Джон Брент.
Глава XII. Нечистый дух.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава XII. Нечистый дух. (старая орфография)

ГЛАВА XII. 

НЕЧИСТЫЙ ДУХ.

Мысли мистера Клитро любили возвращаться к родному Ланкаширу, не смотря на дымный его воздух и на выбритую до чиста траву его лугов. Я не мог не убедиться, что весь энтузиазм этой слабой, кроткой натуры к холодным, пустынным равнинам и кочевой жизни был ни более ни менее, как одна иллюзия. Это было приятной темой для послеобеденной рапсодии в старинном английском замке, о котором он рассказывал. Там, показав мне, как гостю, башни, крылья, окна со стрельчатыми сводами, портики, которые век за веком лепились к старинному зданию и выростали над ним, он мог бы обратить все это в призрак и разсуждать с пренебрежением - о цивилизации и с восторгом - о походной палатке и караване. Разговор в 1789 году какого нибудь энтузиаста маркиза, обожателя Руссо, о правах человека и всеобщем братстве сообщал бы идею о прелести Аркадии, о золотом веке, и простоте детского состояния человеческого рода, но показалось бы безумием, если бы тот же самый энтузиаст стал поддерживать тот же самый разговор спустя после того несколько лет, медленно проезжая в плетеной телеге сквозь ожесточенные толпы народа к гильотине.

Разговаривая о Ланкашире, мы коснулись угольных копей. Я удивился, увидев, что мистер Клитро имел в этом деле практическия познания. Он в первый раз заговорил решительным, далеко не мечтательным тоном. Сообщаемые им сведения отличались полнотою и ясностью. Он проводил яркий свет в непроницаемую мглу этих копей.

- Я тоже рудокоп, сказал я: - но только я искал золота, - искал благородного металла, который в миллион раз хуже и неблагороднее каменного угля. Ваш рассказ интересует меня, как человека, занимавшагося этим промыслом. Вы говорите как эксперт.

- Я должен быть экспертом. Мне пришлось быть свидетелем, как половина моего состояния вылетела в фабричную трубу, а другая половина - зарылась в угольных копях. Я сам рылся в них. Я не стыжусь признаться в этом; - с помощию кирки, заступа и тачки, я заработывал дневное пропитание для себя и для дочери, в том самом округе, где некогда считался главою старинного дворянства, где самые благороднейшие земли считали за счастие отведать моего хлеба и выпить вина. Я этого не стыжусь. Напротив я горжусь, - потому что в той мрачной пещере, куда никогда не заглядывал дневной свет, меня озарил блеск новой веры и указал лучший путь, по которому я иду теперь и буду идти все кверху и кверху, пока не достигну сначала земного Сиона, а потом небесного.

В глазах старого джентльмена снова загорелся слабый огонь и грудь его расширилась. На какую трагическую жизнь намекал он! Мое сердце сокрушалось. Я никогда не знавал, что значит находиться под руководством и защитой отца. Мой отец умер, - когда я был ребенком. И желал найти пополнение для своего собственного недостатка - горько иногда бывало это пополнение - сделавшись сам руководителем этого заблудшого путника, спущенного на источники смерти.

- Твоя вера, брат Гюг, всегда озаряется блеском, раздался позади меня чей-то хриплый голос, когда мистер Клитро замолчал. - Ты для всех нас служишь примером. Церковь получила в таком ученике благословение.

Это были слова старшины Сиззума. Окинув взглядом группу, он улыбнулся волчьей улыбкой и в качестве привилегированного гостя занял место подле мисс Клитро.

- А, брат Сиззум! сказал мистер Клитро, делая попытку выказать радушие и обнаруживая разницу с той любезностью, с которой были приняты мы: - мы все поджидали тебя, Эллен, милая, чашку чаю для нашего друга.

Мисс Клитро встала налить чай. Проповедничья или, вернее сказать, волчья наружность сейчас же прикрылась овечьей шкурой. В манерах Сиззума стала проглядывать застенчивость. Я видел, как румянец досады покрывал щеки Клитро каждый раз, когда он фамильярно называл ее сестрой Эллен.

Брент тоже заметил и досаду, и румянец. Он смотрел в сторону от группы на синеву отдаленных гор; его лицо приняло суровое выражение, какого я не видывал со времени баталий, происходивших с Сверджером.

