Брак.
Часть вторая. Марджори замужем.
Глава I. Они устраиваются.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Брак. Часть вторая. Марджори замужем. Глава I. Они устраиваются. (старая орфография)

Марджори замужем.

ГЛАВА I.
Они устраиваются.

I.

Только на Ортском озере, на лодке среди тростников, узнал впервые Траффорд, что Марджори способна делать долги.

-- Да, я давно собиралась тебе сказать... - начала она ни с того, ни с сего.

Объяснения её были довольно неясны; она как то об этом забыла за эти месяцы. Но в Оксбридже остались кое-какие неоплаченные долги. Много? Да, порядочно. Ведь владельцы магазинов так умеют завлечь покупателя, так любезны и предупредительны к новоприбывшим... Сколько же всего она должна?

-- О, около пятидесяти фунтов, - ответила Марджори. - Не больше. Я не сохранила всех счетов, а некоторые еще не присланы, Ты ведь знаешь, как они всегда поздно присылают.

-- Да, такия вещи случаются, - сказал Траффорд, хотя, собственно говоря, с ним такого рода ивещи никогда не случались. - Но ты получишь возможность заплатить все, как только вернемся в Англию, и это тебя больше не должно тревожить.

-- Мне кажется, пятидесяти фунтов будет совсем достаточно, - сказала Марджори, останавливаясь на сумме итога, давно ею решенной, - если ты мне дашь эту сумму...

-- Это не так делается, - сказал Траффорд, - я устроил так, чтобы у нас был общий текущий счет в банке, и твоя подпись была бы так же действительна, как и моя, - по крайней мере, для того, чтобы получать деньги. У тебя будет своя чековая книжка...

-- Хорошо, - сказала Марджори. - Но разве это не будет... немного необычайным? Папа всегда отпускал маме только определенную сумму на текущие расходы.

-- По моему, это единственный порядочный способ, - сказал Траффорд. - Человек не может жениться, если он не доверяет своей жене.

-- Разумеется, - сказала Марджори. Что-то между страхом и угрызением совести овладело ею.

-- Ты думаешь, что так будет лучше? - спросила она серьезно.

-- Что будет лучше?

-- Это... так великодушно с твоей стороны.

В её мыслях царил сумбур. Она была смущена... и страшно боялась самой себя.

-- Ты хочешь сказать, что я могу тратить, сколько мне угодно? - спросила она.

-- Точно так же, как и я, - ответил он.

-- Тебе придется согласиться, - оказал Траффорд и этим исчерпал вопрос.

Марджори молчала... и в душе принимала ряд благих решений.

II.

Все медовые месяцы должны неизбежно приходить к концу, и чем они лучше, тем кажутся короче; так что Траффорды вернулись в Лондон радужные и счастливые.

Марджори занялась устройством и обстановкой домика, который приискала им миссис Траффорд в десяти минутах ходьбы от своего.

Свои закупки предметов хозяйства Марджори начала преисполненная строго благими намерениями. Она несколько раз спросила Траффорда, - сколько, по его мнению, она может расходовать на устройство их гнезда. У него уже имелась полная обстановка для кабинета и спальни, и он остановился на трех стах фунтах, как на цифре, наиболее подходящей.

-- Хорошо, - сказала Марджори с ноткой величайшей нежности в голосе, - теперь я буду знать.

Хождение по магазинам и устройство своего собственного "дома" было для нея новым, приятно волнующим ощущением, Она устраивала очаровательное, уютное гнездышко для Траффорда, для себя, для тех возможностей - очень, быть может, далеких, но которые уже возбуждали её воображение ожиданием, новых, чудесных, теплых радостей. В её доме будет царить простота, но ни малейшого уродства или дисгармонии.

Мысли Марджори обратились к тому, чтобы как можно лучше обставить дом, который был стар и не велик, но уютен, удобен и не лишен изящества в отделке.

