Война в воздухе.
Глава пятая. Битва в северной Атлантике.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Война в воздухе. Глава пятая. Битва в северной Атлантике. (старая орфография)

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Битва в северной Атлантике.

I.

Принц Карл-Альберт произвел на нашего героя подавляющее впечатление. Никогда еще Берт не встречал личности, которая внушала бы его мелкой душонке современного полуинтеллигента такой сильный ужас и такую глубокую антипатию.

Сделавшись на судне принца простым "балластом", Берт был последним, до которого дошла весть о большом сражении, происходившем в северной Атлантике между флотами германским и американским. Весть эту, передававшуюся принцу частями по безпроволочному телеграфу, сообщил Берту Курц.

Стремительно войдя в свою кабину с таким видом, точно в ней никого не было, молодой офицер что-то бормотал про себя. Из этого бормотанья Берт понял только одно слово: "Грандиозно!" Затем Курц, крикнув Берту: "Эй, вы! Вставайте! Нечего валяться!" достал из стола футляр с ландкартами, вынул из него несколько карт, разложил их по столу и стал разсматривать. Некоторое время немецкая щепетильность молодого офицера боролась с его природным добродушием и словоохотливостью, но, в конце-концов, последния свойства взяли верх.

- Заварилась-таки каша, Смолуэйс! - сказал он.

- Какая каша, г. лейтенант? - спросил Берт, приподнимаясь на ноги

- Дело началось. Американская северо-атлантическая эскадра и наша наткнулись друг на друга. Наш "Железный Крест" сильно потрепан, а их "Майльс-Стендиш", один из самых больших броненосцев, потоплен нашими торпедами... Ах, Смолуэйс, как мне хотелось бы видеть эту схватку в открытом море! Битва, так сказать, на всех парах, - ведь это чудо что такое!.. Вот смотрите, в каком это месте... Видите вот 30® 50' северной широты и 30® 50' западной долготы... Далеконько еще отсюда, по крайней мере в 24 часах, а они идут на юго-запад, так что мы, к сожалению, пожалуй, ничего не увидим... Какая досада!

II.

Положение в северной Атлантике в это время для Америки было очень критическое. Хотя её флот и на много превосходил германский по численности, но главная его часть находилась в Тихом океане. Соединенные Штаты больше всего опасались Азии, так как Япония держала себя по отношению к Америке очень вызывающе. Немцы напали на американскую эскадру при Манилье, где она, возвращаясь после дружеского визита Франции и Испании, остановилась для накачки нефти со своих средне-атлантических тендеров. Вся защита восточного побережья Северной Америки заключалась в этой эскадре, состоявшей из 4 броненосцев и 5 панцырных крейсеров, при чем моложе 1913 года не было ни одного судна; главный же флот находился в Тихом океане. Американцы так привыкли к мысли об охране Атлантики Великобританией, что возможность нападения на их эскадру у восточного их побережья им и в голову не могла прийти. Однако еще задолго до объявления войны весь германский флот, в составе 18 броненосных судов и целой флотилии тендеров и отставных линейных кораблей, нагруженных амуницией и провиантом для воздушного флота, прошел через Доуэр по направлению к Нью-Йорку. Германския военные суда превосходили американскую эскадру не только численностью, но более новейшей, усовершенствованной конструкцией и лучшим вооружением. Семь из этих судов были снабжены приспособлениями, выбрасывавшими взрывчатые снаряды; кроме того, на всех имелись сильнейшия дальнобойные орудия из немецкой стали.

Враждебные флоты столкнулись еще за несколько дней до официального объявления воины. Американцы приняли обычную позицию, т.-е. вытянулись в одну линию, с промежутками около тридцати немецких миль, стараясь держаться между неприятельским флотом и Панамою. Как ни важна была для них оборона береговых городов, в особенности Нью-Йорка, но еще важнее представлялась защита канала, чтобы немцы не могли воспрепятствовать проходу через него главного флота из Тихого океана.

Объясняя все это Берту, Курц прибавил:

- Этот флот, уведомленный по безпроволочному телеграфу о событиях в Атлантике, теперь, наверное, уже жарит на всех нарах сюда, если только японцы не вздумали сделать то же, что мы.

Было ясно, что американская эскадра не в состоянии противостать натиску германского флота, но она могла задержать его и настолько повредить ему, чтобы ослабить его натиск на береговые города. Вообще задача американской эскадры состояла не в победе, а в самопожертвовании, что иногда бывает славнее победы.

