Попенджой ли он?
Глава LI. Успех Августы Мильдмей.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попенджой ли он? Глава LI. Успех Августы Мильдмей. (старая орфография)

Глава LI.
Успех Августы Мильдмей.

Прием, встреченный маркизом в Рудгаме, не показывал, чтобы его поведение в Манор-Кроссе или Лондоне считали постыдным. Может быть дамы не знали его привычек, как мистрис Вокер в Скумбергской гостинице. Может быть все были убеждены, что Попенджой был Попенджой, и что, следовательно, маркиза оскорбили. Если ребенок родился в британском пурпуре - настоящем пурпуре, хотя он может быть запятнан обстоятельствами - этот пурпур считается очень священным. Может быть думали, что никакия обстоятельства не могут оправдать пастора, швыряющого маркиза в камин, и относительно Попенджоя и относительно камина, было еще много таинственного, и маркиз был героем этих таинственностей. Все в Рудгаме желали сидеть возле него и разговаривать с ним. Когда он бранил декана, в чем он не стеснялся, слушавшие его соглашались с ним. Баронесса Банман, услышав рассказ о камине, с ужасом подняла руки к верху. Мистрис Гаутон, которая была очень внимательна к маркизу, и нравилась ему, приставала к маркизу с разспросами о Попенджое, и с жестоким сарказмом отзывалась о декане.

- Подумайте как он был воспитан! говорила мистрис Гаутон.

- В конюшне, сказал маркиз.

- Я всегда жалела, что лорд Джордж сделал эту партию; хотя в своем роде она доброе существо.

- Ничего не может быть в ней хорошого, сказал маркиз.

Тут мистрис Гаутон не преминула упомянуть, что может быть Мери даже в своем роде была не совсем добра. Но главным приятелем маркиза был Джек Де-Барон. Он разговаривал с Джеком о скачках, бильярдах, женщинах - но хотя он нестесняясь бранил декана, он ни слова не говорил Джеку против Мери. Если декану суждено получит наказание с этой стороны, то маркиз ничем не хотел этого остановить.

- Мне говорили, что она хороша собой. Я никогда сам не видал ее, сказал маркиз.

- Она очень хороша, ответил Джек.

- За коим же чортом вышла она за Джорджа, я понять не могу. Она ни крошечки его не любит.

- Вы думаете?

- Наверно знаю. Я полагаю, что её зловредный батюшка думал, что это ближайший путь к маркизской короне. Я не понимаю, зачем мужчины женятся. Они вечно попадут в неприятности чрез это.

- Надо же иметь детей, заметил Джек.

- Не вижу необходимости. Для меня, решительно, все равно, что сделается с имением после моей смерти. Что вам угодно, сударыня?

Они сидели на лугу после завтрака и оба курили. Когда они разговаривали, баронесса подошла к ним и сделала предложение.

- Что! лекция! если мистеру Де-Барону угодно, отчего же: я сам никогда не слушаю лекций, - разве только от моей жены.

- Вот это-то я и желаю отстранить.

- Я уже отстранил, послав ее в Италию. О! женския права! Очень интересно; но я не совсем здоров. Вот капитан Де-Барон, молодой человек, здоровый как лошадь и очень любит женщин. Он будет слушать вас.

Тут баронесса скороговоркой пустилась рассказывать свою печальную историю. Ее обманули и разорили эти гадкия женщины, леди Селина Протест и доктор Оливия Плибоди. Маркиз был вельможа, которому вся Англия, даже вся Европа с восторгом отдавала почет. Не может ли маркиз сделать что-нибудь для нея? Она говорила быстро и красноречиво, но не совсем понятно.

- Чего она хочет? обратился маркиз к Джеку.

- Да, да. Меня ограбили совершенно, милорд-маркиз.

- О, чорт возьми! Де-Барон не должен был доводить меня до этого. Вы потрудитесь сказать моему человеку, чтобы он дал ей десятифунтовый билет?

