Брак.
Часть первая. Марджори выходит замуж. Глава III. Человек, свалившийся с неба.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Брак. Часть первая. Марджори выходит замуж. Глава III. Человек, свалившийся с неба. (старая орфография)

ГЛАВА III.
Человек, свалившийся с неба.

I.

В течение всей следующей недели Марджори стала больше углубляться в себя, чем когда-либо прежде в жизни. Она начала сомневаться в своем до сих пор непоколебимом убеждении, что она представляет собой единое цельное существо. Она открыла столько разногласий и противоречий между одним настроением и другим, между решением, принятым в одну минуту, и чувством, вызываемым другой минутой, что ей казалось, она скорее собрание примеров переживаний и отношений, чем столь простое и несложное явление, как индивидуальная личность.

Например, во всей этой сложности нельзя было отрицать наличность одной Марджори, которая была очень занята фактом своей помолвки и мыслью, что очень скоро она будет хозяйкой дома в Лондоне. Она была до глубины души плессингтонистка, и самая вульгарная изо всей породы. Новое открывавшееся положение, предполагаемый шикарный дом, многолюдные блестящие обеды и вечера и вся важность этих вещей всецело поглощали мысли этого существа. Она придумывала себе целый ряд богатых платьев. И эта Марджори проявляла себя больше всего, когда приходилось говорить с матерью и Даффи. Мне кажется, она начала слишком покровительственно относиться к Даффи и совершенно игнорировала тот факт, что Даффи, начавшая с решительного великодушия, теперь становилась раздражительной и строптивой.

Вторая Марджори в путанице своих мыслей всячески старалась как можно искреннее оценить и чувствовать себя признательной по отношению к м-ру Магнету за его преданность. Эта Марджори готова была воспринимать все его взгляды на вещи, очень подчеркивала его добровольное подчинение, восхищалась его добротой и заставила себя поцеловать его.

-- Я не заслуживаю такой любви, - говорила Магнету эта Марджори. - Но я хочу научиться любить вас...

-- Дорогая моя! - восклицал Магнет и пожимал ей руку...

Третья среди множества других Марджори была гораздо более проницательной, но менее приятной особой. Она была проникнута духом чистой критики, и, не смотря на огромнейшия усилия укротить ее, она день и ночь заявляла в глубоких тайниках души Марджори, что она вовсе не верит в старую преданность м-ра Магнета. Она была антимагнетисткой, упорной бунтаркой. Она была крайне неугомонна. И эта самая Марджори не хотела забыть его лысину, и открыла и стала настаивать на странной, некрасивой тусклости его голоса, как раз в те минуты, когда он всячески старался говорить задушевнее. Что же касается этой старой преданности, то к чему она сводилась? К упорному, узкому стремлению завладеть всецело Марджори, к возрастающему проявлению права собственности, к экспансивному, полуснисходительному тяготению контролировать и противоречить. И он всегда прикасался к ней. Когда бы он ни подходил к ней, она морщилась при вольностях, которые позволяли себе большие, добрые руки с её локтем или кистью руки, при неожиданном неуклюжем ласковом поглаживании случайно выбившагося локона.

Потом это одобряющее самодовольство в его взоре.

На третий день после их помолвки он начал без всякого предупреждения называть се просто "Магси".

Она начала убийственно критиковать его интеллектуальные способности. Она с новой для нея внимательностью стала прислушиваться к разговорам за обеденным столом и к состязаниям его в остроумии с её отцом. Она запоминала изречения и остроты, чтобы наедине разобраться в них. Она удивлялась, что они совсем не выдерживали её критики. О стольких вещах, о таком широком просторе мысли м-р Магнет вовсе не думал и просто обнаруживал огромную, всепоглощающую пошлость...

II.

Несчастье с аэропланом случилось как раз в то время, когда миссис Поп, её две старшия дочери и м-р Магнет играли в крокет на газоне перед домом. Был ясный, жаркий день, немного слишком жаркий, чтобы серьезно относиться к игре, и эти четыре маленькия фигуры медленно двигались по земле, группировались и расходились, как того требовала игра. Никого больше не видно было; псевдоблизнецы Теодор и Тупэ были в сарае, а м-р Поп уехал за шесть миль в Вамминиг, лежал там на траве и следил за матчем в крикет, как это любит всякий добрый англичанин... Клик... Клик... стучали молотки о шары, и потом после долгого промежутка снова - клик... И казалось совершенно невероятным, чтобы что-нибудь могло случиться до чая.

Но мир уже не таков, каким он был прежде. Внезапно эта живая, мирная сцена была нарушена и прервана шумом и видом моноплана, мчавшагося по небу.

Жужжание и пыхтение заставило м-ра Магнета остановиться как раз перед ударом; по небу махина выскользнула из-за деревьев у церкви, направляясь к востоку: она была достаточно близка, чтобы казаться громадиной - огромное упругое существо с большими крыльями, окаймленными блестящей проволокой, и двумя смешными колесиками под туловищем. Оно пронеслось по небу, поднимаясь все выше, пока, наконец, игроки в крокет ясно не увидали авиатора и пассажира, сидящого за его спиной. Аэроплан пролетел немного правее церковной колокольни, на несколько аршин выше шпица, и Марджори ясно видела, как пилот и пассажир внезапно проделали ряд быстрых поспешных движений. Аэроплан сделался огромным и бросал колоссальную тень, и все остановились, как вкопанные, когда он закрыл солнце, пролетая над трубами священнического дома. Потом он быстро опустился футов на двадцать, и оба авиатора аэронавта что то крикнули в то время, как аэроплан направился прямо на линию тополей между цветником и лугом.

-- Ах! Ах! Ах! - крикнули миссис Поп и Даффи.

Очевидно, авиатор старался круто повернуть аппарат; машина повернулась, но недостаточно накренилась и врезалась прямо в деревья, со свистом разрубая крылом верхушки, срывая листья, ветки и побеги.

-- Бегите скорей! - крикнул Магнет и начал плясать по лужайке, а три дамы отбежали в сторону в то время, как вся штука направилась.прямо на них. Аэроплан упал боком, на минутку остановился в колебании, перевернуться ли целиком или нет, потом смялся и с залпом тресков и хлопаний остановился в двадцати шагах от них, вспахав значительное пространство газона, издавая невыносимую вонь бензина, подняв целое облако пыли и синяго дыма. Оба авиатора, выскочившие, чтобы облегчить машину, упали на земь и теперь были покрыты разбитым крылом.

Это было слишком захватывающее зрелище, чтобы кто-нибудь мог проронить слово или заговорить, пока все не успокоилось, Даже игроки в крокет стояли, как вкопанные, некоторое время ожидая, что еще что-нибудь случится. Понадобилось несколько секунд, чтобы мысли их могли примириться с тем, что чудовище, которое только-что было полно движения и угрожающей силы, теперь внезапно лишилось инициативы. Прошел довольно таки значительный промежуток времени, пока Марджори не пришло в голову, что ей надо что-нибудь предпринять. Она увидела, как высокий молодой человек выполз на четвереньках из-под развалин.. Он посмотрел за нее довольно глупо. Она сделала движение вперед со смутной мыслью помочь ему встать. Он встал, качнулся раза два на ногах, повернулся и начал энергично, таинственно возиться с краем левого крыла. Он тяжело дышал и повернул озлобленные голубые глаза к ней, через плечо,

-- Помогите мне поддержать эту проклятую штуку!.. - крикнул он с легкой нотой раздражения, вызванной её как будто равнодушным отношением.

крови была на земле у головы его.

-- Вот так; можете вы поддержать крыло, если я одну руку отпущу?

Марджори, вздохнув, ответила "да", почувствовав внезапно ужасную тяжесть на кистях.

-- Прямей! - крикнул высокий молодой человек и втиснулся задом под крыло, пока оно не легло ему на спину, и стал вытаскивать безчувственного авиатора.

-- Держите выше! - крикнул он озлобленно, когда Марджори была почти готова уронить крыло. Очевидно, он решил, что она была там, чтобы слушать его приказания; и с сильным пыхтением и большими усилиями он вытащил своего товарища из-под обломков аэроплана.