Столовая некоторое время представляла для нея большие затруднения. Но, наконец, она поставила в ней уэльский буфет из темного дуба, который оживила ярким дессертным сервизом, оказавшимся в конце-концов, в виду своих богатых декоративных качеств, крайне дешевым, и несколькими очень красивыми флаконами и кувшинами. Этот буфет и несколько простых, но очень изящных стульев прекрасно выделялись на почти розовых, с едва заметным узором, обоях и на темно-синем ковре. Над камином висела немецкая гравюра, а между нею и окнами стояли темные книжные полки с книгами в ярких переплетах. На стенах;в черных рамах были повешены четыре довольно хороших японских гравюры, с доминирующими зелено-синими тонами, прекрасно гармонировавшими с полом и занавесами на окнах. Но Марджори чувствовала, что чего-то недостает у окна.

И пока это смущало ее, она увидала в витрине магазина на Риджент-Стрите красиво подобранную коллекцию бухарских вышивок, особенно роскошных по своим алым и красным тонам. Ей пришло в голову, что как раз одна из этих вышивок, с большими рубиновыми цветами, переплетенными темно-синими стеблями, ей необходима для её столовой. Она остановилась в нерешительности, потом зашла в магазин и спросила о цене вышивок. Цены были неимоверные - 10, 15, 18 гиней; и когда, наконец, приказчик показал ей одну - за 8 гиней, то ей уже казалось, что она сэкономила 10. Все ещене решаясь купить ее, она просила послать ей домой три "на выбор". Она остановилась на первой, как вдруг, охваченная внезапною идеей, взяла еще одну, узкую, которую она и не собиралась покупать, и отнесла в кабинет мужа.

Она главное внимание уделяла этому кабинету. После того, как она отступала в некоторых других частях дома от пределов строгой экономии, которые она себе поставила, она как бы уравновешивала баланс некоторыми добавлениями к изящной серьезной обстановке комнаты мужа, а медный прут, на котором она собиралась повесить бухарскую вышивку, заменяющую портьеру, каким то образом навел её мысли на необходимость купить пару старинных подсвечников. Их надо будет переделать для электрических лампочек и поставить у книжного шкапа. Они были очень красивы, и были особенно хороши, когда их поставили на место, только как будто между ними была слишком большая пустота, которая требовала, чтобы ее заполнили очаровательным ларцем на медных ножках, замеченным ею в антикварном магазине на Бэкер-Стрите. Было нелегко примирить этот ларец со строгой экономии, пока ей ни пришла в голову мысль посмотреть на него, не как на часть мебели, а как на подарок мужу от нея. Она решила, что постарается съэкономить стоимость его из денег, отпускаемых ей на костюмы.

Когда, наконец, комната была готова, был призван Траффорд, которого обстановка привела в состояние какого-то ослепленного восхищения:

-- Чорт побери, - оказал он.

Марджори была восхищена его одобрением.

И вот теперь молодым приходилось серьезно броситься в гущу лондонской жизни.

Миссис Поп была, разумеется, одной из первых посетительниц нового дома, как только он был открыт для осмотра. Она приехала в новой шляпе и черном меховом боа, который был очень ей к лицу, выглядела очень аккуратной и свежей и храбро старалась скрыть свое недоумевающее, ей самой плохо понятное волнение...

Меховое боа и шляпа помогли ей пересилить первую напряженность её визита. Она знала, что должна испытывать очень определенное чувство к Траффорду, но какое именно, - она не могла себе уяснить. Она постаралась быть как можно более сдержанной и холодной при всяком упоминании о зяте и вкладывала, как можно больше безнадежной привязанности в объятия, которыми она встретила доч. Она осмотрела дом с натянутым, обиженным выражением лица, и даже такия вещи, как бухарския вышивки, не могли вырвать из нея ничего, кроме явно неискренняго:

-- О, очень мило, дорогая... очень мило.

-- Он был страшно разстроен, - сказала она. - Его первой мыслью было погнаться за вами обоими с пистолетом. Если-б... если-б он не женился на тебе...

-- Но, милая мамочка, конечно, мы решили обвенчаться. Мы первым делом повенчались.

