Война в воздухе.
Глава четвертая. Воздушный флот.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Война в воздухе. Глава четвертая. Воздушный флот. (старая орфография)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Воздушный флот.

I.

В душе каждого человека таится любовь к собственной породе, собственному воздуху, отечеству и родному языку. До наступления "научного" века эта совокупность благородных чувств была прекрасным фактором в нравственном обиходе каждого приличного человека. Обрушившийся же на человечество бешеный шквал изменил все условия жизни, уничтожил все преграды, разделявшия и оберегавшия ранее отдельные народности. Все стародавние, глубоко вкоренившиеся обычаи, нравы и привычки были разом сметены, и ничего устойчивого нового взамен не могло образоваться. Человечество оказалось не в состоянии приспособиться к постоянно меняющимся условиям жизни и безпомощно завертелось в безсмысленном вихре новых требований, новых ощущений...

Дед Берта Смолуэйса отлично знал "обязанности" своего положения. К высшим он был почтителен, к низшим относился с полупрезрительным снисхождением, и от колыбели до могилы ни на Иоту не изменил своих убеждений и привычек. Он был уроженцем Англии, в тесном смысле - Кента, а это значило, что он видел вокруг себя солнце, зелень и цветы. Газет, политики и дальних поездок для него и для людей его положения не существовало. Затем вдруг произошла перемена. Предыдущия главы нашего повествования дали понятие о том, как видоизменялся Бен-Хиль, бывшее поместье сэра Питера Боуна, и как на мирное сельское население налетел ураган всяких "прогрессивных" новшеств.

Что же касается Берта Смолуэйса, то он был одним из многих миллионов людей всего мира, родившихся не на твердой почве установившагося веками строя, а в водовороте борьбы, смысла которой никто не мог понять. Все, во что верили их отцы, было опрокинуто, раздавлено, до неузнаваемости искажено, втиснуто в самые странные и уродливые формы. Особенно была искажена и изуродована симпатичная традиция о патриотизме. В прежнее время в Англии существовали твердо обоснованные взгляды на иноземщину, вызывавшиеся, главным образом, боязнью растлевающого влияния Франции; назвать у нас что-либо "французским", значило безповоротно осудить это. В мозгу же Берта Смолуэйса и подобных ему людей безпорядочными отрывками мелькали навязанные крикливою печатью смутные идеи о "германской конкуренции", о "желтой и черной опасности", об "обязанностях белой расы", и т. д. С головами, набитыми такими "прогрессивными" мыслями, все эти Берты, в сущности только и умевшие разъезжать на велосипедах и дымить папиросою или сигарою, пыжились как индейские петухи и мнили, что они велики уж одним своим происхождением от белокожих родителей; все же "цветные" расы - низшия, презренные, подчиненные, не имеющия никаких человеческих прав, следовательно, белые, как люди расы "господствующей", имеют право всячески притеснять их.

Для Бертов Смолуэйсов не существовало да и не могло существовать здравого взгляда на человеческия отношения, а это и привело к мировой катастрофе. Развитие научных знаний совершенно изменило масштаб человеческих отношений. Благодаря быстрым механическим способам сообщения, люди в социальном, экономическом и физическом отношениях были приведены в такое тесное соприкосновение, что прежния обособления на отдельные государства утратили всякий смысл, явилась потребность в новой форме общежития. Но этой формы никто не мог установить. Берты Смолуэйсы были слишком узколобы, чтобы суметь выбросить из прежнего все сделавшееся непригодным, и, оставив одно разумное и полезное, приспособить к этому новое. Вместо того, чтобы по-дружески сойтись и оберегать права друг друга. Берты всех стран стали вести себя, как неразумное стадо: тесниться, толкаться, поднимать споры и драки. Не умея да и не желая отделаться от прежних национальных предразсудков, народы, тесно сдвинувшись, начали с особенным неистовством осыпать друг друга своими произведениями, давить пошлинами и другими экономическими мероприятиями и угрожать армиями и флотами, с каждым годом возраставшими до чудовищных размеров.

Трудно учесть, сколько средств и энергии было потрачено миром на военные сооружения. Одна Великобритания расходовала на флот и войско такия суммы и силы, которые сделали бы из англичан мировую аристократию, если бы оне были употреблены на дело культуры, разумного воспитания и образования. Остальные европейския государства волей-неволей подражали ей в её безумии. Вся Европа стала производить только огромные сооружения для истребления друг друга да крохотных, безсильных выродков в роде Берта Смолуэйса. Инстинкт самоохранения побудил и азиатские народы следовать примеру Европы.

Накануне всемирной войны на свете было шесть великих держав. Все оне были вооружены с головы до ног и изо всех сил старались превзойти друг друга количеством, силою и разрушительностью военных приспособлений.

Первою великою державою были Северо-Американские Соединенные Штаты. Эта, в сущности, чисто торгово-промышленная нация была вынуждена на военные мероприятия, во-первых, стараниями Германии захватить часть Южной Америки, а во-вторых, естественными последствиями своей необдуманной авантюры, толкнувшей ее на территориальный захват перед самым носом Японии. Штаты содержали два огромных флота на Востоке и Западе, а у себя внутри раздирались безпрерывными спорами между общим и союзными правительствами. Второю великою державою являлся союз Японии с Китаем, с каждым годом все энергичнее и энергичнее протягивавший руку за ролью господствования на мировой сцене. За ними выступала Германская империя, старавшаяся осуществить свою давнишнюю мечту сначала о преобладании в Европе, а потом и во всем мире. Это были самые предприимчивые и воинственные державы в мире. Более мирною была Великобритания, составные части которой, к несчастью, были разбросаны по всему лицу земли, и которая, благодаря постоянным безпорядкам в Ирландии и возстаниям в колониях, вечно находилась на точке кипения. Она одарила свои многочисленные колонии всеми своими "прогрессивными" произведениями, произвела огромную литературу, дышавшую полным презрением к покоренным цветным расам и, навязывая им же эту литературу, со спокойным духом воображала, что все эти возбудительные средства останутся без всяких последствий, и что сонный Восток никогда больше не проснется.

А вышло не то. Индия, Египет и другия страны, находившияся под владычеством Великобритании, воспитали новые поколения, полные сил, жажды деятельности, знаний и глубокого возмущения против своей угнетательницы. С большим трудом великобританские заправилы признали факт пробуждения сонного Востока, - признали и спохватились, но было уже поздно...

Еще более мирными оказались Франция и союзные с ней романския государства, а если и они щетинились, то поневоле. Россия, занятая своими внутренними делами, стояла в стороне от всеобщей будораги. Мелкия же государства, стиснутые между крупными, кое-как влачили свое ненадежное существование и тоже высасывали из себя последние соки, чтобы тянуться за большими.

В каждой стране множество изобретательных и энергичных умов исключительно было занято усовершенствованием военных сооружений. Каждое государство старалось держать свои приготовления втайне, иметь запасы новейшого оружия, разведывать о вооружении своих соперников и превзойти их. Чувство опасности новых смертоносных изобретений угнетало все народы. Постоянно распространялись самые фантастические слухи: то англичане будто бы изобрели такую пушку, перед разрушительною силою которой ничто не могло устоять, то у французов появилось самое быстрострельное орудие в мире, то японцы придумали новое взрывчатое вещество чудовищной силы, то американцы обзавелись такими подводными лодками, что им теперь ничего не стоит в одну минуту уничтожить какой угодно флот. Каждый такой слух порождал всеобщую панику.

