Первые люди на Луне.
Глава XVIII. На солнечном свете.

Глава XVIII.

На солнечном свете.

Теперь мы увидали, что пещера, тянувшаяся перед нами, выходит на тускло освещенное пустое пространство. Спустя минуту мы попали в какую-то покатую галерею, которая вела в обширное круглое пространство, в огромную цилиндрическую шахту, идущую отвесно вверх и вниз. Вокруг этой шахты вилась покатая галерея, без всякого парапета или перил, и, сделав полтора оборота, повертывала опять вверх, на скалу. Кое-где галерея напомнила мне спиральный рельсовый путь через Сен-Готард. Стена была страшно высокая. Я не отваживаюсь изобразить вам титанические размеры всего этого места и титаническое впечатление, производимое им. Окинув глазами стены гигантской шахты, мы разглядели далеко вверху круглое отверстие, усеянное слабо мерцавшими звездами и озаренное наполовину ослепительным белым солнечным светом. При виде этого зрелища мы оба радостно вскрикнули.

- Идем скорее! - сказал я, пускаясь вперед.

- Но что же там? - промолвил Кавор и, осторожно ступая, пошел по краю галереи.

Я последовал его примеру и, поднимаясь по краю, отважился взглянуть вниз, но я был ослеплен верхним светом и мог видеть только бездонную тьму, с мелькавшими в ней яркими пятнами малинового и пурпурного цвета. Однако, если я не мог видеть, то я отлично мог слышать. Из этого мрака доносились к нам звуки - звуки, подобные сердитому жужжанию, которое услышишь, приложив ухо к пчелиному улью, звуки, исходившие из этой громадной пропасти, простиравшейся, быть может, на четыре мили вглубь под нашими ногами.

Я прислушался с минуту, затем подхватил свой лом и зашагал впереди вверх по галерее.

- Это, должно быть, шахта, в которую мы раньше заглядывали, - сказал Кавор, - под крышкой.

- А внизу та преисподняя, в которой мы видели мелькавшие огоньки.

- Огоньки? - сказал Кавор. - Да, огоньки того мира, которого уж никогда нам больше не увидеть.

- Отчего же? - возразил я. - Мы сюда вернемся. Теперь, когда мы избегли такой опасности, я преисполнился надежды, что мы найдем наш пропавший шар.

Ответа Кавора я не расслышал.

- Что вы сказали? - переспросил я.

- Нет, ничего особенного, - ответил он, и мы торопливо зашагали вверх по галерее.

Этот обходный путь тянулся, полагаю, не менее четырех-пяти миль, даже не считая еще бугров, и поднимался так круто, что на земле восхождение было бы почти невозможно, но здесь, при лунных условиях, оно не представляло ни малейшего затруднения. В течение всей этой части нашего бегства мы видели только двух селенитов, да и те, едва только приметили нас, как стремглав убежали. Очевидно, молва о нашей силе и буйстве уже дошла и до них. Наша дорога к лунной поверхности неожиданно сделалась ровной и гладкой. Спиральная галерея вдруг превратилась в круто поднимающийся туннель, пол которого носил на себе обильные следы пребывания лунного скота, туннель, до такой степени прямой и отвесный в сравнении с обширными сводами, что почти ни одна часть его не была совсем темной. Почти тотчас же открылся просвет, и вверху показался блистающий ослепительным светом наружный выход туннеля. Тут виднелось подобие альпийской вершины, увенчанной гребнем из колючего кустарника, теперь уже выросшего, но поникшего долу, высохшего и помертвелого, выступавшего в виде резкого силуэта на солнце.

И... странная вещь!.. Мы, люди, которым эта самая растительность недавно казалась такой ужасной, смотрели теперь на нее с чувством глубокого волнения радости, чувством, подобным тому, которое испытывает вернувшийся домой изгнанник при виде родных мест. Мы радостно приветствовали даже разреженность воздуха, затруднявшую нам дыхание и благодаря которой разговаривать было уже не так легко, как прежде: требовалось усилие, чтобы быть услышанным. Пространство, освещенное наверху солнцем, мало-помалу все расширялось, а внутренность туннеля погружалась в непроницаемый мрак. Видневшийся наверху колючий кустарник лишился уже всяких признаков зелени: он побурел и иссох; его густо переплетавшиеся верхние ветви прикрывали своей тенью нависшие скалы. У самого выхода из туннеля была широкая утоптанная дорога, по которой гоняли лунный скот.

