Борьба миров.
Книга II. Земля под владычеством марсиан.
I. Под пятою.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Борьба миров. Книга II. Земля под владычеством марсиан. I. Под пятою. (старая орфография)

КНИГА II.
ЗЕМЛЯ ПОД ВЛАДЫЧЕСТВОМ МАРСИАН.

I.
Под пятою.

Я так распространился о приключениях брата, что совершенно отвлекся от рассказа о своих собственных. В продолжение всего времени, описанного в последних двух главах, мы с викарием не выходили из пустого дома в Галлифорде, куда спрятались от черного дыма. Вечер воскресенья и весь понедельник - день паники, - мы провели в этом небольшом оазисе дневного света, отрезанном стеной черного дыма от всего остального мира. Делать нам было нечего, оставалось только ждать; эти два томительных дня, проведенных в полном бездействии, показались нам бесконечно долгими.

Я весь был поглощен тревогой за жену. Я представлял себе её, среди опасностей, напуганную, оплакивающую меня, как мертвого. Я бегал по комнатам и громко рыдал при мысли о том, что мы с ней отрезаны друг от друга, и обо всем, что с ней могло случиться в мое отсутствие. Родственник, у которого я поместил её, был человек, способный храбро смотреть в лицо какой угодно опасности, но тяжелый на подъем и ненаходчивый. Здесь же нужны были именно предусмотрительность и находчивость, а не храбрость. Я утешал себя только мыслью, что марсиане идут на Лондон, оставив Лезерхэд позади. От такой смутной тревоги болезненно изощряется нервная чувствительность. Постоянное нытье священника страшно меня утомляло и раздражало; я устал смотреть на его эгоистическое отчаяние. После нескольких безплодных попыток привести его в лучшее настроение, я ушел от него и засел в комнате, очевидно, служившей классной, так как в ней стояло несколько скамеек, глобус, и валялись по столам тетради. Он нашел меня и снова принялся донимать меня своими жалобами: тогда я поднялся на вышку в библиотеку и заперся на ключ, чтобы остаться наедине с своей мучительной тоской.

Весь вечер и все утро следующого дня мы не имели никакой надежды вырваться из оков черного дыма. Вечером в воскресенье в соседнем доме появились некоторые признаки жизни: забегали огоньки в окнах, в одном даже показалось чье-то лицо, позже кто-то хлопнул дверью. Но я так и не узнал, что за люди ходили там и что с ними сталось. На другой день мы уж их не видали. Все утро понедельника черный дым полз в реке, придвигаясь к нам все ближе и ближе и, наконец, разлился по дороге, проходившей мимо нашего дома.

В полдень показался вдали марсианин, шедший напрямик через поле, поливая черный дым струей горячого пара, от прикосновения которого лопались стекла. Струя эта, шипя, ударялась о стены и обожгла руку священника, имевшого неосторожность подойти близко к окну. Нескоро мы решились войти в залитые водой лицевые комнаты и выглянуть наружу. - Вся местность к северу, казалось, была занесена снегом, только черного цвета. Мы с удивлением заметили, что у реки к черному цвету сожженных лугов примешивался какой-то непонятный красный оттенок.

Мы не сразу сообразили, насколько эта перемена меняет наше положение; мы поняли только, что нам нечего больше бояться черного дыма. Я первый заметил, что стена, преграждавшая нам путь, рухнула, и теперь ничто не мешает нам выйти. Как только я понял, что путь свободен, во мне снова проснулась жажда действия, но священника нельзя было ни убедить, ни вывести из его апатического состояния.

-- Здесь мы в безопасности, - повторял он; - здесь не страшно.

Я решил оставить его - и жаль, что не сделал этого! Умудренный опытом и наставлениями артиллериста, на этот раз я позаботился захватить с собой провизии и воды. Мни посчастливилось найти немного масла и чистых тряпок, чтобы перевязать свои обожженные руки; в одной из спален лежали на кровати шляпа и фланелевая рубашка, которые я также взял себе. Когда священник понял, что я уйду и без него, он вдруг собрался тоже в дорогу. Мы подождали, пока спала жара, и приблизительно часов в пять направились по черной от осевшого дыма дороге в Сенбёри.

Все было так странно и необычно вокруг, что вызывало в душе жуткое чувство. Нам попадались на пути человеческие и лошадиные трупы, скорченные, обезображенные, брошенная кладь, опрокинутые повозки, густо покрытые черным налетом. Этот пепельного цвета налет напомнил мне рассказы о разрушении Геркуланума и Помпеи. Мы без всяких приключений добрались до Гэмптон-корта и здесь были приятно удивлены видом зеленого оазиса, каким то чудом ускользнувшого от губительного действия черного дыма. Это был Буши-парк, где под тенью каштанов спокойно расхаживали олени. Дорога шла парком до самого Твикенгема. Нам попалось навстречу несколько мужчин и женщин, спешивших в Гэмптон. Это были первые люди, виденные нами за последние два дня.