Все помыслы и чувства народов были устремлены на изобретение способов истребления друг друга. Но с усовершенствованием этих способов у людей стала исчезать прежняя доблесть и тот воинственный дух, которым отличались когда-то народы. Все боялись друг друга, и на войну никто не решался.

Вдруг война разразилась, и притом небывалая по своим жертвам и по способу, каким повели ее. Она явилась ошеломляющим ударом для всех, потому что никто не знал её действительной причины. Между Германией и Соединенными Штатами давно существовали крайне натянутые отношения из-за ожесточенного тарифного спора и непризнавания Германиею принципа Монроэ. Не ладила Америка и с Японией из-за некоторых островов на Тихом океане, которые оба государства признавали своими. Это было известно всем, но никто не ожидал, что дело дойдет до войны. Да не это и было главною причиною. Побудительным толчком к войне, как потом выяснилось, оказалось замечательное изобретение немецкого гения - пфорцгеймская машина и вызванная, благодаря этому изобретению, возможность постройки быстроходных воздушных судов. Германия в то время была самою энергичною державою, лучше всех сорганизованною для смелых и решительных действий. Когда была изобретена пфорцгеймская машина, Германия быстро создала огромный воздушный флот и решила действовать.

Прежде всего нужно было посчитаться с Америкой, как наиболее опасной соперницей. Соединенные Штаты, хотя и обладали летальною машиною довольно значительной практической ценности, построенною по системе Райта, но не слышно было, чтобы они озаботились созданием воздушного флота, поэтому Германия и решила использовать свой, пока заатлантические торгаши не успели обзавестись таким же. У Франции был уже воздушный флот, но он состоял из тихоходных судов, построенных еще в 1908 году и ни в каком случае не могших успешно соперничествовать с германскими. Французския воздушные суда были предназначены исключительно для рекогносцировок, отличались небольшими размерами, вмещали не более двадцати человек, очень незначительное количество запасов и могли пролетать только 40 миль в час. Великобритания вовсе не имела воздушного флота и, в припадке неуместного скряжничества, все еще никак не могла сторговаться с Беттериджем, изобретение которого, быть-может, нисколько не уступало германскому. Следовательно, ее не стоило и принимать в расчет. Об Японии ничего не было слышно, и Германия объясняла себе это "отсутствием духа изобретательности у этих азиатских обезьян". Вообще у Германии не было ни одного серьезного противника, и она сказала себе: "Теперь или никогда я должна овладеть воздухом, как некогда Англия овладела водою. Медлить более нечего".

Быстро, планомерно и в глубокой тайне стала подготовляться Германия к задуманному. Прежде всего ей необходимо раздавить Америку, своего главного торгового конкурента и главный тормоз, препятствовавший распространению её мирового владычества. Перебросить через океан воздушный флот, напасть на свою соперницу врасплох и заставить ее покориться, вот что задумала Германия.

Имевшияся у германского правительства точные сведения о положении дел в других больших государствах убеждали его, что задуманное им смелое предприятие должно увенчаться успехом. Воздушные корабли были несравненно удобнее морских броненосцев, постройка которых была так трудна и требовала столько времени; воздушных же кораблей можно было наделать целую уйму в самое короткое время.

Нападение на Америку было только первым ходом в затеянной Германиею гигантской игре. Как только будет отправлен воздушный флот к Новому Свету, тотчас же должен сооружаться другой, отдельные части которого предназначались для витания над Лондоном, Парижем, Веною, Римом, Петербургом, словом везде, где было необходимо произвести сильное впечатление и известное давление. Вообще Германия задумала во что бы ни стало покорить весь мир.

этот план. Только убедительные представления принца Карла-Альберта заставили его дать свое согласие. Этот принц являлся средоточием мировой драмы. Он был любимцем германского империалистического духа, идеалом "нового рыцарства", возникшого после краха социализма, который последовал вследствие внутренняго раскола, недостатка дисциплины и скопления капитала в руках нескольких лиц из его же среды. Льстецы сравнивали Карла-Альберта с Алкивиадом, с Цезарем и с Черным принцем. Многим он представлялся даже воплощением ницшевского "сверхчеловека". Это был высокий, белокурый, крепко сложенный человек, очень мужественный и замечательно безнравственный. Первым его подвигом, поразившим всю Европу и едва было не повлекшим за собою новой троянской войны, было похищение норвежской принцессы Елены и категорический отказ вступить с нею в брак. После этого он прошумел своею-женитьбой на Гретхен Красс, молодой красавице-швейцарке. Затем с опасностью собственной жизни он спас трех рыбаков, лодку которых опрокинуло возле о. Гельголанда. Ради этого подвига и вслед за ним победы над американскою яхтою "Дифендер" император простил ему предыдущие и назначил его главнокомандующим своим воздушным флотом. На этом ответственном посту принц проявил изумительную энергию и уменье. Он хотел, по его собственному выражению, "положить к ногам Германии землю, море и самое небо". Национальная страсть к завоевательной политике нашла в нем своего высшого представителя.

Смело можно сказать, что воздушную войну создал он.

Само германское население было поражено быстротою действия своего правительства, несмотря на то, что это население должно уже было быть подготовлено к грандиозному предприятию правительства современною литературою. Еще в 1906 году Рудольф Мартин издал интересную книгу под заглавием: "Будущее Германии кроется в воздухе".

II.

Но возвратимся к нашему герою. Берт Смолуэйс и понятия не имел обо всех этих грандиозных замыслах, пока неожиданно не очутился в самом, так сказать, ихь фокусе. Находясь еще в корзине шара, он с изумлением смотрел на воздушные чудовища, притаившияся пока на земле. Каждое из них казалось ему длиною с главную улицу в Бен-Хиле, а шириною - с целую площадь. Никогда Берту не приходилось ни видеть ни слышать ничего подобного этому воздухоплавательному парку, устроенному и содержимому в таком изумительном порядке. До сих пор молодой человек всегда представлял себе немцев толстыми, неподвижными, смешными тюфяками, вечно курящими коротенькую трубку, пьющими пиво и чувствующими особенное тяготение к отвлеченным наукам, жирным блюдам, вообще ко всему плохо переваримому.

Но он мог полюбоваться на представившияся его взорам чудеса всего несколько минут. После третьяго выстрела, когда шар, несмотря на последний выброшенный балласт, стал быстро опускаться, молодой человек понял, что тепер ему уже не убежать, и задался мучительными вопросами: какое дать объяснение этим людям, в руки которых он сейчас попадет и назваться ли Беттериджем или своим собственным именем.

- Вот невозможное-то положение! - простонал он, глядя на быстрое падение шара и судорожно цепляясь за веревки, на которых висела раскачивавшаяся из стороны в сторону корзина.

Вдруг он машинально взглянул на имевшияся у него на ногах сандалии (теплые сапоги Беттериджа он скинул, когда ему сделалось жарко в нижних слоях воздуха, и с досадою воскликнул:

- И угораздило же меня так по-дурацки вырядиться!.. За кого они меня примут?..