Таково было положение американцев. Но им и в голову не приходило, что и это само но себе уже критическое положение может еще ухудшиться. Они поняли это только тогда, когда достоверно узнали о воздушном германском флоте и о возможности нападения на них немцев не только со стороны моря, но и со стороны воздуха. Хотя печать и предупреждала о проносившемся над Англией германском флоте, но в печать все уже так изверились, что, например, нью-йоркцы поверили её сообщениям лишь тогда, когда этот флот появился в виду самого города.

Все эти объяснения, которые Курц давал Берту, доставляли молодому офицеру большое удовольствие, удовлетворяя его потребности высказаться и похвастаться своими знаниями перед человеком, который не мог знать больше него. Разглагольствовать в офицерской компании, где он был младшим, ему мешали природная робость со старшими и чувство их превосходства над собою; с Бертом же он мог держать себя вполне развязно и даже быть авторитетом.

Берт со вниманием слушал объяснения своего собеседника и следил за его указаниями ко карте. Молодой офицер выказал порядочное знакомство с американским броненосцем "Майльс-Стендиш".

- Орудия на этом броненосце стреляли бомбами, - разъяснял он своему внимательному слушателю.--Хотелось бы мне видеть, какой из наших его доконает и как. Хотелось бы также знать, в каком сейчас положении находится наш "Барбаросса". Это мой корабль. Он не из первоклассных, но построен очень солидно. Если старик Шнейдер в духе, то, наверное, уж дал себя знать американцам... Ах, подумать только: они там налетают друг на друга, пушки грохочут, гранаты с треском лопаются, котлы взрываются, обломки железа носятся по воздуху, как сухие листья в бурю, а я сижу здесь!.. Я еще в детстве мечтал, как бы хорошо участвовать в настоящей битве. Но, должно-быть, мы до самого Нью-Йорка долетим так мирно и тихо, точно совершаем прогулку, а не военный поход. Впрочем, наше дело еще впереди, а они там действуют, чтобы замаскировать нашу главную цель... Вот, смотрите: здесь находимся сейчас мы; в этом вот месте, совсем в стороне, наша провиантская флотилия, а вот тут наши военные корабли преграждают путь американским.

Беседа в таком духе между Курцем и его сожителем продолжалась с небольшими перерывами до самого ужина, т.-е. целый день. Когда Курц отправился в общую офицерскую столовую, а Берт пошел на кухню за своей солдатской порцией (его теперь уже - увы! - не приглашали в столовую, и он должен был сам ходить за едой), он услышал, как между солдатами то и дело произносилось слово "Барбаросса" и понял, что, вероятно, были получены новые известия с места морской битвы, но в чем они заключались, узнать, конечно, не мог.

После ужина он отважился выйти один на небольшую висячую галлерейку с одиноким часовым. Погода была довольно ясная, но подымался ветер, и воздушный корабль стало сильно качать. Молодой человек обеими руками крепко ухватился за перила. У него начала кружиться голова, тем не менее, он решился взглянуть вниз. Было еще светло, и он заметил, что "Фатерланд" несся над голубыми водами, крутые волны которых белелись пенистыми гребнями. По этим волнам безпомощно носилась жалкая старая бригантина под английским флагом - единственное судно, находившееся в виду.

III.

До завтрака следующого дня не было никаких новых известий с места битвы, но потом они так посыпались одно за другим, что Курц, в конце-концов, дошел почти до белого каления.

- Ну, вот и "Барбаросса" выбит из строя... погружается в море! - вне себя кричал он, влетая в свою кабину и балансируя руками, чтобы сохранить равновесие по случаю сильной качки. - Но, говорят, он не дешево сдался... дрался как лев... Ах, Смолуэйс, если бы вы знали, как мне жаль этот старый корабль! Ведь я учился на нем. Он всегда был такой чистенький и нарядный и вдруг теперь только представить себе его разбитым, погибающим!.. А мои прежние товарищи? Господи! Да от них, я думаю, теперь ничего не осталось?.. А я здесь, за облаками, целехонек!.. Просто стыдно даже делается: точно я убегаю от них, спасая свою шкуру!.. Погиб и "Карл Великий"... Это был наш лучший броненосец. Он потоплен английским линейным кораблем, который случайно очутился в самой середине боя... ветром как-то занесло. Ну, вот он и налетел на "Карла Великого" и пустил его ко дну... Впрочем, тут что-нибудь не так: не может быть, чтобы броненосец погиб от простого столкновения с обыкновенным судном. Это потом выяснится... На многих других наших судах сбиты мачты и оказались другия повреждения... Надо отдать справедливость американцам: драться умеют, если, впрочем, действовали только одни они, а не помогали им... Ну, да это потом тоже все выяснится... Нет, только представить себе старого бедного "Барбароссу"!.. На нем так много было разных взрывчатых снарядов, так что он весь разодран на кусочки вместе со всем его несчастным экипажем, со всеми моими бедными товарищами и старым, храбрым Шнейдером!.. Ах, как обидно, что меня не было там! Легче бы погибнуть вместе с ними, чем издали, в полной безопасности, услышать о их гибели...