Джек потрудился и баронесса не отходила от него до тех пор, пока не получила денег. Разумеется, лекции не было. Баронессе растолковали, что гостей в деревенском доме в Англии нельзя подвергать такой неприятности; но ей удалось собрать контрибуцию с мистрис Монтакют-Джонс, и даже распространились слухи, что она получила соверен от Гаутона.

Лорд Джиблет приехал с намерением остаться неделю, но на другой день, после того как на него напала мистрис Монтакют-Джонс, он получил письмо, с известием, что ему необходимо тотчас ехать в замок Гослинг к отцу.

- Нам будет очень скучно без вас, сказала мистрис Монтакют-Джонс, которая все-таки поймала его, хотя он избегал проститься с нею.

- Мой отец желает говорить со мною о делах имения.

- Разумеется. У вас всегда должно быть много дела с ним вдвоем.

Всем было известно, что старый граф никогда не советовался с своим сыном; а мистрис Монтакют-Джонс знала все.

- Очень много; вот почему я должен ехать тотчас. Мой человек укладывается; поезд идет чрез час.

- Вы получили сегодня письмо от Оливии?

- Сегодня не получал.

- Надеюсь, что бы гордитесь, что такая милая девушка принадлежит вам.

Гадкая старуха! Какое право имеет она говорить такия вещи?

- Я сообщила мистрис Грин, что вы здесь и приедете к нам видеться с Оливией двадцать седьмого числа.

- Что же она ответила?

- Она думает, что вам надо видеться с мистером Грином, когда вы проедете чрез Лондон. Он очень сговорчивый и добродушный человек, как вы думаете, не поговорить ли вам с ним?

Кто такая мистрис Монтакют-Джонс, чтобы говорить с ним таким образом?

- Я на вашем месте послала бы телеграмму с уведомлением, что вы будете сегодня.

- Может быть так было бы лучше, сказал лорд Джиблет.

- О, конечно. Помните же, мы ждем вас к обеду двадцать седьмого числа. Нет ли кого-нибудь, кого бы вы желали, чтобы я пригласила?

- Никого особенно, благодарю.

- Да, я довольно люблю Джека. Только знаете, он очень много думает о себе.

- Все молодые люди таковы теперь. Итак, я попрошу Джека приехать для вас.

К несчастию, для лорда Джиблета, Джек подошел к ним в эту самую минуту.

- Капитан Де-Барон, лорд Джиблет так добр, что обещал приехать к нам в Кидланкодлем двадцать седьмого числа. Можете вы приехать в одно время с ним?

- Очень буду рад, мистрис Джонс. Кто когда отказывается быть в Килланкодлеме?

- Не Килланкодлем и его маленькия удобства привлекают его сиятельство. Мы будем очень рады видеть его, но он приезжает для... я полагаю теперь это не секрет, лорд Джиблет.

Джек поклонился и стал поздравлять, а лорд Джиблет опять покраснел как роза,

Отвратительная старуха! Куда отправиться ему? В какой отдаленной части Скалистых Гор провести ему наступающую осень? Если ни мистер, ни мистрис Грин не требуюсь от него объяснения, какое право имеет эта гнусная фурия приставать к нему? Он только сказал одно слово в конце котилиона. Он знал людей, которые делали в десять раз хуже, и с которыми совсем не поступали так строго. Он был уверен, что в этом участвовал Джек Де-Барон. Джек помогал мистрис Джонс устраивать каппа-каппу.

Но отправляясь на станцию, лорд Джиблет разсуждал, что Оливия Грин была очень милая девушка. И если, действительно, она имеет десять тысяч фунтов, то это было бы большим утешением. Мать все приставала к нему, чтобы он женился. Если бы он мог решиться, он избавил бы себя от больших хлопот. Заниматься любовью в Килланкодлеме было бы недурно. Он почти был готов жениться на мис Грин, только _/ему не хотелось покоряться этой старой фурии.

Многие приезжали в Рудгам, и многие уезжали, но в числе тех, кто не уехал, находилась Августа Мильдмей. Тетушка Джулия, которая ужасно стыдилась баронессы, желала уехать на третий день; но Августа остановила ее.