Мы вышли, наконец, через эту дорогу на свет и зной, подействовавшие на нас угнетающим образом. Мы с трудом перешли через открытую палящим лучам солнца поляну и, вскарабкавшись по крутому пригорку, меж стеблями колючих растений, уселись, наконец, страшно запыхавшиеся, на его макушке, под тенью, даваемой выступом застывшей лавы. Но даже в тени скала была горячая.

Воздух, пыщащий зноем, словно раскаленный, повергал нас в сильнейшее физическое томление, зато мы не помнили себя от радости, что давивший нас так долго кошмар прекратился. Нам казалось, что мы опять очутились в нашем родном местечке, в подзвездном мире. Все страхи и трудности нашего бегства чрез мрачные пещеры и расселины в скалах теперь миновали. Последний бой и одержанная победа преисполнили нас громадной самоуверенностью относительно селенитов. Мы оглядывались почти недоверчиво на зияющее отверстие, из которого сейчас только вынырнули. Там, глубоко внизу, в лунных недрах при голубоватом свете, представлявшемся теперь в наших воспоминаниях ближайшей переходной ступенью к полнейшему мраку, мы встретились с тварями, представлявшими собою лишь глупую пародию на людей, эти насекомые со шлемообразными головами; а мы-то ходили в страхе перед ними и во всем покорялись, пока не произошла вооруженная схватка, положившая конец этому игу. И вот все эти гномы растаяли, как воск, рассыпались прахом, убежали, исчезли, как сонная греза!

Я протирал глаза, спрашивая себя, уж не спали ли мы, не пригрезились ли нам, в самом деле все эти вещи под опьяняющим действием съеденных нами грибов, но вдруг почувствовал кровь у себя на лице и убедился, что моя рубашка прилипла к плечу и руке так крепко, что больно было отодрать ее.

- Ах, чорт возьми! - проговорил я, ощупывая свои раны, и вдруг весь отдаленный туннель предстал в моем воображении под наблюдающим оком. - Кавор, - спросил я. - что они теперь намерены делать? И что теперь нам предпринять?

Он покачал головой, не отрывая глаз от темневшего выхода.

- Как знать, что они намереваются делать?

- Это зависит от понятия, которое они составили себе о нас, и я не вижу способа угадать это. Затем это зависит от того, что у них имеется в запасе. Верно, как вы говорите, Кавор: мы коснулись лишь верхней пленки этого лунного мира. У них есть, быть может, всякая штука там, внутри планеты. Даже своими самострелами они могут наделать нам немало вреда... Но при всем том, - резюмировал я в заключение, - если бы даже нам и не посчастливилось отыскать наш шар сразу, мы все-таки имеем шансы. Мы можем выдержать здешние условия, даже здешнюю длинную ночь. Мы можем для этого сойти опять вниз и отвоевать себе место.

Потом я начал осматривать испытующим взором окружавшую нас местность. Характер пейзажа резко менялся, вследствие прежнего буйного роста и теперешнего увядания кустарника. Высокий холм, на котором мы сидели, господствовал над обширной долиной кратера, сплошь покрытой уже увядшею, сухою растительностью в этот период лунного дня, соответствующий поздней осени. Один за другим тянулись пологие бугры, чередовавшиеся с полями, где пасся скот: вдали целое стадо грелось, подремывая, на солнце. Но нигде не было видно ни малейших признаков селенитов. Убежали ли они при нашем появлении на поверхность или просто у них было обыкновение уходить после выгона скота на пастьбу - не могу решить. В то время я предполагал первое.

Кавор, повидимому, не слыхал моих слов. Он внимательно смотрел, прикрыв глаза рукой, на звезды, которые, не взирая на яркий солнечный свет, были еще во множестве видны на небосводе.

- Как вы думаете, сколько времени мы уже пробыли здесь? - спросил он, наконец.

- Где здесь?

- На луне.

- Два дня, вероятно.

- Нет, около десяти дней. Солнце уже перешло зенит и склоняется теперь к западу. Дня через четыре, а может, и скорее того наступит ночь.

- Но ведь за все время нашего пребывания здесь мы ели только один раз!