Лицо раненого было сплошной окровавленной массой, и он ничем не реагировал на дергание и толчки товарища.

-- Можете отпустить, - сказал высокий молодой человек, и Марджори поблагодарила небо, когда сломанное крыло моноплана снова хлопнулось о землю.

Она подошла к авиатору с готовностью помочь и теперь только заметила, что Даффи и мать её были в двух шагах. Магяет - и это ее удивило - быстро отступал. Но он должен был уйти, так как не выносил вида крови, так не выносил, что всегда лучше ему было уходить во-время.

-- Он ранен? - спросила миссис Поп.

-- Мы оба, кажется, - сказал высокий молодой человек, и так как эти люди в счет не шли, а он и Марджори были уже старыми друзьями, он сказал:

-- Как вы думаете, сможем его мы перевернуть?

-- Кажется, сможем! - сказала Марджори, взяла раненого за плечо и ловко перевернула его на спину.

-- Не будете ли вы добры принести немного воды? - сказал высокий авиатор, обращаясь к Даффи и миссис Поп таким тоном, что Даффи сейчас же отправилась за ведром.

-- Ему нужно воды, - сказала она горничной, которая выбежала из дому.

Высокий молодой человек опустился на колени рядом с своим товарищем, разстегнул ему ворот и потом изследовал его состояние.

-- Пневматическая шапка спасла ему голову, - сказал он, отшвыривая шапку в сторону.

-- Хорошо, что надел ее. Должно быть, не очень сильно ранен. Расцарапал лицо о землю. Глупо упасть так, не правда ли?

Он ощупал сердце и сгибаемость рук.

-- Ну, это все в целости, - сказал он.

Он весь поглотился исследованием бока приятеля и немного задумался: "Гм"! - заметил он. Он присел на корточки и в первый раз внимательно посмотрел на Марджори.

-- Он ранен?

-- Ребро, мне кажется, или пара ребер сломаны. Больше оглушен. - А это все - из носа.

Он несколько мгновений смотрел на Марджори, и она на него. Потом он заметил миссис Поп у своей правой руки. Потом услышал сзади скрип, обернулся и увидал Даффи, несущую ведро воды. К этому времени прибыли на место происшествия обе горничные, а рабочий и дама, на обязанностях которой лежало убирать церковь, и м-р Магнет почтительно и недоверчиво держались вдали. Вдруг с криком и лаем вылетели из дома псевдоблизнецы Теодор и Тупэ. Новые мысли пробуждались в молодом авиаторе. Он встал на ноги, поморщившись немного при этом.

-- Мне кажется, я был немного невежлив, - сказал он.

-- Надеюсь, что ваш товарищ не очень серьезно ранен, - вспомнила миссис Поп свои обязанности хозяйки.

-- Не очень, насколько я могу судить. Но мы порядочно испортили вам газон.

-- О, ничуть! - сказала миссис Поп.

-- Нет, испортили. А если этот человек вон там - ваш садовник, то было бы хорошо, если бы он не подпускал близко тех людей, что собираются за деревьями. Их скоро придет много. А теперь боюсь, что должен буду воспользоваться вашим гостеприимством.

И он мягко разсмеялся.

-- Ничего другого не остается. Скажите, возможно ли откуда-нибудь достать доктора? Мой приятель не очень ранен, но все же ему нужна серьезная помощь. Он - сэр Руперт Соломонсон, вон оттуда, - он головой показал назад - из-за Тенбридж Уэльс. Моя фамилия - Траффорд.

-- Я - миссис Поп - а это мои дочери.

Траффорд поклонился.

-- Мы взяли эту штуку, чтоб прокатиться немного.

Марджори разсматривала лежащого человека. Рот его был чуть-чуть раскрыт, и были видны красивые зубы. Если забыть о запекшейся на его лице крови, то он был недурен собой. По всей видимости, он был еврей, довольно плотный, широкоплечий еврей (вы, конечно, замечали, что бывают широкоплечие евреи, с носами нормальной величины, и худые, сутуловатые евреи, чьи носы превосходят всякия границы); с головой не столько пулеобразной, сколько шаровидной и стриженной, как голова капуцинской обезьяны. Марджори вдруг опустилась и взяла его голову к себе на колено быстрым движением, привлекшим взор Траффорда,

-- Ему теперь лучше, - сказала она. - Веки его дрогнули. Даффи, давай воды!

Сперва она почувствовала странное чувство отвращения к безпомощному человеку, но теперь сиделка, которая скрывается в каждой женщине, взяла верх.

-- Дайте мне ваш платок, - сказала она Траффорду, и с Даффи, тоже заинтересованной, на коленях рядом с нею и миссис Поп, немного запоздавшей, но наиболее авторитетной и опытной третьей сестрой милосердия - сэр Руперт скоро уже получал наилучший уход.

-- Вотхолл!.. сказал сэр Руперт внезапно и снова повторил: - Вотхолл!.. Где тут Вотхолл! Эй?

-- Если бы мы могли только перенести его в тень, - сказала Марджори.

-- Ничего, - сказал Траффорд, - только пара ребер!

Сэр Руперт пробормотал снова что-то невнятное.

-- Да, да! Мы вас сейчас перенесем в тень!

-- Не трогайте меня! - сказал сэр Руперт, - уходите!

Пришлось некоторое время потратить на уговоры, пока сэр Руперт не разрешил перенести себя, и даже тогда он некоторое время был немного... не очень деликатен. По скоро Траффорд и обе девушки перенесли его под тень большого куста, около которого на траве в центре круга у ковров и подушек был накрыт чай. Там они положили его; рабочий был командирован отгонять любопытных, прибежавших из деревни; скоро принесли воду, полотенца и подушки. М-р Магнет снова появился в качестве платонического помощника, сэр Соломонсон снова стал произносить членораздельные звуки, храбриться и уверять, что он не чувствует ничего, кроме маленького укола в боку. В теперешнем своем положении он чувствовал себя недурно. Только он не хотел, чтобы кто-нибудь был около него. И он настаивал на этом с просительной улыбкой. Близнецы, которым предложили съездить за доктором, отказались, предложив вместо себя Теодора. Оне обе мгновенно влюбились в высокого молодого авиатора и не хотели покидать его. Да, действительно, у него было очень приятное лицо. Теодор, обойдя дважды развалины аэроплана, насилу оторвался от них и укатил на велосипеде Ромы. Долго еще не оставляли Соломонсона разспросами. Лицо, волосы и шея его были еще мокры, но уж не в крови, и он уверял, что чувствует себя прекрасно, только бы его не двигали с места, и никто бы не подходил к нему. Он очень на этом настаивать, но безукоризненно вежливо, и разсматривал их лица, чтобы убедиться, понимали ли его достаточно ясно или нет. Когда он в этом убедился, он закрыл глаза и ни слова больше не проронил. И тогда он был похож на капуцинскую обезьяну, преисполненную спеси. Наступила пауза. Каждый сознавал, что откликнулся на необычайный случай, и безукоризненно держал себя. Глаза молодого авиатора остановились на приготовлениях к чаю, где не хватало одного только чайника.

-- А почему бы нам, - заметил он, - не выпить чаю?

-- Если вы думаете, что ваш друг... - начала миссис Поп.

-- О, ему сейчас хорошо. Не правда ли, Соломонсон? Нам нечего с ним делать, пока не придет доктор.

-- Хочу только, чтобы меня оставили в покое, - сказал Соломонсон и снова закрыл свои отяжелевшия веки.

Миссис Поп велела горничным подавать чай.

-- Мы можем издали присматривать за ним, - сказал Траффорд.

Марджори взглянула на своего первого пациента с милой безсознательной смесью материнской серьезности и юношеского любопытства, а близнецы, чтобы не слишком открыто поедать глазами красоту Траффорда, выбрали себе место и подушки вокруг чайного прибора таким образом, чтобы очутиться как можно ближе к нему. М-р Магнет и Тупэ пошли поглядеть на моноплан, где к ним скоро присоединился старичек-рабочий, скептически настроенный.

