Борьба миров.
Книга I. Прибытие марсиан.
XVI. Исход.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Борьба миров. Книга I. Прибытие марсиан. XVI. Исход. (старая орфография)

XVI.
Исход.

Теперь вам ясно положение. Волна страха, охватившая в понедельник на разсвете население Лондона, скоро выросла в огромный поток. Поток этот разлился по всем улицам, бурля и пенясь у железнодорожных станций, превращаясь в губительные водовороты на судовых пристанях, хлынул во все ходы и выходы, прокладывая себе по самым узким канальцам путь на восток и на север. В десяти часам разбежалась полиция, к полудню то же произошло с персоналом служащих на железных дорогах; все виды правительственной организации потеряли форму и смысл, обезличились, растаяли в общей массе расплывшагося социального тела.

По всем линиям железных дорог на север от Темзы и в юго восточной части города, в Каннон-стрите, население было еще в полночь предупреждено о близости марсиан и на станциях до двух часов шла невообразимая давка. Вагоны были битком набиты, обезумевшие пассажиры дрались из за мест. В три часа ночи даже в Бишопсгэт-стрите находили раздавленных; возле Ливерпульской станции были пущены в ход кинжалы и револьверы; измученные и обозленные полисмены, поставленные здесь, чтобы регулировать движение, проламывали саблями головы тем, кого они были призваны охранять.

Машинисты и кочегары выходивших из Лондона поездов отказывались возвращаться обратно; мало по-малу движение прекратилось; на разсвете толпы беглецов отхлынули от станций и разлились по дорогам, ведущим на север. В полдень в Барксе видели марсианина; тотчас же вслед за тем туча медленно оседающого черного дыма повисла над Темзой и низкими местами юго-восточных кварталов, отрезав отступление через мосты. Другая такая же туча протянулась над Илингом, обложив кольцом Кассль-хилль. обитатели которого остались в живых, но были лишены возможности спастись бегством.

Все попытки брата попасть в один из поездов, отходивших с Чок-фэрмской станции оказались безплодными; там их отправляли с товарной платформы, причем локомотиву буквально приходилось пропахивать себе дорогу сквозь ревущую и стонущую живую массу, и дюжине храбрецов едва удалось геройскими усилиями отстоять машиниста, которого толпа притиснула к горну. Потеряв всякую надежду спастись этим путем, брат выбрался на Чок-фэрм-род, пробился сквозь толпу экипажей, и тут ему посчастливилось попасть одним из первых на разграбление магазина велосипедов. Он вытащил через окно стального коня, поплатившись за это всего только порезом руки и легким повреждением передней шины.

Взобраться на Гаверсток-хилль нечего было и думать; весь подъем был завален опрокинутыми экипажами. Брат поехал по Бельсайз- и Эджвер-род и к семи часам добрался до Эджвэра, усталый и голодный, но значительно опередив обезумевшую от страха толпу. Его, в свою очередь, обогнали несколько человек велосипедистов, всадники и два автомобиля. Не доезжая мили до Эджвэра сломалось переднее колесо; пришлось бросить велосипед. Брат пошел дальше пешком. На главной улице местечка уже открывали лавки; на мостовой, в дверях и окнах толпился народ, дивясь на это необычное движение. Брату удалось даже достать себе кое-что перекусить в гостиннице.

Не зная, что начать дальше, брат несколько времени пробыл в Эджвере. Беглецов все прибывало. Многие, подобно брату, видимо, намерены были, пока что, остаться здесь. О марсианах ничего нового не было слышно.

Толпа беглецов росла, но давки пока еще не было. Авангард составляли главным образом велосипедисты, но скоро появились автомобили, кабриолеты, коляски и всевозможные экипажи, поднимавшие страшную пыль.

В смутной надежде добраться до Чельмсфорда, где у него были друзья, брат свернул в тихий переулок и, дойдя до распутья, пошел по проселочной дороге, ведущей к востоку. Он миновал несколько ферм и деревушек, даже не спрашивая о названии их. Беглецов попадалось мало, но под Гай-Барнетом он случайно столкнулся с двумя дамами, которые с этой минуты сделались его спутницами. Ему посчастливилось как раз во время подоспеть к ним на выручку.