По ту сторону дороги, за Патерсгэмом все еще горели леса. Ни тепловой луч, ни черный дым не коснулись Твикенгэма, и здесь народу попадалось больше, но никто не мог сообщить нам ничего нового. Большинство, подобно нам, пользовались временным затишьем, чтобы поискать более безопасного места. Мне показалось, что во многих домах прятались обыватели, слишком напуганные даже для того, чтобы спастись бегством. И здесь дорога были усеяна явными следами поснешного бегства. Живо помню три брошенных велосипеда, лежавшие кучей на дороге, все переломаннные колесами переехавших через них экипажей.

В половине девятого мы перешли через Ричмондский мост, при чем, конечно, очень спешили, чтобы меньше времени оставаться на виду, но все же я усаел заметить плывущия по реке вдали какие-то красные массы. Я не знал, что это такое, - разбирать было некогда, - и я дал им более ужасное объяснение, чем оне того заслуживали. И здесь, на берегу Суррея, мы видели все то же; - черную пыль, осадок черного дыма, и мертвые тела, - возле станции оне лежали грудой - но марсиан не было и в помине, пока мы не дошли до Барнса.

В чернеющей дали виднелась группа из трех человек, бежавших переулком к реке; помимо этого окрестность была пустынна. На вершине холма пылали здания города Ричмонда; кругом не было и следов черного дыма.

Возле Кью мы неожиданно столкнулись с целой толпой беглецов, и тотчас же вслед затем, не более, как во ста ярдах от нас, над крышами домов показалась верхняя часть фигуры марсианина. Мы обезумели от страха: стоило ему опустить глаза, и мы бы погибли. Завидев в соседнем саду сарайчик, мы поспешили укрыться туда. Священник забился в угол и тихонько плакал, отказываясь итти дальше.

Но я не мог отказаться от мысли попасть в Лезерхэд и, как только снерклось, вышел из своего убежища. Ощупью пробираясь сквозь кусты, потом по задворкам большого дома-особняка, я вышел около Кью на большую дорогу. Священника я оставил в сарае, но он бросился бегом догонять меня.

Эта вторая попытка была положительно безумием. Около нас со всех сторон бродили марсиане. Не успел мой спутник догнать меня, как вдали показалась фигура марсианина на треножнике, шагавшая через луг по направлению к Кью-лоджу. Впереди нея на зеленом фоне луга выделялось четыре-пять маленьких человеческих фигурок; марсианин, очевидно, преследовал их. В три шага он нагнал людей; они бросились от него вразсыпную.

Он, даже не прибегая к тепловому лучу, хватал их одного за другим и бросал в большую металлическую корзину, привешенную у него за спиной.

Мне в первый раз пришло в голову, что марсиане могут иметь относительно людей другия намерения, кроме уничтожения их. На миг мы оцепенели от ужаса, потом повернулись и бросились бежать; как раз позади нас были ворота, выходившия в обнесенный стеною сад; мы кинулись туда и, по счастью, тотчас же наткнулись на канаву, где и засели, не смея даже шепотом разговаривать друг с другом, пока на небо не высыпали звезды.

Было, должно быть, уже около 11 вечера, когда мы, наконец, набрались храбрости и вышли из канавы. Идти по дороге мы уже не рискнули, а ползли вдоль изгороди и по огородам, зорко взглядываясь в темноту, он с правой стороны дороги я с левой, так как марсиане, повидимому, заняли всю эту местность. В одном месте мы наткнулись на обожженный и почерневший участок земли, покрытый остывающим пеплом; на нем валялись разбросанные человеческие трупы; головы и тела их были страшно изуродованы, но ноги и сапоги не тронуты. Тут же валялись мертвые лошади, а в шагах в пятидесяти позади стояли 4 подбитых орудия и поломаные передки.

Местечко Шипп уцелело, но зато в нем было пусто и тихо как в могиле; здесь нам не попадались мертвецы; впрочем и ночь была слишком темна, чтобы смотреть по сторонам. В Шиппе мой спутник стал жаловаться на слабость и жажду, и мы решили попытать счастья в одном из домов.

