Попенджой ли он?
Глава XXXV. Я опровергаю это.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попенджой ли он? Глава XXXV. Я опровергаю это. (старая орфография)

Глава XXXV.
Я опровергаю это.

Всю ночь лорд Джордж страдал от своих неприятностей, а жена всю ночь думала о них. Хотя для нея оне были важнее, чем для него, ее поддерживало и большее мужество и твердое убеждение. Может быть она должна воротиться к отцу, и это совершенно разрушит её счастие. Но она никогда не признается, что держала себя не как следует, и была твердо убеждена, что отец поддержит ее. Она сделает для мужа все, кроме признания, что была неправа относительно капитана Де-Барона. Она будет разговаривать с мужем, упрашивать его, убеждать, любить и ласкать, но твердо настаивать на своей невинности и бороться до последняго издыхания.

Лорд Джордж чувствовал, что обязанность предписывает ему удалить свою жену от дурного влияния этого человека, но в тоже время чувствовал, что может быть у него недостанет на это сил. Потом какая же польза удалять жену, если жена думает, что ее удалять не следует? Есть грехи, для которых наказание не значит ничего. Эти грехи в душе, в сердце, и лорд Джордж был несчастен, потому что жена его не хотела сознаться, что ей не следует более видеться с этим человеком, как только она услыхала об ужасах, рассказанных ей мужем.

- Джордж, сказала она ему за завтраком на следующее утро: - не будем продолжать таким образом.

- Каким образом?

- Не говорить друг с другом - осуждать друг друга.

- Я не осуждал тебя, и не знаю, зачем тебе осуждать меня.

- Я осуждаю тебя за то, что ты подозреваешь меня без причины.

- Я только повторяю тебе, что говорят!

- Если бы мне говорили о тебе дурное, Джордж - должна ли я была верить этому?

- Женская репутация значит все.

- Так защищай мою репутацию. Но я опровергаю это. Репутация не значит ничего в сравнении с поведением. Я не люблю, чтобы обо мне говорили дурно, но я могу перенести и это, и все другое, если только ты не будешь дурно думать обо мне - ты и папа.

Этот намек на отца вызвал опять черную тучу, разсеявшуюся было от её первых слов.

- Скажи мне, что ты не подозреваешь меня.

- Я никогда не говорил, что подозреваю тебя в чем-нибудь.

- Скажи, что ты уверен, что относительно этого человека я никогда не говорила, не делала и не думала ничего дурного. Джордж, неужели я не имею нрава ожидать этого от тебя?

Она обошла вокруг стола и дотронулась до плеча мужа.

- Тебе лучше уехать подальше от него.

- Нет!

- Я говорю, что это было бы лучше, Мери.

- А я говорю, что это будет хуже - гораздо хуже. Как? Неужели ты сам заставишь свою жену придавать такую важность какому бы то ни было человеку, чтобы она бежала от него? Неужели ты заставишь свет говорить, что по твоему мнению я не могу безопасно находиться в обществе. Я не соглашусь на это, Джордж. Бежать я не хочу. Разумеется, ты можешь меня увезти, если хочешь, но я буду чувствовать...

- Ты знаешь, что я буду чувствовать. Я говорила тебе вчера.

- Что же ты желаешь, чтобы я сделал? спросил он после некоторого молчания.

- Ничего.

- Неужели я должен слышать эти вещи и даже не пересказывать тебе их?

- Я не говорила этого, Джордж. Я полагаю, что тебе лучше пересказывать их мне. Но мне кажется, что ты должен в то же время прибавить, что считаешь их ложными.

Даже, если оне ложны, все остается доктрина о жене Цезаря, которой она не хочет понять!

- Я думаю, что мне следует сообщать об этом, а потом предоставить мне поступать по моему усмотрению.

Это был уже настоящий мятеж, а между тем, он не знал, как ее убедить в этом. Во все время его сдерживало воспоминание о том любовном письме, о котором, разумеется, она помнила, но по великодушию или благоразумию не упоминала. Он почти начал думать, что это скорее благоразумие, чем великодушие, чувствуя, что её молчание более усмиряло его, чем её слова.

- Так ты думаешь, что муж никогда не должен вмешиваться.

- Он не должен защищать жену от того, от чего она сама обязана защищать себя. Если же он должен это делать, то она не стоит этих хлопот и ему лучше освободиться от нея. Это все равно, что мешать мужчине пьянствовать, запирая вино.

- Это делается иногда.

- Этого не должно делать со мною, Джордж. Ты должен или верить мне, или разстаться со мною.

- Я тебе верю, сказал он наконец.