Но тут размышления его были прерваны. Корзина с силою ударилась о землю и накренилась на бок. Воздухоплаватель вылетел из нея и потерял сознание.

Очнулся он в качестве уже, так сказать, "знаменитости", судя по тому, что вокруг него шел удивленный шопот: - "Да, да, это Буттерайдш... сам мистер Буттерайдш!"

Берт нашел себя лежавшим на луговине, близ одной из главных аллей воздухоплавательного парка. С одной стороны бесконечною перспективою тянулись громадные воздушные суда, украшенные с передней части большим черным орлом с широко распростертыми крыльями; по другую сторону шел ряд газометров; в промежуточном пространстве вытягивались как исполинския змеи газопроводные рукава. Возле молодого человека безпомощно валялся его почти совершенно опустевший шар и имевший теперь вид сморщенного пузыря, а стоявшая тут же корзина походила на детскую игрушку в сравнении с теми гигантскими сооружениями, которые ее окружали.

Вокруг Берта толпилась масса рослых и крепких людей в узких мундирах. Все были сильно возбуждены и громко разговаривали на непонятном ему языке. Он понял только одно постоянно повторяемое слово: "Буттерайдш".

"Чорт возьми, вот так влопался!" думал молодой человек, соображая, как ему теперь быть. Он заметил, что вблизи находился полевой телефон, перед которым стоял высокий офицер в синем мундире и что-то говорил в него, то и дело повторяя слово "Буттерайдш". Рядом с этим офицером находился другой, пониже, державший в руках сумку с письмами и чертежами Беттериджа, взятую из корзины. Оба они по временам бросали взгляд на Берта.

- Вы говорите по-немецки, мистер Буттерайдш? - вдруг обратился к нему на ломаном английском языке третий офицер из обступившей его группы.

Берт решил притворяться ничего не понимающим человеком, у которого при падении отшибло соображение и память. Он обводил окружающих безсмысленным взглядом и повторял один и тот же вопрос: "Где я?"

Вокруг него заговорили возбужденнее прежнего. Поминали имя принца. Вдруг в отдалении прозвучал военный рожок, потом другой - поближе, затем третий - совсем близко. Эти сигналы заставили всех засуетиться. Мимо с грохотом пронесся по одному рельсу электрический вагон, телефон усиленно зазвонил и высокий офицер, выслушав что-то в трубку, коротко ответил, затем, обернувшись к группе около Берта, крикнул ей несколько слов. Тотчас же высокий, худощавый офицер, с длинными белокурыми усами, нагнулся к Берту и сказал ему на плохом английском языке:

- Мистер Буттерайдш, мы получили приказ к выступлению.

- Где я? - вместо ответа спросил глухим голосом Берт.

Офицер потряс его за плечо и повторил сказанное, но не получив и на этот раз ответа, с отчаянием воскликнул:

- С ним безполезно говорить! Он ничего не понимает... Что же нам теперь делать с ним?

Офицер, стоявший у телефона, снова что-то крикнул. Белокурый выпрямился и отдал кому-то какое-то приказание, затем заставил упиравшагося Берта подняться на ноги. В это время к молодому человеку подошли два высоких, сильных солдата. Не успел Берт и рта разинуть, как уже сидел на скрещенных руках этих богатырей. Кто-то заставил его обхватить рукою шею каждого солдата. Затем, по команде "вперед!" его быстро понесли по аллее между воздушными кораблями и газометрами.

поместительной кабине (так называются отдельные помещения в вагоне или на пароходе), обитой красной материей с алюминиевою отделкою. Какой-то длинновязый молодой офицер поспешно собирал со стола разные туалетные принадлежности и с недовольным видом ворчал что-то не особенно лестное по отношению к "Буттерайдшу". Очевидно, это был обитатель кабины, изгоняемый теперь из нея ради "почетного гостя". Забрав все со стола, офицер бросил мимолетный взгляд на своего заместителя и исчез.

Когда дверь за офицером неслышно затворилась и Берт остался один, он с любопытством оглядел свою новую "тюрьму", как уже успел назвать это уютное помещение, потом уселся на мягкую кушетку стоявшую около одной из стен и заменявшую постель, и принялся обсуждать свое положение.

"Посмотрим, что будет дальше, - думал он. - Меня, очевидно, считают за Бетгериджа. Оставить их в этом заблуждении или нет?.. Интересно бы узнать, где я нахожусь? На настоящую тюрьму словно не похоже... Эх, кабы только не эти дурацкия сандалии, я отлично разыграл бы роль Беттериджа!.. Впрочем, чем чорт не шутит, попробую. Может-быть, как-нибудь и выпутаюсь из всей этой глупой истории..."

III.

Размышления его были прерваны. Дверь вдруг отворилась и в кабину вошел представительный, внушительного роста, молодой офицер. У него были светло-рыжие волосы и лицо его сияло довольством и жизнерадостностью.

- Добрый вечер! - проговорил офицер на чистейшем английском языке, кладя на стол сумку. - Так это вы, мистер Беттеридж?.. Вы прибыли как раз во-время. Еще какие-нибудь полчаса и вы не нашли бы уже нас здесь.

Он с видимым любопытством оглядел Берта и покосился на его сандалии.

- Вам лучше следовало бы явиться сюда на своей летательной машине, мистер Беттеридж, - продолжал офицер и, не дождавшись ответа, прибавил: - Принц приказал мне позаботиться о вас. Он извиняется, что сейчас не может принять вас, но в вашем внезапном прибытии видит, так сказать, перст Провидения... Ага, уже!

Этим восклицанием он прервал сам себя и стал прислушиваться. За стенами кабины раздались торопливые шаги множества людей и отдаленные сигналы, вдруг подхваченные вблизи. Кто-то громким, резким голосом выкрикивал короткия фразы. Продребезжал резкий звонок, и шаги участились, постепенно замирая где-то вдали. Потом вдруг воцарилась тишина, а через минуту послышались громкое бульканье, плеск и журчание падающей воды.

Нахмурив брови, офицер бросился вон из кабины. Вслед за тем Берт почувствовал сильный толчок и одновременно услышал громовые раскаты "ура". Офицер снова появился.

- Уж выпускают воду из баллонета, - сказал он.

- Какую воду? - спросил Берт.

- А ту, которая удерживает нас на земле, - пояснил офицер и прибавил: - Славная выдумка, не правда ли?

Берт против своей воли сделал глупое лицо. Офицер заметил это и с улыбкою проговорил:

- Ну, конечно, вам не понять этого: вы ведь с этим еще незнакомы... А слышите, как заработала машина?.. Ну, теперь скоро!

Берт, конечно, ничего не понимал и только чувствовал, как слегка заколебалась кабина.

- А! вот и поднялись! - восторженно воскликнул офицер. - Теперь только держись... понесемся как птицы!

- Понесемся! - испуганно повторил Берт. - На чем и куда?

Но офицер снова исчез. За стенами слышался возбужденный говор и происходил какой-то странный шум. Колебание кабины усиливалось.

- Поднимаемся! - торжественно объявил возвратившийся офицер.

- Да куда? на чем? зачем? - приставал Берт.--Где я нахожусь? что тут происходит? Я ничего не понимаю...

- Как не понимаете? - удивился офицер.