- Какая польза приезжать на три дня? Вы хотели остаться неделю. Теперь уже знают, какова она, вред уже сделан. Вы сами виноваты, зачем привезли ее. Я не вижу, почему я должна терпеть оттого, что вы ошиблись в пошлой старухе. Нам некуда ехать до ноября, и когда мы уже уехали из Лондона, то ради Бога останемтесь здесь как можно дольше.

Таким образом, Августа добилась своего, поджидая случая поговорить с своим бывшим обожателем.

Наконец, случай настал, Джек не избегал ее, но ей необходимо было пробыть с ним полчаса наедине. Наконец, она устроила случай, пригласив его погулять в воскресенье утром, когда все были в церкви или может быть в постели.

- Нет, я в церковь не пойду, сказала она тетушке Джу: - не к чему спрашивать почему.

Тетушка Джу, разумеется, пошла в церковь и возможность погулять в саду с Джеком была достигнута.

- Вы едете в Килланкодлем? спросила она.

- Думаю поехать на несколько дней.

- А до отъезда вы не будете говорить ни с кем?

- Мне нечего говорить никому. С тех пор, как я здесь, этот старый маркиз достался на мою долю. Приятно слышать, как он ругает декана.

- И дочь декана?

- Я этому не удивляюсь, Джек. А что вы говорили ему о дочери декана?

- Очень мало, Августа.,

- А что вы скажете мне о ней?

- Ничего, Августа.

- Она составляет для вас все на свете, я полагаю?

- С какой стати вам это говорить? Она ничего не составляет для меня. Я думаю, что единственный человек, которым она дорожит сколько-нибудь, её муж. По-крайней-мере она ни капельки не дорожит мною.

- И вы ею?

- Нет, я дорожу. Она в числе дорогих моих друзей. Мне ни с кем не бывает так приятно быть, как с нею.

- И если бы она не была замужем?

- Богу известно, что могло бы случиться. Может быть. я сделал бы ей предложение, потому что у нея есть деньги. Какая польза возвращаться к прежнему, Августа?

- Деньги, деньги, деньги!

- Это несправедливо с вашей стороны. Разве я хотел продать себя за деньги? Гонялся я за богатыми невестами? Никто не находил меня виновным в таком благоразумии. Я говорю только, что сам, найдя дорогу к дьяволу, я не стану приглашать с собой никакой молодой женщины. Господи Боже мой! Воображаю, как я воротился бы с свадебной поездки с какой-нибудь очаровательницей как вы, без шиллинга в кармане, и начал бы жить в меблированной квартире, где-нибудь в Чельси. Неужели вы не видите, что было бы? Неужели вы не можете вообразить душную гостиную, с волосяными стульями, и рубленую баранину, и колыбель в углу в недалеком будущем.

- Нет, не могу, сказала Августа.

- А я могу, даже две колыбели и очень скудный запас рубленой баранины; а супруге моей некому застегнуть платье, кроме чернорабочей служанки с запачканными пальцами.

- Ничего подобного и не было бы.

- Было бы очень скоро, если бы я женился на девушке без состояния. Я знаю себя. Я очень хороший человек, пока сияет солнце, но тягостной жизни выдержать не могу. Я не приходил бы домой есть рубленую баранину. Я обедал бы в клубе, если бы даже мне пришлось занимать деньги. Я возненавидел бы колыбель и в ней лежащого, возненавидел бы и мать. Я пристрастился бы к пьянству и застрелился бы, когда явится вторая колыбель. Я вижу все это очень ясно. Я часто не сплю по ночам и думаю об этом. Мы с вами, Августа, сделали ошибку с самого начала. Мы бедные люди жили как богачи.

- Я никогда не жила таким образом.

- О да, вы жили. Вместо того, чтобы обедать на Фицройском сквере и пить чай на Тавистокской площади, вы ездили на балы на Гросвенорский сквер и были представлены ко двору.

- Это была не моя вина.