-- Да, милая, конечно. Но если-б он не...

Она остановилась, и Марджори, на мгновение вспыхнувшая от негодования, не стала настаивать на продолжении объяснения.

-- Он очень обижен, - сказала миссис Поп. - Когда-нибудь, конечно, он отойдет... ты ведь всегда была его любимой дочерью.

-- Знаю, - ответила Марджори с едва уловимым оттенком иронии в голосе.

-- Но боюсь, милая, что теперь он вам помогать не станет.

-- Первое время, он, пожалуй, даже не пожелает видеть тебя. Ему надо дать забыть.... все.

Потом на миссис Поп нахлынула волна материнского чувства. Она опустила руки на плечи дочери и захныкала.

Какая то внутренняя скрытая сила превратила хныкание в искренния слезы.

Марджори сперва удивилась, потом как то сразу поняла состояние своей матери.

Марджори с величайшей легкостью, очень простым путем: придумала себе хорошее и простое платье: она не поинтересовалась его ценой, пока оно не было готово.

Она сияла счастьем и здоровьем; ни одна другая женщина, из собравшихся там, не обладала её ясной свежестью, а держалась она с той сдержанностью, достоинством и любезностью, с какой только может держаться гордая собой и мужем молодая жена. Казалось, она всем нравилась - все ее уважали и были заинтересованы ею, и по дороге домой, в кэбе, Траффорд поцеловал её пылавшую от возбуждения и удовольствия щеку и этим как бы увенчал её счастье.

Несколько дней спустя тетя Плессингтон неожиданно пригласила Траффордов на одно из её менее значительных, но все-же "интересных" собраний, и Марджори было дано понять, что оно было достаточно важно. Тетя Плессингтон, как она объясняла в своем письме, сама не заехала, так как "Движение" поглощало все её время; да она вообще ни к кому не заезжала с приглашениями, что немало способствовало её репутации; но тем не менее, видно было, что она намерена всеми силами выдвинуть и направить к "высотам" свою племянницу.

Платье Марджори было своевременно похвалено, а затем тетя Плессингтон стала сообщать о всех их поразительных, чисто наполеоновских подвигах, которые она намерена совершить своим Движением; какие она готовит новые принципы, новые обращения к обществу, большой комитет со всеми "именами" - их легко достать, если от носителей их не требовать никаких активных выступлений, - новое и более привлекательное название и т. д. Губерт, говорила она, усиленно работает над подробностями этих новых мероприятий. Он через несколько минут спустится к ним. А Марджори, сказала она, должна выступать с речами на их митингах.

руководством тети Плессингтон; его молчаливая, незаметная жена; колониальный епископ; баронесса, обладающая тяготением к интеллигентному обществу; богатый фабрикант варенья и пикулей с женой, внесший щедрую сумму в фонд "Движения" и жаждавший познакомиться с титулованной дамой; и, наконец, редактор органа "Движения", "Вперед и Ввысь", молчаливый молодой человек с богатой шевелюрой.

Пока подавали суп и рыбу, Марджори занялась непроницаемой молчаливостью молодого редактора, с которым ее посадили за стол. Когда ей удавалось прислушаться к общему разговору, она замечала, что муж её немного взбудоражен и нападает на тетю Плессингтон с выражением спокойной решимости на лице. Френолог и специалист-вегетарианец разсматривали его с удивлением, а жена фабриканта варенья и пикулей была явно шокирована. Траффорд отказывался поверить в значение Движения, а тетя Плессингтон явно начинала терять власть над собой.

-- Вы хотите посещать людей на дому, прежде чем они сами обратятся к вам за помощью, - говорил он. - Может быть, вы увеличите количество молока для грудных младенцев и чистоту стен в рабочих коттэджах и ночлежках - я не буду оспаривать вашу статистику - но вы это сделаете ценой человеческого достоинства, целой прямо непропорциональной тому...

