Джон Брент.
Глава XIV. Гюг Клитро.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава XIV. Гюг Клитро. (старая орфография)

ГЛАВА XIV. 

ГЮГ КЛИТРО.

Во время прогулки под открытым небом мистер Клитро становился все более и более сообщительным. Я выведал от него, или вернее сказать, с помощию нескольких ободрительных слов, направлявших его к предпоставленной цели, дал ему полную свободу сообщить свою историю. Повидимому он чувствовал, что ему должно объясниться. Люди, которых жизнь сопровождалась ошибками и катастрофами, редко могут похвастаться молчанием о прошедших неудачах. Если кто нибудь из друзей или близких знакомых захочет выслушать его оправдания, он может их выслушать во всякое время. Та форма более плачевного заблуждения, которая называется преступлением, боится полного признания, но даже и тогда человек чувствует необходимость сообщить своему собрату, почему это преступление запало в его сердце в виде незначительного греха.

Сначала мистер Клитро говорил о сценах, окружавших его юность и дни полного благополучия, - о зеленых полях, парках, загородных домах и сельской жизни. Потом он перешел к рассказу о самом себе и, оставляя в нем пробелы, к пополнению которых я находил впоследствии средства, передал мне свою историю. Грустную историю! Жалкую историю! - Тем более грустную и жалкую, что во время её рассказа сыновнее чувство к этому несчастному джентльмену становилось во мне все сильнее и сильнее.

Я говорил уже, что я лишился своего отца в самые ранние годы. Это обстоятельство оставило какую-то пустоту в моей жизни. Мою преждевременную возмужалость и мое очерствение к свету в слишком молодые годы я приписываю не иначе, как тому обстоятельству, что мне не привелось испытать отцовской любви. Я был сильно тронут положением этого слабого старика, моего спутника в прогулке на равнине форта Бриджер. Я желал оказать ему сыновний долг; - впрочем это желание всегда являлось во мне, когда я видел слабую и изнуренную старость. И в то время как я начинал ощущать сыновнее влечение к старику, в душе моей раждалось братское чувство к его дочери, любви которой искал мой друг.

Да; грустна была история мистера Клитро. Он благоденствовал некогда, - принадлежал к одной из стариннейших фамилий в государстве.

- Мы принадлежали, говорил он: - к самому старинному дворянству Англии. Мы несколько столетий жили в замке Клитро, в том самом замке, где он стоит и в настоящее время. Наша фамильная история начинается с времен доисторических. Мы никогда не были очень знамениты, - но постоянно поддерживали наше достоинство. Мы могли бы иметь до дюжины пэров, но слишком твердо стояли на стороне свободы вообще, - свободы слова и свободы мысли.

- До моей поры, не случалось ни разу, чтобы кто нибудь из нас не был в парламенте за Клитро. Клитро посылал двух членов, и один из этой старой фамилии, подарившей имя свое городу и доставившей ему особые привилегии, всегда избирался без всякого сопротивления.

- Какая очаровательная местность, сэр, где расположен город Клитро и старинный замок моих предков! Это самая лучшая, самая красивейшая часть Ланкашира. Если вы видели, как вы говорите, только одну плоскую страну около Ливерпуля и Манчестера, то вы не можете себе представить, какие живописные места находятся в Ланкашире. Холм Пендль, например, - его лучше называть горой, - эта гора Пендль поднимается от самого моего порога, то есть от самых дверей замка Клитро. Гора Пендль, сэр, имеет более тысячи восьмисот футов вышины. И какая чудная гора! Я говорил сегодня о горах Уиндривер; оне очень хороши, но высоты их не доставили бы мне восхищения, если бы гора Пендль не приучила меня к этому в дни моей юности.