- Чья бы то ни было, но поэтому вы должны были решиться выйти замуж за богатого человека.

- А кто просил меня полюбить его?

сказал ей это; или может быть она догадалась без моих слов. Неужели этот грех вы не можете простить?

- Я никогда не говорила, что это грех.

- Неужели бывали минуты, когда вы думали, что я намерен жениться на вас?

- Таких минут было много, Джек.

- А разве я это говорил?

- Никогда. В этом я отдаю вам справедливость. Вы были очень осторожны.

- Разумеется, вы можете быть строги и, разумеется, я обязан это переносить. Я был осторожен для вас!

- О, Джек!

- Для вас. Когда я увидал, как пойдет дело между нами, я позаботился прямо сказать, что могу жениться только на богатой девушке.

- У меня будет кое-что, когда умрет папа.

- Самый здоровый человек в Лондоне! До тех пор может явиться полдюжина колыбелей. Если вам может быть это, приятно, я скажу, что на свете нет такого негодяя как я.

- Это не будет мне приятно.

- Но не думаю, чтобы я чем другим мог вам угодить.

Наступило продолжительное молчание, во время которого они прогуливались под старыми дубовыми деревьями в парке.

- Вы любите меня, Джек? спросила вдруг Августа придвигаясь к нему.

- Господи помилуй! опять возвращаемся к началу.

- Вы человек безсердечный, положительно безсердечный. Вы дошли до того, что потеряли всякое понятие об истинной любви.

- Она для меня недоступна, моя милая.

- Неужели же вы можете совсем выбросить из сердца девушку только потому, что у нея нет денег? Я полагаю вы любили меня когда-нибудь?

Тут Джек почесал в голове.

- Вы любили меня когда-нибудь? приставала она.

- Разумеется любил, ответил Джек, который был не прочь давать уверения о прошлом.

- Кто это говорит? Какая польза говорить об этом?

- Вы думаете, что не имеете ко мне никаких обязательств?

- Какая польза в обязательствах, если человек не может платить долгов?

- Так вы, значит, не признаете никаких обязательств с вашей стороны ко мне?

- Признаю. Если бы кто-нибудь отказал мне двадцать тысяч фунтов, тогда я отдал бы вам половину.

- Каким образом?

Он подумал об этом. Он знал, что в таком случае он не пожелает заплатить долг единственным способом, каким заплатить его можно.

- Вы хотите сказать, что тогда женились бы на мне?

- Я не стал бы бояться рубленой баранины и колыбелей.

- Стало быть вы женились бы на мне?

- Человек не имеет права обещать это заранее.

- Вот еще!

- Полагаю, что женился бы. Но даже и тогда из меня вышел бы чертовски дурной муж.

- Почему вам быть хуже других?

- Не знаю. Может быть я создан хуже. Будь у меня жена, я непременно влюбился бы в другую.

- В леди Джордж, конечно?

- Нет; не в леди Джордж. Я влюбился бы не в ту, которую привык считать лучшей женщиной на свете. Я человек очень дурной, но не на столько дурен, чтобы объясняться ей в любви. Или лучше сказать, я очень сумасброден, но не столько сумасброден, чтобы думать, будто я могу пленить ее.

- Я полагаю, что она точно такая же как и другия, Джек.

- Для меня она не такая. Но я предпочел бы не говорить о ней, Августа. Я еду в Килланкодлем дня чрез два, а отсюда уеду завтра.

- Завтра?

- Да; завтра. Я должен пробыть дня два в Лондоне, а здесь делать нечего. Мне надоел старый маркиз; самый злой скот, с каким когда либо случалось мне встречаться, и баронесса уже перестала быть забавной. Мне кажется она позабавилась здесь больше всех. Не думаю, чтобы какая-нибудь старуха могла выманить у меня пятифунтовый билет, а она выманила.

- Действительно, как? Вы вернетесь в Лондон?

- Должно быть, если не утоплюсь.

- Не делайте этого, Августа.

- Я часто думаю, что это было бы лучше всего. Вы не знаете, как моя жизнь несчастна. И вы сделали ее такою.