-- Довольно основательно поломался, сэр, - сказал он, но, увидав несколько голов из-за изгороди у церкви, вернулся к своим обязанностям часового.

Даффи вспомнила, что понадобились дополнительные чашки и тарелки, и пошла за ними в дом, а миссис Поп выразила надежду, что сэр Руперт не серьезно ранен.

-- Поразительно все это, неправда ли? - заметил мистер Траффорд. - Вот мы были после завтрака за 20 верст отсюда, курили сигары, и столько же думали о том, что будем пить чай тут с вами, сколько о том, чтобы... Я хотел сказать полететь. Но это выражение теперь устарело. Нам пришло в голову попробовать машину... Прямо сон какой-то!

Он обращался к Марджори.

-- Я никогда не могу убедить себя, что жизнь реальна, раньше чем через три двя после событий. Два часа тому назад я не имел ни малейшого намерения полететь.

-- Разве вы прежде не летали? - спросила миссис Поп.

-- Немного. Я совершил несколько полетов в Шеппей, но трудно небогатому человеку достать машину. А тут был Соломонсон с этой штукой, которая чуть ли не заржавела от безделья в своем ангаре. "Давайте вытащим ее, - сказал я, - и объедем разочек над парком"... И вот мы здесь... Я думаю, что ему не следовало лететь со мною...

-- А знаете ли, - сказал Траффорд, вид вашего чая будит во во мне чувство уяиасного голода.

-- Думаю, что мотор дел, - прибавил он весело, обращаясь к Магнету, который подошел к ним, а вы?

-- Пропеллер раскололся в щепки, и левое крыло не в лучшем состоянии, но это все, кроме колес. Падать гораздо легче, чем можно было бы судить по шуму и треску удара... Счастье, что машина не перевернулась. А то тогда, знаете, мотор стукнет сверху и готово...

III.

Доктор прибыл как раз по окончании чая с чемоданчиком и с стетоскопом в маленькой гробоподобной коробке. Попы и м-р Мигнет деликатно удалились, пока сэра Руперта тщательно осматривали, ощупывали, остукивали, разспрашивали и испытывали всеми способами, известными медицинской науке. Результат совещания был вскоре сообщен Попам доктором и м-м Траффордом. Сэр Руперт был не очень серьезно ранен, но он страдал от сотрясения и толчка, два ребра были сломаны, и кисть руки вывихнута, если в ней не сломана была одна из косточек. Его надо забинтовать как можно скорее и уложить в постель...

-- Не могли бы мы, - начала миссис Поп, но доктор уверил ее, что его дом - наилучшее место. Там сэр Руперт мог пробыть несколько дней, так как теперь переезд в моторе по шоссе или же поездом по юго-восточной железной дороге был бы безполезно утомителен и болезнен. Поэтому, с любезного разрешения Попов, он пролежит тут спокойно около часу, и тогда придет доктор с людьми и носилками и его перенесут к нему домой. И там он будет чувствовать себя, уверял м-р Траффорд, - великолепно. М-р же Траффорд может остановиться или же в "Красном Льве" вместе с м-ром Магнетомь, или же в маленьком коттэдже рядом с домом доктора (м-р Траффорд избрал последнее, как наиближайшее к приятелю). Что же касается сломанного аэроплана, то сейчас же будут посланы телеграммы механикам сэра Руперта в Честельбери, и они очистят газон к следующему утру...

Доктор ушел, сэр Руперт, после принятия подкрепляющих лекарств, снова закрыл глаза, а м-р Траффорд уселся у чайного прибора в ожидании еще порции кэкса, как будто знакомство через посредство аэроплана самая обыкновенная вещь в мире.

Он вел себя очень мило и просто, обладал полным отсутствием самомнения и проявлял разговорчивую живую натуру, которая очень быстро осваивалась со всеми. Он описал все ощущения полета, свои первые уроки и опыты, и очень подробно рассказаль все события дня, предшествовавшия трагической катастрофе. Беседу веле почти он один; м-р Магнет за исключением двух-трех вставленных острот был молчаливо наблюдателен; остальные внимательно слушали. И пока мистер Траффорд говорил, глаза его останавливались на Марджори с едва заметным налетом озадаченности и любопытства; и она тоже чувствовала, как странное и незаметное убеждение слагалось у нея в голове, что где то, когда то он и она встречались и довольно серьезно разговаривали. Но, где, когда - она никак не могла припомнить.

Так они просидели около часа - доктор и носилки как будто куда-то навсегда пропали - когда вдруг неожиданно вернулся м-р Поп с крикетного состязания, окончившагося немного ранее обыкновенного вследствие драки из-за неправильно взятых ворот. М-р Поп был занят подробностями игры и горел нетерпением выложить их до мельчайших деталей перед м-ром Магнет и своей семьей так, чтобы они хотя ретроспективно имели возможность разделить его удовольствие. И поэтому, естественно, он был немного огорчен, заметив, что его интересная новая тема заменена более захватывающим событием.

При виде незнакомого человека, непринужденно возседавшого среди чайной посуды, он проявил легкую суровость, которая только могла возрасти при открытии другого человека с большими голубыми глазами и выражением восточного терпения и презрения, лежащого на спине под тенью соседняго куста. Сперва м-р Поп как будто не мог понять, в чем дело, несмотря на объяснения миссис Поп, и глядел на сэра Руперта с выражением, граничившим с озлоблением. Потом, когда ему указали на разбитый аэроплан, лежавший на газоне, у него вырвалось громкое, возмущенное:

-- Боже мой! Еще что!

Он направился к обломкам, не обращая внимания на рядом стоявшого м-р Траффорда.

-- Человек не может уйти из дому на час, чтобы... - жаловался он.

-- Уверяю вас, мы употребили все усилия, чтобы избежать этого, - сказал Траффорд.

-- Если бы у вас не было этой штуки, вам нечего было бы избегать, - сказал м-р Поп. - Ваш товарищ ранен?

-- Ребро... общее сотрясение, - сказал Траффорд.

-- Так ему и надо, - сказал м-р Поп. - Я скорее бы дал себя разстрелять, чем пустился бы в воздух на одном из этих адских изобретении.

-- Вкусы, конечно, бывают разные, - ответил Траффорд с добродушной невозмутимостью.

-- Вы, надеюсь, все это уберете, - сказал м-р Поп.

-- Сюда спешат механики - целая армия механиков - на быстроходных моторах, - ответил Траффорд, - благодаря любезности вашего слуги, согласившагося отправить мою телеграмму.

-- А ваш приятель? - спросил он.

-- Он тоже будет убран, через десять минут, т. е. как только придут носилки от доктора. Бедняга Соломонсон!

-- Соломонсон!

-- Да, сэр Руперт Соломонсон!

-- О! - сказал м-р Поп, - это Соломонсон, у которого пигментное предприятие?

-- Кажется, он во главе какой-то дрянной компании в этом роде, - сказал Траффорд, - но не правда ли, какое счастье, что наш мотор уцелел?

Имя сэр Руперта Соломонсона хорошо было известно м-ру Попу. Он организовал общество для эксплоатация разных пигментных патентов, а акции его синдиката поднялись до такой высокой цены, что сумели пробудить в м-ре Попе полнейшее доверие к их будущему; он даже скупил значительное количество их, вынув для этого часть своего капитала из Аргентинской железной дороги, паи которого не оправдывали его ожиданий; открытие это сильно способствовало умерению его первоначальной враждебности. Его следующия замечания Траффорду были почти нейтральными, и он даже был готов спросить сэра Руперта, не может ли он чем-нибудь помочь ему, когда вернулся доктор с носилками и четырьмя импровизированными носильщиками.

IV.

Как будто исчезла какая-то жизнерадостность, когда живой, веселый м-р Траффорд, все еще неутомимо бодрый, похрамывая, поплелся за своим более пострадавшим приятелем и скрылся за воротами. Марджори очутилась в обществе, мужская половина которой отказывалась видеть в веселом волнующем событии, нарушившем их дневной покой, что либо другое кроме крайне большой неприятности.