- Тут же течет и Рибль, - премиленькая речка, идущая с соседних холмов; такого потока я не видел на здешнем континенте. Я не хочу делать суровых сравнений, но ваши Миссисипи и Миссури скорее канавы, чем реки, - а что касается до Ла-Платы, то мне кажется, это ни больше, ни меньше, как цепь из грязных луж. Рибль - совсем другое дело. Впрочем, мне кажется, я люблю ее больше потому, что резвился около нея, будучи мальчиком, купался в ней - будучи мужчиной, и всегда видел в ней друга, когда был богат и беден. Природа, сэр, не то, что люди, на бедного человека она никогда не смотрит враждебно. Речка Рибль и гора Пепдль всегда были мне верны, - оне и еще моя дорогая Эллен.

- Быть может, я надоедаю вам своей болтовней? сказал он.

- О, нет! отвечал я. - Я был бы жалким американцем, еслиб не любил слушать всего и всегда, что говорят об Англии.

- Я так боюсь говорить о доме, о нашем старом доме, моей милой дочери. Знаете, пожалуй еще станет скучать о нем. Впрочем и то сказать, в состоянии ли понимать она, такая молоденькая и притом еще женщина, о том доме, чрез который изгнание становится необходимым! Заметьте, однако, я не хочу этим выразить, что считаю наше новое жилище в Обетованной земле изгнанием.

При этом он снова бросил на меня замеченный мною еще прежде тревожный взгляд, как будто он боялся, что я обладаю силой, способной разсеять его пустые иллюзии.

- Что бы мне вспомнить, продолжал он: - и давича за чаем показать вам вид замка Клитро, - картинку работы Эллен. Она обладает гением в искусстве, - настоящим гением. Мы жили тогда в коттэдже; там из окна она постоянно видела замок, - дорогое старое место! и сделала с него прекрасный рисунок.

- И вы оставили это место? спросил я.

Старик под влиянием грустных воспоминаний молчал.

- О да! Разве я не говорил вам о своих потерях? Я был некогда богатый человек и с богатством своим благоденствовал. При жизни моей жены, я жил открыто. Она была удивительная красавица. Моя милая Эллен похожа на нее, но она не красавица, - добрая девушка и дочь; - как у всех молодых людей, у нея есть ребяческое желание управлять другими, - но красоты у ней нет. Быть может, она похорошеет, когда мы снова разбогатеем.

- Таких привлекательных женщин, как мисс Клитро, мало найдется, сказал я от чистого сердца.

- Я старался быть для нея добрым отцом. Если бы жизнь моя сопровождалась удачами, она имела бы брильянты и жемчуг, и все, что так нравится молоденьким барышням. О, если бы вы видели, сэр, замок Клитро в его цветущие дни. Какие дубы росли в моем парке! Один из этих дубов я нашел в Сильве Эвелина. Однажды много лет тому назад, я увидел под тем дубом молодого человека, который сидел и писал стихи. Я обошелся с ним весьма радушно, предложил ему завтрак и он, не смотря на то, что был поэт, скушал его с большим аппетитом. Я не спросил его имени; но спустя три месяца вдруг получаю том стихотворений и между ними сонет, очень хорошенький, премиленький, посвященный дубу в Клитро. Стихотворения, сэр, принадлежали мистеру Вордсворту, в своем роде одному из наших лучших поэтов, основателю новой школы!

- Весьма приятный случай!

- Да, - можно сказать, весьма приятный. Этот поэт был очень счастлив, не правда ли? Если вы любитель картин, то как бы мне хотелось показать вам моих Вандиков. У нас была знаменитая , Клитро, дочь графа, - фрейлина при королеве Генриетте Марии. Из всех придворных нобльменов, она отдала предпочтение простому Гюгу Клитро; - в этом отношении все Клитро были особенно счастливы. Я сказал - простому Клитро; но он был такой красивый кавалер, каких мало можно было встретить при дворе. Он и сам мог бы быть графом, - но держался либеральной стороны и при Эджмуре потерпел поражение со стороны парламентской. У меня был и его портрет, тоже работы Вандина, - один из лучших портретов, которые он написал; так по крайней мере утверждают знатоки искусства. Надо было вам видеть, сэр, белого коня в этой картине, - коня благородного и одушевленного, вполне достойного прекрасного кавалера, готовящагося сесть на него.

