Попенджой ли он?
Глава LIX. Опять в Лондоне.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попенджой ли он? Глава LIX. Опять в Лондоне. (старая орфография)

Глава LIX.
Опять в Лондоне.

Мери любила свой дом в Мюнстер-Корте. Отец её и мис Таллевакс сделали его очень хорошеньким. Она с большим удовольствием поселилась там опять, но понимала, что если случится одно обстоятельство, то она будет принуждена оставить Мюнстер-Корт. Она знала, что маркизе Бротертонской тут жить нельзя. На Сент-Джемском сквере был большой кирпичный дом с шестью окнами в ряд в первом этаже, принадлежащий маркизу Бротертонскому. Но её мнению, это был самый мрачный дом на этом сквере. Много лет он был необитаем, настоящий маркиз не жил там и не отдавал его внаймы. Муж никогда не говорил с нею об этом доме, и не был с нею на Сент-Джемском сквере. Она спрашивала отца, и он тотчас повел ее на сквер и показал дом. Но это было во времена первого Попенджоя, когда она никогда не думала, чтобы этот мрачный дом мог доставить ей удовольствие или способствовать к лишению его. Теперь возник вопрос щекотливого свойства. Нельзя ли сделать перемены в доме в Мюнстер-Корте для... для детской...

- Но ведь ты будешь в Манор-Кроссе, сказал лорд Джордж.

- Ведь не всегда же ты будешь держать меня там?

- Нет не всегда, но может быть в Лондоне тебе придется переехать в другой дом?

- Неужели ты говоришь о доме на Сент-Джемском сквере?

Он именно о нем и говорил.

- Надеюсь, что нам не придется жить в этой тюрьме.

- Это один из лучших домов в Лондоне, сказал лорд Джордж с фамильной гордостью: - или, по-крайней-мере, был, прежде чем богатые купцы выстроили себе дворцы в Кенсингтоне.

- Он ужасно мрачен.

- Потому что последнее время его не красили. Бротертон всегда поступал не так как другие.

- Не можем ли мы оставить этот дом, а тот отдать внаймы?

- Нет. Мой отец, дед и прадед жили там. Лучше подождать и посмотреть.

Тут Мери удостоверилась, что величие наступает. Лорд Джордж никогда не заговорил бы о возможности жить на Сент-Джемском сквере, если бы не был уверен, что это скоро случится.

В начале февраля, отец Мери приехал в Лондон с полной уверенностью.

- Бедняга говорит невнятно, сказал он.

- Кто это сказал, папа?

- Я позаботился узнать правду. Что за жизнь! И какая смерть! Он там один. Никто не видит его кроме итальянского доктора. Если у тебя родится сын, душа моя, он будет тотчас милорд, а если девочка, то миледи.

- Я не желала бы этого.

- Ты должна принимать все как посылает тебе Господь.

Тут она спохватилась и прибавила:

- Я говорю не о вас, папа; но в Манор-Кроссе теперь оне мне льстят, потому что бедный маркиз умирает. На моем месте и вам это не нравилось бы.

- Ты должна это переносить. Таков свет. Людям, стоящим высоко, всегда льстят. Ты не можешь ожидать, чтобы с Мери Ловелес и маркизой Бротертонской обращались одинаково.

- Разумеется, мое замужство составило разницу.

- А если бы ты вышла за соседняго пастора?

- Желала бы! необдуманно воскликнула Мери: - и чтобы он получил приход в Погсти.

Но все стремилось к одному. Она начала чувствовать теперь, что это должно случиться скоро. Она сказала себе, что постарается исполнять свою обязанность, будет ласкова со всеми, кто был к ней добр, и даже с теми, кто не показывал в ней доброты. Ко всем в Манор-Кроссе она будет родной сестрой - даже к леди Сюзанне, которую она не любила. Она простит всех кроме одной. Аделаиде Гаутон она не простит никогда, но Аделаида Гаутон будет её единственным врагом. Ей не приходило в голову, что Джек Де-Барон был столько же виноват как и Аделаида Гаутон. Но она не имела намерения считать Джека Де-Барона врагом.

Недели чрез две по приезде её в Лондон, Джек Де-Барон приехал к ней. Она знала, что он провел Рождество в Кёрри-Голле, и что там была и Августа Мильдмей. Что, Августа Мильдмей приняла это приглашение, это было довольно естественно, но Мери находила, что Джек поступил очень безразсудно. Зачем он туда поехал, когда знал, что там будет девушка, на которой он обещал, но не имел намерения жениться? Какой же теперь вышел результат? Она не находила возможным спросить его, но была почти уверена, что он сам скажет ей.

- Вы верно охотились? спросила она.

- Да; для меня приготовили пару лошадей, а то я не имел бы на это средств.

- Она такая добрая!

- Мистрис Джонс! Кажется, - только я не нахожу, чтобы она была особенно добра ко мне.

- Почему?

Мери, разумеется, понимала все, но не могла конечно показать это.