-- Боже мой! - сказал м-р Поп. - Еще что? Чего мы еще дождемся!

-- Регистрация аэропланов, надеюсь, - сказал м-р Магнет, - и изгнания их за пределы Сахары.

-- Есть одно утешение, - сказать м-р Поп, - все это расходует бензин. А когда мировые запасы бензина изсякнуть, и они исчезнут.

-- Конечно, - сказала миссис Поп, считая, что и она должна дать свое показание против недавних гостей, - мы все могли быть убиты... т. е., если бы не убежали во-время.

И одновременно все двинулись к лежавшему аппарату, вокруг которого собрался маленький контингент жителей села, воспользовавшихся отсутствием часового.

-- Посмотрите на него! - сказал м-р Поп с чувством нескрываемой враждебности, - посмотрите на него!

Но все предвосхитили его приказание.

-- Они никогда ничего не добьются! - сказал м-р Поп после паузы, преисполненной молчаливой ненавистью.

-- Но они очень многого добились, - сказала Марджори.

-- Этот-то добился! - сказал м-р Магнет, не забывая, что он присяжный юморист.

-- Но вы только подумайте о наглости этого вторжения в чужия владения; против этого надо протестовать.

Странный дух противоречия проснулся в Марджори. Ей показалось, что люди, которые играют в крокет или наблюдают часами матчи в крикет, не имеют права критиковать людей, рискующих своими жизнями в небесах. И она стала придумывать какое-нибудь возражение для начала спора.

-- Но какая удивительная машина, - заметила она.

М-р Магнет посмотрел на аппарат, склонив голову чуть-чуть набок.

-- Одна из самых обыкновенных, - сказал он.

-- Таких машин не было двадцать лет тому назад.

-- Двадцать лет тому назад не было таких людей, как вы, - сказал м-р Магнет, мудро и нежно улыбаясь, и повернулся спиной к аэроплану.

М-р Поп последовал его примеру. Он с горечью думал о том, что теперь уже ему больше не удастся рассказать историю замечательного матча, который он видел. Все было для него испорчено... испорчено навсегда. Все было взбудоражено и выбито из колеи...

V.

На следующее утро странное безпокойство охватило Марджори. Повидимому, это объяснялось отсутствием Магнета, уехавшого в Лондон прочесть свой давно обещанный доклад "О характерных особенностях английского юмора" в "Клубе Литераторов". Повидимому, ей не хватало его ухаживания. Но к середине дня это безпокойство окристаллизировалось в необычайно странную форму, в сильное желание отправиться в маленький город Пенстинг, находящийся в пяти милях от Бернхамстрита, чтобы купить себе шелковые шнурки для туфель.

Она решила поехать в шарабане, запряженном осликом. Она сообщила о своем намерении матери, но не упомянула о другом своем, столь же определенном намерении, внезапно вспомнить о сэре Руперте Соломонсоне, когда будет проезжать мимо домика доктора, и под влиянием минуты справиться о здоровье больного - это будет, конечно, ничего больше, как вполне оправдываемый и понятный акт вежливости. Может быть, она там встретит и м-ра Траффорда, но в этом не будет ничего особенно предосудительного.

Надо однако заметить, что когда Марджори поравнялась с домиком доктора, ее охватила неясная, но не менее сильная робость, так что она не только не вошла, но и не посмотрела на докторский домик, а вместо этого стала смотреть прямо, неуклонно перед собой, - успокаивая себя при этом, что она отлагает акт вежливости до возвращения после покупки шнуров. И таким образом случилось, что, не проехав и полмили за Бернхамстрит, она наткнулась за поворотом шоссе на Траффорда, который, по странной фатальности судьбы, тоже ехал в шарабане, запряженном ослом, или вернее чертил ослиными копытами веерообразный рисунок на пыльной дороге. Осел был очень похож на осла Марджори, только экипаж был другого, более изящного типа. Подвижное лицо Траффорда проявило большое оживление при виде её, и когда она поравнялась с ним, он ее окликнул с почти неестественной простотой:

-- Здравствуйте! - воскликнул он, - я вышел подышать воздухом. Вы как будто умеете заставлять ослов двигаться вперед. Как вы ухитряетесь? Я не могу. Никогда в жизни не пускался в столь рискованную поездку. Меня только что чудом не задавили два мотора, и я целую ужасную минуту провисел с левым колесом над глубочайшей канавой. Я даже слышал, как пищат утята на дне её. Я даже пробовал сосчитать секунды до падения. Ну, и белая же вы вся!

-- Но зачем вы выехали?

-- Надо же что-нибудь делать. Я весь забинтован и не могу ходить. Оказывается, как уверяет доктор, нога моя повреждена больше, чем я думал. Соломонсон не хочет говорить ни о чем другом, как о своем здоровье, а мне решительно наплевать на его здоровье. Поэтому я достал это сооружение и выехал на нем.

Марджори задала несколько вопросов, подобающих случаю, и наступила маленькая пауза.

-- Придет день, когда никто не захочет поверить, что когда-то люди были настолько глупы и доверялись животным для приведения в движение их экипажей, - заметил он. - Берегитесь! Смотрите, какой ужас!

Огромная цистерна - колоссальный барабан на колесах - выскочила из-за угла и, дав предварительный, но запоздавший гудок, понеслась на них и, чудом миновав Траффорда, унеслась дальше. Оба седока совершили чудеса кнутами и возжами и снова очутились одни на дороге, со сцепившимися колесами и неопределенным будущим.

-- Предоставляю вам разрешить эту задачу, - сказал Траффорд: - или давайте будем сидеть и болтать, пока следующий автомобиль не задавит нас.

-- Надо все-таки попытаться что-нибудь сделать, - сказала Марджори добродушно и слезла, чтобы взять уздечки обоих ослов.

С помощью пожилого садовника, работавшого над изгородью и наблюдавшого их с безпристрастным интересом, она освободила колеса и поставила обоих ослов рядом один с другим. Мнение старого садовника об их безопасности на Королевской Большой дороге выразилось не столько в словах, сколько в действии; он отвел обоих ослов на тенистый проселок, начинавшийся под прямым углом к дороге, и постоял у уздечек, пока Марджори не уселась снова на место.

Он отпустил садовника, щедро дав ему на чай, и снова взял возжи.

-- Давайте в перегонки! - предложил он.

-- С вашей ногой? - спросила она.

-- Нет, на ослиных. Право, становится весело. Вначале все это казалось опасным и скучным, но условия изменились. У меня сегодня адски хорошее настроение. Я чувствую, что буду плакать до ночи, но все же я... мне очень хотелось общества здорового человека. Так приятно вас снова встретить.

-- Снова?

-- Да, после позапрошлого года.

-- После позапрошлого года?

-- Разве вы не помните? - спросил Траффорд. - Ведь мы с вами уже встречались. Я наверное вам показался очень нахальным. Но дело в том, что я не был совершенно уверен. Я почти всю прошлую ночь - к утру нога страшно ныла - старался припомнить, где и когда мы встречались.

-- Я не помню. - сказала Марджори.

-- Я помнил вас еще очень ясно, и кое-какие мысли о вас, которые у меня остались, но не мог вспомнить, где это было, и среди ночи вспомнил. Прямо загадка, не правда-ли? Видите, на мне тогда была черная сутана, я несколько месяцев перед тем, не видел солнечного света - и глаз у меня, кажется, был забинтован. Всегда что-нибудь у меня бывает забинтовано,

"Я был царем в Вавилоне,

А вы рабой-христиаикою в цепях..." т. е. вы были студенткой!"

Марджори сразу вспомнила.

-- Вы - профессор Траффорд?

-- Только не в этой атмосфере. В Ромейском Колледже - да. И как только я вспомнил, что экзаменовал вас, сейчас же все припомнил. Вы были умны, но не очень сильны... Кажется, в криогидратах. Ага, вы теперь вспомнили меня! Так как большинство молодых женщин всегда бывают крайне точны в зубрежке, но довольно туги на соображения в такого рода вопросах, и так как для сущности знаний не важна точная заученность фактов, а нужна смекалка... - Он остановился на мгновение, как будто устал от этой длинной фразы. - Я вас запомнил.