В то время как старый джентльмен говорил о своем героическом предке, об имени неизвестном истории, он немного оживился, и в глазах его я заметил мимолетный блеск, обличавший мужество его дочери. Блеск этот сейчас же изчез; старик вздохнул и продолжал.

- Как бы мне хотелось пожить в те времена. Впрочем, гораздо легче умереть за святое дело, нежели всю жизнь прокладывать себе дорогу. Я нашел эту жизнь тяжелою, сэр, - очень тяжелою, - но надеюсь, дни спокойствия приближаются ко мне весьма быстро.

Ну мог ли я разрушить его несбыточные мечты, мог ли громовым голосом прокричать ему над ухом, что его надежда - обман, пустое обольщение?

- Самое счастливое время для меня, продолжал он: - наступило после рождения Эллен, и я должен быть благодарным за это. У меня была прекрасная, добрая дорогая жена и безчисленное множество преданных друзей, - такими по крайней мере я считал их. Разумеется, я тратил слишком много денег и иногда проводил слишком веселые вечера за моим старым дубовым обеденным столом, загруженным винами. Сэр, это было невинное удовольствие. Я всегда был добрым, снисходительным землевладельцем. Я никак не мог отказать неисправному арендатору, или арестовать охотника, побивавшого дичь в моих владениях. Мне кажется, я был черезчур уже добр. Лучше было бы приберегать те деньги, которые я дарил по праздникам моим людям на мясо и пиво. Но это делало их такими счастливыми. Я люблю видеть всех счастливыми. Это было мое главное удовольствие. В то время, сэр, народ в Англии был очень бедный, - нельзя сказать, что теперь он уже не бедный, - и я радовался, когда какой нибудь добрый старый английский праздник или день рождения доставлял мне случай повеселит их маленькой пирушкой.

Я мог представить себе его этим любезным радушным хозяином дома. Судьба забросила его в старый замок, чтобы оказывать радушное гостеприимство всем в течение солнечных дней его жизни, кормить завтраками поэтов, и с приличною гордостью показывать совершенно незнакомым людям своих Вандиков. Его история дышала истиной. Этот человек во всем служил пояснением своей собственной повести. Каждый тон и каждая фраза обнаруживали в нем его характер.

процесс достижения был довольно тяжел. Я страдал, сэр, и сильно страдал по дороге к душевному спокойствию и лучшим верованиям, которых старался достичь.

- И вы их достигли? сказал я.

- Да; благодарение Богу и откровению его истины! В те дни я думал о религии довольно безпечно. Мне кажется, что только одно прикосновение к греху и скорби заставляет человека отвлечь свой взор от временного к вечному. Мрак придает свету более силы, как выражаются артисты. Я был воспитан, как вам известно, сэр, в правилах англиканской церкви; но когда я начал размышлять о ней, её формализм становился для меня невыносимым. Я не мог понять того, что казалось мне в ту пору сложным механизмом её богословия. Я думал, сэр, как по всей вероятности думают и многие люди с поэтическим темпераментом и незначительным запасом опытности, что Бог сообщается с людьми без всякого посредничества; что Он действует на человека прямо осязательными явлениями природы и пробуждением совести в душе каждого из нас. Я только тогда начал ощущать необходимость в большей ясности и определительности, на которых можно было бы основать свои верования, когда уже состарелся и спознался с горем; но даже и тогда я не верил в необходимость откровений, в пришествие Мессий и в чудеса, пока не узнал, чрез показания живых свидетелей, - да, живых свидетелей, - что подобные вещи совершаются и в настоящее время. Да, сэр, факты того, что вы называете мормонством, факты его чудес, его откровений, которые не прекращаются и поныне, доказали мне всю скудость других подобных сверхъестественных религиозных систем минувшого времени и укрепили мою веру своею действительностью, веру, которая прежде была так ограничена.

