| Автор: | Уэллс Г. Д., год: 1898 |
| Категории: | Фантастика, Роман |
IX
Обломки крушения
Теперь я должен сообщить одну из самых странных подробностей всей моей истории. Впрочем, может быть, в ней нет ничего особенно странного. Я помню ясно, живо, отчетливо все, что я делал в этот день до того момента, когда я со слезами на глазах стоял на вершине Примрозского холма. Остальное я забыл...
Я ничего не знаю о том, что произошло в течение последующих трех дней. После мне говорили, что не я первый обнаружил гибель марсиан, что несколько таких же, как я, скитальцев узнало о ней еще раньше, среди ночи. Первый очевидец отправился в Сент-Мартинс-Ле-Гран и, пока я сидел в извозчичьей будке, умудрился протелеграфировать в Париж. Оттуда радостная весть облетела весь мир; тысячи оцепеневших от ужаса городов мгновенно осветились яркими огнями иллюминаций. Когда я стоял на краю ямы, о гибели марсиан было уже известно в Дублине, Эдинбурге, Манчестре, Бирмингаме. Люди, плакавшие и вопившие от радости, заставляли идущие к северу поезда сворачивать обратно к Лондону. Церковные колокола, безмолвствовавшие две недели подряд, трезвонили по всей Англии. Люди на велосипедах, исхудалые, нечесаные, носились по всем проселочным дорогам, сообщая о нежданном спасении. А продовольствие? Через Ламанш, по Ирландскому морю, через Атлантический океан к нам спешили на помощь корабли, нагруженные зерном, хлебом и мясом. Казалось, все суда мира стремились к Лондону в эти дни. Но обо всем этом у меня не сохранилось никакого воспоминания. Я не выдержал, и мой разум помутился. Очнулся я в доме каких-то добрых людей, которые подобрали меня на третий день. Я скитался, плакал и бредил на улицах Сент-Джонс-Вуда. Они рассказывали мне, что я нараспев выкрикивал бессмысленные слова: "Последний человек, оставшийся в живых, ура! Последний человек, оставшийся в живых".
Занятые своими личными заботами, эти добрые люди (я даже не помню их имен и не могу выразить им здесь свою благодарность) все-таки не бросили меня на произвол судьбы и приютили у себя.
Вероятно они кое-что узнали от меня самого о моих похождениях, пока я лежал без памяти и бредил. Когда я пришел в сознание, они осторожно сообщили мне о том, что они навели справки о судьбе Лезерхеда. Через два дня после того, как я попал в ловушку, один марсианин уничтожил городок вместе со всеми жителями; он смёл его с лица земли без всякого повода, как озорной мальчишка разоряет муравейник.
Я был одинок, и мои хозяева были очень ласковы со мной. Я был одинок и печален, и они утешали меня. Я провел у них еще четыре дня после выздоровления. Все это время я чувствовал смутное желание - оно росло непрерывно - поглядеть еще хоть раз на то, что уцелело от тихой жизни, которая казалась мне такой счастливой и светлой. Это было болезненное, безнадежное желание справить тризну по своему прошлому. Они отговаривали меня. Они делали все, что от них зависело, чтобы разубедить меня. Но я не мог больше противиться непреодолимому влечению. Обещав непременно вернуться, я со слезами на глазах распрощался с моими новыми друзьями и побрел по улицам, которые так недавно видел темными и пустынными.
Теперь везде сновали люди, местами даже были открыты магазины, и я видел, как из фонтанов била питьевая вода.
Я помню, каким обидно-праздничным казался мне тот день, когда я отправился в свое печальное паломничество к маленькому домику в Уокинге. Вокруг меня кипела возрождающаяся жизнь. Повсюду было так много народа, занятого тысячью разнообразных дел, что совершенно невероятной казалась гибель столь значительной части населения. Потом я заметил, что лица у встречных желты, волосы растрепаны, широко открытые глаза лихорадочно блестят, и все одеты в лохмотья. Выражение лиц было восторженное или мрачно-сосредоточенное. Если бы не это выражение, то Лондон можно было бы принять за город, населенный одними бродягами. В приходах всем раздавали хлеб, присланный французским правительством. У немногих уцелевших лошадей ребра выступали из-под шкуры. Расторопные констебли - добровольцы с белыми значками на рукаве - стояли на каждом перекрестке. Следов пребывания марсиан я почти не встречал, пока не дошел до Уэллингтон-стрит, где красная трава опутала устои Ватерлооского моста.