- Так пуст прекратятся все эти неприятности. Скажи Сюзанне, что ты веришь мне. О твоем брате и этой разочарованной молодой девице я не забочусь нисколько; но если я должна жить в Кросс-Голле, я не желаю, чтобы оне думали, будто ты дурно думаешь обо мне. Но не полагай, Джордж, что если я не хочу бежать от капитана Де-Барона, чтобы это все пропало даром для меня. Я не стану избегать капитана Де-Барона, но постараюсь не подавать повода к злым толкам.

Тут она обняла его за шею, поцеловала его и победила.

Когда он ушел из дома, ему предстояла новая большая неприятность. Он еще не видал мистрис Гаутон с тех пор, как его жена нашла любовное письмо; но она писала ему часто. Она посылала к нему в клуб записки, наполненные безумной любовью и гневом - той притворпой любовью и тем притворным гневом, которые некоторые женщины умеют выказывать, и против которых так мало мужчин умеют устоять. Даже лорд Джордж не совсем этому верил, а между тем не мог устоять. Мистрис Гаутон, вполне понимавшая свет, была убеждена, что леди Джордж поссорилась с ним. Обе женщины очень подружились после приезда леди Джордж в Лондон, а теперь несколько дней не видали друг друга. Мистрис Гаутон приезжала два раза и не была принята, писала и не получила ответа. Тогда она догадалась, что Мери узнала что-нибудь, и, разумеется, приписывала отсутствие своего возлюбленного влиянию жены. Но ей не приходило в голову отказаться от своих сношений с лордом Джорджем. Сцены, ссоры, примирения, неприятности, жалобы, ревность, мелочное торжество, и вообще разстройство счастия других - вот что она называла страстью. Отказаться от всего этого, потому что жена её возлюбленного узнала в чем дело, значило бы отказаться от любви именно в ту минуту, когда она приносила желаемые плоды. Она писала и короткия, и длинные, и сердитые и нежные письма к лорду Джорджу в клуб, умоляя его прийти к ней, и почти сводила его с ума. Прежде он имел намерение итти к ней, и даже получил на это позволение своей жены; но зная как трудно будет держать себя во время этого свидания, до сих пор откладывал его; но теперь был назначен день и час. День настал, час приближался. Когда он вышел из дома, было еще время посидеть в клубе и подумать о том, что он скажет этой женщине. Он желал поступить как следует. Не было в Англии человека менее способного забавляться влюбчивостью чрез год после свадьбы. Лорд Джордж Джермен никогда не был дон-Жуаном, никогда не считал себя способным на это. В первые годы молодости, когда он сидел в Манор-Кроссе и заботился об ограниченных средствах своей матери с полным убеждением, что обязан жертвовать собою для её удобств, он говорил себе, что не должен ни жениться, ни любить. Хотя красоты поразительной, он никогда не считал себя красавцем, никогда не воображал себя умным, блестящим или приятным человеком. Он сознавал свое знатное происхождение и был одарен чувством чести. Этим он гордился, но не находил в себе ничего другого.

Потом случился знаменательный эпизод в его жизни, когда он влюбился в Аделаиду Де-Барон, а потом женился на Мери Ловелес. Оглядываясь на это теперь, он едва мог понять каким образом ему случилось влюбиться и жениться. Теперь он нисколько не был влюблен в мистрис Гаутон. И хотя нежно любил свою жену, хотя чем более узнавал ее, тем более восхищался ею, однако женитьба не сделала его счастливым. Он должен был жить на её деньги, что раздражало его, получать помощь от декана, что оскорбляло его. Он видел себя принужденным к тому чего делать не желал, и попал в такия опасности, от которых его не могла избавить его опытность. Он уже раскаявался в своих поступках с братом зная, что это сделал декан, а не он. Не будь он женат, он мог бы оставить это дело до тех пор, пока брат его умрет, и по всей вероятности и сам он также.

Он сознавал, что должен держать себя очень твердо с мистрис Гаутон. Что ни случилось бы, он должен дать ей понять совершенно ясно, что все толки о любви должны быть превращены между ними. Но он знал, что слишком мягкосердечен для такой твердости. Если бы он мог послать кого-нибудь другого вместо себя, это было бы гораздо лучше! Но, о горе! этого никто не мог сделать за него. Даже письма не мог он написать. Как осторожйо ни писал бы он, он должен говорить такия вещи, которые погубят его, если письмо попадется в руки Гаутона. Одно ужасное письмо попало куда не следует, почему же не может попасть и другое.