- Ах, вот что! - тоном сожаления проговорил офицер. - Ну, так я вам сейчас объясню. Вы находитесь на борте "Фатерланда". Это - флагманское воздушное судно самого принца... он тоже находится здесь. Мы полетим на нем в Америку...

- В Америку?! - с изумлением и испугом воскликнул Берт.

- Да, в Америку, - невозмутимо повторил офицер. - Что ж в этом удивительного?.. Впрочем, мы пока еще не летим, а только поднимаемся, но скоро и полетим. Вот смотрите.

Офицер протянул за ременное ушко в стене. Часть обивки раздвинулась и обнаружила небольшое окно. Берт поспешил взглянуть в него. Действительно они тихо и плавно, под ритмический стук машины, поднимались над воздухоплавательным парком, имевшим вид огромной шахматной доски, разлиневанной правильными перекрещивающимися рядами ярких огоньков электрических фонарей. Зияющая пустота в ряду крутобоких серевшихся воздушных кораблей указывала место, откуда поднялся "Фатерланд". За ним тихо поднималось второе чудовище, потом третье, четвертое и т. д., в полном порядке и на равных разстояниях одно от другого.

- В Америку! в Америку! - твердил Берт, отвертываясь от окна. - Но я вовсе не желаю туда... Я и так целых два дня мотался на проклятом пузыре, а теперь вот еще...

- Ну, теперь уж поздно сожалеть об этом! - со смехом перебил офицер. - Нужно было заявить о вашем нежелании сопутствовать нам, когда мы еще находились на земле, а теперь вам волей-неволей придется покориться неизбежному.

Берт на минуту задумался, потом спросил:

- Но я все-таки не понимаю, зачем мы летим в Америку!.. А главное - к чему вы тащите с собою меня?

Офицер тоже задумался и через минуту проговорил серьезным тоном:

- Я вам все объясню. Находись мы на земле, я бы этого не имел права сделать, а здесь можно... вы ведь не можете уйти отсюда и выдать нашу тайну. Ну-с, так вот видите, в чем дело...

- Виноват! - остановил его Берт. - Скажите, вы - немец?

- Чистокровный. Мое имя - Курц. Я - лейтенант воздушного флота.

- А почему же вы так хорошо говорите по-английски?

- Моя мать была англичанка и меня воспитывали в Англии. Но душою я, конечно, немец... Теперь поняли?

- Понял. Продолжайте, пожалуйста, свое объяснение. Я сгораю от нетерпения.

Лейтенант слегка наклонил голову и продолжал:

- Мы, во главе воздушного флота, летим в Америку, чтобы посчитаться с этими торгашами. Мы давно уже собирались сделать это, но нас кое-что останавливало. Теперь это препятствие устранено, и вот мы летим... А относительно себя не безпокойтесь. Вам ничего не сделают худого. Вот увидитесь с принцем и столкуетесь с ним. А пока успокойтесь и покоритесь неизбежному.

IV.

Берт сел и глубоко задумался, усиливаясь привести в порядок свои мысли. Курц смотрел в окно, как поднимались другие корабли. Потом, когда ему это надоело, он закрыл его, подсел к своему спутнику и вновь заговорил.

- Все это, - начал он, - должно быть ново для вас, мистер Беттеридж. Ведь конструкция наших воздушных кораблей совсем иная, чем ваша. Видите, как здесь все удобно устроено. Вот, например, постель (он нажимом кнопки заставил выдвинуться из стенки и вновь скрыться туда прекрасную койку со всем необходимым). А вот туалетные принадлежности (он открыл стенной шкафчик, также снабженный нужными предметами). - Мыться здесь, к сожалению, много нельзя: для этого нет лишней воды, она имеется только для питья. Купанье, души и тому подобные удовольствия придется оставить до Америки. Обтираться можно. Для бритья ежедневно будете получать порцию кипятку. В ящике под кушеткою найдете теплое одеяло и меховую одежду; в них скоро окажется надобность. В верхних слоях, куда мы скоро попадем, говорят, ужасный холод. Хотя я и не был там, но знаю это... Впрочем, вам это должно быть хорошо известно: ведь вы уже побывали там на своем "пузыре", как вы удачно назвали ваш несчастный шар... Ну-с, еще что?.. Ах, да! вот за этою дверкою складной стол с таким же стулом... Смотрите, какие это легкия вещи.

Он подхватил стул и принялся балансировать его на кончике мизинца.

превышал бы 112 фунтов, исключая принца и еще двух-трех начальствующих лиц... Пытались уменьшить их вес посредством курса потения, но ничего не вышло... Завтра покажу вам все судно. Это доставит мне огромное удовольствие... А вы ужасно молодо выглядите, мистер Беттеридж, - неожиданно проговорил он, озаряя Берта своею ясною улыбкою. - Я всегда представлял себе вас стариком с седою бородою... В роде древних философов, а вы оказались совсем молодым, но таким умным человеком.

Берт довольно ловко ответил на этот комплимент.

- А почему вы явились к нам не на своей летательной машине, мистер Беттеридж? - вдруг спросил лейтенант.

- Это... очень длинная история, - ответил с запинкою Берт и поспешил перейти к другому. - Мистер Курт (он не мог выговорить немецкое слово "Курц", как немцам было трудно произнести английское "Беттеридж"), не можете ли вы одолжить мне пару ботинок? Мне страшно надоели эти противные сандалии... Я, знаете ли, держал пари с одним приятелем, что...

- О, с удовольствием! - воскликнул услужливый офицер и, не дослушав дальнейшого объяснения своего собеседника, стремглав вылетел из кабины.

Через несколько минут он возвратился с целым ворохом различной обуви.

- Вот выбирайте, пожалуйста, - запыхавшись проговорил он, кладя на пол принесенную обувь, между которой особенно выделялась пара бархатных туфель пурпурного цвета, красиво вышитых золотыми цветами.

- Ах, только не эти! - воскликнул Курц, быстро выхватывая из кучки обуви туфли, и смущенно прибавил: - Это мне подарила... сестра, и я ни за что не разстанусь с ними.

- Понимаю, - с сочувственною улыбкою произнес Берт и выбрал себе пару простых, но прочных ботинок.

Пока он переобувался в них, молодой офицер свои драгоценные туфли вместе с остальною обувью отнес обратно к себе. Когда он вернулся назад, то нашел своего собеседника смотревшим в окно, которое тот сумел открыть. К окно ничего особенного не было видно, и Курц сказал:

- Отсюда вы ничего не увидите. Пойдемте лучше на галлерею. Там мы больше увидим.

Они вышли в длинный проход, слабо освещенный небольшою электрическою лампочкою, а оттуда на открытый балкон, с которого по легкой лестнице спустились к нависшей над бездною сквозной металлической галлерейке. Берт со всевозможными предосторожностями следовал за своим проводником, более знакомым с этими опасными переходами. С галлерейки ясно развертывалось чудесное зрелище первого воздушного флота, быстро несшагося по ночному воздуху. Корабли летели клином, имея во главе "Фатерланд" и напоминая своим видом гигантских рыб. Огней на них почти совсем не было видно. Машины мерно работали. Флот находился уже на высоте 5--6000 футов, но все еще поднимался.