- Справедливо ли это, Августа?

- Совершенно справедливо! Вы сами это знаете.

- Могу ли я теперь этому помочь?

- Я никогда их не получу.

- Если получите - женитесь вы на мне тогда? Обещаете мне, что вы не женитесь ни на ком другом?

- Не женюсь.

- Но вы обещаете мне? Если вы и на это не согласитесь, то стало быть вы очень фальшивый человек. Когда у вас будет двадцать тысяч, вы женитесь на мне?

- И вы можете смеяться в то время, когда я выливаю вам всю свою душу? Вы можете шутить, когда для меня в этом заключается вся жизнь! Джек, если вы скажете, что это случится когда-нибудь - когда-нибудь - я буду счастлива. Если вы не скажете, я могу только умереть. Для вас это может быть шутка, а для меня смерть.

Он посмотрел на нее и увидал, что она говорит совершенно сериозно. Она не плакала, но в лице её было такое унылое и тяжелое выражение, которое тронуло сердце Джека. Каковы бы ни были его недостатки, он не был жестокий человек. Он защищался без всякого зазрения совести, когда она нападала на него, но теперь он не знал как отказать ей. Просьба её значила так немного.

- Не думаю, чтобы это случилось когда-нибудь, но нахожу себя обязанной считать себя помолвленной с вами, сказала она.

- Теперь вы свободны выйти за кого вам угодно, сказал он.

- Никто не может ручаться, пока не представится случай.

- Неужели вы полагаете, сер, что мне случай не представлялся? Но я не могу теперь смеяться, Джек. Не шутите. Бог знает, когда мы теперь увидимся. Вы дадите мне это обещание, Джек?

- Если вы желаете.

её обращение было очень торжественно.

- Вы это знаете.

- Я так была вам верна всегда! Господь с вами, Джек! Пишите ко мне иногда.

Тут он ускользнул, отведя ее обратно в цветник, а сам пошел бродить по парку. Наконец он дал слово. Он знал, что она разскажет об этом всем её друзьям. Аделаида Гаутон узнает, и, разумеется, будет поздравлять его. Разумеется, о женитьбе не может быть и речи. Он не женится на ней никогда. Но вместо того, чтобы оставаться прежним Джеком Де-Бароном, свободным как воздух, он будет молодым человеком, помолвленным с Августой Мильдмей. Теперь он уже не может не отвечать на письма, которая она непременно будет писать к нему, по-крайней-мере два раза в неделю. Письма писались и прежде, но умерли естественной смертью, потому что он перестал отвечать на них. Но теперь... не лучше ли ему перейти в индийский полк?

Но даже и теперь его мысли не вполне были заняты Августой Мильдмей. Злые слова, сказанные ему о Мери, оказались не совсем безцельны. Его кузина Аделаида говорила ему безпрестанно, что леди Джордж такая же как все - то есть его кузина хотела этим сказать, что леди Джордж такая же как она. Августа Мильдмей говорила о его фениксе в таком же духе. Маркиз уверял, что она положительно недостойная женщина. Джек не желал думать о ней как думали они; но эти намеки от людей, которые знали, как эта женщина нравилась ему, были все равно что насмешки над чистотою его обожания, ему говорили почти, что он боится говорить о любви с леди Джордж. Он действительно боялся, и в глубине сердца несколько гордился этою боязнью. Но тем не менее, его трогали их насмешки. Конечно, он и Мери были короткими друзьями. Конечно, эта дружба очень озабочивала её мужа. Обязывал ли его гнев мужа удаляться от нея? Он знал, что они теперь вместе не живут. Он знал; что декан во всяком случае хорошо примет его. Он знал, что никого на свете так не желает видеть, как леди Джордж. Он ничего особенного не намеревался говорить с нею, но решился увидаться с нею. Если неравно какое-нибудь слово погорячее вырвется у него, он узнает из её ответа каковы её чувства к нему. Возвращаясь в Лондон завтра, он должен проезжать Бротертон, и остановится там часа на два.