Затем получилось известие, что американцы потеряли еще один броненосец, а у немцев был сильно поврежден "Германн", прикрывавший собою "Барбароссу".

Курц от нетерпеливого ожидания новых известий метался по всему воздушному судну, как посаженный в клетку зверь, заражая и Берта своим нетерпением.

безмолвие нарушалось лишь ритмическим стуком машин летящих воздушных судов. Но где-то там, далеко внизу, выла буря, хлестал дождь, грохотали пушки, трещали разрывавшиеся снаряды, бились и погибали неизвестно за что люди...

IV.

Воздушный флот, поднявшийся было в верхние слои, чтобы миновать бурю, к вечеру, когда она стихла, снова опустился в средние. Перед заходом солнца вдруг распространилась весть, что видны остатки "Барбароссы". Все бросились на галлерею. Пробрался туда вместе с Курцем и Берт. Офицеры смотрели в морские бинокли на море, где безпомощно носился по волнам исковерканный остов когда-то славного германского боевого корабля, рядом с пустым нефтяным тендером и полуразбитым линейным кораблем.

- Господи! - восклицал Курц, опуская бинокль, - словно видишь старого друга с отрезанною головою!.. Бедный "Барбаросса"! бедные товарищи!..

В порыве своего мягкого сердца молодой офицер сунул бинокль Берту, чтобы и тот мог взглянуть на страшную картину разрушения. Никогда Смолуэйсу не приходилось еще видеть подобной картины. Грозный огромный броненосец был буквально изодран в клочья, и можно было только удивляться, как он мог еще держаться на воде. Этот гигант погиб благодаря, главным образом, своей неосторожности. Судя по депешам, он во время ночной битвы выступил из линии своих спутников и очутился между неприятельскими крейсерами "Канзас-Сити" и "Сэсквегэнна", которые сначала отступили было, потом, заручившись помощью "Теодора Рузвельта" и "Монитора", сообща напали на него. Когда наступило утро, "Барбаросса" оказался окруженным со всех сторон. Схватка не продолжалась и пяти мунут, как вдруг появление "Германна" с одной стороны и "Князя Бисмарка" - с другой заставило американцев вновь отступить, но в этот короткий промежуток времени они успели взорвать "Барбароссу".

- Боже мой! Боже мой! - бормотал со слезами на глазах Курц, снова приставляя к глазам возвращенный ему Бертом бинокль, - подумать только, что сделалось с виртуозом Альбрехтом и со старым плотником Гансом, которого мы все так любили за его остроумие и веселость!.. А наш бедный Розен?..

Долго еще причитал лейтенант Курц, стоя на галлерее и смотря в бинокль на едва видневшуюся внизу синевато-серую волнистую поверхность моря. А когда он, наконец, вернулся в свою кабину, то сначала был необыкновенно задумчив и молчалив, но потом не выдержал и вновь разразился излияниями волновавших его чувств.

- Ах, Смолуэйс, какая, оказывается, ужасная и отвратительная вещь это война! - говорил он, делая по два шага взад и вперед по своему тесному помещению. - Прежде я представлял ее себе совсем в другом свете, а теперь, когда увидел, во что превратился бедный "Барбаросса" со всем его экипажем, я понял, как она омерзительна и безцельна... Сколько стоило труда создать и поддерживать в порядке "Барбароссу", сколько было не нем людей, да еще каких! - и все это погибло в одну минуту... И к чему это люди устраивают такия бойни?... Неужели им тесно на земле и они никак не могут поделить ее между собою, и зажить, наконец, мирно?..

V.

В следующую ночь, уже под утро, Берт проснулся от какого-то разговора. Оказалось, что это разсуждал сам с собою по-немецки лейтенант Курц, сидя у открытого окна. Холодный воздух и полупрозрачный предутренний полусвет проникали в небольшое помещение.