- Как, вероятно, должен быть счастлив человек, который может делать такия изобретения! - восторженно произнес лейтенант, любуясь этим действительно грандиозным зрелищем. - А каким образом вам, мистер Беттеридж, впервые пришла мысль об устройстве вашей машины? - обратился он к своему спутнику.

- Да разве это можно припомнить? - ловко увильнул и на этот раз мнимый изобретатель. - Пришла эта мысль - вот я и ухватился за нее.

- У нас все ужасно рады, что удалось залучить вас, - продолжал Курт. - Боялись, как бы ваше изобретение не попало в руки ваших соотечественников... Неужели они не старались об этом?

- Старались, но... Ничего не вышло, - ответил как бы нехотя Берт.

- Почему же? - полюбопытствовал лейтенант.

- Да потому... Впрочем, это очень длинная и скучная история, - проговорил Берт, не зная, что поскладнее соврать.

- Да? - с видимым разочарованием протянул Курц. - Ну, вы когда-нибудь на досуге разскажете... А изобретать вообще, должно-быть, очень трудно. Мне вот, кажется, никогда ничего не удастся изобрести! - со вздохом прибавил он.

Наступило молчание. Каждый был погружен в свои мысли. Вдруг раздался звонок; зов к запоздавшему обеду, как пояснил Курц, и пригласил Берта вместе с собою в общую столовую, где будет присутствовать и принц.

- Но как же мне быть? - возразил молодой человек: - у меня нет подходящого костюма для парадного обеда. Я всегда так был углублен в...

верхнее пальто, потому что столовая отапливается особенным способом, и в ней всегда очень тепло. Идемте!

Через несколько минут, явившись вместе со своим проводником в столовую, Берт очутился там в обществе "немецкого Александра", героя обеих гемисфер (полушарий), принца Карла-Альберта.

Берт внимательно осмотрел его. Это был красивый белокурый человек, средних лет, с глубоколежащими серовато-голубыми, блестящими глазами, немного вздернутым носом, закрученными кверху усами и длинными белыми пальцами. Он сидел выше других, как бы на троне.

Берта особенно поражало, что принц во все время смотрел не на присутствовавших, а поверх них, точно человек, подверженный видениям. Вокруг стола стояло человек двадцать офицеров разных рангов. Все с нескрываемым любопытством ожидали появления "знаменитого Буттерайдша" и очень разочаровались, когда увидели его.

Принцу представили эту знаменитость. Он милостиво кивнул ей головою и сказал несколько слов, которых Берт не понял, но догадался отвесить низкий поклон. Рядом с принцем сидел пожилой человек с обветрившимся лицом в глубоких складках, с пушистою седою бородою и в серебряных очках, очень внимательно наблюдавший за Бертом.

После непонятных для нашего искателя приключений церемоний все уселись за стол и с заметным аппетитом принялись за еду..

Блюда были самые простые: суп, жареная баранина и сыр. Говорили мало и очень сдержанно. Вообще в столовой замечалась какая-то особенная торжественность, навеянная, вероятно, отчасти усталостью после напряженной деятельности, а отчасти ожиданием грядущих событий и связанных с ними опасностей. Принц все время был погружен в думы.

Только по окончании обеда он вдруг поднялся и, с бокалом шампанского в руке, провозгласил тост за императора. Все присутствовавшие хором грянули громкое "Hoch" (ура).

Так как куренье было строжайше воспрещено на всем судне, то все тотчас же по окончании обеда покинули столовую и разошлись по своим местам. Берт тоже отправился в свое помещение, улегся там на кушетку и сейчас же заснул.

V.

Он видел во сне Эдну и слышал её последния слова: "до завтра, Берт!" Вслед затем он проснулся и принялся мечтать об этой девушке, которая так нравилась ему. Что если бы ему удалось продать секрет изобретения Беттериджа, ведь у него тогда оказалось бы в руках целое состояние, и он мог бы жениться на Эдне. В самом деле, вдруг ему дадут несколько десятков тысяч фунтов - такия суммы уж получались изобретателями и даже большие, - ведь тогда он мог приобрести домик с садом, завести хорошую обстановку, новый надежный автомобиль, одеться франтом и надарить Эдне разной разности.

Вот они зажили бы тогда!.. Положим, выдавать себя за другого и распоряжаться его изобретением - очень рискованно: того и гляди уличат в обмане... Вот, если бы удалось поскорее получить деньги, удрать с ними и зажить под чужим именем где-нибудь подальше...

Можно потом выписать к себе и Эдну... "Да, - продолжал он свои размышления, - если мне и удастся получить деньги, то как удрать с этого проклятого самолета? Ведь не спустят же его на землю, чтобы высадить меня. Придется, значит, и мне лететь вместе с этими головорезами в Америку, да не в виде хоть и далекого, но простого путешествия, а на войну и еще какую!.. Впрочем, такая война едва ли затянется надолго. Живо покончат с нею. И тогда... А что если американцы - ведь они тоже не промах - возьмут да и запустят в нас какую-нибудь игрушку в виде хорошенькой разрывной бомбочки? Ведь тогда от нашего хваленого "Фэттерленда" со всеми находящимися на нем и следа не останется...

Впрочем, что ж, если суждено так случиться, то, значит, судьба, ничего не поделаешь... Нет, что ни говори, а все-таки обидно будет погибнуть в самой, так сказать, славе, богатстве и во цвете лет...

Если мне это суждено, то, по крайней мере, пусть воспользуется моим богатством та, которая мне после него дороже всего на свете... Да, нужно непременно оставить в её пользу завещание. Может-быть, его потом и найдут, если даже и погибнет эта немецкая выдумка, на которую меня занесла судьба.

И будущий богач начал вырабатывать в голове текст завещания, безсознательно прислушиваясь к однообразному стуку машины. Потом он вдруг встал и, почувствовав сильный холод, надел меховое пальто, такую же шапку и сапоги, которые нашлись вместе с меховыми вещами. В кабине царствовал полумрак, несмотря на открытое окно. Берт отыскал кнопку, которую ему указал Курц, повернул ее, и небольшое помещение мгновенно озарилось мягким электрическим светом. После этого он запер наружную дверь, сел к столу, вынул из находившейся у него на груди фланели чертежи, объяснительные к ним записи Беттериджа и разложил их на столе. Потом открыл ящик стола, достал оттуда тетрадку бумаги и письменные принадлежности. Ему сначала хотелось разобраться в чертежах и записях Беттериджа настолько, чтобы суметь дать необходимые объяснения, когда потребуется.

Школьные сведения, а главное - практика, приобретенная в мастерской Греба, помогли ему понять главную суть изобретения Беттериджа, тем более, что чертежи, рисунки и записки были сделаны очень ясно и находились здесь все налицо. Часа в полтора он скопировал самое, по его мнению, необходимое, а об остальном сделал для себя отметки. Убрав снятые копии и отметки туда, где были оригиналы, а последние сунув в боковой карман сюртука, он с глубоким вздохом облегчения отпер дверь, погасил свет и снова улегся на постель. Что же касается завещания, то он даже не вспомнил о нем и, повертевшись несколько минут на постели, догрузился в крепкий сон.

VI.