И он начал своей легкой отрывочной манерой, делавшей всякия темы возможными, рассказывать о своих первых впечатлениях о ней и доказывать, как он ясно помнит ее.

-- Вы заставили меня заняться философствованием. Я первый раз экзаменовал женский колледж, и меня внезапно поразил вид всех вас, пятидесяти женщин. Что из них всех выйдет?

-- Я думал, продолжал он, - о том, как вы были сметливы, и с каким интересом и захватом вы, - т. е. главным образом - вы, относились ко всему; и о том, как почти наверняка можно было предсказать, что ваша сметливость, интерес, захват будут поглощены какой-либо пошлой обыденностью, вроде самого банального брака, или самых банальных домашних обязанностей. Старая, старая история, но только повторенная с какой-то жалкой негодностью (я ничего не имею против этих вещей, если они делаются хорошо!), и я пришел в сентиментальное, патетическое настроение по поводу того, как жизнь обманывает женщин. Странно, не правда ли, какие нелепые бывают мысли? Но такия именно мысли мне тогда приходили в голову. И теперь я все вспоминл.

Ясные, чистые глаза Марджори остановились на нем.

Она остановилась.

-- Вы не хотите быть мужчиной?

-- Нет!

Она резко подчеркнула ответ.

-- Некоторые из нас больнее нарываются на жизнь, чем вы думаете, - сказал он, как бы доканчивая её недоговоренную мысль.

Она первый раз встречала мужчину, который понимал, как девушка может чувствовать обезнадеживающую тупость своего пола. И она испытала такое же чувство, как будто он ее накрыл на чем-то.

-- О! - сказала она, - может быть, вы и нарываетесь...

И посмотрела на него с возрастающим интересом.

И завязалась у них беседа на пустынном проселке, где деревья сплетались над головами, и беседа эта развертывалась и вилась, как извилистая тропинка в тенистом лесу, и касалась всякого рода предметов...

VI.

В конечном итоге эта беседа в тенистой аллее, которая никуда не вела, огорчила целый ряд людей...

Сэр Руперт Соломонсон первый выразил свое неудовольствие. Никто не зашел к нему, ни одна живая душа; даже ни один автомобиль не проехал мимо, который бы своим рожком немного ободрил его. Траффорд отсутствовал "битых три часа".

Сэр Руперт готов был признать, что ему предписаны тишина и покой, но "не такая уж проклятая тишина".

-- Я бы обрадовался даже, - говорил сэр Руперт, - если бы хоть курица положила где-нибудь поблизости яйцо и закудахтала. Боже мой, какая мертвая тишина! я право выполз бы как-нибудь на улицу, если бы не эти проклятые ребра...

Миссис Поп узнала все совершенно случайно.

-- Ну, Марджори, - оказала она, разливая чай, - ты купила себе шнурки?

-- Нет, я туда не попала, мамочка, - оказала Марджори и закончила убийственной паузой.

-- Ты не попала туда! - воскликнула миссис Пон. - Но это хуже, чем Теодор! Осел опять не хотел итти?

Не было никакого довода краснеть, но все же Марджори почувствовала, как жар залил ей шею, щеки и лоб. И она продолжала в необычайно естественном тоне.

-- У меня было маленькое романическое приключение, - сказала она довольно тихо. - Я как раз собиралась вам про него рассказать.

-- Видите ли, все произошло таким образом, - сказала Марджори. - Я натолкнулась на м-ра Траффорда.

Она отпила глоток чаю и постаралась дать живописное изображение сцепившихся колес и последующей беседы в оживленном рассказе, разукрашенном всякими смехотворными подробностями и нелепостями. Но она говорила через-чур быстро и чувствовала, что смешные стороны рассказа несколько натянуты. Детей ей все-таки удалось разсмешить, а Теодор доставил всем маленькое развлечение тем, что поперхнулся чаем. С самого начала своего рассказа и до конца Марджори старательно избегала встречаться глазами с испытующим нежным взглядом матери. "И это продолжалось так долго?" осведомилась миссис Поп. Да, они поговорили с полчаса, или больше, и потом очень медленно поехали обратно вместе, - отвечала Марджори.

-- Говорил-то все время он. Да вы сами вчера видели, какой он разговорчивый. А ослы были так счастливы вместе, что жаль было их разлучать.

-- Но о чем же вы все время говорили? - спросила с любопытством Даффи.

-- Он спрашивал очень мило о тебе, Даффи, - сказала Марджори и прибавила: "несколько раз". (Хотя в действительности Траффорд проявил прямо-таки поразительное равнодушие ко всей её семье).

-- И, - прибавила она, наконец, придумав вполне приемлемое объяснение, - он сообщил мне все касающееся аэропланов. И тому подобное. Где папа, он опять уехал в Вампинг смотреть на игру в крикет?..

(Ничто не пропало даром для миссис Поп).

VII.

Предвестником возвращения м-ра Магнета на следующий день оказались чуть ли не две трети столбца Times'а. Лекция "О характерных свойствах юмора", очевидно, была весьма заметным событием, и очень внушительный список юмористов и видных особ откликнулся на гостеприимное приглашение "Литературного Общества".

Марджери пробежала глазами лестное вступительное слово председателя и со странным, едва заметным чувством враждебности дошла до речи своего будущого супруга. Она, как будто, слышала его низкий сильный голос, и в автоматически-сухия фразы репортерского отчета словно впивались те богатые, спокойные, решительные звуковые волны, которые были, увы, так знакомы её уху.

В эту минуту бег взоров Марджори по столбцу Times'а был остановлен нежной, но решительной рукой её отца, явившагося завладеть газетой. Она уступила ее охотно и вернулась к столу, не проявляя больше интереса к газетной статье...

По правде сказать, она совсем забыла о юмористах. Её мысли были всецело заняты трудной задачей. Она не зинала, как понять себя или что-нибудь или кого-нибудь. Её мысли были всецело поглощены Траффордом и всем тем, что он сказал и сделал, и всем, что он мог сказать и сделал, и было вполне характерно, что она не могла думать о Магнете иначе, как о черной заборообразной тени, которая лежала между всеми её воспоминаниями, и всеми светлыми обещаниями этой интересной личности. Но она была неспокойна, дико неспокойна, как птица, у которой отняли гнездо.

У нея появилось странное и довольно болезненное нежелание итти на станцию встречать Магнета, - как хотела её мать, - и привести его прямо к чаю. Но разум взял верх, и она отправилась.

Магнет приехал с поездом 2.27, и в глазах Марджори его вид, когда он выходил из вагона, не напоминал человека, покрытого лаврами, а скорее раздутого ими. Его лицо было белее и шире, чем когда-либо. Он размахивал огромной кипой газет.

-- Здравствуйте, Магси! - сказан он. У меня удивительные газеты! Голова моя вскружена больше, чем когда-либо, так что берегитесь меня задевать.

-- Ну, мы эту спесь собьем за. крокетом, - сказала Марджори.

-- А ту штуку уже убрали?

-- Да, и площадка гладка, как биллиард, - ответила она.

-- Молодцы, - сказал он шутливо, - значить, голова у меня будет цела в конце-концов.

На минуту он как бы намеревался поцеловать ее, но она избегла этой опасности, проявив деловитую заботу о его чемодане. Он вручил его носильщику, и сейчас же, лишь только они покинули станцию, стал распространяться о своем триумфе. Он был преисполнен добрых чувств к своим собратьям-юмористам, которые пришли в большом количестве на банкет и наговорили ему массу милых вещей - часть которых была воспроизведена в одном отчете, часть в другом, а часть репортеры совсем упустили, как раз самых интересных.

Потом он начал проявлять заботу о ней. Как она себя чувствовала без него, что делала? - Да как можно себя чувствовать, и что можно делать в Бернхамстрите? Монопланы не каждый день падают с неба, и она прибавила, что она, кажется, не совсем хорошо себя вела. Но не успела она объяснит ему в чем дело, как он сказал:

-- Угадайте, что у меня в кармане?