- Что случилось, г. лейтенант? - тревожно спросил Берт, поспешно поднимаясь с кушетки, уступленной ему на ночь собственником кабины.

- А разве не слышите? - ответил Курц, указывая в окно.

Берт прислушался. С моря, издали, доносился грохот пушечных выстрелов.

- Ого! пушки! - воскликнул он и, завернувшись в одеяло, бросился к окну.

"Фатерланд" несся еще очень высоко над морем, покрытым тонким облачным покрывалом. В нижних слоях воздуха было тихо. Следя взглядом за пальцем Курца, Берт сначала увидел сквозь безцветную облачную пелену призрачный красноватый отблеск, затем возле него быструю вспышку, а за нею, в некотором разстоянии, другую, третью, казавшияся беззвучными зарницами, и только по прошествии нескольких секунд доносился опаздывавший звук выстрела.

- Бум!.. бум! - вторил Курц, зажмуривая глаза.

Вдруг по всему судну разнесся звук сигнального рожка.

Курц сорвался с места и бросился к двери.

- Ради Бога, г. лейтенант, скажите, что случилось? - крикнул ему вдогонку Берт умоляющим голосом.

Офицер остановился на минуту в дверях и быстро проговорил:

- Оставайтесь здесь, Смолуэйс, за мной не ходите, слышите? Кажется, начинается что-то и у нас.

У Берта болезненно сжалось сердце. Он чувствовал себя точно висящим на волоске над бездной, в глубине которой происходил бой. Быть-может, через несколько минут тот корабль, на котором он находится, и весь воздушный флот ринутся вниз, подобно стае хищных птиц на подмеченную добычу.

- Ну, ну, что дальше, то хуже! - прошептал подавленным голосом молодой человек. - Что-то будет теперь с нами?

Бум! бум! - раздалось снова с моря. Берт поспешил к окну и увидел внизу красноватый отблеск; потом вдруг почувствовал, что с "Фатерландом" происходит что-то странное; пульсирование машины сделалось еле слышно, точно она останавливалась. Молодой человек с трудом просунул голову в узкое окно и заметил, что вместе с "Фатерландом" и весь воздушный флот почти перестал двигаться.

Раздался второй рожковый сигнал и стал передаваться с корабля на корабль; все огни на них мгновенно погасли, и весь флот превратился в массу темных призрачных тел, витавших под голубым небом, на котором коегде еще мерцали одинокия звездочки. В таком положении флот находился довольно долго, потом послышался шум вкачиваемого в баллонет воздуха и вслед за тем "Фатерланд" начал медленно опускаться. Берт вытянул шею, но, благодаря нависшим над окном газовым камерам, не мог видеть, следуют ли за своим вождем остальные воздушные суда. При медленном и безшумном опускании корабля чувствовалась какая-то особенная жуткость.

Одно время сделалось темнее, чем было, и Берт ощутил близость холодных облаков. Потом отблеск снизу стал принимать более определенные очертания, превратившись мало-по-малу в пламя. "Фатерланд" снова остановился прямо под грядою несшихся облаков. Будучи на высоте тысячи метров над местом морской битвы, он едва ли мог быть видим снизу, но с него, очевидно, производились наблюдения.

еще до начала разсвета, пользуясь темнотою и тесно сплотившись, они на всех парах понеслись к северу. Цель их была прорвать боевую линию немцев и произвести атаку на флотилию, двигавшуюся к Нью-Йорку в подкрепление воздушного флота. Адмирал О'Коннор, ведший американскую эскадру, теперь вполне убедился в существовании у неприятеля воздушного флота и потому главное внимание устремлял уже не на одну Панаму, так как получил известие, что туда прибыла подводная флотилия из Ки-Веста и что "Делавар" и "Авраам Линкольн", два сильных, совершенно новых, еще не бывших в деле, броненосца, уже находятся в Рио-Гранде, на тихоокеанской стороне пролива. Взрыв котла на "Сэсквегэнне" замедлил маневры этого корабля, благодаря чему он на разсвете оказался так близко к германским броненосцам "Веймар" и "Бремен", что те открыли по нем огонь. Если О'Коннор не хотел покинуть свой корабль на произвол судьбы, то должен был наступать со всем своим флотом. Он так и сделал.

Утро было облачное и пасмурное, и немцы воображали, что имеют дело только с одной "Сэсквегэнной" вплоть до того момента, когда вся американская эскадра чуть не под самым их носом, всего в одной миле разстояния, выплыла из тумана.