Подходя к Гай-Барнету, он услыхал крики, завернул за угол и увидал двоих мужчин, усиливавшихся вытащить двух дам из плетеной колясочки, между тем, как третий мужчина с трудом удерживал перепуганного пони. Одна из дам, невысокая, полная, в белом платье по просту визжала от ужаса; другая, стройная брюнетка, свободной рукой изо всей силы била хлыстом по лицу мужчину, сжимавшему как в клещах, её другую руку.

Брат сразу сообразил, в чем дело, и с громким криком бросился на помощь. Человек, тащивший толстушку, мгновенно выпустил ее и обернулся к брату. По лицу его было видно, что без драки дело не обойдется. Брат, будучи опытным боксером, не задумываясь, кинулся на него первый и одним ударом свалил его на земь, так что он стукнулся головой о колесо.

В такую минуту было не до соблюдения правил бокса; отделавшись от одного, брат схватил за шиворот другого, сжимавшого руку стройной брюнетки. Мгновенно вслед затем раздался стук копыт, хлыст стегнул брата по лицу, третий противник нанес ему удар кулаком в переносицу, а тот, которого он держал за ворот, вырвался и убежал.

Оглушенный ударом, брат очутился лицом к лицу с дюжим парнем, который раньше удерживал лошадь; коляска мчалась во весь опор, причем ее кидало из стороны в сторону; даны все время оглядывались назад. Противник его только занес было руку, как брат ударил его кулаком в лицо и видя, что помощи ждать неоткуда, пустился бежать вслед за коляской. Дюжий парень гнался за ним; вернувшийся беглец следовал сзади, в некотором отдалении.

Внезапно брат споткнулся о камень и упал, благодаря чему первый преследователь нагнал его; вскочив на ноги, он очутился лицом в лицу с двумя противниками. Плохо пришлось бы ему, если бы брюнетка не повернула лошадь и не поспешила к нему на помощь. У нея был с собой револьвер, но, при таком неожиданном нападении, она не успела вытащить его из под сиденья. На разстоянии шесто ярдов она выстрелила и едва не попала в брата. Тот, что бежал позади, наиболее трусливый, мгновенно повернул оглобли; товарищ последодовал за ним, проклиная его трусость. Оба остановились вдали над лежавшим без чувств третьим оборванцем.

Брюнетка соскочила на землю и подбежала в брату.

-- Возьмите! - сказала она, подавая ему револьвер.

-- Идите, садитесь в экипаж, - отвечал ей брат, отирая кровь с разсеченной губы. Оба они дрожали от волнения.

Не говоря ни слова, брюнетка повернулась и пошла к колясочке, где её толстенькая спутница употребяла все усилия, чтоб удержать на месте испуганного пони.

-- Я сяду здесь, если позволите, - сказал брат, вскакивая на заднее сиденье.

Брюнетка оглянулась через плечо, взяла возжи из рук соседки, вытянула пони кнутом, и через мгновение трое оборванцев скрылись за поворотом дороги.

Таким образом, совершенно неожиданно для себя, брат, задыхаясь от усталости и волнения, с разсеченной губой и окровавленными пальцами, очутился в экипаже, скачущим по неизвестной ему дороге, в обществе двух неизвестных дам.

Вскоре он узнал, кто оне. Одна оказалась женой, другая - младшей сестрой врача, живущого в Стенморе. Накануне вечером врача вызвали в Ниннер, к тяжело больному. По дороге домой, он узнал на одной из станций о приближении марсиан. Вернувшись, он поспешил разбудить жену и сестру - служанка дня за два перед тем отошла, - велел им захватить с собой провизии, усадил их в экипаж, положил под сиденье револьвер - к счастью для брата, - и сказал, чтобы оне ехали в Эджвэр, в надежде, что там оне успеют захватить поезд. Сам он отправился оповестить соседей, говоря, что нагонит их не позже, как в половине пятого, но оне прождали до девяти, а он все не являлся. В Эджвере оставаться было немыслимо, по причине огромного стечения народа; вот оне и выехали на проселочную дорогу; а тут на них напали разбойники.

