| Автор: | Филдинг Г., год: 1749 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XII,
заключающая тринадцатую книгу
Изящный лорд Шефтсбери где-то возражает против излишней приверженности к истине, из чего с полным основанием можно заключить, что в иных случаях ложь не только извинительна, но и похвальна.
И, конечно, никто не может с большим правом притязать на это похвальное уклонение от истины, чем молодые женщины, когда речь идет о любви; в оправдание они могут сослаться на уроки старших, на воспитание и, превыше всего на силу, можно сказать даже - на незыблемость обычая, который не запрещает им следовать чистым природным влечениям (подобное запрещение было бы нелепостью), но запрещает в них признаваться.
Поэтому нам ничуть не стыдно сказать, что героиня наша последовала в настоящем случае советам сиятельного философа. Будучи твердо убеждена, что леди Белластон не знает, кто такой Джонс, она решила оставить ее в этом неведении, хотя бы и ценой маленького обмана.
Не успел Джонс уйти. как леди Белластон воскликнула:
- Честное слово, прекрасный молодой человек! Кто бы ото мог быть? Что-то не припоминаю, чтобы я его когда-нибудь видела.
- Я тоже, сударыня. - отвечала Софья. - Должна признать, что он поступил очень благородно, вернув мне деньги.
- Да, и притом он очень хорош собой, - сказала леди, - как вы находите?
- Я не обратила на это внимания, - отвечала Софья, - он показался мне только немного неуклюжим и невоспитанным.
- Вы совершенно правы, - подтвердила леди Белластон, - по манерам его видно, что он не вращался в хорошем обществе. Хоть он и вернул деньги и отказался от вознаграждения, я все-таки сомневаюсь, чтобы он был благородного звания... Я давно заметила, что в людях хорошего происхождения есть что-то такое, чего другим никогда не приобрести.. Пожалуй, не приказать ли, чтобы его не принимали, если он придет?
- Нет, почему же? - возразила Софья. - Какие могут быть у вас опасения, сударыня, после его поступка?.. Кроме того, разве вы не заметили? В речи его столько изящества, столько изысканности, такая красота выражений, что, что...
- Да, я согласна, он боек на язык... Только простите меня, пожалуйста, Софья, пожалуйста, простите...
- Простить вашу милость! - воскликнула Софья.
Джонс.
- В самом деле, сударыня? - проговорила Софья, покраснев и принужденно смеясь.
- Ей-богу, вообразила. Понять не могу, отчего это мне пришло в голову. Ведь надо отдать молодому человеку справедливость: одет он со вкусом, а мне кажется, дорогая Софья, приятелю вашему это мало привычно.
- С вашей стороны, леди Белластон, жестоко так насмехаться после данного мной обещания, - отвечала Софья.
- Нисколько, дитя мое... Было бы жестоко - прежде; но после того как вы обещали не выходить замуж без согласия отца, а следовательно - отказаться от Джонса, вам, я думаю, не может показаться обидной легкая насмешка над страстью, простительной только в провинциальной барышне и которую, по вашим словам, вы совершенно преодолели. Что мне подумать, дорогая моя Софи, если вы не выносите шутки даже насчет его одежды? Я начинаю опасаться, не слишком ли далеко вы зашли, и спрашиваю себя: точно ли вы были со мной откровенны?
- Интересует! Вы дурно меня поняли: я говорила только о его одежде... и не решилась бы оскорбить вашего чувства дальнейшим сравнением... Мне кажется даже, дорогая моя Софи, что если бы ваш мистер Джонс был похож на этого...
- Мне кажется, сударыня, - проговорила Софья, - вы признали, что он хорош собой...
- Кто, кто хорош собой? - поспешно прервала ее леди.
- Мистер Джонс, - отвечала Софья, но тотчас же опомнилась. - Что я говорю - мистер Джонс!.. Нет, нет, извините... я хотела скачать, джентльмен, который только что был здесь
- Даю слово, сударыня: мистер Джонс так же мне безразличен, как только что ушедший отсюда джентльмен.
- Даю слово, что верю. Простите же мне мою маленькую невинную шутку. Обещаю всем никогда больше не произносить его имени.
Тут дамы расстались, к неизмеримо большему удовольствию Софьи, чем леди Белластон, которая охотно помучила бы свою соперницу и дольше, если бы но была отвлечена более важным делом. Что же касается Софьи, то этот первый в ее жизни обман оставил в ней чувство большой неловкости. Удалившись в свою комнату, она погрузилась в раздумье, и чувство это перешло в угрызения совести. Затруднительность положения. не оставлявшая другого выхода, не служила в ее глазах оправданием ее поступка: душа Софьи была слишком чиста, чтобы она могла примириться с ложью, хотя бы и вынужденной обстоятельствами. Мысль эта не позволила ей сомкнуть глаз в течение всей ночи.