Таково было положение дел на океане, когда "Фатерланд" начал спускаться ниже облаков. Красный отблеск, превратившийся потом в пламя, увиденный Бертом, происходил от горевшей "Сэсквегэнны". Вся в огне и накренившись на бок, она, тем не менее, продолжала обороняться своими двумя пушками и медленно двигалась в южном направлении. "Бремен" и "Веймар", оба сильно поврежденные, уходили от этих пушек к юго-западу. Американская эскадра, с "Теодором Рузвельтом", во главе, прошла позади их и отрезала им путь, остановившись между ними и "Князем Бисмарком", приближавшимся с западной стороны.

Берт, конечно, не мог видеть всех этих подробностей, да если бы и видел, все равно ничего бы не понял, не будучи моряком и не умея отличать германския суда от американских. Его ошеломлял пушечный грохот, и при каждом новом выстреле сердце его трепетало в ожидании следующого. Раньше он видал военные корабли во время боя только на рисунках, а теперь, когда увидел их в действии, так сказать, живыми, впечатление у него получилось совсем другое. Почти на всех судах взгляд его встречал пустые палубы, и лишь при более внимательном разсматривании он замечал кучки людей, укрывшихся за стальными бульверками. Всего виднее ему были длинные подвижные жерла пушек, изрыгавших целые вулканы огня.

Сначала над картиною морского сражения из всего германского воздушного флота показался один "Фатерланд", витая над "Теодором Рузвельтом" на не особенно значительной высоте; весь же воздушный флот оставался на высоте 6--7000 футов над облачным шатром, поддерживая сношения с "Фатерландом" посредством безпроволочного телеграфа.

Неизвестно, в какой именно момент увидели, наконец, изумленные американцы этого нового врага. Можно себе представить, что должны были почувствовать изнемогавшие от безпрерывной битвы люди, когда они вдруг увидели над своими головами исполинское неподвижное чудовище, которое своми размерами на много превосходило самый крупный броненосец? Затем, по мере того, как небо все более и более прояснялось, очищаясь от облаков, в воздушной лазури появлялись все новые и новые чудовища. В гордом презрении они не показывали никаких орудий, но двигались по тому же направлению и с такою же скоростию, как морския суда.

С самого начала и до конца боя в "Фатерланд" почему-то не было произведено ни одного выстрела из крупных орудий; стреляли в него только из мелких скорострельных пушек. Этот воздушный корабль все время витал над обреченною на погибель американскою эскадрой, и принц Карл-Альберт руководил с него движениями своего флота.

И вот вдруг, но распоряжению вождя, от этого флота отделились два корабля, "Фогельштерн" и "Пруссия", имея каждый на буксире по шести летающих драконов. Обогнав с головокружительною быстротою миль на пять американския суда, они ринулись вниз. "Теодор Рузвельт" встретил их выстрелами из своих огромных орудий. Но гранаты взорвались, не достигнув цели, и драконы, опустившись ниже своих кораблей, приступили к атаке.

Берт имел возможность наблюдать первую стычку механических воздушных чудовищ с морскими. Он видел, как драконы с их широкими, плоскими крыльями, четырехугольными головами, движущимися на колесах туловищами и одинокими седоками, бросились вниз, подобно стае гигантских хищных птиц. Это необычайное зрелище сильно заинтересовало его, и он с нетерпением стал ожидать, чем окончится эта страшная игра. Один из драконов перевернулся на спину, взвился кверху по вертикальной линии, взорвался с громким треском и, весь в огне, упал в море. Другой сразу кувырнулся прямо в море и, лишь только коснулся его поверхности, как тут же разорвался на тысячу частей.

Но вот на палубе "Теодора Рузвельта" засуетились люди: брошенная с третьяго дракона бомба попала в самую середину передняго барбета броненосца и наделала не мало бед. В ответ на это зачастили выстрелы из скорострельных орудий американцев. В то же время с "Князя Бисмарка" упала граната. Бросили по бомбе еще два дракона, а третий, ударившись об исполинскую трубу броненосца, разрушил ее. Одновременно раздалось новое "трах!" и из американского флагманского броненосца, точно невидимыми могучими руками, был выхвачен огромный кусок металла и отброшен далеко в море. В образовавшуюся брешь влетела пылающая огнем бомба с дракона. Вслед за тем в бурлящей около морского гиганта воде закопошилось множество маленьких существ. Неужели все это люди?.. Да, это люди, полурастерзанные, утопающия человеческия существа, судорожно размахивавшия руками и точно хватавшияся за что-то, как бы ища в этом спасения!.. Берт в ужасе закрыл глаза. Когда же он взглянул снова, то копошившихся в воде существ уже не было видно: их поглотила пучина. Над этою пучиною медленно проходил теперь американский "Эндрю Джексон", поврежденный потонувшим германским "Бременом".