Все это было сообщено брату отрывками, на пути. Возле Нью-Барнета они решили сделать привал. Брат обещал своим спутницам не покидать их, пока оне не решат, что с собой делать, или пока не явится пропавший без вести муж, и, чтобы успокоить их, уверил их, что он отлично стреляет из револьвера, хотя на самом деле никогда в руках не держал этого оружия.

Все трое вышли из экипажа и расположились на траве; пони щипал молодые листочки с изгороди, чувствуя себя совершенно счастливым. Брат описал свое бегство из Лондона и сообщил все, что знал о марсианах. Солнце начинало припекать, темы для разговора скоро истощились; всем троим было не по себе; всех угнетало тяжелое предчувствие. Каждого прохожого брат останавливал и разспрашивал, и с каждой новой вестью в уме его укоренялась уверенность в том, что человечество постигло тяжкое бедствие и необходимо бежать от него, как можно: дальше. Он поверил эту мысль своим спутницам.

-- У нас есть деньги... - нерешительно начала брюнетка и запнулась, но, встретив взгляд брата, мгновенно оправилась от смущения.

-- У меня тоже есть, - сказал брат.

Оказалось, что у дам было целых тридцать фунтов золотом, не считая пяти-фунтового банкового билета. Брюнетка полагала, что этого достаточно, чтобы сесть на поезд в Сент-Альбане или Нью-Барнете. Брат возразил, что не стоит и пытаться, так как лондонцы захватили все места, и предложил пробраться через Эссекс в Гарвич, а оттуда заграницу.

М-рс Эльфинстон - так звали даму в белом платье - и слышать об этом не хотела, говоря, что она никуда не уедет без своего "Джорджа", но её belle soeur с поразительным спокойствием и хладнокровием обсудила предложение брата и кончила тем, что согласилась. Все трое двинулись дальше, в Барнет, намереваясь пересечь там Большую Северную дорогу; брат правил, стараясь как можно больше щадить пони.

По мере того, как солнце поднималось выше, становилось нестерпимо жарко; накалившийся белый песок жег ноги лошади и слепил глаза; изгороди стояли совсем серые от пыли. Наши путники подвигались вперед очень медленно, и чем ближе подъезжали к Барнету, тем больше народу попадалось им на встречу. Попадались все какие-то странные субъекты, с неподвижным взором, с изнуренными лицами, в запыленном, разорванном платье, бормотавшие себе под нос невнятные речи. Господин во фраке прошел мимо, мрачно потупив глаза в землю, и вдруг закричал не своим голосом. Обернувшись, они увидали, как он одной рукой рвал на себе волосы, а другой бил по воздуху, нанося удары воображаемому врагу. Припадок ярости миновал у него так же внезапно, как и начался, и он пошел дальше, даже не оглянувшись назад.

На перекрестке, не доезжая южной заставы Барнета, они увидали идущую через поле женщину с ребенком на руках; за ней бежали двое детей и поодаль следовал мужчина в грязной черной паре, с толстой палкой в одной руке и небольшим саквояжем в другой. Из боковой улочки между дачами выехала тележка, запряженная взмыленным черным пони. В ней сидели напиханные, как сельди в бочке, три девушки, с виду фабричные работницы и двое маленьких детей. Правил тощий юноша, с белым лицом и растерянными глазами, в шарообразной шляпе, весь серый от пыли.

-- Можно тут проехать на Эджвэр? - спросил он брата, и когда тот сказал, что нужно свернуть налево, он, не поблагодарив за ответ, стегнул лошадь и поскакал.