Граф Винтерфельд принадлежал к тем государственным деятелям, которые страдают безсонницей, и по ночам, вместо отдыха, обдумывают и решают важные дела. В эту ночь ему попалось особенно интересное дело, так что он не мог заснуть даже под утро, как обыкновенно делал, а потому явился к Берту, когда тот, хотя уже и не спал, но еще находился в постели. Молодой человек пил кофе, принесенный ему солдатом.

Седые волосы посетителя и массивные серебряные очки придавали ему в утреннем освещении почти добродушный вид. Он свободно говорил по-английски, но с заметным немецким акцентом. Вежливо извинившись за раннее посещение и отрекомендовавшись, он, не дожидаясь приглашения, уселся к столу и положил на него принесенный с собою портфель; потом облокотился обеими руками на стол и пристально уставился на Берта своими пытливыми и умными глазами.

- Мистер Буттеридш, вы попали к нам против своей воли, - вдруг сказал он.

- Почему вы так думаете, граф? - спросил Берт смущенный пытливым взглядом и этим неожиданным, но правдивым замечанием посетителя.

- Сужу по некоторым данным, - ответил тот, продолжая пристально смотреть на молодого человека. - В корзине вашего шара оказалось несколько ландкарт и все оне английския. Провиант у вас был такой, каким обыкновенно запасаются, когда отправляются на простую прогулку, а не в дальнее путешествие, хотя бы и воздушное. Вы дергали за веревку, открывающую клапан, но безуспешно: она не поддавалась, потому что зацепилась, и вы не могли справиться с шаром. Другая воля, а не ваша собственная привела вас к нам. Разве не так, а?

- А куда девалась ваша дама?

- Дама?! - искренно удивился Берт. - Какая дама?

- Будто уж вы не знаете? - улыбнулся старик. - С вами находилась дама до самого Дорнфельда, где вы хотели спуститься, а оттуда она исчезла. Вот мне и хотелось бы знать, как и где вы высадили вашу даму.

- Но каким путем вы узнали и об этом? - продолжал изумляться Берт, вспомнив наконец, о какой даме говорит его допросчик.

- Также путем некоторых... данных. Кроме того, на вас оказались кнейповския сандалии вместо обыкновенной обуви; это тоже доказывает, что вы даже на самый шар попали как бы случайно. Правда, в корзине шара нашлись теплые сапоги, какими обыкновенно запасаются, когда предполагают попасть в холодную страну или в верхние слои воздуха, но эти сапоги не ваши, - они для вас слишком велики. Все это наводит меня на некоторые... размышления...

- Но... - начал было Берт и, окончательно смутившись, замолчал.

- Это к самой сути дела не относится, хотите вы, вероятно, сказать? - заметил с улыбкою старик. - Хорошо, пусть будет так. Перейдем к этой сути. Высшая Сила, - продолжал Винтерфельд, переходя на торжественный тон и придавая своему лицу соответствующее выражение, - привела вас с вашей тайною к нам. Благодарение за это Провидению (он с благоговением поднял вверх глаза). Это Оно сделало для счастья и Германии и моего принца... Вероятно, я не ошибусь, если предположу, что вы имеете свою тайну при себе? Ведь вы так опасаетесь разных шпионов и любителей чужой собственности... Мистер Буттеридш, Германия желает приобрести вашу тайну, т.-е. ваше изобретение...

- Да?! - радостно воскликнул Берт.

- Да, - подтвердил Винтерфельд, вынимая из своего портфеля листок с заметками и пробегая его глазами. - Мне поручено сообщить вам, что наше правительство с самого начала переговоров с вами, посредством известных вам частных лиц, готово было сделать это, но нам необходимо было лично видеть вас и убедиться, что тайна вашего изобретения находится при вас, а не в чьих-либо еще руках. Теперь мы удостоверились в этом, и я уполномочен заявить вам, что мы готовы уплатить вам просимую вами сумму в сто тысяч фунтов стерлингов.

- Неужели! Ах, чорт возьми! - невольно вырвалось у пораженного Берта.

- Как... что вы сказали? - спросил не менее изумленный этим восклицанием старый дипломат.

Берт тотчас же спохватился и поспешил оправдать свою неосторожность.

- Простите, граф! Это все моя головная боль, полученная мною при падении из корзины, - пробормотал он, схватившись за голову. - Продолжайте, пожалуйста.

- А-а! Да, это неприятно... Ну-с, кроме того, мне поручено объявить вам, что все наше рыцарство готово выступить в защиту дамы, которую вы так мужественно отстаиваете против британского лицемерия...

- Опять дама?! - закричал молодой человек, но, припомнив любовные письма Беттериджа, подумал: "Уж не читал ли этот старый хитрец все письма? Если да, то за какого бабника он должен принимать меня!" - Ах, это вы о ней? - произнес он вслух. - Ну, это уж старая история, и я просил бы...

- Да? - засмеялся дипломат. - Ну, хорошо, оставим и это в стороне. Перейдем к третьему пункту вашего условия. Вы желаете иметь титул, он тоже может быть исходатайствован вам. Вообще мы согласны на все ваши условия. Далее мне поручено передать вам, что вы попали к нам - теперь уж можно говорить об этом - в эту минуту крупного политического переворота. Мы идем на Америку. Страна эта совершенно не подготовлена к борьбе. Соединенные Штаты всегда считали себя достаточно защищенными океаном и своим флотом, но такой защиты теперь уж недостаточно. Мы наметили себе там пункт, который займем прежде всего, и устроим на нем настоящее орлиное гнездо, нечто в роде второго Гибралтара. Там будут наши доки и склады. Оттуда наши воздушные корабли будут носиться над всей Америкой до тех пор, пока она не примет всех наших условий. Понимаете?

- Понимаю, - ответил заинтересованный Берт. - Этот план, по-моему, все-таки очень смел.

- Да, но не безнадежен и даже вполне выполним, если к нашим воздушным кораблям и летающим драконам присоединить еще ваше изобретение. Тогда в наших руках сначала будет Америка, а потом и... Впрочем, мы пока посчитаемся только с Америкой. Вы видите, я от вас ничего не скрываю... Итак, я уполномочен объявить вам, что Германия вполне оценила вас и предлагает вам поступить к ней на службу. Мы предлагаем вам должность главного инженера нашего воздушного флота с тем, чтобы вы, в возможно непродолжительный срок, создали нам целый рой ваших "ос" и были их главным начальником. За все это мы, во-первых, выдаем вам полностью сумму, которую вы назначили, т.-е. сто тысяч фунтов стерлингов; во-вторых, предлагаем вам ежегодное содержание в три тысячи фунтов; в-третьих, пожизненную пенсию в тысячу фунтов в год, и в-четвертых, желаемый вами титул. Вот условия, которые я уполномочен предложить вам. Согласны вы на них?

ночных грез, и притом в таком размере, о котором не смел мечтать даже во сне. Он не знал, что ответить. Его особенно смущало предложение быть главным инженером и строителем воздухоплавательных машин. Ведь он в этом ничего не смыслил, и, конечно, сразу осрамится, чем тут же и выдаст себя. Как бы поумнее отделаться от этого предложения? Вот деньги - дело другое, титул - тоже; он даже очень шел бы к человеку с ста тысячами фунтов стерлингов в кармане... "Впрочем, пожалуй, откажусь и от титула. Вероятно, они хотят дать его только в том случае, если бы я согласился принять все их предложения. Лучше одне деньги, это важнее всего". В таком духе он решил ответить. Но прежде всего ему хотелось удостовериться, убеждены ли они, что у него в руках находится вся тайна Беттериджа. Потом нужно постараться устроить получение денег на имя не Беттериджа, а на какое-нибудь Другое и лучше всего на его собственное, тем более, что оно здесь никому неизвестно.