"О, англиканская церковь! подумал я: - неужели ты не могла поступить с своим сыном лучше этого? Кого следует винить за такое легковерие? От чего это происходит, что для убеждения его в истине ему нужны явления?"

- Но я не рассказал вам, продолжал старик: - о моих несчастиях. Быть может, вам скучно слушать болтовню старика. В сущности я еще не очень стар, хотя мои волосы и сделались редки, а борода поседела, - мне только пятьдесят, - а после этого путешествия я надеюсь снова преобразиться в юношу. Я полагаю, вы изумились давича, когда я сказал, что был работником в угольных копях, - не правда ли?

- Вы должны выслушать, как это случилось, сказал мистер Клитро. - Помните, - впрочем, нет; - вы еще слишком молоды, чтобы помнить; но по всей вероятности вы слышали, до какой степени мы все сходили с ума из-за фабрик и угольных копей в Ланкашире, лет двадцать тому назад?

- Да, сказал я: - это было в то время, когда пар и хлопок начали понимать друг друга, когда уголь и негры стали разыгрывать весьма важную роль.

- С каким слепым энтузиазмом мы, ланкаширцы, пустились в спекуляции! сказал старый джентльмен. - Мы все, то есть все джентльмены, думали, что нас будут считать тунеядцами, если мы не настроим фабрик с высокими трубами, или не займемся разработкой угольных полей. Все мы или врывались в недра земли, отыскивая уголь, или возводили огромные дымовые трубы для сожжения этого угля. Мне кажется, что многие из нас начали предпочитать дым голубому небу, и действительно, этот дым казался нам несравненно приятнее нашего доброго старого тумана.

- С своей стороны, продолжал он: - и я не отстал от других. Я тоже пустился в постройку фабрик и разработку копей. Я тоже был не прочь сделаться еще богаче. И в самом деле, лишь только я начал свои спекуляции, как начал уже чувствовать, что становлюсь богаче. Я пустил в дело еще больше денег, еще больше углубился в свои операции. Но в угольные копи можно погрузить какие угодно сокровища, без всякой надежды на их возвращение; из фабричной трубы можно выпустить огромное количество дыма, прежде чем фабрика начнет приносить какой ни будь доход. Это старая история. Разсказывая ее, я не хочу наскучить вам. Скажу только одно, что я совсем разорился.

- Да, сказал он с безпечным видом, которым он отличался: - если бы я не разорился, то и теперь проводил бы в праздности время, никогда не привелось бы мне работать в угольных копях, не привелось бы путешествовать по здешним степям, не имел бы я удовольствия встретиться с вами и с вашим другом. Все это так свежо и ново; Если бы не дочь и не обязанности к церкви, я смотрел бы на мои приключения также легко и хладнокровно, как смотрите вы, когда дадите промаха по птице и лишитесь вашего обеда.

- Во время моих затруднений, продолжал он после непродолжительной паузы: - меня более всего огорчало устранение от парламента. Там один из Клитро всегда был представителем. После смерти отца я занимал его место. Во время выборов я не жалел денег; кроме того, я всегда разсчитывал на избрание не только потому, что меня все любили, но и ради старинного имени. Когда я лишился состояния, против меня явился какой-то снобс. Он обвинял меня в вольнодумстве, - да ведь Клитро всегда отличались либерализмом! Он поднял клич и подкупил избирательные голоса. Мои арендаторы, мои старые арендаторы, которых сотни раз угощал я из чистого расположения, пошли против меня. Я лишился места в парламенте, а вместе с тем и последняго шиллинга.

- Это было в то самое время, когда умерла моя дорогая жена и родилась моя милая Эллен.

Он с грустью обернулся назад взглянуть на свою дочь. Она шла в некотором разстоянии с Брентом. Серьезный говор их голосов доходил до нас чрез глубокую тишину. По убедительному тону моего друга я понимал содержание их разговора.