Брат заметил впереди бледно-серый дымок, поднимавшийся из группы строений и окутывавший белый фасад террасы большой виллы. Внезапно м-рс Эльфинстон вскрикнула от испуга при виде множества языков красного пламени, смешанного с дымом, взвившихся к яркому синему небу. Уже давно до них доносился глухой гул; теперь они стали различать в нем людской говор, стук колес, грохот фургонов, отрывистый топот копыт. Шагах в пятидесяти от перекрестка проселочная дорога круто поворачивала, выходя на большую.

-- Боже милосердый! - вскричала м-рс Эльфинстон. - Куда вы нас везете?

Брат остановил лошадь.

Большая дорога была сплошь залита народом: шоссе превратилось в живой поток, стремившийся к северу. Белая пыль, вздымаемая ногами лошадей, людей и колесами экипажей, тучами стояла над дорогой, сверкая в лучах солнца. Слышались окрики: "Пади! Дорогу дайте! Прочь с дороги!"

Место слияния проселочной дороги с большой, казалось, тонуло в облаках дыма; толпа гудела, как пламя; горячая удушливая пыль набивалась в рот и глаза. В довершение всего, неподалеку горела вилла, и клубы настоящого черного дыма стлались через дорогу.

но брат погрозил ему бичем, и собака убежала.

Дорога, насколько ее можно было видеть вправо, между домами, представляла сплошную массу пыльных голов и тел, прижатых друг к другу; по мере приближения к углу, очертания отдельных фигур выступали яснее, потом опять сливались с общей массой и, наконец, тонули в облаке пыли.

-- Пропустите! Дорогу дайте! Прочь с дороги!

Теснота на шоссе была страшная; задние напирали на передних, клали им руки на плечи. Брат соскочил и держал в поводу пони. Словно очарованный, он медленно, шаг за шагом приближался к большой дороге. Он видел смятение в Эджвэре и давку на Чок-фэрме, но здесь было совсем другое - сцена из времен велика то переселения народов. Трудно вообразить себе эту неисчислимую рать, безформенную, хаотическую. Из-за угла выдвигались фигуры и тотчас же пропадали опять; виднелись только их спины. По краям бреди пешие, ежеминутно рискуя попасть под колеса экипажей, оступаясь, падая в канавы, наталкиваясь друг на друга.

Экипажи сплотились в густую массу; лишь только в ней образовался просвет, те, что полегче, спешили воспользовться случаем, чтоб обогнать других, и устремлялись вперед, прижимая пешеходов к воротам и заборам.

-- Вперед! вперед! - стоном стояло в воздухе. - Спешите! Они идут!

В одной из повозок стоял, выпрямившись во весь рост, слепой старик, в форме армии спасения, жестикулируя скрюченными пальцами и крича: "Вечность! вечность!" Голос его, хриплый, но сильный, был слышен еще долго после того, как его фигура скрылась в пыли. Экипажи все были битком набиты. Некоторые из возниц, совсем ополоумев, хлестали по лошадям и бранились с другими кучерами за то, что им не дают дороги, хотя ехать было некуда; другие сидели неподвижно, устремив в пространство растерянный, жалкий взор; иные кусали руки от жажды или же лежали без сил, распростертые на дне повозок. У лошадей уздечки были в пене, глаза налились кровью.

Экипажей было безчисленное множество, всех видов и форм: кэбы, коляски, телеги, товарные фургоны, омнибус, почтовые кареты и рядом бочка для вывозки нечистот с надписью: "Приход св. Панкратия"; длинные дроги для досок. У одной телеги колеса были обрызганы свежею кровью.

-- Очистите дорогу! Очистите дорогу!

-- Веч-ность! веч-ность! - доносилось издали.

В толпе виднелись печальные, измученные женския лица. Здесь были всякия женщины, и оборванные, и нарядные, в модных, но запыленных костюмах; сами плача, они вели за руки плачущих, спотыкающихся детей. Иных сопровождали мужчины, старавшиеся оберечь их; были и такие, что отталкивали их кулаками. Бок-о-бок с нарядной дамой пробивал себе дорогу оборванец в лохмотьях, громко ругаясь нехорошими словами. Тут были дюжие молодцы-рабочие, раздвигавшие толпу кулаками, клерки и приказчики, судорожно протискивавшиеся вперед, железнодорожные носильщики; брат заметил в толпе раненого солдата; какой-то бедняк ухитрился выбежать из дому в одной ночной сорочке м накинутом поверх нея пальто.