- Вполне, - ответил старый дипломат.

- Ну, так вот что, - продолжал Берт, стараясь держать себя как можно увереннее и тверже, хотя голос его заметно дрожал, - я бы не желал, чтобы в этом деле упоминалось имя Беттериджа... не нахожу этого удобным, понимаете?

- Да, и вообще... Следовательно, вы покупаете тайну, а я продаю вам ее по поручению... вы уже знаете кого (тут голос его невольно еще больше дрогнул: пристальный взгляд немца страшно смущал молодого авантюриста)? Я бы желал извлечь из всей этой истории исключительно одну материальную пользу, понимаете?

Граф молчал. Только проницательный взгляд его становился все острее и невыносимее. Берт с храбростью отчаяния понесся против течения.

- Я бы желал, - продолжал он, - назваться другим именем... Смолуэйсом, например. От титула и от предлагаемой вами должности я отказываюсь... Я решил жить в тишине и заниматься только наукою... А относительно денег я бы просил сделать так: тотчас же по получении от меня чертежей 30.000 фунтов внести в лондонское отделение земельного банка в Бен-Хиле, в графстве Кент, 20.000 в Английский банк, 25.000 во французский и 25.000 в германский, только не на имя Беттериджа, а на имя Альберта-Питера Смолуэйса. Это мое первое условие.

- Дальше! - коротко проговорил старик.

Наступило довольно продолжительное молчание. Наконец граф Винтерфельд вздохнул, подвинул к себе лист чистой бумаги, взял в руку перо и обратился к Берту:

- Как вы называли имя, на которое желали бы, чтобы были внесены деньги?

Берт повторил полностью свое имя. Граф записал его, потом откинулся на спинку своего стула и повелительно произнес:

- Ну-с, мистер Смолуэйс, теперь раскажите мне поподробнее о своей действительной профессии и о том, как вы попали в шар Беттериджа.

VII.

но и обо всем своем прошлом. Выведав все это, старый дипломат самодовольно проговорил как бы сам себе:

- Интересная история... интереснее даже, нежели я предполагал!.. Следовательно, это и была та именно дама... Гм! да, крайне интересно... Ну, мой друг, - обратился он к Берту, - дело ваше едва ли выгорит: принц будет очень раздосадован... Он всегда действует так же решительно, как Наполеон... Когда ему доложили о вашем появлении в парке, он не задумавшись приказал: "Взять его с собою. Это моя звезда". Звезда его судьбы и вдруг такое разочарование!.. Это должно очень неприятно поразить его, и я опасаюсь, как бы вы... Он разсчитывал иметь дело с самим мистером Беттериджем, но, увидев вместо него вас, сразу усомнился... Взгляд у него всегда очень верный и он редко ошибается в своих суждениях, притом он человек горячий, высокой честности и очень самолюбивый. Можете представить себе, как должно все это подействовать на него? Не придумаю даже, чем успокоить его...

- Но ведь главное - чертежи, а они все у меня, - решился, наконец, возразить Берт, хватаясь хоть за эту соломинку.

- Да, это-то так... Но принц интересуется мистером Буттеришем не только как изобретателем, но и как человеком из-за его романтичной истории с тою дамой. Кроме того, он имел на него виды. И все это оказалось комедией, мыльным пузырем, который тут же лопнул... Ну, да что будет возможно, я постараюсь сделать для вас, молодой человек, успокойтесь. Давайте чертежи.

У Берта помутилось в глазах. Все надежды разом рухнули.

- Да хотя бы и так, - строго проговорил старый вельможа: - ведь они и вам достались даром.

- Но я мог бы их уничтожить...

- А что ж такое?.. Говорят, они и Беттериджу-то не принадлежат. Он тоже у кого-то...

- Нет, так я их ни за что не отдам! - в припадке отчаяния вскричал злосчастный искатель приключений, судорожно прижимая левую руку к груди, где над сильно бившимся сердцем находились требуемые чертежи... Лучше я их...

- Потише, потише, мой милый! - остановил его граф повелительным голосом и затем тоном презрительного сострадания прибавил: - Послушайте меня до конца. Вы получите за эти чертежи 500 фунтов. Это все, что я могу сделать для вас... в крайнем случае, сам уплачу. Давайте же их, не задерживайте меня... мне некогда.

Берту осталось только покориться и исполнить требование. Оставшись один, он несколько времени с задумчивым видом смотрел на то место, где только сидел его сановный собеседник, потом опустился на кушетку и принялся, по своему обыкновению, разсуждать вслух:

- Чорт возьми, все выпытала от меня эта старая лисица!.. И какой я был дурак, что не сумел остаться Беттериджем!.. Этим все дело испортил... Сам виноват, упустил птицу прямо из рук!.. Просто хоть в петлю полезай с горя!.. Возился-возился с этими дьявольскими чертежами, а что из всего этого вышло?.. Лучше бы уж уничтожил их. Пускай бы эта проклятые немцы побесновались!.. А главное - зачем я назвался своим дурацким именем? Впрочем, перед этой лисой мне все-равно до конца не выдержать бы, и тогда могло выйти еще хуже, а теперь хоть пять сот фунтов, да есть. Что ни говори, а это все же деньги, тем более, что тайна Беттериджа мне, действительно, досталась даром. Значит горевать-то особенно не стоит. Только бы удалось получить хоть эти деньги, потом выбраться по добру, по здорову из этой проклятой воздушной тюрьмы да вернуться на родину.

стерлингов, которые, как-никак, а все-таки послала ему судьба.

VIII.

Часа через два Берт Смолуэйс, в позе преступника, стоял перед принцем Карлом-Альбертом.

Принц находился в собственной кабине, устроенной в самом конце воздушного судна, отдельно от прочих. Это было довольно большое и очень красивое помещение, искусно отделанное узорчатым соломенным плетеньем, с окном почти во всю боковую стену. Карл-Альберт помещался в легком, удобном кресле, перед складным столом. Рядом ер принцем сидел граф Винтерфельд, а по бокам - двое высших офицеров с серьезными лицами. На столе были разложены ландкарты Соединенных Штатов, чертежи и письма Беттериджа и другия бумаги.

Берта не приглашали садиться, и он все время должен был стоять. Беседа между принцем и присутствовавшими происходила на немецком языке, так что Берт ровно ничего не понимал из нея. Лицо принца было строго и даже грозно; лица прочих - безстрастны.

Поговорив несколько времени с присутствовавшими, принц вдруг обернулся к Берту и спросил его на правильном английском языке:

Берт невольно вздрогнул и поспешил ответить слегка дрожавшим голосом, которому тщетно старался придать твердость:

- Видел, ваше высочество.

- Где именно?

- В Бен-Хиле, ваше высочество.

- А какова скорость её полета? - продолжал принц.