в царствование Генриха восьмого, выстроил этот замок на земле, которой владели его предки еще до времен Эгберта. Я лишился его, сэр. С этим вместе пресеклась и наша фамилия. Шерифы покрыли мой старинный дубовый обеденный стол пивными пятнами. Вандики исчезли. Гюга Клитро, современника Кромвеля, разлучили с его красавицей женой. Я старался воротить их; но их купили невежды и развесили в своих грязных вульгарных гостиных. Жалкое дело! Несчастное дело!

- Да, пока меня не обвинили в безчестности. Это меня сильно огорчило. Все отворачивались от меня. Я не мог найти занятий для себя. Да и какие может найти занятия разорившийся джентльмен! Но главное несчастие состояло в том, что никто не хотел мне верить. Я дошел до такой бедности, что вы не можете себе представить. Я совершенно упал духом. Люди - жалкия создания, - эта истина узнается в разорении.

- Не все, я полагаю, возразил я.

- Действительно не все. Но друзья в дни счастия похожи на птиц, которые прилетают кормиться и сейчас же улетают, когда им нечего клевать. Нельзя назвать однако всех низкими и раболепными, хотя они и любят хлопотать о себе и оставаться безпечными к другим, воображая, что другие могут позаботиться сами о себе. Я не мог просить милостыни, сэр; и в христианской Англии приходилось умереть с голоду, - умереть мне и моей молоденькой дочери, спустя год после постигших нас несчастий. Быть может я был черезчур уже горд, или черезчур тщеславен; но мне неприятно было хладнокровие и невнимание людей, которые знавали меня в лучшие дни, и которые стали избегать меня, потому что я был беден и ходил в изношенном платье, Я хотел бежать и никогда не видеть этого неблагодарного жестокого света. Вид голубого неба сделался для меня невыносимым. Я должен был жить, или, если жизнь моя для меня ничего не значила, моя дочь не должна была умереть с голода. Я выбрал угольные копи, чтобы скрыться в них, и в одно прекрасное утро опустился в угольную шахту.

- Я стараюсь изобразить всю мою историю так, чтобы в ней как можно меньше было фантастического, а между тем в ней все кажется недействительным - и моя роскошная жизнь в замке Клитро, и моя отшельническая жизнь в угольных копях. Совершенно праздный, свободный человек и невольник; каждая из этих крайностей сопровождалась своими неудобствами, даже несчастиями.

Сколько благоразумии было в слабом характере этого старика! Чем больше я слушал его, тем плачевнее казалась мне его судьба. - О Джон Брент! - простенал я в душе: - убеждай его дочь, как не убеждал еще ни один человек. Мы должны избавить их от предстоящей им горькой участи. Если же ты, Джон Брент, не съумеешь уговорить ее, а она не съумеет уговорить отца, тогда пропала всякая надежда.

Мой друг не обнаруживал ни малейших признаков готовности покончить свидание и разговор с мисс Клитро. Легкое дуновение вечерняго ветерка все еще доносило до нас шумные звуки продолжавшагося бала. Я побуждал словоохотливого старика продолжать свою историю.

- Я видел внутренность некоторых ланкаширских коней; я узнал но ним, каким богатством обладают недра земли Англии, - сказал я. - Вы находились в самом грубом месте и в самом грубом неприятном обществе.

Они называли меня джентльменом Гюг. Признаюсь, сэр, мне приятно было видеть, что меня любили и уважали за то, чем я был, а не за то, что у меня было. Это была тяжелая, суровая жизнь, но жизнь честная, - а моя дочь была еще слишком молода, чтобы понимать утрату того, на что она имела право но своему происхождению.