Однако у этой разношерстной толпы было кое-что общее - выражение страха и муки на лицах, чувство страха, подгонявшее их вперед. Каждое столкновение на дороге, каждая ссора из-за места в повозке заставляла всю армию беглецов ускорять шаг; даже те, у кого подгибались колени, на миг оживали и храбро шагали вперед, словно подбодренные электрическим током. Зной и пыль уже сделали свое дело. У всех кожа была сухая и воспаленная, губы запеклись, почернели. Все томились жаждой, усталостью; у всех, ныли натруженные ноги. В общем гуле можно было различить споры, упреки, тяжелые вздохи; голоса у большинства были упавшие, хриплые. И все голоса покрывал один немолчный вопль:

-- Дорогу! дорогу! Марсиане идут!

Улица, на которой стояли ваши путники, выходила на шоссе боком, давая обманчивое впечатление, будто она ведет к Лондону. В месте скрещения образовалось нечто в роде водоворота; поминутно живой поток выкидывал в узкое отверстие часть своих волн, которые спешили тотчас же вернуться обратно. Лишь немногие останавливались и добровольно отходили в сторону. Поодоль, на траве у дороги, лежал человек с обнаженной ногой, завернутой в окровавленные тряпки; около него хлопотали двое друзей, - счастливец, ему не изменили друзья и в такую минуту!

Вот из толпы вынырнул низенький старичек, с виду военный, с седыми усами, в грязном черном мундире, сел на земь и снял сапог; подошва его была вся в крови; вытряхнув камешки из сапога, старик снова обулся и заковылял дальше. Маленькая девочка, лет десяти, с плачем выбежала в боковую улицу и повалилась под изгородь, почти у ног брата, крича:

-- Я не могу идти дальше, не могу!

Этот плач вывел брата из оцепенения; он взял девочку на руки и, ласково уговаривая ее, понес ее в мисс Эльфинстон. Она мгновенно притихла, словно испуганная лаской чужого.

В толпе раздался крик: "Эллен! Эллен!" Голос был женский; в нем слышались слезы. Девочка вырвалась из рук брата и стрелой метнулась назад, крича в ответ: Мама!

-- Идут! Идут! - крикнул всадник, проскакав мимо.

Бывшие на дороге шарахнулись в сторону. Брать отодвинул пони и колясочку в изгороди; карета пронеслась мимо и остановилась на повороте. Карета была с дышлом, разсчитанная на пару лошадей, но везла ее только одна.

Сквозь облако пыли брат смутно видел, как двое людей вынули из кареты что-то, лежащее на белых носилках, и осторожно опустили это что-то на траву.

Один из них подбежал к брату.

-- Нет ли здесь воды? Он при смерти, просит пить. Это лорд Гаррик.

-- Лорд Гаррик? Председатель судебной палаты?

-- Есть здесь вода?

Тот бросился к воротам угловой дачи. Толпа не пускала его, крича:

-- Прочь! Прочь! Они идут! Марсиане!

Внимание брата было отвлечено бородатым мужчиной с орлиным носом и небольшим саквояжем в руке. Саквояжик неожиданно треснул, и куча золотых разсыпалась по земле. Соверены катились во все стороны, попадали под ноги людям и лошадям. Бородач остановился, тупо глядя на свои деньги. Дышло кэба ударило его в плечо; он зашатался, отскочил назад и чуть не попал под колеса ломовой телеги.

-- Дорогу! - кричали ему со всех сторон. - Не задерживай! Проходи!

под копытами лошади.

-- Стой! - крикнул брать и, оттолкнув женщину, загородившую ему дорогу, бросился в толпу, чтобы схватить лошадь под уздцы.