- Не могу с точностью сказать, ваше высочество, - отвечал Берт более твердым голосом.--Но утверждают, что она может пролетать 80 мил в час.

Опять переговоры принца с присутствовавшими по-немецки, потом новый вопрос Берту по-английски:

После нового обмена мыслей с присутствовавшими принц еще раз обратился к Берту, скользнув по нем острым как сталь взглядом.

- Мистер Смолуэйс, вы прокрались сюда, на наш воздушный корабль, при помощи целого ряда самой гнусной, систематической лжи, и я был бы в праве...

- Но, ваше высочество... - начал было побледневший Берт

Принц остановил его повелительным движением руки и взглянул на графа Винтерфельда.

- Милорд, - пытался оправдываться Берт, - ведь вам хорошо известно, что я явился сюда не по своей...

- Шшш! - прервал его граф и продолжал: - Но принимая во внимание счастливое стечение обстоятельств, благодаря которым к нам в руки попал секрет изобретения Буттеридша, его высочество решил, не причиняя вам никакого вреда, оставить вас пока здесь...

- В качестве... балласта! - резко добавил принц.

Берт хотел было напомнить о тех пятистах фунтах, которые ему обещал граф Винтерфельд, но, встретив предостерегающий взгляд последняго, не отважился на это и стоял с глупым видом, смотря исподлобья то на принца, то на графа.

Берт сделал неловкий поклон и поспешил удалиться из "пыточной камеры", как он назвал про себя кабину принца.

IX.

В промежуток между свиданием с графом Винтерфельдом и допросом у принца Берту удалось довольно подробно ознакомиться с воздухоплавательным судном, на котором он находился. Путеводителем был, конечно, лейтенант Курц, которому доставляло особенное удовольствие похваляться перед "знаменитым английским изобретателем" своим отечественным произведением. С восторженностью хорошого ребенка указывал он Берту на легкий вес алюминиевых труб и вообще всего состава и отделки судна. Обивка стен, наполненных водородом, была из очень легкого вещества, отделанного под кожу. Вся посуда состояла из так называемого "глазированного бисквита", почти неимеющого веса. А где требовалась особенная прочность, там применялась "немецкая сталь", - самый крепкий и устойчивый металл.

Вместительность судна была очень велика. Обитаемая часть имела в длину 250 футов. Кабины шли двумя параллельными рядами; над ними находились маленькия помещения с большими окнами и непроницаемыми для воздуха дверями; из этих помещений была видна пустота газовых камер. Над газовыми камерами виднелся исполинский металлический рыбообразный остов судна и шли лестницы для проходов из одной части в другую. Освещение всюду было электрическое. Курц достал из стенного шкапчика нечто в роде водолазного костюма из пропитанного особым составом шелка; мешок для воздуха и шлем к нему были из соединения алюминия с другим легким металлом.

- В этом костюме, - пояснял лейтенант, - в полной безопасности можно лазить по всей внутренности корабля, когда понадобится отыскивать какие-нибудь повреждения. Кстати сказать, все судно, как внутри, так и снаружи покрыто целою сетью лестниц.

"помпончиком" и помещавшаяся на передней галлерейке, в самом сердце гербового орла. От середины судна до самого машинного отделения в хвосте тянулась крытая галлерея с алюминиевыми порогами на полу и веревкою, за которую можно было держаться, под потолком, т.-е. под газовым баллонетом.

Машин Курц не показал Берту, а повел его вверх, по особо устроенной лестнице, на галлерейку, осененную исполинскими крыльями германского имперского орла. Когда Берт очутился на этой галлерейке, сплетенной точно из серебристого кружева, то увидел внизу, в страшной глубине, Англию, показавшуюся ему такою маленькою и безпомощною посреди вод необозримого Атлантического океана. Вид родины внушил ему приступ патриотического чувства. Он в первый раз глубоко пожалел, почему не уничтожил чертежей Беттериджа. Что могли сделать ему за это немцы? Убили бы его, приняв за шпиона? Ну, что ж, разве стыдно умереть за свое отечество? Ведь теперь он, говоря по совести, является предателем этого отечества... Как это раньше не пришло ему в голову? И он, тоже в первый раз, сильно задумался над этим чувством.

Только замечание Курца вывело его из задумчивости. Лейтенант сказал, что они сейчас летят между Ливерпулем и Манчестером, этими фабричными центрами с их скученным рабочим населением, ютившимся в своих темных, сырых, промозглых жилищах вокруг огромных заводов, превращавших людей в такия же безсмысленные машины, как те, на которых они работали.

Поговорив о воздухоплавании, Курц повел своего спутника к нижней геллерее, чтобы показать ему "летающих драконов", шедших по три и по четыре на буксире у воздушных судов. Эти машины действительно походили на огромных фантастического вида драконов, державшихся на воздухе каким-то особенным способом. У них были длинные четырехугольные головы и плоские хвосты с боковыми двигателями.

- Ваша машина, вероятно, устроена тоже в этом роде, мистер Беттеридж? - спросил Курц.

Курц пустился было в подробные объяснения, как вдруг разыскивавший Берта вестовой пригласил его к принцу.

Через несколько минут после так плачевно окончившагося для нашего искателя приключении допроса у принца по всему судну сделалось известно, кем оказался "знаменитый английский изобретатель", и все сразу изменились к нему. Солдаты более не вытягивались при его появлении, а офицеры перестали замечать его. Только один Курц, к которому, как к младшему, поместили Берта, отнесся к нему, по своему мягкосердечию, более человечно.

Но и этот добряк не мог на первый раз удержаться от небольшой демонстрации по отношению к развенчанному изобретателю, положение которого так круто изменилось. Когда Берт, подавленный своим несчастьем, ежился в углу нового и довольно тесного для двоих помещения, лейтенант остановился перед ним на широко разставленных ногах и, безцеремонно разглядывая его, точно какую-нибудь диковинку, спросил:

- Да какое же у вас настоящее имя? Мне говорили, да я плохо разслышал

- Гм!.. Впрочем, мне всегда, когда я еще верил, что вы сам Беттеридж, казалось в вас что-то не так... Ну, счастье ваше, что принц отнесся к вам так милостиво! С ним шутки плохи. Будь он не в духе, вам бы не сдобровать... перелетели через борт. А вот теперь он, вместо этого справедливого возмездия за все ваши "подвиги", приказал поместить вас ко мне, а мне и одному-то здесь не очень просторно... Ну, да делать нечего, будем тесниться. Только прошу помнить, что эта кабина моя!

После этих слов лейтенант круто повернулся и вышел вон. Этим его демонстрация и ограничилась. Дальнейшее его отношение к Берту, как мы увидим, продолжалось почти прежнее.

Оставшись в кабине Курца один, Берт стал осматриваться. Прежде всего ему бросилась в глаза висевшая на стене картина Зигфрида Шварца. Она изображала бога войны, в виде страшной, всеуничтожающей фигуры, в багряной мантии, с шлемом викингов на голове, с обнаженным мечом в руке, шествуя среди смерти и разрушения. Фигура эта походила на принца Карла-Альберта, потому что, говорят, была написана в прославление его будущих подвигов. Больше ничего интересного в этом тесном помещении не нашлось. Берт от нечего делать снова улегся в своем уголке и продолжал мечтать о будущем.