На углу моста я заметил лист бумаги, приколотый сучком к плотной заросли красной травы. Любопытная черточка, характерная для того необычайного времени. Это было объявление о первой начавшей выходить в свет газете "Daily Mail" ("Ежедневная Почта"). Отдав почерневший шиллинг, завалявшийся у меня в кармане, я купил газету. Она была сплошь испещрена пробелами. Но единственный наборщик, печатавший ее, шутки ради поместил в конце целую серию юмористических объявлений. Первая страница газеты была заполнена трогательными излияниями. Регулярное поступление известий еще не наладилось. Я не узнал ничего нового, кроме того, что осмотр оставшихся после марсиан механизмов в течение первой же недели дал
удивительные результаты. Между прочим, сообщалось, в то время я еще не верил этому, - что "тайна воздухоплавания" раскрыта. У Ватерлооского вокзала стояли три готовых к отходу поезда. Наплыв публики, впрочем, уже уменьшился. Пассажиров в поезде было немного, да и я находился не в таком настроении, чтобы вступать в случайные разговоры. Я забился в пустое купе, скрестил руки и мрачно глядел на залитую солнечным светом картину опустошения, которая развертывалась за окном. Тотчас же за главной конечной станцией поезд перешел на временные рельсы, и по обеим сторонам полотна зачернели развалины домов. До Клепхемской узловой станции Лондон был засыпан пылью от черного дыма, которая все еще не исчезла, несмотря на два дождливых дня. У Клепхема на поврежденном полотне заодно с профессиональными землекопами работали сотни оставшихся без дела клерков и торговцев; пришлось перевести поезд на спешно проложенный новый путь.
Вид окрестностей был унылый и странный. Особенно сильно пострадал Уимблдон. Благодаря уцелевшим сосновым лесам Уолтон казался менее опустошенным, чем другие населенные пункты по линии железной дороги. Речки Уэндл, Мол и мелкие ручьи, поросшие красной травой, выглядели так, как будто их запрудили сырым мясом или красной маринованной капустой. Сосновые леса Серрея оказались слишком сухими для гирлянд красного вьюна. За Уимблдоном на огородах виднелись кучи земли, нагроможденные вокруг шестого цилиндра. Посреди что-то рыли саперы, кругом стояли любопытные. Британский флаг весело развевался под дыханием утреннего ветерка. Огороды повсюду рдели от красной травы. Глазу было больно смотреть на это багровое пространство, пересеченное темнопурпурными тенями. С неизъяснимым облегчением взгляд обращался от сереющей гари и красноты на переднем плане пейзажа к голубовато-зеленым восточным холмам.
На линии, ведущей к Уокингу, железнодорожное сообщение еще не было восстановлено. Поэтому я сошел в Байфлите и пешком направился в Мейбери. Я прошел мимо того места, где мы с артиллеристом разговаривали с гусарами, и дальше, там, где я встретил марсианина во время грозы. Из любопытства я свернул в сторону и увидел в красных зарослях свою опрокинутую и разбитую тележку рядом с побелевшими, обглоданными и разбросанными лошадиными костями. Я остановился и долго смотрел на эти обломки крушения...
Потом я прошел через сосновый лес; заросли красной травы кое-где достигали мне до шеи; труп хозяина "Пятнистой Собаки", вероятно, уже успели похоронить: я нигде не мог отыскать его. К своему дому я направился мимо Коллегии бедных. Какой-то мужчина, стоявший у открытой двери коттеджа, окликнул меня по имени, когда я проходил мимо.
В моем кабинете перед открытым окном, из которого мы с артиллеристом высматривали марсиан, развевались занавески. Никто не закрывал с тех пор этого окна. Помятые кусты имели такой же вид, как четыре недели тому назад, когда я уходил. Я вошел внутрь. По всему было видно, что дом необитаем. Коврик на лестнице был сбит и полинял в том месте, где я сидел, промокнув до костей, в ночь катастрофы. Следы грязных сапог сохранились на лестнице.
Я пошел по этим следам в мой кабинет. На письменном столе лежал под селенитовым пресс-папье исписанный лист бумаги, оставленный мною в тот день, когда открылся первый цилиндр. Я постоял, перечитывая недоконченную статью о развитии нравственности в связи с прогрессом цивилизации: "Возможно, что через двести лет, - читал я, - наступит..." Пророческая фраза осталась недописанной. Я вспомнил, как не мог работать в то утро (с тех пор прошло около месяца) и как, бросив писать, купил номер "Daily Chronicle" ("Ежедневная Хроника") у мальчишки-газетчика. Вспомнил и то, с каким удивлением я слушал у садовой калитки его диковинный рассказ о "людях с Марса".
Я спустился в столовую. Там я нашел хлеб и давно сгнившую баранину. На полу валялась опрокинутая пивная бутылка. Все осталось в том же виде, в каком было, когда я уходил с артиллеристом. Мой дом был пуст. Я понял все безумие слабой надежды, которую лелеял так долго. И вдруг случилось невероятное. - Это бесполезно, - сказал чей-то голос. - Дом необитаем... Тут много дней никого не было. Не мучьте себя напрасно. Только вам и удалось спастись.
- Я пришла, - пробормотала она, - я знала... я знала...
Она поднесла руки к горлу и зашаталась. Я сделал шаг вперед, и она упала в мои объятия.