- О! я не жалуюсь. Она сбыла с рук мис Грин и надо же было придумать какое-нибудь занятие для себя. Я, леди Джордж, перехожу в индийский полк.

- Вы шутите.

- Сериозно. Я буду стоять в Адене два года. Говорят, что Аден очаровательное местечко.

- Мне казалось, что там слишком жарко.

- Я люблю жаркия места; и так как общество мне надоело, мне там будет очень хорошо, потому что там общества никакого нет. Там и денег некуда тратить кроме как на водку с содовой водой. Мне кажется я предамся пьянству.

- Не говорите о себе таких ужасных вещей, капитан Де-Барон.

- Это не будет значить ничего, потому что я не вернусь. Там есть на море место, называемое Перим, как раз для меня. Там живет только один офицер, а больше нет ни души.

- Я попрошу, чтобы меня оставили там на пять лет. Я в это время забуду обо всех моих горестях.

- Я уверена, что вы туда не поедете.

- Почему же?

- Потому, что у вас здесь много друзей.

- Слишком много, леди Джордж. Разумеется, вы знаете что сделала мистрис Джонс?

- Что она сделала?

- Она, кажется, рассказывает вам все. Она уж распорядилась. Я должен жениться в мае и провести медовой месяц в Кёрри-Голле. Разумеется, я должен выйти в отставку и купить трехпроцентных денежных бумаг, на деньги, вырученные за продажу моего места. Мистер Джонс даст мне внаймы местечко, называемое Трилистник в Глостершире, и я буду заниматься земледелием и сделаюсь церковным старостой в приходе. Когда я расплачусь с моими долгами, у меня останется двести фунтов годового дохода, чего разумеется, слишком достаточно для Трилистника. Я не вижу как буду проводить вечера, но полагаю, что это устроится современем. Или это, или Перим. Что вы посоветуете?

- Не знаю что сказать.

- Разумеется, я могу и перерезать себе горло.

- Я желала бы, чтобы вы не говорили таким образом. Я принимаю это за шутку.

- Это совсем не шутка. Я говорю совершенно сериозно. Мистрис Джонс желает, чтобы я женился на Августе Мильдмей.

- И вы помолвлены с нею?

- С некоторыми условиями, которые почти невозможны.

- Что вы сказали мис Мильдмей в Кёрри-Голле.

- Я сказал ей, что поеду в Перим.

- А она что сказала?

- Она предложила ехать со мной, как девушка предлагает есть картофельную кожу, когда мужчина говорит, что картофеля недостанет для двух. Девушки всегда говорят такия вещи; хотя, когда им поверят, оне потребуют шляпок, перчаток и мехов.

- И вы женитесь на ней?

- Если решусь поселиться в Трилистнике. А если выберу Перим, то поеду один.

- Если вы не любите ее, капитан Де-Барон, не женитесь на ней.

- Вот Джиблет живет очень хорошо, и я расчитываю, что буду проводить большую часть времени в Кёрри-Голле. Может быть, если мы окажемся полезны, нас будут приглашать в Килланкодлем. Я постараюсь сделаться в роде фактотума для старика Джонса. Вы не находите, что это будет по мне?

- Честное слово, леди Джордж, никогда в жизни не говорил сериознее. Вы знаете, что я не люблю ее.

- Так скажите ей это и покончите.

- Это легко предлагать, но невозможно исполнить. Как мужчина скажет девушке, что не любит ее, после такого знакомства, какое было у меня с Августой Мильдмей. Я старался, но не мог. Конечно, есть люди, способные на это; времена теперь переменились, рыцарство прошло, женщины сами предлагают себя в жены, а мужчины смеются и отказывают.

- Не говорите этого, капитан Де-Барон.

- Нет, это теперь делается; но у меня нет на столько сил, я на это неспособен. Я вовсе не шучу. Я намерен перейти в другой полк и уехать. Мне больше ничего не остается.

Мери могла только сказать, что его друзья будут очень, очень жалеть о нем; но, что по её мнению все будет лучше, чем жениться на девушке, которую он не любит.

В это время леди Джордж осыпали вежливостью со всех сторон. Старая леди Брабазон, с которой она едва ли сказала слово, написала ей очень длинное письмо. Мистрис Патмор-Грин нарочно приехала поговорить с нею о замужстве своей дочери.

- Разумеется, мы были очень рады, сказала мистрис Грин. - Это был брак по любви, и они так любят друг друга! Надеюсь, что вы будете с ней дружны. Разумеется, её положение не так блистательно как ваше, но все-таки оно очень хорошо. Бедный милый лорд Гослинг - надо сказать, что мистрис Патмор-Грин никогда его не видала - очень слабого здоровья; он ужасно страдает подагрой и так неосторожен!

Леди Мери улыбалась, была вежлива, но ничего не говорила об особенно короткой дружбе. Леди Селина Протест приехала к ней с длинным рассказом о своих неприятностях и просьбою, чтобы она приняла её сторону в наступающей борьбе. Напрасно Мери уверяла, что она не имеет никакого мнения о женских правах. Ей сказали, что маркиза обязана иметь мнение, или по-крайней-мере подписаться.