Она угадала, но не хотела сказать. И сердце её страшно сжалось.

-- Я хочу, чтобы вы его видели раньше, чем кто-либо другой, - сказал он. И если оно вам не понравится, его можно будет переменить. Это сапфир.

Он нервно порылся в карманах, и маленькая коробочка очутилась у нея в руке.

Она не решалась открыть ее. Кольцо делало все таким определенным. И на этот раз чувство какой-то её нечестности становилось острее. Он купил кольцо в Лондоне, привез его, надеясь на её одобрение. Да, это было ужасно. Но что она могла сделать?

-- Оно... очень красиво, - сказала она, держа сверкающий символ в руке; и это была правда; он отправился за ним к одной из тех художниц, что воскрешают и разрабатывают старинные римские рисунки и чеканку.

-- Оно так красиво сделано!

-- Я очень рад, что оно вам нрньится. Вам оно действительно нравится?

-- Я его не заслуживаю.

-- О! Но оно вам правда нравится?

-- Очень.

-- Я целый час выбирал его.

Она легко себе это представила. И у нея было такое чувство, как будто она обкрадывала его.

-- Только я его не заслуживаю, м-р Магнет. Право, я его не заслуживаю. Я чувствую, что я беру его под ложные обещания.

-- Но я не... настаивала она.

Он взял у нея футляр, положил в карман и схватил её руку. Она ее вырвала.

-- Нет! - сказала она. - Я чувствую, что обманываю вас. Вы ведь знаете, что я не... уверена, что люблю вас...

-- Зато я люблю за двоих, - сказал он и опять завладел её рукой.

-- Нет, - сказал он, в ответ на её движение, - вы его наденете. Почему вам не носить его?

И таким образом Марджори вернулась по аллее с кольцом на руке, а м-р Поп был явно очень рад увидеть снова Магнета...

Семья была еще за чаем, разсевшись на коврах и подушках, обсуждая веселое времяпровождение юмористов, когда у церковной калитки показался профессор Траффорд, опираясь на палку, хромая, но с бодрым видом.

-- Хм! - сказал м-р Поп. Марджори старалась скрыть некоторую растерянность, в глазах Даффи можно было прочесть немое, восторженное удовольствие, а радость Теодора и псевдоблизнецов была слишком резко обнаружена.

-- Ура! - закричал Теодор с плохо скрываемым чувством облегчения.

Миссис Поп была преисполнена достоинства, когда Траффорд приблизился.

-- Надеюсь. - начал он с очевидной неискренностью, я не помешаю вам. Но Соломонсон очень озабочен и обезпокоен относительно вашего газона и хотел бы узнать, все ли убрали, как следует, и привели в порядок его люди.

Он обвел глазами всех присутствующих и, наконец, остановился на Марджори.

-- Как поживаете? - спросил он дружественным тоном.

-- Как видите, наша площадка для крокета опять в порядке, - оказал м-р Пон. - И наши нервы понемногу приходят. в равновесие. Как здоровье сжра Руперта?

-- Ничего, оно все еще немного расшатано. - сказал Траффорд, и тень улыбки мелькнула на его лице.

-- Позволите чаю? - спросила миссис Поп, прерывая наступившую паузу.

-- Благодарю вас, - сказал Траффорд и тотчас же сел.

-- Я прочитал вашу веселую речь в "Standard" - сказал он. обращаясь к м-ру Магнету. - Я давно не читал ничего более забавного.

-- Рома, милая. - сказала миссис Поп, отнеси чайник в дом и принеси свежого чаю.

здесь; и он стал говорить, обращаясь почти исключительно к ним, скромно, но вежливо игнорируя присутствие дам. Но так как он говорил главным образом об успехах и развитии моторной промышленности, которая недавно демонстрировалась на инженерной выставке, то далеко не достиг у отца Марджори ожидаемых результатов. М-р Поп молча дулся некоторое время, наконец, прерывая Траффорда, резко сказал:

-- Я не любитель машин. - Все наши неприятности начались с проклятой селитры. Я человек старого закала с носом и шеею, и вовсе не хочу, чтобы первый оскорбляли, а вторую - ломали. Так что не старайтесь меня заинтересовать вашими клапанами и цилиндрами. А вы что скажете, Магнет? Когда я только об этом слышу, у меня в голове как будто начинает бегать автомобиль...

В тех случаях, когда м-р Поп решался высказаться до конца, боязнь возражения или ответа доводили его пафос до кульминационного пункта, который не всегда можно было отличить от отступления. И теперь он поднялся на ноги, дав волю своим чувствам.

-- Кто хочет партию в теннис, - спросил он, - в этом последнем клочке незараженного воздуха. Я и Марджори дадим тебе матч Даффи, если Магнет не слишком устал, чтобы присоединиться к тебе.

Даффи взглянула на Марджори.

-- Ты нам понадобишься, Теодор, чтобы разыскивал мячи в картофельных грядках, - сказал м-р Поп, дабы и эта непосредственная натура не была совращена за его спиной.

Миссис Поп очутилась одна перед задачей занимать немного обиженного Траффорда. Сиднея и Рома, в тщетной надежде обратить на себя внимание, толкались на том краю площадки, которая была ближе к чайным приборам. Миссис Поп решила немного разъяснить положение вещей этой приятной, но совершенно лишней личности, и ей значительно помог сам Траффорд, заговорив первый о её дочерях.

-- Приятная игра теннис, - сказал он.

-- Не правда ли? - сказала миссис Поп. - Мне кажется, это такая изящная, подходящая игра для молодой девушки.

М-р Траффорд взглянул на миссис Поп, но лицо её было непроницаемо.

-- Оне обе так любят эту игру и играют так хорошо. - сказала она. - Отец их так ловок и так интересуется всякими играми...

-- Марджори рассказывала мне, что вы были её экзаменатором год тому назад.

-- Да, она осталась у меня к памяти... Её работа так выделялась...

-- Конечно, она очень способна, - сказала миссис Поп, иначе мы не послали бы ее в Оксбридж. Там она делает хорошие успехи, очень хорошие успехи. Все это говорят. Только я вот не знаю, позволит ли ей м-р Магнет окончить курс.

-- М-р Магнет?

-- Да, она только что помолвлена с ним. Конечно, это ее страшно волнует и интересует, и естественно он хочет, чтобы свадьба была как можно скорее. Да и нет данных для того, чтобы откладывать свадьбу, решительно никаких.

Её голос замер на маленькой музыкальной ноте, и она с каким то повышенным интересом ушла вся в наблюдение за игрой в теннис.

-- У них сегодня новые мячи, - сказала она как будто про себя.

Траффорд перевернулся на траве, и ей показалось, что она уловила какую то перемену в его голосе, когда он опять заговорил.

-- Разве не жаль будет ей забросить университетскую карьеру? - сказал он.

Но я часто жалею, что мы не отдали Даффи в колледж. Правда, она не обладает сообразительностью и способностями Марджори, но есть что то спокойно солидное в её уме, что то устойчивое. Может быть, мне трудно с нею разставаться... М-р Магнет прямо чудеса сегодня творит в теннис. Он стал сейчас играть, чтобы доставить удовольствие Марджори. Не находите ли вы, м-р Траффорд, что он удивительно забавный человек? Он так спокойно говорит смешные вещи?

VIII.

Эффект этого разъяснения был не таким, какого ожидала миссис Поп. Собственно говоря, м-р Траффорд должен был сразу сообразить, что Марджори для него недосягаема, и если он пришел к выводу, что не может видеть ее равнодушно, он должен был избегать встреч с ней. Но вместо того, как только прошел его первый порыв недоверчивого удивления, все в нем возстало против заранее предрешенных фактов, он вернулся к Соломонсону в подавленном задумчивом настроении, которое понемногу начало переходит в страстное негодование. Все представлялось ему в более обобщенном и преувеличенном виде.

-- На кой чорт все эти разговоры об облагораживании человеческой породы, - сказал он себе громко, - если собираются отдать эту выдающуюся девушку этому противному подленькому клоуну?

Он назвал Магнета "противным подленьким клоуном".