Пораженный ужасом, молодой человек отвернулся было от окна, но, привлеченный вдруг раздавшимся страшным треском, снова высунулся из него. Треск произошел от взрыва "Сэсквегэнны". Выбрасывая целые столбы огня, подобно огнедышащему вулкану, она медленно исчезала в бурлившем водовороте. Несколько мгновений ничего не было видно, кроме взрытой бездны вод; потом эта бездна с страшным клокотаньем извергла клубы пара, нефти, обломки дерева и металла и останки людей...

Когда в битве наступила пауза, Берт стал отыскивать глазами драконов. Остатки одного из них неслись около "Монитора", другие, продолжая бросать бомбы в американския суда, полетели дальше. Два дракона находились на воде, повидимому, неповрежденные; три или четыре, описывая большую дугу, возвращались к своим кораблям, истощив, очевидно, запасы снарядов. Порядок американской эскадры был нарушен. Сильно пострадавший "Теодор Рузвельт" повернул к юго-востоку, а "Эндрю Джексон", хотя также порядком потрепанный, но с уцелевшею боевою частью, старался прикрыть его, продвигаясь между ним и совершенно еще свежим и бодрым "Князем Бисмарком". С запада появились и вступали в дело "Германн" и "Германик". Во время паузы, наступившей после взрыва "Сэсквегэнны", до слуха Берта донесся глухой шум, напоминавший скрип двери на немазанных, ржавых петлях. Это были крики "ура" экипажа "Князя Бисмарка"

Вдруг во всем своем блеске взошло солнце. Темные до сих пор воды превратились в ярко-синия, и все вокруг озарилось потоками света. Это была точно сияющая улыбка среди сцен ужаса. Облачная завеса сразу исчезла, и вверху ясно обрисовался огромный германский воздушный флот, во всем своем составе теперь обрушивавшийся на место битвы.

Загрохотали американския пушки. Но броненосцы не были приспособлены для борьбы с воздушными судами, и американские снаряды в большинстве случаев не достигали цели. Эскадра была приведена почти в полную негодность. "Теодор Рузвельт", с разбитым корпусом и попорченными орудиями на передней части палубы, отстал далеко назади; "Сэсквегэнна" была взорвана и потонула, а "Монитор" находился в большой опасности и был вынужден, как и флагманский корабль, прекратить огонь. Германские "Веймар" и "Бремен" также были выбиты из строя и лишены возможности действий.

Все эти четыре исполина находились в невольном перемирии, на разстоянии выстрела друг от друга. Только четыре американских корабля из всех семи, во главе с "Эндрю Джексоном", держали курс на юго-восток. Параллельно им, безпрерывно поражая их из пушек, следовали "Князь Бисмарк", "Германн" и "Германик", стремившиеся обогнать их. В воздухе тихо поднимался "Фатерланд", готовясь к последнему действию этой драмы.

Выстроившись в ряд, десяток воздушных кораблей понеслись вдогонку американской эскадре, оставаясь, однако, на высоте 2000 футов. Поравнявшись же с броненосцами, они опустились и принялись осыпать каждый из них разрывными снарядами. Таким образом американцам приходилось разрываться на две стороны. Почти все пушки у них были подбиты, но, тем но менее, разбитые, израненные, они упорно продолжали путь, оказывая геройское сопротивление и посылая в своих преследователей град ядер из мелких, дальнобойных орудий и даже пуль из простых ружей.

Вдруг Берт заметил, что картина битвы стала отдаляться, предметы начали уменьшаться, а грохот взрывов и трескотня выстрелов с каждою секундою становились слабее и слабее. "Фатерланд" тихо и плавно начал подниматься все выше и выше, пока, наконец, находившиеся внизу морские гиганты не превратились в едва заметные точки, а звуки совсем перестали доноситься.

Он уже не мог видеть, как "Бремен" и "Теодор Рузвельт" спустили по две лодки и переполнили их людьми, и как эти лодки то исчезали в волнах, то вновь появлялись на гребнях волн, чтобы потом, по всей вероятности, исчезнуть навсегда в морской пучине. Не видел он, как один из воздушных гигантов, рухнувший в море, изображал из себя сноп пламени; не видел он и того, как вдали, с юго-запада, спешили на место битвы еще три германских броненосца.