Она велела ему быть на Беркелейском сквере в два часа, и он явился очень аккуратно. Он отдал бы многое в ту минуту, чтобы найти дом полным гостей, но она была совершенно одна. Он думал, что она примет его со слезами, но когда он вошел, она сияла улыбками. Но он хотел остаться тверд, не смотря на её улыбки.

- Что все это значит? сказала она шопотом, как только затворилась дверь. - Ваша жена узнала что-нибудь, и узнала от вас, милорд?

- Да, это правда.

- Что она узнала?

- Я нахожу это очень неприличным поступком с её стороны. Она роется в переписке мужа? Я не унижаю себя до этого.

- Это была моя вина. Я отдал ей ошибкой. Но это не значит ничего.

- Не значит ничего! Для меня это значит очень много, как мне кажется. Но я об этом не забочусь. Она не может мне повредить. Однако, Джордж, не было ли это небрежностью, большой небрежностью?

- Разумеется, это была небрежность.

- А не должны ли вы думать обо мне поболее? Не сделали ли вы мне вреда, сер, когда были обязаны окружать меня полной заботливостью и всеми возможными предосторожностями?

Этого опровергать было нельзя. Если он соглашался получать такия письма, то был обязан, по-крайней-мере, прятать их.

- Но мужчины так безразсудны - так беззаботны. Что она сказала, Джордж?

- Она поступила как ангел.

- Само собой, жены в подобных обстоятельствах всегда поступают так. Несколько капель гнева, потом поток прощения. Так было это?

- Нечто в этом роде.

- Разумеется. Это случается каждый день, потому что мужчины так глупы и вместе с тем, так нужны. Но что она говорила обо мне. Была ли она и для меня таким же ангелом, как и для вас.

- Разумеется, она сердилась.

- Ей в голову не пришло, что она отняла вас у меня?

- Этого не было. Вы уже были замужем.

- Так что-ж такое? Разумеется, я была замужем. Все выходят замуж. И вы женились; но я не думала, чтобы это была причина забыть меня совсем. В брак вступают по обстоятельствам. Зачем вы не пришли ко мне раньше рассказать обо всей этой трагедии. Зачем вы заставили меня скакать к ней и писать?

- Я был очень несчастен.

- Так и следует. Не думаю, чтобы она повредила моей репутации и сделала мне вред?

- Никогда.

- А то, знаете, я ведь могу отплатить ей тем же.

Что вы хотите этим сказать, мистрис Гаутон?

- Ничего обидного для вас, лорд Джордж. Не смотрите на меня так грозно. Но женщины должны быть снисходительны друг к другу. Она жена ваша и вы можете быть уверены, что я не скажу о ней дурного слова, если сама она не сделает мне неприятностей.

- Никто не может сказать дурного слова о ней.

- Я сяду на минуту, сказал он, потому что до-сих-пор стоял.

- Конечно, вам надо сесть, я сяду напротив вас и просижу минут десять, если вы желаете. Я вижу, что вы желаете сказать мне что-нибудь. Что такое?

- Все, что было между нами в последние два месяца должно быть забыто.

- О! вот это что!

- Я не хочу сделать ее несчастной, и не хочу иметь тяжести на своей совести.

- На вашей совести! Может ли мужчина говорить таким образом с женщиной! А моя-то совесть как же? Потом еще одно. Вы говорите, что все это должно быть забыто?

- Да.

- Разве вы можете забыть?

- Постараюсь. Мы, вообще, помним только то, что стараемся помнить.

- А вы не будете стараться помнить обо мне? Вы бросите меня как старое платье, только потому, что "ангелу" попались каракули, которые вы по безпечности не сожгли и не спрятали! Вы хотите забыть меня как слугу, которому отказали, и скорее чем забыли бы собаку. Так?

- Я не говорил, что для меня это легко.

- Вы не забудете меня. Я не хочу быть забытой. Любили ли вы меня когда-нибудь, милостивый государь?

- Конечно. Вы знаете это.

- Когда? Давно ли? клялись вы мне, что любите меня с тех пор, как этот "ангел" сделался вашей женой?

Как ни вспоминал, он никак не мог вспомнить, что клялся ей в любви после женитьбы. Она часто просила его об этом, но он постоянно уклонялся от этого.

- А теперь вы приходите мне говорить, что все должно быть забыто! Не она ли научила вас этому?

- Если вы будете упрекать меня, я уйду.

- Уйдите, если смеете. Вы сначала по неимоверной глупости выдаете меня вашей жене, а потом собираетесь бросить, потому что я отстаиваю себя. О, Джордж, я ожидала от вас большей нежности.

- Какая польза нежничать. Это может только причинить несчастие и погибель.

- Ну из всех дерзостей, слышанных мною, это хуже всего. После всего, что было между нами, вы решаетесь говорить мне, что не можете даже выразить нежности ко мне, чтобы это не навлекло на вас неприятностей! Конечно, многие чувствовали тоже, но не думаю, чтобы какой-нибудь мужчина решился это говорить. Желала бы я знать, так ли же внимателен капитан Де-Барон?

- Что вы хотите этим сказать?

- Вы приходите сюда и говорите мне о вашем ангеле, и о том, что не можете показать мне даже малейшей нежности, потому что это может сделать вас несчастным, и, ожидаете, чтобы я молчала.

- Я не знаю зачем вам упоминать о капитане Де-Бароне.

- Я опровергаю это.

- Конечно; но в тоже время вы знаете, что это правда. Она утешается капитаном Де-Бароном, а вы искали утешения здесь. Но такия утешения хлопотливы, а вы хлопоты ненавидите.

Говоря это, она взяла его за руку; а он, хотя сердился на нее за то, что она говорила таким образом об его жене, не мог грубо оттолкнуть ее.

- Не так ли, Джордж?

- Нет!

- Мне кажется, вы не понимаете этой игры так как я.

- Я опровергаю все это.

- Все?

- Все на счет Мери. Упоминать её имя с именем этого человека клевета, которой я не потерплю.

- А как же это упоминают о моем имени в соединении с вашим?

- Я ничего об этом не говорю.

- Но я полагаю вы думаете об этом. Моя репутация так же важна для меня, как репутация леди Джордж для нея. Я думала, что и для вас это также важно.

- Стало быть обо мне могут говорить что хотят?

- Мистер Гаутон должен заботиться об этом.

- Разве это не ваше дело, Джордж?

Он помолчал, а потом нашел в себе мужество ответить:

Если бы она ограничилась своими неприятностями, своей мнимой любовью - если бы ссорилась с ним только за его небрежность, и потом потребовала возобновления выражения любви - у него может быть недостало бы сил устоять против нея. Но она не могла удержаться, чтобы не говорить дурно об его жене. Как только он назвал Мери ангелом, она почувствовала потребность очернить ангела. Она нехорошо знала этого человека, и вообще натуру мужчин. Мужчина может безопасно шепнуть на ухо женщине, что муж не верен ей. Такое обвинение может быть полезно для его цели, но женщина, с своей стороны, должна молчать о жене этого человека. Очень низко должен упасть мужчина, если его жена не священна для него. Лорд Джордж чуть не свел свою жену с ума обвинениями, а между тем она была для него священнейшей из священных. Попенджоевский вопрос не значил для него ничего в сравнении с святостью её имени. А теперь, как ни был он слаб и не способен, при других условиях, выпутаться из сетей, которыми эта женщина опутывала его, искренний гнев, который она возбудила в нем, спас его.

- Нет - не мое, сказал он.

- О, очень хорошо. Ангел значит для вас все, а я ничего?

- Да; моя жена для меня все.

чем всею вашею особою. Она счастлива только когда он с нею. Я не очень высокого мнения о моем кузене Джеке, но для нея он кумир.

- Это ложь.

- Очень хорошо. Для меня это ровно ничего не значит; но вы не можете ожидать, милорд, чтобы я выслушивала от вас такия приятные истины, какие вы сейчас сказали мне, и не отплачивала бы вам истинами такими же.

- Разве я говорил дурно о ком-нибудь? Но я не останусь здесь, мистрис Гаутон, чтобы выслушивать и делать упреки. Вы отозвались самым жестоким образом о женщине, которая никогда не делала вам вреда, которая всегда была вашим другом. Я был обязан защитить ее, и всегда, во всем, буду защищать ее. Прощайте.

Он ушел, прежде чем она успела сказать слово.

в нем гнев, но он скорее негодовал на обстоятельства, чем на нее. А возобновленное обвинение против жены делало его таким несчастным, что в груди его не оставалось места для гордости. Ему сказали, что мизинец Джека Де-Барона ей нравится больше всей его особы, и сказала это та, которая знала и жену его и Джека Де-Барона. Разумеется, тут действовали злость, коварство, и всевозможные дурные страсти. Но все говорили тоже самое. Если бы даже в этом не было слова правды, одних таких слухов было бы достаточно для того, чтобы разбить его счастие, как он остановит злые языки, особенно язык этой женщины, которая теперь будет его заклятым врагом? В душе он не совсем оправдывал свою жену. Надо ей растолковать, что она может нанести вред его чести, разстроить его счастие даже если не сделает большого проступка. Увезти ее насильно казалось ему обязанностью. Но декан наверно примет её сторону, а он боялся декана.