- Здесь в рудниках я впервые узнал о существовании новейшей церкви. В течение нескольких лет тяжелого труда, я никогда не думал, по крайней мере собственно для себя, никогда не заботился освободиться от него. Я испытал удовольствия и дружбу безпечной, полной развлечения жизни, но не вынес из ней ничего нового, ничего полезного. Спустя несколько лет в нашей стране явились первые апостолы и начали обращать прозелитов в свою веру. Они не пренебрегали ни низкими, ни грубыми людьми. Я вам скажу, сэр, что мы в наших угольных копях и наша собратия на фабриках слушали апостолов, прибывших из-за моря, с таким вниманием, как будто бы они, полюбив наши души, радели о них. Ложные религии и устарелые религии оставляли нас во мраке; - и вот истинный свет озарил нас. Мои товарищи в ланкаширских рудниках присоединялись к новой церкви сотнями. Я все еще оставался слепым и беззаботным. Бремя для моего обращения наступило гораздо позже.

- Когда дочь моя подросла, я чувствовал, что мне следовало находиться при ней. Я долго работал в угольных копах и сделался там известным за образованного человека. Компания этих копей дала наконец мне место в конторе, где я снова в течение нескольких лет оставался тружеником, не прося ни от кого ни помощи, ни милости. Контора находилась в противоположной стороне графства от моего старого местопребывания, где никто не знал меня. Моя милая дочь, - она всегда была для меня доброй дочерью, за исключением тех случаев, когда захочет управлять немного другими, - моя дорогая Эллен сделалась почти женщиной, и мне недоставало только средств доставить ей положение, соответствующее её званию. Воспитание она приобрела сама. При нашем уединении, вдали от родных мест, мы, однакоже, находясь вместе, не были несчастливы.

Старый джентльмен говорил таким спокойным и веселым тоном, с таким мужеством, как видно было, перенес время тяжких испытаний, что я не мог придумать причины, которая снова могла произвести такую перемену в его характере; по его обращению с Сиззумом при их свидании, я составил о нем понятие, как о весьма слабом существе.

- Очень вам благодарен, сказал он: - что имели терпение выслушать болтовню старика. Ваше сочувствие очень приятно мне, - но я не смею больше утомлять его. Я сейчас кончу мою длинную историю.

Я воротился в места моей родины. На берегах Рибля и в виду моего старого друга, горы Пендль, я занял небольшой коттэдж, где мы и жили.

С этого места манеры мистера Клитро совсем изменились. Его голос сделался слабым и плаксивым. В нем вдруг изчезло мужественное чувство, которое оне обнаруживал во время краткого описания своей труженической жизни. Он рассказывал, как невыносимо оказывал ему покровительство новый владетель замка Клитро; как старые соседи поднимали нос перед ним и оскорбляли его своей снисходительностью. До какой степени жалким находил он отказывать себе во всем и беречь шиллинги в коттэдже, в виду дома, где для него ничего не значило бросить на ветер пригоршню фунтов. Как желал он, чтобы дочь его также нарядно одевалась, как и соседния барышни, которые были ниже её по происхождению. Как он желал снова воротиться в копи, или в контору, как скучно тянулось его время без всяких занятий, кроме воспоминаний о блеске и роскоши минувших дней. Я видел, что он снова хотел бы сделаться замечательным человеком, что его незначительность производила в нем болезненное ощущение, делала его щекотливым и отчуждала от него людей благонамеренных. С некоторым торжеством говорил он о своих диспутах с приходским пастором, старавшимся остановить его, как джентльмена, который с помощию своего влияния позволял мормонам распространять свою пропаганду между жителями Клитро. Он, по его словам, не принимал еще тогда особого участия в их учении; но питал к ним расположение с дней своего затворничества в угольных копях, и каждый эмиссар этой покой веры всегда находил друга в Гюге Клитро. Ясно, что они льстили ему. Им трудно было найти покровителя в образованном обществе, и потому они пользовались таким случаем как нельзя лучше.