- Знаю. И... Но так по звездам!

- Однако, почему же время должно представляться иным вследствие нахождения нашего на меньшей планете?

- Не знаю. Но это так!

- Как же следует считать время?

- Голод... утомление... все здесь иное. Все здесь по новому, не так, как на земле. Мне казалось, что со времени нашего выхода из шара прошло всего лишь несколько часов, несколько добрых часов, не более.

- Десять дней! - сказал я, - Значит, нам остается... - я взглянул на солнце, - оно уже прошло полпути от зенита до западного края горизонта, - остается всего только четыре дня!.. Кавор, нам нельзя дремать, нельзя сидеть тут, сложа руки. Как вы думаете, с чего нам начать наши поиски? - Я встал. - Надо наметить какой-нибудь определенный и издалека видимый пункт; можно вывесить флаг или платок, или что-нибудь в этом роде, затем разбить ближайшую местность соответственно четырем странам света и обходить ее систематически, каждый в своем участке.

Он поднялся и стал рядом со мною.

- Мы должны продолжать наши поиски.

Он огляделся кругом во все стороны, посмотрел вверх, на небо, вниз, на туннель, и немало удивил меня внезапным нетерпеливым движением.

- Как глупы мы, что попали в этот туннель! Подумайте только, что бы могло быть и каких бы дел мы могли бы натворить там!

- Мы и теперь можем кое-что сделать.

еще были начальные, находящиеся лишь у поверхности вещи. И те несчастные твари, которых мы видели и с которыми сражались, не больше, как невежественная чернь, захолустные жители, пастухи и мясники, мало чем превосходящие животных. А что встречалось бы нам ниже? Наверное, пещеры на пещерах, и туннели, и различные сооружения, и пути сообщения... Ведь эти внутренние области должны иметь все более и более простора, по мере их углубления. Наконец, еще ниже должно находиться центральное море, омывающее самую сердцевину луны. Подумайте о его темных, как чернила, волнах, при скудном освещении! Да и нуждаются ли, впрочем, их глаза каком-нибудь свете! Подумайте о многоводных, бегущих каскадами реках, питающих этот внутренний океан! Подумайте о приливах и отливах, происходящих на его поверхности! Быть может, у них там есть и корабли, плавающие по этому "черному" морю, быть может, там, в самых недрах планеты, есть многолюдные могущественные города и пестреющие народом пути сообщения; быть может, там, царят мудрость и порядок, превосходящие человеческий разум! А мы, пожалуй, умрем здесь и никогда не увидим властелинов, какими они должны быть, - мудрецов, правящих этим внутренним миром луны! Нам легко тут замерзнуть и испустить дух; и воздух замерзнет на нас, и вновь оттает; и тогда... тогда они случайно набредут на нас, натолкнутся на наши окоченелые, безмолвные трупы, найдут и шар, который нам не удастся сыскать, и поймут, наконец, хотя слишком поздно, сколько мыслей и благородных усилий погибло здесь так бесплодно!

Голос его во время этого монолога звучал, как голос разговаривающего в телефоне, доносясь слабо, как будто издалека.

- Но этот мрак? - проговорил я.

- Ну, это препятствие преодолимое.

- Каким образом?

Он постоял с минуту с опустившимися руками и печальным лицом, уныло глядя в пространство; затем, с жестом, выражавшим покорность судьбе, он обратился ко мне с предложением о систематических поисках затерянного шара.

- Мы ведь можем потом вернуться обратно, - проговорил я.

- Прежде всего нам надо вернуться на землю.

- Мы можем потом привезти с собой лампы и железные крючья для лазания, и сотню других необходимых вещей.

- Мы захватим отсюда, как залог успеха, все это золото.

Он посмотрел на мои золотые ломы, но ничего не промолвил. Он стоял, заложив за спину руки и обводя грустным взором окружность кратера. Наконец, он вздохнул и повел такую речь:

- Да, я отыскал сюда дорогу, но найти путь не всегда означает быть его хозяином. Если я привезу свою тайну обратно на землю, то что произойдет отсюда? Я не вижу возможности сохранить секрет своего изобретения в течение года, даже неполного года. Рано или поздно оно должно обнаружиться, или другие люди вторично откроют его. А тогда... правительства и державы всеми силами начнут стараться сюда проникнуть; они передерутся между собой из-за притязаний на лунные территории, вступят в драку и с этим лунным народом; это только распространит вооруженную борьбу и увеличит поводы к распрям. В скором, весьма скором времени, если я оглашу мой секрет, эта планета, вплоть до глубочайших внутренних галерей, будет усеяна сплошь людскими трупами. В чем другом, а в этом нельзя ни мгновение сомневаться... И не то, чтобы луна была нужна для чего-нибудь человеку. На что им луна? Да и из своей собственной что они сделали? Только лишь поле вечной битвы, арену вечной бессмыслицы! Нет, наука и так уже много трудилась над выковываньем смертельного оружия для безумцев! Пора приостановить эту работу. Пусть они снова додумаются сами в тысячелетний период времени!

- Есть способы сохранения тайны, - заметил я.

- Наконец, - сказал он, - из чего нам препираться? У нас так мало шансов разыскать шар, а там внизу, тревога продолжается. Это лишь по человеческой привычке надеяться до самой последней минуты мы думаем о возвращении на землю. Наши затруднения только теперь начинаются. Мы причинили насилие этому лунному люду, мы дали почувствовать им свою силу и свирепость, и наши шансы не лучше шансов того тигра, который вырвался из клетки и загрыз человека в Гайд-Парке. Молва о нас, по всей вероятности, разносится из галереи в галерею и распространится до самых центральных внутренних областей... Никакие здравомыслящие существа никогда не допустят нас взять этот шар с собою обратно на землю после того, что они видели или слышали о наших подвигах.

- Но мы не улучшим наших шансов, рассиживая здесь, - сказал я.

Мы оба встали.

- В конце концов, - сказал Кавор, - мы должны разъединиться. Надо вывесить платок на верхушке одного из этих высоких стволов кустарника, крепко привязать его, и от этого пункта, как от центра, приняться за работу по всей площади кратера. Вы пойдете на запад, описывая полукруг в ту или иную сторону, по направлению к заходящему солнцу. Вы должны двигаться сначала так, чтобы ваша тень ложилась от вас вправо, до тех пор, пока она не будет пересекать под прямым углом путь от нашей вехи; а затем двигайтесь так, чтобы ваша тень ложилась влево от вас. Я буду проделывать то же самое в восточном направлении. Мы будем заглядывать в каждый овраг, осматривать каждую группу скал, мы приложим все усилия, чтобы отыскать наш шар. Увидав селенитов, постараемся от них спрятаться. Для утоления жажды можно глотать снег, а если почувствуется потребность в пище, надо убить первого встречного теленка, если это окажется возможным, и есть без церемонии его мясо сырым. Итак, каждый из нас двинется своей дорогой.

- Он должен вернуться к вывешенному платку и стоять там, подавая сигналы другому.

- А если никто из нас...

Кавор взглянул на солнце.

- Мы будем искать шар до тех пор, пока нас не застигнет ночь и стужа.

Кавор пожал плечами.

- А если они теперь в погоне за нами?

Он также ничего не ответил.

- Запаситесь-ка лучше на всякий случай дубинкой, - сказал я.

- Ну, двинемся в поход! - проговорил он.

Но с минуту он сам не двигался, глядя смущенно на меня, и как будто колебался.

- До свидания! - сказал он, наконец.

Я почувствовал странное волнение при мысли о предстоящей разлуке и только-что хотел протянуть ему на прощание руку, как, глядь, он уже отпрыгнул далеко от меня, по направлению на север. Он несся по воздуху, как будто подхваченный ветром свернувшийся лист, плавно опустился на почву и сделал новый прыжок. Я постоял с минуту, наблюдая за его полетом, потом нехотя повернулся лицом на запад, выбрал место для скачка поудобнее, и с чувством, как у человека, собирающегося нырнуть в ледяную воду, устремился вперед для обзора моей пустынной половины лунного мира. Я спустился довольно неловко между скалами, постоял капельку, осматривая вокруг себя местность, затем вскарабкался на каменную площадку и прыгнул дальше. Когда теперь я начал искать глазами Кавора, он уже скрылся из виду; но платок ясно был виден на пригорке, ослепительно белый при блеске яркого солнца. Я решил не терять этого платка из виду, что бы ни случилось.