VI.

Поднявшись вновь за облака, "Фатерланд", вместе со всеми своими спутниками, понесся прямо к Нью-Йорку.

Берту пришлось присутствовать при первой борьбе воздушных кораблей с броненосными морскими, начавшими свою карьеру, в виде пловучих батарей Наполеона III, во время Крымской кампании, и просуществовавшими, в все более и более усовершенствованной форме, чуть не три четверти века, на постройку которых затрачено столько человеческих сил и средств. В течение этих трех четвертей века мир построил более 12.000 таких чудищ всевозможных форм, из которых каждое новое чудище своими размерами, боеспособностью своих орудий и разрушительностью старалось превзойти предшествовавшее. Каждое подобное сооружение сначала приветствовалось как чудо, потом, когда на смену ему явилось новое, оно продавалось на слом. Только пять процентов из всего этого огромного количества участвовали в "деле", т.-е. в битвах, и погибали, а остальные гибли от разных других причин или "старелись", т.-е. делались негодными для своей главной цели - взаимоистребления. Ради них были использованы жизнь неисчислимого множества людей, гений и труд многих тысяч изобретателей, механиков и рабочих и выброшены огромные средства; нищета миллионов людей, обреченных на тяжелый, плохо оплачиваемый труд, на полуголодное существование, гибель множества способностей и талантов, но имевших под гнетом безысходной нужды возможности развиться, - были последствием их созидания. Средства на сооружение этих пловучих взаимоистребителей должны были доставаться всякими путями, высасываться из народов всяческими способами, - таково было требование времени, таков был закон существования этих же самых народов. Действительно, это были самые страшные, зловредные и дорогия "игрушки" пресловутой эпохи "торжества механики и техники". И вот вдруг, как бы в противовес им, появились воздушные, легкия и сравнительно дешевые, приспособления, которые и должны вытеснить прежния тяжелые и дорого стоящия морския.

Берту никогда еще не приходилось видеть такой ужасной картины гибели людей и их трудов, и это действовало на него самым удручающим образом. Ему очень хотелось узнать, какое впечатление произвело на Курца; кроме того, он чувствовал сильный голод. Отворив осторожно дверь, он выглянул в проход, в противоположном конце которого, возле спуска в нижнее отделение судна, стояла группа людей, что-то разглядывавших. Один из них был в костюме водолаза. Берта сильно заинтересовал шлем, который водолаз держал под мышкою, и молодой человек несмело двинулся вперед. Но когда он очутился возле ниши, препятствовавшей ему видеть то, вокруг чего толпились люди, он забыл о шлеме и чут не вскрикнул от ужаса: на полу лежало тело молодого солдата, убитого гранатой с "Теодора Рузвельта". Берт не знал, что и до "Фатерланда" иногда долетали разрывные снаряды, и недоумевал, от чего мог умереть этот солдат.

Последний лежал на том месте, где его сразила граната. Куртка на нем была разодрана и прожжена, левое плечо раздроблено и оторвано от туловища вместе с рукою. Тот, который был в водолазном костюме, что-то говорил, указывая на круглое отверстие в полу и на расщепленную деревянную обшивку, где разрушительный снаряд истощил свою последнюю силу. Лица слушателей были серьезны, задумчивы, и печальны. Очевидно, смерть товарища очень тяжело отразилась на них.

Вдруг с маленькой галлерейки раздался чей-то громкий и властный голос.

- Принц! - прошептал один из стоявших возле убитого.

- Боже мой! - воскликнул он, пораженный этим зрелищем.

- Что тут такое? - спросил Карл-Альберт, следовавший непосредственно за лейтенантом.

"убрать!" стал продолжать свой путь. Вся свита последовала за ним.

VII.

Картины всего увиденного совершенно изменили взгляд Берта на войну. До этого времени он представлял себе ее чем-то веселым, возбуждающим, в роде драки после праздничного угара, только пограндиознее; теперь же он получил о ней совсем другое понятие.

Следующий день еще более способствовал исчезновению прежних иллюзий Берта, благодаря новому событию, обычному в военной жизни, но неизвестному нашему "прогрессисту" и сильно оскорбившему его чувство гуманности. Городские жители его времени, не в пример своим предшественникам прежних веков, знали о насильственном лишении жизни человека лишь по газетам и книгам. Берт тоже только читал и слышал об этом, а теперь ему пришлось видеть.