Бедный, несчастный старик! Я легко мог проследить в нем постепенное развитие его разочарования и окончательное падение в это жалкое суеверие. Он был легкомыслен; в нем не было достаточно трудолюбия или самообладания, чтобы сделаться основательным мыслителем. Человек не долго может простоять на месте, не имея под собой твердой опоры, - он должен выработать какую нибудь религию или принять какую нибудь теологию. Когда дни деятельности миновали, когда прошла безпечная юность, мистер Клитро начал испытывать некоторое безпокойство и готов был выслушать всякое предложение, принять всякую веру, обещавшую ему душевное спокойствие. Если бы в период этого состояния его встретил иезуит, то Рим без всякого затруднения приобрел бы новобранца. Папа и Бригам младший соперничают друг перед другом в надбавке цены за такия слабые существа в девятнадцатом столетии. Бригам с своим многоженством составляет дополнение для Пия с его безбрачием.

Вместо иезуита, явился Сиззум. Сиззум был способнее всех своих мормонских сотрудников. Он пропагандировал около Клитро, где не встречал особенного затруднения в убеждении несчастных рабов на фабриках и в рудниках к принятию веры, которая предлагала в одно и тоже время и широкое приволье на земле, а в свое время я высокое место в небесах.

Сиззум был приятным гостем недовольного и разорившагося джентльмена. Он видел, что ему представлялся превосходнейший случай. Тут было и старинное имя, и человек благородного происхождения, которые весьма много могли содействовать ему в наборе последователей. Удалиться из Клитро - с тысячной армией, имея во главе представительное лицо, имя которого носила вся местность и которое некогда служило представителем этой местности в парламенте, было бы величайшим торжеством для праведников новейшого времени. Тут был прозелит из сословия, к которому не мечтал приблизиться ни один мормон. Тут было небольшое состояние. Наконец тут была хорошенькая дочь.

в его церкви; как грозил ему небесной карой, если он не оставит язычников; как доказывал ему, что человек, с его образованием и положением в обществе, пользовался бы между праведниками таким почетом, какого не видывал в лучшие дни своей жизни; возбуждал энтузиазм старика рассказами о прелестях караванной жизни, совершенно упустив разумеется из виду несносную пыль в пустынях и безсменную поджаренную ветчину. Я почти слышал, как он, с свойственной его нации наклонностью хвастаться и каждый предмет представлять в громадных размерах, описывал долину Соленого Озера - раем, а город - одним из чудес Апокалипсиса, - и сю да яшма и сердолик, берилл и хризопаз; нет ни грязи, ни глины. Он уверял, что в новом отечестве, по его советам, из небольшого капитала старика в самом непродолжительном времени образуется громадное наследство для его дочери.

При свете после-полуденной сцены за лагерным чаем, я понял заключение печальной истории мистера Клитро, и убедился, что Сиззум наконец забрал в свои когти последнее достояние старика, - его самого и его душу.

Желал ли он вырваться из этих когтей?

Нет. Вперед и вперед он должен идти! Чтобы свернуть его в сторону, нужна была внешняя, посторонняя сила.

малейшая попытка озарить сто светом истины приведет его в отчаяние. Если бы я заметил в нем хотя тень поощрения, я непременно бы последовал тому намеку, который сделал Бренту, сказав ему: - какая чудная ночь для галопа! Я охотно принимал на себя риск. Увезти одну дочь без него, - было бы варварством, а с ним мы не могли поступить, как с Сабинянкой, и утащить его за волосы.

Не могла ли чего нибудь сделать его дочь? Положительно ничего. Он очевидно с давняго времени возставал против нея. Если я не ошибался в выражении её лица, она ни на минуту не оставила бы отца одного. Какие Джон Брент ни представлял бы доводы, ему нё удастся убедить ее спасти себя и покинуть отца; - впрочем, ничего подобного он не решился бы и предложить.

Нас всех покрывала мрачная завеса.

Откуда же следовало явиться той силе, которая должна была разрешить эту трудную задачу?