Присутствие Сиззума тяготило все общество. Наша недавняя веселость оказывалась неуместною. Мисс Клитро сразу сделалась холодной и угрюмой. Её манеры ни под каким видом не приближали ее к сонму праведных. Она обходилась с ним, как только может образованная, благовоспитанная женщина обращаться с мерзавцем - каждый жест, каждое слово её показывало неизмеримую между ними бездну. Но как хозяйка, она была как нельзя более любезна. Казалось даже, что она боролась сама с собой, чтобы быть дружелюбнее. Для всех было ясно, что она ненавидела своего проповедника. Даже грубая натура Сиззума не могла не заметить, что его общество было для нея крайне неприятно. Во всяком другом месте настоящая сцена показалась бы чрезвычайно смешною. Здесь Сиззум имел власть, от которой некуда бежать, негде укрыться. Это обстоятельство вытесняло из драмы всякий комизм и оставляло только самую ненавистную трагедию. Но все же, глядя на гадкие, низкие подступы мормона и спокойные отражения со стороны этого прелестного создания, нельзя было не заметить в трагической интриге резкого сходства с комедией. Сиззум чувствовал себя пригвожденным к своему месту; он корчился и ежился на нем с злобным видом, ясно говорившим, что он все замечает и все приберегает на день мщения.

А бедный, слабый старый отец, - вся веселость его вдруг поблекла и разсеялась, как листья с засохшого дерева! Он уже не был более виновником веселого пиршества, - нет, - он скорее представлял собою разорившагося человека, за столом которого сидел переодетый агент долговой тюрьмы. Голос его сделался плачевным. Разорившийся джентльмен изчез, - место его занял жалкий фанатик. Грубые фразы и принятый у мормонов жаргон сообщали колорит его разговору. Он постоянно обращался к Сиззуму с каким-то подобострастием. В одно и то же время он был и ревностным учеником, и загнанным рабом. В отношении к дочери иногда он был боязливо-внимателен, а иногда почти суров. Неужели она не могла подавить своего отвращения к этому праведнейшему человеку, по крайней мере в присутствии чужих - этот вопрос по видимому не выходил из головы старика; и он старался отвлечь внимание от нея усердными раболепными усилиями угодить своему господину. Короче, вульгарный, безсердечный, низкий плут имел этого слабого, погибшого джентльмена в полной своей власти. Мистер Клитро похож был на барашка, которого пастух намерен прежде всего остричь, потом до полусмерти затравить собаками и наконец зарезать на жаркое.

Брент и я держали себя по возможности в отдалении. Как нельзя было осквернить избранный сосуд и через это повредить нашим друзьям. Наше присутствие казалось Сиззуму крайне неприятным. Он, без всякого сомнения, знал, что эти язычники видели его насквозь и от всей души презирали его. Для низкого, гадкого человека ничего не может быть безпокойнее тяжелых усилий понравиться женщине, в то время когда другия лица наблюдают за ним, предоставляя ему полную свободу в действиях. Мы, однако, не могли забавляться этой сценой; она делалась для нас все более и более невыносимою.

Солнце садилось очень быстро, - это был восхитительный, располагавший к мечтательности октябрьский закат солнца. В сбиравшихся сумерках, где мглистое мягкое небо встречалось с синим горизонтом, западный мир становился миром счастливой надежды. Можно ли допустить, чтобы в долине, далеко за горами, обитали несправедливость и зло, - могла обитать подлость там, где покоился божественный свет, мерзость - под чистой светлой луной! Возможно ли допустить, чтобы под этим таинственным священным светом находилось несчастное непорочное сердце!

С закатом солнца, старшина Сиззум, сказав несколько сальных вульгарных комплиментов мисс Клитро, отправился в лагерь для исполнения своих обязанностей.

Мы тоже встали. Нам нужно было посмотреть лошадей.

Как скоро духовный наставник удалился, к мистеру Клитро сейчас возвратилась его прежняя веселость.

- Пожалуста, джентльмены, приходите к нам сегодня вечером, сказал он.

- Придем непременно, отвечал Брент, - взглянув на мисс Клитро в ожидании приглашения и с её стороны.

какое составили сегодня джентльмены.

- О, да! сказал мистер Клитро, угадав взгляд Брента: - моя дочь будет чрезвычайно рада. По правде вам сказать - наши собратия в лагере люди достойные; мы глубоко сочувствуем им в деле веры; но по своему обращению или воспитанию, это далеко не те люди, к каким мы привыкли. К числу позорнейших зол нашей Англии следует отнести кастовую систему, которая разъединяет людей в нравах, обычаях, языке, мысли и самой жизни. Мы покуда ничего, кроме религии, не имеем общого с нашими спутниками в обетованный край, - за исключением брата Сиззума, который, как видите, может находиться в каком угодно обществе, и притом же он у нас избранный апостол великого дела. Конечно, мы слишком эгоистичны, требуя повторения вашего визита; но мы желаем этого для обоюдного нашего развлечения.