Но, прежде чем он успел добраться до нея, раздался отчаянный крик, и колесо фуры переехало спину несчастному. Бородач извивался в пыли, напрасно стараясь дотянуться до денег, так как позвоночник его был переломлен, и ноги не действовали. Брат побежал вслед за фурой; возница стегнул его кнутом. Брат остановился, крича: "Стой!" следующему экипажу; какой-то всадник на вороной лошади вызвался помогать ему.

-- Надо его убрать прочь с дороги, - посоветовал всадник. Брат схватил за ворот парализованного и потащил его в переулок, но тот все цеплялся за свои деньги и, меча яростные взоры на своего спасителя, колотил его по руке полной пригоршней золота.

-- Проходите! проходите! - кричали им со всех сторон. - Дайте дорогу!

за руку. В то же мгновение вороной конь шарахнулся в сторону; тедега двинулась дальше; лошадиное копыто мелькнуло в воздухе, на волосок от виска брата. Он невольно вздрогнул и отскочил, выпустив ворот раненого. На лице того гнев мгновенно сменился ужасом. Еще миг, и брат потерял его из виду; его самого сдавила толпа и вынесла вперед, мимо устья проселочной дороги, так что он лишь с большим трудом мог вернуться к своим.

Он видел, как мисс Эльфинстон закрыла глаза рукой, как ребенок, стоявший возле, с детским отсутствием жалости, впился любопытными, широко раскрытыми глазами в пыльную, серую массу, лежавшую без движения под колесами переезжавших через нее экипажей. "Поедемте назад! - крикнул он и повернул пони; - нам не пробиться через этот ад!" Они отъехали шагов на сто и остановились, когда уже не стало видно большой дороги. На повороте брат увидал во рву под деревом лицо умирающого лорда Гаррика, мертвенно бледное, в поту, с обострившимися чертами. Обе женщины сидели молча, съежившись на своих местах и вздрагивая всем телом.

Теперь надо было решить, что делать дальше. Мисс Эльфинстон была бледна, как полотно; невестка её горько плакала, забывая даже взывать к Джорджу. Брат находился в нерешимости. Как только порыв ужаса и отвращения улегся в его душе, он понял, что необходимо во что бы то ни стало пересечь большую дорогу, так как ехать больше некуда. Он вдруг, решительно обратился к мисс Эльфинстон:

-- Надо ехать сюда! - и снова повернул пони.

и колясочка проскользнула под носом у лошади, причем потеряла кусок обшивки, сцепившись колесами с каким-то фургоном. Еще миг, и поток подхватил их и увлек за собою. Брат, с красными рубцами на лице и руках от бича разозленного кучера, вскарабкался на свое место и, взяв возжи из рук девушки, передал ей револьвер.

Теперь надо было найти случай свернуть вправо, но это оказывалось не так-то легко. Раз захваченная потоком, колясочка потонула в нем, сделалась каплей в этом живом море. Наши путники, помимо воли, проехали весь Чиппинг-Барнет и отъехали еще на милю от городка, прежде чем им удалось перерезать дорогу, и то лишь благодаря её многочисленным разветвлениям.

Они двинулись на восток, через Гэдли, то и дело натыкаясь на группы людей, жадно пивших из ручья, припав в самой воде; многие пробивали себе дорогу в ручью кулаками. С вершины холма возле Ист-Барнета видны были два поезда, медленно следовавшие один за другим без всяких сигналов, переполненные пассажирами - даже на угольной платформе виднелись человеческия фигуры - и направлявшиеся на север, к Большой Северной железной дороге. Вероятно, они были наполнены где-нибудь в окрестностях Лондона, потому что из самой столицы, при таком столпотворении, отправлять поезда было немыслимо.

Вскоре они остановились, чтобы сделать привал; жара и сильные впечатления совершенно изнурили их. Все трое начинали страдать от голода, ночь была холодна; уснуть ни один не решался. По дороге, в том направлении, откуда приехал брат, то и дело стремились беглецы, спасаясь от неведомых опасностей, ожидавших их впереди.