Это было как нельзя более ясным доказательством его влюбленности в Марджори и остроты его разочарования, и ничто не могло красноречивее свидетельствовать о его резком и несдержанном характере. И из десяти тысяч возможных бранных эпитетов, которые, без сомнения, копились в его голове, мне кажется, он избрал именно этот, заметив, с какой жадной внимательностью м-р Магнет следил всегда за всяким разговором, выжидая случая вставить блестящее, чистенькое, остроумное словечко.

Траффорд, подобно Марджори, был тоже одним из тех несдержанных молодых людей, которых наш век породил в значительном количестве.

научных изысканий - дало ему самоуверенность и самонадеянность человека значительно старшого. По свойству своей натуры он был очень чист сердцем, очень заинтересован и поглощен своей работой и находился в поразительно дружественных и товарищеских отношениях со своей матерью, которая жила у него и смотрела за его хозяйством; хотя он уже переживал небольшие любовные волнения, но теперь был первый случай, когда такого рода явление глубоко захватывало его чувства и желания.

Отец Траффорда умер очень рано. Он был известным патологом, одним из той великолепной группы научных изследователей эпохи середины царствования Виктории, чья слава становится от времени еще более яркой; умер он, не достигнув еще тридцати лет, благодаря неосторожному движению скальпеля. Жена его - она была его женой в течение пяти лет - пришла к заключило, что ребенок, память о музее и созданная им обстановка жизни были для нея слишком удовлетворительными, чтобы рисковать вторым браком, и она воспитала сына в страстной вере в высокия цели науки и в высший долг искания конечной истины. И вот он называет м-ра Магнета "противным подленьким клоуном".

Положение озадачивало его. Марджори толсо озадачивала его. Это было - если бы он только знал, - началом в его жизни задач и сложностей. Он был совершенно уверен, что она не любит Магнета. Почему же она согласилась выйти за него замуж? Те поводы и соблазны, которые он допускал, казались ему слишком легкими по сравнению с важностью принятого ею шага.

Были ли они более основательными, чем он предполагал?

Его способ решения этой задачи был крайне оригинален. На следующий день он снова явился с видом приглашенного гостя, заставил м-ра Попа, страдавшого печенью, недовольно запереться в кабинете, и проявил страстное желание сыграть в гольф-крокет, несмотря на крайния заботы миссис Поп о его больной ноге. Партнером его оказалась Даффи, и он долго напрасно искал возможности поговорить с Марджори. Наконец, она очутилась одна в самом углу площадки, и под прозрачнейшим предлогом неумелости, не взирая на отчаянный крик Даффи "следующий ход - её", он послал свой шар прямо к ней. Он направился к ней, и пока она занималась своим шаром, недоверчиво спросил ее, делая вид, что делится каким то замечанием об игре:

Марджори удивилась, но, повидимому, не обиделась. Что-то в его тоне заставило ее задрожать. Она забыла об игре и стояла с молотком в руке.

-- Накажите его! - раздался издали голос Магнета.

-- Да, - ответила она еле слышно.

Её ответь был тих и ясен. В нем звучала нота гневного протеста.

Марджори вместо ответа ударила свой шар, так что он подскочил, миновав его шар, понесся рикошетом по всей площадке и покатился далеко за пределы поля.

-- Простите меня, если я причинил вам неприятность, сказал Траффорд в то время, как Марджори отправилась за своим шаром, а Даффи громко благодарила небо, что неудачный ход её партнера остался без последствий. Им больше не пришлось встречаться, и Траффорд, напрягая до крайних пределов свою наблюдательность, все же не мог найти объяснения её серьезного, сосредоточенного вида. Она играла очень плохо, но с необычайной старательностью и обдуманностью. Он чувствовал, что заварил кашу, и вдруг решил, что не может больше играть из-за болей в ноге.

-- Пожалуйста, - сказал он, обращаясь к своей партнерше, - сыграйте за меня. Я не могу больше. Мне придется проститься.

Марджори внимательно посмотрела на него в то время как Даффи и Магнет выражали ему свое сочувствие, он повернулся, держа молоток в руке, чтобы уйти, и увидал, что Марджори последовала за ним.

-- М-р Траффорд, вы один из самых строгих экзаменаторов, каких я когда-либо встречала, - сказала она.

Он был озадачен.

-- Я не знаю, почему

И заметив, как глаза его прояснились, повернулась и отправилась кончать прерванную игру.

IX.

После этого у м-ра Траффорда появилось одно желание, которое господствовало над всеми его другими желаниями. Он хотел добиться длинного, откровенного, никем не прерываемого и не стесняемого разговора с Марджори. И ему вполне определенно казалось, что и Марджори того же хочет. В течение целой недели он напрасно искал случая. После четвертого дня Соломонсон оставался в Бернхамстрите только под давлением чужой воли, проявленной так резко, что она угрожала положить конец их дружбе. Он отправился к себе домой на шестой день в самом большом из своих автомобилей, но Траффорд, нарушая всякия представления и приличия, остался, чтобы закончить какое то непонятное дело, которое он называл "уборкой".

-- Но что осталось убирать?

-- Соломонсон, вы - разжиревший плутократ, - сказал Траффорд, как будто этим все объяснил.

-- Я остаюсь, - сказал Траффорд.

А Соломонсон сделал одно из тех неудачных замечаний, на которые никто не обращает внимания, но которые не должны произноситься.

-- Тут замешана какая то женщина. - проговорил он... Ваша комната всегда ждет вас в Риплингсе, - прибавил он на прощание...

Траффорд был уверен, что Марджори тоже с неменьшей жадностью искала случая высказаться и объясниться, и это заставляло его безпрерывно нарушать уединение семьи Поп. И хотя отношение к нему м-ра и миссис Поп значительно улучшились к следующему его визиту, но прямо поразительно, как трудно, почты невозможно было для него и Марджори выискать минуту для беседы...

Во-первых, склонность миссис Поп к оптимизму взяла верх над её первыми решениями, и случайный взгляд, упавший на лицо Даффи в тот момент, когда их новый знакомый вторично появился, зародил в её уме целый ряд новых соображений и планов. И она воспользовалась случаем намекнуть об этом в тот же вечер м-ру Попу, когда он, борясь с запонкой своей сорочки, спросил:

-- Какого чорта нужно этому... шоферу, и зачем он приходит каждый день к чаю?

-- Теперь, когда Магнет монополизирует Мардлсори, - сказала она после маленькой, по значительной паузы, - я не вижу причин, почему надо Даффи лишать общества, подходящого её возрасту.

М-р Под обернулся и посмотрел на нее.

-- Он производит впечатление очень умного человека, - сказала миссис Поп, - хотя, правда, он говорит слишком много. Но в конце-концов аэроплан был не его, а сэра Руперта. Он только управлял им из любезности.

-- Он в другой раз подумает прежде, чем опять сесть на такую штуку, - сказал м-р Поп, срывая свой воротник...

Раз миссис Пон направила свои мысли на эту все более и более приятную колею, мне кажется, она была расположена дать себя увлечь. И это увлечение как нельзя лучше совпало с некоторыми тайными соображениями Даффи. Траффорд, в свою очередь, может быть, для того, чтобы отвлечь внимание от его интереса к Марджори, стал более подчеркнуто ухаживать за Даффи. И, таким образом, он скоро заметил, что Даффи была неизбежно всегда где-нибудь около него. Поскольку дело касалось её, он мог бы, не задумавшись, рассказать ей всю историю своей жизни и все свои тайны. Миссис Поп, в свою очередь, проявляла все большее тяготение к его обществу, становилась все более и более сочувственной и доверчиво посвящая его в семейную историю и освещая с разных сторон характер и натуру Даффи. Даффи была прямо поразительная, необыкновенная девушка, уверяла она. М-р Поп тоже, как будто, более или менее, примирился с ним. Мысль, что в конце-концов аэропланы и автомобили принадлежали сэру Руперту, а не Траффорду, произвела некоторую реакцию в пользу последняго. Кроме того, ему пришло в голову, что может быть несчастный случай, жертвой которого сделался Траффорд, расположил его к более вдумчивому отношению к механическим способам передвижения, и что это отношение можно поддержать добродушными шуточками и насмешечками. Таким образом он перестал запираться при появлении Траффорда и вечно вертелся около него, выжидая случаев включить его в число жертв своего грубого старомодного юмора.