Вслед за этим старик произнес про себя: - Господи, прости меня за мирскую суету!

- Пойдем, Уэйд, сказал Брент, сжав мою руку с дикою силой.

- До свидания, мистер Клитро.

Отойдя немного от повозки, где стояла мисс Клитро, такая изнуренная и унылая и в тоже время такая очаровательная, единственный друг и хранитель своего несчастного отца, мы встретили Моркера и Ларрапа. Они шатались по лагерю, заглядывали в повозки, разсматривали группы, - быть может из одного любопытства, делали наблюдения своими подлыми, воровскими глазами.

- Хи, хи! усмехался Ларрап, посмотрев скоса на Брента. - Провались я сквозь землю, если ты не хитер. Небось знаешь, где нужно искать хорошеньких девушек; пусть лопнут глаза у меня, если это не правда.

- Замолчи! - И Брент сделал прыжок к этому мерзавцу.

- Оставьте меня! что я вам сделал? пробормотал Ларрап, отступая, с испуганным и вместе с тем язвительным взглядом.

- Знай свое дело и держи учтивый язык в голове, иначе я покажу тебе, что ты мне делаешь.

Брент отвернулся и пошел молча. Ни он, ни я не в состоянии были начать разговора о вечернем митинге.

За то наши лошади расположены были более своих господ к веселому разговору. Оне не испытывали никаких мучений в стране форта Бриджера. Травы было вдоволь, и оне проржали нам "добрый вечер" самым нежным своим тоном. Оне резвились и ржали и этим самым как будто говорили нам, что, по их мнению, в мире все прекрасно, - что это самое отрадное веселое место; - корму много, работы мало и куда ни обернись - все друзья. Чудный прелестный мир! по мнению Помпса и Фулано. Они не знали никаких хлопот и не предвидели их. Кто не пожелал бы быть лошадью, лишь бы только не лошадью, обреченной таскать омнибусы на русской мостовой, - не семейной лошадью, - чтобы с утра до вечера возить набитый битком шарабан, словом лишь бы только не занять рабское положение, в котором находится большая часть лошадей.

Мы перевели нашу маленькую кабалладу на свежую траву под прикрытием кустарника. Решившись расположиться тут на бивуак, в стороне от мормонского лагеря, - мы молча занимались своим дедом. Но вот я случайно взглянул на обоз и заметил, что около повозки мистера Клитро шныряли какие-то две фигуры.

- Они здесь безсильны.

- Да; в присутствии более положительной подлости - они действительно безсильны. Этот отвратительный Сиззум совершенно уверен в своей добыче. Джон Брент, что бы нам сделать! Не знаю, право, кого из двух мне жаль более всего, - омраченного ли слабого старого джентльмена, или эту благородную девушку. Несчастные, беззащитные создания!

- Беззащитные! сказал Брент. - Она имеет во мне друга и защитника. И в тебе также, если ты такой человек, каким я тебя знаю.

- Но что мы можем сделать?

- Помочь! Каким образом?

- Я отыщу путь к тому, или проложу его. Мысль Сиднея всегда хороша. Умереть мне и тебе не представляется лучшого случая. А теперь, Дик, не станем смущаться разговором и планами, не имеющими никакого основания. Сегодня мы еще раз увидимся с ними, если не будет там Сиззума. Я не думаю, чтобы она имела какое нибудь расположение к этим животным.

- Никакого; напротив, очень ясно, что это страшное чудовище, Сиззум, для нея отвратительно; между тем она в его берлоге, - и ты знаешь, что эти пустынные степи крепче всяких стен в мире.

вперед и таким образом предупредил меня. Значит, его время пришло. Мое еще нет. Да и придет ли когда нибудь?

Впрочем, любовь в таком месте была очень близка к отчаянию. Это сознание только усиливало страсть. Человек должен приложить к этому деду все свои усилия, всю свою жизнь, иначе оно безполезно, должен действовать энергически как действует влюбленный, или вовсе ничего не делать.

Я решился не тревожить себя какими либо предположениями. Я знал смелый гений и хладнокровную разсудительность моего друга. Когда он начнет действовать, я, разумеется, не отстану от него.