-- Нелепо, - сказала тетя Плессингтон, - говорить о самолюбии и чувстве собственного достоинства этих людей... этих подонков общества! Вот мисс Грант, - она знает среду, о которой мы говорим. И она определенно вам скажет, что у них нет никакого самолюбия и уважения к себе - никакого!

-- Мои клиенты, - сказала мисс Грант, - словно желая безапелляционно закончить спор своим показанием, - даже вступают в заговор с своими работодателями, чтобы обмануть меня.

-- Но ведь их интересы...

-- Я говорю об их самолюбии...

Спор продолжался до конца обеда, но дальше не подвигался: Как только дамы очутились в гостиной, тетя Плессингтон, немного раскрасневшаяся после конфликта, обратилась к Марджори и сказала:

-- Мне твой муж нравится. У него неправильный взгляд на вещи, но он еще молод; в нем есть хорошия данные. Он должен преуспеть, если захочет. Скажи, он ничем другим не занимается, как этими своими опытами?.

-- А! - сказала тетя Плессингтон с торжествующей нотой в голосе, - ты должна все это изменить. Ты должна расширить его кругозор и заинтересовать его в более важных вопросах. Ты должна вытащить его из его раковины и показать ему, что значит участвовать в Деле. Тогда он не будет говорить такия глупости о нашей работе.

Когда Траффорд прощался, она обратилась к нему:

-- Приходите опять, скоро, - сказала она, - я люблю хороший спор, а Губерт и я, мы хотим говорить о нашем Движении с неверующими. Вы еще не знаете начала. Только я вас предупреждаю...

На этот раз в кэбе поцелуев не было. Траффорд был выведен из себя.

-- Самое поразительное во всем этом, - вырвалось у него, - что такого рода вещи - эти Движения и все подобное - и дают в действительности настоящее представление об английской общественной жизни. Это сгущенный образец, квинт-эссенция. И все так... дешево! Возвышенные голоса, необузданные утверждения, фальшивые исследования, митинги и комитеты, и опять митинги, - вот все, к чему это сводится; и политические деятели обязаны обращать на все это внимание, и глупые, никчемные, нелепые билли сочиняются, обсуждаются и проходят на основании этой пустой шумихи. Никто не станет собирать случайный комитет из болтливых богатых старух для разработки проекта электрического трамвая, а вот устроить дела бедняков таким путем, это можно... Что за детский проект замены заработной платы - насильственным наделением пищевыми и хозяйственными продуктами!

-- Твоя тетка - отвратительное существо, Марджори!

Марджори никогда еще не видела его столь задетым чем-нибудь. Ей казалось, что он напрасно волнуется из-за пустяков. Некоторое время он опять помолчал, потом снова начал:

-- Эта проклятая дура говорит о моей науке, - сказал он, - словно это какая-то прихоть, вроде собирания почтовых марок. А наука изменила за последния десять лет условия человеческой жизни больше, чем все парламентские говоруны и законодатели и административные эксперты в течение двух веков. А между тем, клерков в любом административном учреждении Лондона больше, чем профессоров физики во всей Англии.

Потом Марджори надела новое платье на вечер у Кармелей, и оно имело большой успех.

-- Вы удивительны, Марджори! - сказала младшая из барышен Кармел.

А молодой Кармел, воспользовавшись минутным уединением в каком-то углу, закончил краткое, но довольно красноречивое молчание фразой: "Ну и шикарны же вы!", произнесенной голосом, в котором сквозило острое сожаление о слишком быстро умчавшемся лете, которое теперь казалось Марджори бесконечно далеким. Было нелепо, что молодой Кармел мог испытывать такия чувства, - он был на шесть лет моложе Траффорда и только на год старше Марджори. - что все же ей было приятно его нескрываемое сожаление...

Все же было нечто, что таилось где-то в глубине её мыслей и мешало ей полностью радоваться своей жизнью, и этим маленьким нечто был призрак арифметической задачи на сложение. Дома, в ящике её хорошенького письменного стола, дожидалась маленькая, все увеличивавшаяся кипа неоплаченных счетов и пустая чековая книжка.