Не помог Траффорду в его поисках непринужденной беседы с Марджори и тогь факта, что псевдо-близнецы смотрели на него, как на лицо, одаренное исключительным очарованием, и что Теодор вечно искал случая побыть с ним наедине - главным образом в виду возможности быть приглашенным прокатиться когда-нибудь на аэроплане. С другой стороны Марджори была вечно неразлучна с Магнетом.

не охлаждал его пыл. Он как будто думал, что раз самая красивая роза, сорванная для нея, не вызывала особенного взрыва радости, то тем более необходимо было потихоньку насильно вырвать из её руки ракету и понести ее, или помочь ей перешагнуть через канавку шириной в четверть аршина, или читать ей отрывок из какого-нибудь романа, который он, Магнет, особенно любил. Он инстинктивно чувствовал, что будет крайне безразсудно оставить этих двух красивых молодых людей вдвоем; и он испытывал прямо неприятное чувство, когда Траффорд и Марджори говорили друг с другом или смотрели друг на друга; и когда бы Траффорд и Марджори ни очутились в одной группе, Магнет неизбежно появлялся между ними. Он знал цену своей Марджори и не хотел потерять её...

То, что их взаимное желание, таким образом, всячески терпело неудачу, немало поддерживало и раздувало его. К четвертому дню этой эмоционной инкубации мысли Марджори были настолько заняты Траффордом, что всякое чтение становилось невозможным, а Траффорд лежал по ночам - целых полчаса и более - и думал о разных смелых и решительных способах добиться свидания с Марджори и о разных смелых и решительных словах, которые он ей при этом свидании скажет.

Но почему она помолвлена с Магнетом? Этот вопрос не переставал озадачивать его. И это была задача, полного решения которой нельзя было предвидеть...

X.

Наконец, случай подвернулся. Марджори пришла с матерью в деревню, и пока миссис Поп была в лавочке, делая покупки, она прошла дальше поговорить с прачкой, миссис Клит. Вдруг появился из "Красного Льва" Траффорд, держа по сифону содовой воды под каждой мышкой. Она подошла к нему, улыбаясь.

-- Послушайте, - начал он сразу, - мне очень надо с вам поговорить, очень.

-- А как же нам это устроить? Всегда кто-нибудь вертится около нас. Прямо досадно.

-- Придется где-нибудь встретиться.

-- Да.

-- Завтра я должен уехать. Я должен был уехать дна дня тому назад. Где же мы можем встретиться?

-- Слушайте, - сказала она. - Есть тропинка, которая идет от нашего сада через рощу к калитке, выходящей на большую дорогу.

Он кивнул головой.

-- Я буду там или в три, или в половине шестого, или... есть последняя надежда... тогда, когда папа и м-р Магнет отправятся курить, в девять... - мне, может быть, удастся вырваться.

-- А мне нельзя написать вам?

-- Мне нужно вам сказать множество вещей...

Миссис Поп появилась в дверях лавочки, и Траффорд приветствовал ее маханием сифонов.

-- Хорошо, - сказал он Марджори.

-- Видите, я тоже делаю покупки, - крикнул он при приближении миссис Поп.

XI.

через полутемные сени между столовой и гостиной и вышла на освещенную луной поляну перед домом. Она сказала матери, что отправляется наверх к себе; в любую минуту могли хватиться её, но если бы даже целая армия преследовала ее, она все же побежала бы к Траффорду. Сердце её как будто билось где-то в горле, и каждый фибр её тела жил. Привидением промелькнула она мимо окна столовой, не осмелившись даже взглянуть на курильщиков, проскользнула вдоль газона в сад и в тени деревьев до калитки, где он стоял и ждал ее. И вот он был тут, едва видимый, таинственный, чудесный и держал калитку растворенною настежь для нея, а она стояла, запыхавшись, не в силах произнести ни слова, почти в слезах. Она мгновение стояла перед ним с лицом, освещенным луной, в кружевной вуали из теней веток.... а потом вдруг его руки протянулись к ней.

-- Моя милая, - сказал от, - моя родная.

Они ни на секунду не сомневались ни в себе, ни в чем бы то ни было. Они прижались друг к другу; губы их слились, свежия и незапятнанные, как у тех первых любящих в саду.

-- Я умру за тебя, - сказал он, - я отдам весь мира, за тебя...

Они целый день продумали сотню уверений и объяснений, которые они выскажут друг другу, когда придет этот момент, и не произнесли ни слова из них. Все их ожидания возвышенного, значительного разговора разсеялись, все самые яркия и значительные слова разлетелись, как листья перед бурей. Он обнял ее, и она прижалась к нему в состоянии, близком одновременно и к смеху и к слезам, и оба мгновению и окончательно уверились, что не должны больше никогда разлучаться.

XII.

дам; а так как был уж вечер, то у него по заведенной привычке была с собой палка. И таким образом он натолкнулся на них. Они слышали, как голос его раздался среди лиобви и лунного сияния из страшной дали.

-- Боже мой! - крикнул он, - что же еще будет!

Но еще не узнал худшого.

-- Даффи, - сказал он, - что это значить?..

Марджори слишком поздно закрыла лицо руками.

Положение для Траффорда было весьма затруднительным.

-- Я должен объясниться... - начал он.

Но м-р Поп весь отдался своему гневу.

-- Подлец! - сказал он. Что вы тут делаете!

-- Бедная моя обманутая девочка! - сказал он.

И сразу она как бы ожила, полусдавленный крик ужаса сорвался с её уст, так как отец её, не находя слов и весь охваченный героическим гневом, вдруг со страшной силой размахнулся палкой и ударил Траффорда по лицу. Она слышала удар, видела, как Траффорда передернуло, и как потом он весь словно застыл. В течение ужасной минуты ей казалось, что эти двое мужчин, с лицами, странно искривленными тенями веток от косых лучей луны - подерутся. Потом она услышала голос Траффорда, холодный и жесткий, и она поняла, что он ничего не сделает. В ту минуту, если оставалось еще что-нибудь покорить в Марджори, - оно было покорено.

-- Я попросил нашу дочь встретиться со мною здесь. - сказал он.

-- Убирайтесь вон, сэр! - крикнул он, - и не искушайте меня больше.

-- Я попросил вашу дочь встретиться со мной здесь, и она пришла. Я готов дать вам какое угодно объяснение...

-- Если вы еще раз покажетесь в этих местах...

На несколько секунд сердце Марджори как бы застыло, но теперь оно бешено забилось. Она чувствовала, что должна положит конец этой сцене.

-- М-р Траффорд, - сказала она. - уйдите, прошу вас. Уходите теперь. Ничто нас не удержит друг от друга!

-- Молчи.

-- Я завтра приду к вам, сказал Траффорд.

-- Да, - ответила Марджори, - завтра.

-- Марджори! - оказал м-р Поп, - отправишься ли ты в комнаты или нет?

-- Убирайтесь вон, сэр...

-- Я ничего не сделал...

-- Да уберетесь ли вы, наконец, сэр? А ты, Марджори, уйдешь ли домой?

Он подошел к ней, и она, бросив долгий, молчаливый взгляд на Траффорда, - она была очень красива, в лунном сиянии, с немного всклокоченными волосами и возбужденным лицом - повернулась и направилась к дому.

Но совершенно неподвижный человек крайне озадачивает.

-- Убирайтесь вон, сэр, - сказал он через плечо, промедлил секунду и отправился вслед за дочерью.

Траффорд остался стоять, словно прикованный к месту, с горящим виском, по которому стекала узкая кровавая нить; он подождал, пока их удаляющиеся шаги слились с тем таинственным гулом, который составляет тишину английского леса ночью.

Потом он встряхнулся с глубоким вздохом и приложил руку к ране и горящей щеке.

Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница