Борьба миров.
Книга I. Прибытие марсиан.
VII. Как я добрался домой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Борьба миров. Книга I. Прибытие марсиан. VII. Как я добрался домой. (старая орфография)

VII.
Как я добрался домой.

Я лично совсем не помню своего бегства, знаю только, что я натыкался на деревья, спотыкался о вереск, и все время мне чудилось, что за мной гонятся марсиане, что смертоносный меч кружится над моей головой, словно играя и выжидая удобной минуты, чтоб поразить меня. Я выбрался на дорогу между перекрестком и Хорселлем, добежал до перекрестка, - и вдруг силы меня оставили. Изнемогая от усталости и волнения, я упал у дороги, неподалеку от мостика, пересекающого канал, и остался лежать неподвижно.

Сколько времени я пролежал так, - не знаю, но в конце концов приподнялся и сел, в каком-то странном раздумье. С минуту я не мог сообразить, где я и как попал сюда. Страх мой свалился с меня, как одежда. Я потерял шляпу, запонку от рубашки; воротник мой отстегнулся. Несколько минут тому назад, только три вещи казались мне реальными: необъятность ночи, пространства и природы, моя собственная слабость и мучительный страх - и близость смерти. Теперь точка зрения круто переменилась; я сразу перешел от одного состояния к другому. Я был опять самим собой, мирным, добропорядочным обывателем. Мрачный луг, превращенный в пустыню, мое бегство, пожирающее пламя, - все это показалось мне сном. Я не верил себе, спрашивал себя, да уж полно: было ли все это на самом деле?

Я поднялся и неверными шагами стал взбираться на мост. В голове у меня был страшный сумбур; ноги не слушались, нервы совсем развинтились; должно быть, я шатался, как пьяный. Из-за арки моста показалась голова, потом вся фигура рабочого, с корзиной в руках. Возле него бежал маленький мальчик; проходя мимо, он пожелал мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним и не мог; на его поклон я ответил каким-то невнятным мычаньем.

Около Мэйбёри я увидал поезд: волнистая линия белого, пересыпанного искрами дыма, длинный ряд освещенных окон, стук, грохот - и поезд промчался мимо. У ворот, хорошенького домика на восточной террасе стояла группа из нескольких человек, мирно беседовавших между собою. Снова привычная, обыденная обстановка. А позади-то! Это какое-то безумие, что-то неестественное, немыслимое!

Может быть, я человек не вполне нормальный. Не знаю, все ли так чувствуют, как я. У меня бывают странные настроения. Временами я как будто отрешаюсь от себя самого и от всего мира, стою где-то страшно далеко, вне времени и пространства, вдали от усилий и житейской борьбы, - и наблюдаю.

В этот вечер я ощупал это раздвоение особенно живо, но примириться с неведением этих людей - я не мог. Как они беззаботно спокойны, когда в двух милях отсюда витает смерть! С газового завода доносился шум машин; там кипела работа; электрические фонари весело поблескивали в темноте. Я подошел в одной группе, состоявшей из двух мужчин и женщины.

-- Какие вести с луга? - спросил я.

-- Что? - обернувшись, переспросил один из мужчин.

-- Какие вести с луга? - повторил я.

-- А ты-то сам разве не оттуда?

-- Нынче все с ума посходили из-за этого дуга, - заметила женщина. - И что они там нашли такого особенного?

-- Вы разве не слыхали о людях с Марса?

-- Наслушались; будет! - отозвалась женщина. И все трое захохотали.

Они принимают меня за дурака! Я разсердился и хотел рассказать им, что видел, но говорить связно не мог; они пуще прежнего хохотали над моими отрывочными фразами.

-- Ну, погодите, вы еще услышите о марсианах, - крикнул я им и поспешил домой.

Жена, поджидавшая меня у дверей, испугалась - такой у меня был безумный взгляд и растерзанный вид. Я пошел в столовую, сел, выпил немного вина и только после этого настолько пришел в себя, что мог рассказать жене все по порядку. Обед был давно подан, но мы и не дотрагивались до него, поглощенные страшной новостью.

-- Одно только хорошо, - сказал я, чтоб хоть немного успокоят жену: - они страшно неповоротливы. Будут себе сидеть в своей яме и убивать тегь, кто подойдет близко, а выбраться из нея не съумеют... Но, Боже, какие ни отвратительные!

-- Полно, голубчик, не говори о них, - сказала жена, сдвинув брови и взяв меня за руку.

-- Бедный Оджильви! Подумать, что он лежит там мёртвый!

Жена по крайней мере верила мне. Увидав, какой смертельной бледностью покрылось её лицо, я мгновенно прикусил язык.

-- Они могут придти сюда! - повторяла она со страхом.

Я заставил ее выпить рюмку вина и успокоивал ее, говоря:

-- Они едва могут двигаться.

на землю, будет весить в три раза больше, чем у себя дома, между тем как мышечная сила его останется прежней. Собственное тело будет препятствовать ему двигаться, будет давить его, как свинцовая шапка. Таково было общее мнение. Times и Daily Telegraphy вышедшие на другое утро, утверждали то-же, подобно мне, забывая о двух важных условиях, значительно меняющих дело.

Атмосфера земли, как нам теперь известно, содержит гораздо больше кислорода и гораздо меньше аргона, чем атмосфера Марса. Бодрящее и укрепляющее действие этой атмосферы на марсиан в значительной степени уравновешивало неблагоприятное влияние усилившагося тяготения. Далее, мы все забыли, что механическия приспособления могут свести работу мыщц почти на нет, а марсиане, очевидно, обладали обширными сведениями в механике.

Но в то время я этого совсем не принимал в разсчет. Вино и пища, сознание, что находишься в безопасности, у своего домашняго очага, и необходимость успокоить жену - мало-помалу возвратили мне бодрость и мужество.

разумные. В крайнем случае, если дойдет до самого худшого, довольно одной бомбы, чтобы всех их укокошить.

После всего, пережитого днем, я, естественно, находился в крайне возбужденном состоянии, и это, должно быт, изощрило мою восприимчивость ко всем внешним впечатлениям. Я до сих пор удивительно ясно помню мельчайшия подробности обстановки: милое, испуганное лицо моей жены, выглядывающее Из-за розового абажура, белая скатерть, серебро и хрусталь на столе, - в те дни даже философы позволяли себе маленькую роскошь в житейском обиходе, - и пурпуровое вино в стакане, - все это так и стоит у меня перед глазами. Я сидел на конце стола; затягиваясь сигарой и грызя орехи, и сожалел об излишней горячности, выказанной Оджильви, и порицал трусливость и непредусмотрительность марсиан.

Так, может быть, какой-нибудь почтенный дронт {Додо - вымершая птица. } на острове св. Маврикия, сидя в гнезде, беседовал с своей подругой о прибытии моряков, посетивших его владения с целью полакомиться животной пищей, и самоуверенно говорил ей:

-- Да ты не бойся; мы их завтра заклюем до смерти, моя дорогая!

Не знал я тогда, как не скоро мне придется снова обедать в цивилизованной обстановке и как много тревожных и страшных дней ждут меня впереди.