быть, что она не нашла письма - это было возможно, хотя невероятно; но он так решился признаться во всем и оправдаться, что не желал, или, по-крайней-мере, не приготовился воспользоваться этой возможностью.

- Ты нашла письмо? спросил он.

- Нашла.

- Ну что же!

- Разумеется, мне жаль, что я захватила такую секретную переписку. Вот оно.

Она бросила ему письмо.

- О, Джордж!

Он поднял письмо, которое упало на пол, разорвал его в клочки и бросил их в камин.

- Что ты думаешь об этом, Мери?

- Что я думаю? - Неужели ты думаешь; что я люблю кого-нибудь так, как люблю тебя?

- Ты вовсе меня не любишь, если эта гадкая, отвратительная тварь не лгунья.

- Разве я лгал тебе когда-нибудь? Ты поверишь мне?

- Я не люблю никого на свете, кроме тебя.

и о еще более сердитых словах, которыми разбранит гадкую, гадкую змею. О гневных словах на мужа она уже забыла, но мистрис Гаутон не имела намерения щадить.

- Ах, Джордж, как можешь ты позволять такой женщине писать тебе в таких выражениях? Ты был у нея?

- Сегодня?

- Да, сегодня.

- Конечно, нет. Я сейчас от брата.

Это было первое прямое нападение на его превосходство! Неужели он, по приказанию жены, должен дать обещание, что никогда не будет там бывать? Это была первая попытка его жены держать его под башмаком.

- Я думаю, что мне лучше сказать тебе все, ответил он.

- Я желаю только знать, что ты ненавидишь ее, сказала Мери.

- Я ни ненавижу, ни люблю ее. Я любил ее... когда-то. Ты знаешь это.

Тут она начала рыдать.

- Я... никогда... не вышла бы за тебя, если бы думала это.

- Но как только я увидал тебя, все во мне изменилось.

Сказав это, он протянул к ней руки, и она подошла к нему.

- Но зачем... зачем... зачем... рыдала она, спрашивая, каким образом могло случиться, что эта злая змея написала такое письмо.

Этот вопрос, конечно, был довольно естественный. Но на этот вопрос очень трудно было отвечать. Ни один мужчина не любит разглашать, что женщина преследует его неприятной для него любовью, и, конечно, лорд Джордж не стал бы этим хвастаться.

- Дорогая Мери, сказал он: - клянусь честью джентльмена, что я верен тебе.

что, она не хотела даже сделать ни одного вопроса, который огорчил бы его. Она намеревалась сурово потребовать у него обещания, никогда более не бывать на Беркелейском сквере, но даже и это она теперь оставила, чтобы не раздражать его. Она прижалась к нему на диване и положила его руку на свое плечо, рыдала и смеялась. Но время от времени у нея вырывалась вспышка против мистрис Гаутон.

А между, тем, до этого небольшого происшествия, она была очень рада называть Аделаиду Гаутон своим коротким другом.

Было около пяти часов, когда лорд Джордж пришел домой, и ему пришлось выносить ласки жены и слушать выражения её любви к нему и брани к мистрис Гаутон до седьмого часа. Тут ему пришло в голову, что для него было бы полезно пройтись пешком. Они обедали в гостях, но не прежде восьми часов, следовательно, время еще было. Когда лорд Джордж предложил это, она тотчас согласилась. Разумеется, она должна одеваться, а он, разумеется, не захочет теперь пойти на Беркелейский сквер. Она вполне верила, что он верен ей, но все-таки боялась происков этой гадкой женщины. Они скоро отправятся в деревню и тогда эта злая змея будет далеко от них.

Лорд Джордж пошел в клуб прочитать вечернюю газету и вернулся домой пешком. Разумеется, он желал хладнокровно подумать с полчаса обо всем, что произошло между ним и его женою, между ним и его братом. Он вполне убедился, что его жена самая милая и кроткая женщина на свете. Он был более чем доволен её обращением с ним. Она не наложила на него никаких наказаний; не потребовала, чтобы он был у нея под башмаком. Конечно, она видела, что его превосходство исчезло, но ничем не выразила своего торжества. Всем этим он остался доволен.

Но что он будет делать с мистрис Гаутон, когда целый час клялся раз двенадцать, что совершенно равнодушен к ней? Теперь он повторял это самому себе. Но все он был её возлюбленный. Он позволил ей считать его таким и что-нибудь должно быть сделано. Она будет писать к нему письма каждый день, если он не остановит этого; и каждое подобное письмо, не показанное жене, будет новой изменой против нея. Это было очень неприятно. Потом страшные слова, сказанные его братом о капитане Де-Бароне, раздавались в его ушах. Сегодня, конечно, он не имел возможности говорить с своей женой о капитане Де-Бароне. Пойманный в своей вине, он не мог намекать на возможность вины другой стороны. Он даже и не верил никакой вине. Но Цезарь сказал, что жена Цезаря должна быть выше подозрения, и в этом отношении каждый человек должен быть Цезарем для самого себя. Леди Сюзанна говорила об этом капитане, у Аделаиды Гаутон вырвалось насколько злобных слов, и сам он видел их гуляющими вместе. Теперь брат сказал ему, что капитан Де-Барон любовник его жены. Капитан Де-Барон вовсе не нравился лорду Джорджу.