Но вежливость, удивившая и досадившая ей более всего, был визит Аделаиды Гаутон. Она приехала в Лондон на неделю в конце февраля, и имела дерзость явиться в Мюнстер-Корт. Этого оскорбления Мери никак не ожидала; по этому и не дала никаких приказаний своему слуге. Таким образом мистрис Гаутон, женщина, писавшая любовные письма её мужу, вошла к ней. в гостиную, прежде чем она имела возможность ускользнуть. Она почувствовала, что дрожит. Потом ею овладело сознание, что она не способна поступить прилично в подобном, непредвиденном обстоятельстве. Она чувствовала, что покраснела до ушей, встала с своего места и потом опять села. Она решила, что ни за что на свете не пожмет руку этой, женщине.

- Любезная леди Джордж, сказала мистрис Гаутон торопливо подходя к ней: - надеюсь вы позволите мне объясниться.

Она протянула руку, но так незаметно, что могла отнять ее, когда ее не приняли.

- Я не знаю какое тут может быть объяснение, сказала Мери.

- Вы позволите мне сесть?

Мери очень хотелось отказать, но она не посмела и только поклонилась. Мистрис Гаутон села.

- Вы кажется очень сердитесь на меня?

- Да.

- Какой же вред сделала я вам?

- Никакого - ни малейшого. Я никогда не думала, чтобы вы могли сделать мне вред.

- Благоразумно ли, леди Джордж, придавать важность безделице?

- Я не знаю, что вы называете безделицей.

- Я знала его прежде чем вы; и хотя не нашла для себя возможным сделаться его женою, он всегда нравился мне. Потом опять возникла короткость; но что же из этого вышло? Вы кажется прочли какое-то сумасбродное письмо?

вина была на одной стороне.

- Он так сказал?

- Вы должны извинить меня, если я откажусь сообщить вам то, что он сказал.

- Я уверена, что он этого не говорил. Но какая польза говорить обо всем этом? Неужели, леди Джордж, нам с вами следует поссориться из-за этого?

- Я так думаю, мистрис Гаутон.

- Стало быть вы очень любите ссориться.

- Я никогда не ссорилась ни с кем.

- Я не припомню ничего и не желаю извинений. Сказать вам по правде, я думаю, что вам не следовало приезжать сюда.

- Придавать этому такую важность, просто ребячество, леди Джордж.

- Это может быть ничего для вас, а для меня это очень много. Вы должны извинить меня, если я скажу, что не могу говорить с вами более.

Она встала и вышла из комнаты, оставив мистрис Гаутон одну. В столовой она позвонила и велела слуге отворить дверь, когда гостья сойдет вниз. После весьма краткого промежутка, гостья сошла вниз и села в свой экипаж без всякого стыда.

не могло поколебать её намерения не иметь с этой женщиной никаких дружеских сношений; даже если её муж будет просить ее об этом. Такая просьба от него будет для нея оскорбительна. Но каким образом у этой женщины достало смелости приехать к ней? Не подучил ли ее лорд Джордж? Мери никогда не разспрашивала мужа где он бывает и кого видит. Почему она знала, может быть, он бывает на Беркелейском сквере каждый день. Тут она припомнила лицо мистрис Гаутон с белилами и румянами приметными при дневном свете, подчерненные брови, и громадный шиньон из фальшивых волос, жеманный голос и сказала себе, что её муж никак не мог любить такую женщину.

- Джордж, сказала она ему, как только он пришел домой: - кто ты думаешь был здесь? Мистрис Гаутон.

Тут он нахмурился по прежнему; но Мери не знала сначала на нее или мистрис Гаутон сердился он.

- Не находишь ли ты, что это было не совсем прилично?

- Что она сказала?

- А что сказала ты?

- Я поступила с ней очень грубо, сказала, что не хочу иметь с ней никакого дела и ушла, так что ей пришлось одной убираться отсюда. Права я была? Ты не желаешь, чтобы я была с ней знакома?

- Конечно, нет.

- Права я была?

- О, Джордж, милый Джордж! Ты сделал меня счастливою!

Тут она бросилась к нему на шею.

- Я не сомневалась в тебе ни минуты - никогда, никогда, но боялась, чтобы ты не подумал... Я сама не знаю чего я боялась, сумасшедшая я была. Она гадкая, дерзкая тварь и я ее ненавижу. Разве ты не видишь, как она белится и румянится?

- Я не видал ее уже три месяца.

- Мне почти жаль, что я надоела тебе этим рассказом, но мне не хотелось умолчать. Об этом могли узнать другие и ты нашел бы это странным. Как женщина может быть такой гадкой, я не могу понять. Но я никогда не стану надоедать тебе разговорами о ней, только я велела Джемсу никогда ее не принимать.