Первый дом, в который мы не без труда влезли через окно, оказался небольшой виллой- особнячком; я не нашел там ничего съедобного, кроме заплесневевшого сыра. Зато нашлась вода; кроме того, я взял топор, который мог пригодиться для следующей нашей кражи со взломом.

На перекрестке, где дорога сворачивает в Мортлек, стоял белый дом с огороженным садом, и здесь в кладовой мы нашли целый запас провизии: две ковриги хлеба, большой кусок сырого ростбифа и пол-окорока ветчины; я потому так подробно перечисляю все это, что нам пришлось довольствоваться этой провизией две недели. На нижней полке стояло пиво в бутылках, лежало два мешка бобов и увядший салат. Кладовая выходила в чисто выбеленную кухню, где были сложены дрова и стоял шкаф, в котором мы нашли около дюжины бургонского, бисквиты и две жестянки консервов.

свои силы пищей. В это время произошло нечто неожиданное.

Около полуночи нас резнул по глазам ослепительный ярко-зеленый свет. Вся обстановка кухни на миг выступила из мрака резкими очертаниями и снова скрылась. Затем раздался удар; ничего подобного я не слыхал ни раньше, ни после. Почти моментально вслед за тем позади меня раздался треск, стук разбившагося стекла, грохот падающих камней и сейчас же с потолка свалилась вся штукатурка разбившаяся на наших головах. Меня с размаха швырнуло на пол; я ударился головой о ручку печной дверцы и долго лежал без чувств, как мне сказал священник. Когда я пришел в себя, вокруг было снова темно; он с мокрым лицом - как оказалось после, это была кровь из раны на лбу, вспрыскивал меня холодной водой.

Несколько времени я не мог сообразить, что случилось, потом мало-помалу начал припоминать и тут только ощутил острую боль в виске.

-- Лучше ли вам, - спросил шепотом священник. Я не отвечал, стараясь подняться.

-- Не двигайтесь, - сказал он, - пол весь усыпан битой посудой из шкафа. Вы нашумите, а я уверен, что они здесь близко.

какие-то непонятные звуки.

-- Слышите, - сказал священник, когда звуки повторились.

-- Да; что это?

-- Марсианин.

Я прислушался и заметил:

Я был склонен думать, что дом обрушился благодаря тому, что на него навалился марсианин, как это было на моих глазах с Шеппертонской колокольней.

отверстие между балкой и кучей битых кирпичей, возле развалившейся стены. В этом сером полусвете мы могли, наконец, разсмотреть внутренное убранство кухни.

Окно было разбито кучей влетевших в него цветочных горшков; с силой брошенные извне чьей-то неведомой рукой, они выбили стекла, градом обрушились на стол, за которым мы сидели, и теперь валялись разбитыми у наших ног. У стены дома образовался настоящий земляной вал. У верхняго косяка окна виднелась сломанная водосточная труба. Пол весь был устлан осколками и черепками; угол кухни, примыкавшей к дому, обвалился и так как в него виден был дневной свет, очевидно, большая часть дома то же обвалилась. Странный контраст с этой картиной разрушения представлял опрятный посудный шкаф, выкрашенный по моде в бледно-зеленый цвет, со множеством медной и жестяной посуды и на полках, и часть уцелевшей стены с чистенькими обоями в клетку, белое с голубым. Когда совсем разсвело, сквозь трещину в стене мы разглядели фигуру марсианина, вероятно, стоявшого на страже над еще не остывшим цилиндром. При виде его, мы поспешили благоразумно ретироваться из полутемной кухни в совершенно темную кладовую. Внезапно истина блеснула в моем уме.

-- Это пятый цилиндр, - шепнул я своему спутнику, - пятая стрела с Марса разрушила этот дом и похоронила нас под его развалинами! Священник ничего не ответил, потом прошептал: - Господи сжалься над нами! - Немного погодя я услышал тихое всхлипывание.

и брыжжи. За стеной опять раздался металлический звук, потом резвое гиканье и, после минутной паузы, свист, похожий на свисток паровоза; эти загадочные шумы то прерывались, то начинались снова; промежутки тишины постепенно становились все короче и короче, наконец, раздался мерный и сильный стук, такой сильный, что от сотрясения воздуха дрожала и звенела вся посуда в шкафу. Что-то заслонило нам свет из кухни, и мы несколько часов просидели скорчившись в темноте, не смея говорить, дрожа от страха, пока, наконец, силы не изменили нам... Мы проспали, вероятно, большую часть дня; проснувшись, я почувствовал сильный голод, который, наконец, вывел меня из апатии. Я сказал священнику, что пойду искать пищи. Он не ответил, но как только услыхал, что я жую, ползком последовал за мной.