Событие, нанесшее новый удар его чувствительности, была казнь матроса с "Фогельштерна", пойманного при закуривании трубки. Курить во всем воздушном флоте было строжайше воспрещено под страхом лишения за это жизни; на каждом корабле повсюду были вывешены предостерегающия надписи, и правило это всеми строго исполнялось. Над матросом, нарушившим это правило, был наряжен суд под председательством капитана "Фогельштерна" и двух старших офицеров. Суд приговорил виновного к смертной казни через повешение, и принц утвердил этот приговор. Утверждая его, Карл-Альберт сказал: "Немцы полетели через Атлантику не для того, чтобы своевольничать".

Казнь, для вящщого назидания, должна была произойти в присутствии всего флота. С этой целью весь флот широким кольцом окружил "Фатерланд" и "Фогельштерн", которые находились друг против друга в разстоянии 100 метров и на одинаковой высоте, а все остальные суда настолько же ниже. Все открытые места на судах были усыпаны зрителями. К борту "Фогельштерна" прикрепили веревку в 60 футов длины с петлей на конце; в эту петлю просунули голову преступника и выбросили в пространство, в котором он и повис. В таком положении, в назидание прочим, его и хотели оставить на несколько часов. Но вдруг произошло нечто такое, чего никто не ожидал: вследствие своей тяжести и стремительности падения, тело новешенного оторвалось от головы и рухнуло в море; немного спустя и голова, покачавшись в воздухе, выскочила из петли и отправилась вслед за своим телом...

казнь показалась ему ужаснее самой битвы.

Когда Курц, тоже сильно потрясенный этою казнью, вернулся в свое помещение, то нашел пленника лежащим на кушетке и в таком состоянии, что поспешил спросить его:

- Что это с вами, Смолуэйс? Уж не прихворнули ли вы?

- Нет... это так... совсем другое, - еле мог ответить Берт, которого трепала сильнейшая нервная лихорадка.

- Сегодня вечером мы должны достичь Нью-Йорка; ветер попутный. Там у нас начнется уж настоящая игра.

стула и, бросив взгляд на своего сожителя, опять спросил его:

- Да что такое в самом деле с вами, Смолуэйс?

- Право же, ничего... особенного, г. лейтенант, - ответил Берт, едва попадая зуб на зуб.

- Какое там "ничего"! Разве я не вижу? Говорите же; Иначе я должен буду...

Берт перевел дух и проговорил прерывающимся голосом:

на меня... я не железный...

- Мне это тоже не доставляет особенного удовольствия, Смолуэйс. Но вы видите, я...

- Вы - военный, г. лейтенант, а я нет, - продолжал более твердым голосом Берт. - Я читал кое-что о войне и о разных других ужасах. Но читать или видеть - огромная разница... Потом у меня стала теперь кружиться голова. Раньше у меня этого не было, даже, когда я носился с шаром, а вот теперь... Должно-быть, это постоянное заглядывание вниз с такой высоты, а главное - все то, что мне пришлось видеть, так подействовало на мои нервы, что...

- К этому нужно привыкать, Смолуэйс,--перебил молодой моряк и после минутного раздумья продолжал: - Все это действует и на других... Конечно, людям не свойственно носиться но воздуху, - они не птицы. А что касается разных ужасов, то... Я говорю - к этому надо привыкать. Люди ко всему привыкают. Чтобы иметь храбрость, не нужно быть военным. Это чувство врожденное, Смолуэйс.

- Так-то так, г. лейтенант, - согласился Берт. - Но все-таки... - Он не докончил своей фразы, и они оба замолчали. Немного погодя Берт вдруг спросил:

погубить все судно, а вместе с ним и всех, которые находятся на нем. Понимаете?

- Ах, вот за что! - проговорил Берт и глубоко задумался.

Курц снова углубился в разсматривание карт, бормоча про себя по-немецки: "Интересно бы знать, какие у американцев аэропланы? Похожи ли они на наших драконов?.. Впрочем, мы это скоро узнаем... А игра, которую мы затеяли, все-таки очень любопытна. Но чем-то она окончится?"

Курц побарабанил несколько времени по столу пальцами, потом убрал в стол свои карты и вышел из кабины. Немного погодя Берт отправился на галлерейку и нашел там Курца. Молодой моряк задумчиво смотрел в сторону Нью-Йорка и что-то бормотал себе под нос.

собою грозу для него.