| Автор: | Филдинг Г. |
| Категория: | Роман |
Книга первая
Глава XIV, в которой история величия развивается далее
Когда ссора таким образом улеглась, а игра по указанным выше причинам кончилась, компания снова вернулась к самой веселой и дружественной попойке. Пили за здоровье, пожимали друг другу руки и признавались в самой полной любви. Всему этому ничуть не служили помехой замыслы, которые каждый обмозговывал тайком и намеревался исполнить, как только крепкие напитки кое-кому затуманят голову. Бэгшот и джентльмен собирались обокрасть друг друга; мистер Снэп и мистер Уайлд-старший раздумывали, где бы еще выискать должников, чтобы с помощью джентльмена взять их под стражу; граф надеялся возобновить игру, а Уайлд, наш герой, замышлял убрать Бэгшота с дороги или, как выражается чернь, при первой же возможности отправить на виселицу. Но ни один из этих великих замыслов нельзя было осуществить немедленно, ибо мистера Снэпа вскоре вызвали по срочному делу, потребовавшему помощи мистера Уайлда-старшего и одного его приятеля; а так как мистер Снэп не питал излишнего доверия к графским пяткам, с проворством которых он уже однажды познакомился, он объявил, что пора «навесить замок». Здесь, читатель, если ты не возражаешь, мы, поскольку нам не к спеху, остановимся и проведем образное сравнение. Как после охоты осторожный егерь загоняет своих быстроногих гончих и они, свесив уши и хвост, угрюмо плетутся к себе в конуру, он же, пощелкивая арапником, не считаясь с их собачьим упорством, следует за ними по пятам и, убедившись, что все они в целости и на месте, поворачивает ключ в замке, а потом удаляется туда, куда его зовет какое-нибудь дело или потеха, - так, заплетающимся шагом, с пасмурными лицами, поднимались граф и Бэгшот в свою комнату или, скорей, конуру, куда сопровождали их Снэп и его приспешники и где Снэп, убедившись, что они на месте, с удовлетворением запер за ними дверь, а засим удалился. Теперь, читатель, мы, подражая достохвальному светскому обычаю, оставим наших друзей заниматься кто чем может и проследим благоприятные судьбы Уайлда, нашего героя, который в крайней своей нелюбви к довольству и успокоению - неотъемлемое свойство великих душ - не почил в благоденствии, а стал расширять свои планы. Это чудесное неуемное беспокойство, эта благородная жадность, возрастающая по мере утоления, есть первый принцип, или основное качество, наших великих людей, с которыми на их пути к величию случается то же, что с путешественником при переходе через Альпы или - если наша метафора кажется слишком далекой - при перевале с востока на запад в холмах близ Бата, где, собственно, и возникла у нас эта метафора. Он не видит сразу конечной цели своего путешествия; но, переходя от замысла к замыслу и от холма к холму и с благородным постоянством решив, как ни грязна дорога, по которой предстоит ему пробираться, все-таки достичь намеченной взором вершины, прибредет в конце концов… в какую-нибудь скверную харчевню, где не получит ни какого бы то ни было развлечения, ни удобств для ночлега. Мне думается, читатель, если ты когда-нибудь ездил по этим местам, то одна половина моей метафоры тебе достаточно ясна (да и вообще во всех таких сопоставлениях одна половина бывает обычно гораздо яснее другой); но поверь, если вторая кажется тебе не совсем вразумительной, то по той лишь причине, что ты незнаком с великими людьми и, не имея достаточного руководства, досуга или случая, никогда не задумывался о том, что происходит с теми, кто поставил себе целью достичь так называемого величия. счастья, которые достаются ему даже при свершении всех желаний, ты вместе со мною посетовал бы на несчастную судьбу этих великих людей, которых природа отметила таким превосходством, что остальное человечество рождается только им на пользу и корысть; и вместе со мною ты мог бы тогда воскликнуть: «Как жаль, что те, на радость кому и на выгоду все человечество трудится в поте лица, ради кого людей и рубят и крошат, разоряют и грабят и всячески уничтожают, - как жаль, что они получают столь малый доход от бед, причиняемых ими другим!» Что до меня, то сам я, признаться, причисляю себя к той смиренной части смертных, которые считают, что рождены на благо тому или другому великому человеку; и если бы я видел, что он черпает счастье в труде и разорении тысячи жалких тварей, вроде меня, то я бы с удовлетворением мог воскликнуть: «Sic, sic juvat!»[50] Но когда я вижу, как один великий человек умирает с голоду и дрогнет от холода среди сотни тысяч, страдающих от тех же бед ему в утеху; когда я наблюдаю, как другой превращает свою душу в презренную рабу собственного величия и она терпит худшие пытки и терзания, чем души всех его верноподданных; наконец, когда я подумаю, как уничтожаются целые народы для того лишь, чтобы пролил слезы один великий человек, - но не о том, что им истреблено так много, а о том, что больше нет народов, которые он мог бы истреблять, - тогда воистину я готов пожелать, чтобы природа избавила нас от этого своего шедевра и чтобы ни один великий человек
Но вернемся к нашей повести, которая заключает в себе, мы надеемся, куда лучшие уроки и притом более назидательные, чем все наши проповеди. Удалившись в свой ночной погребок, Уайлд предался размышлениям о сладостях, доставленных ему в этот день чужими трудами, а именно: сперва стараниями мистера Бэгшота, который ему на пользу обокрал графа, а затем джентльменом, который ради той же доброй цели залез в карман к Бэгшоту. Рассуждал он сам с собой следующим образом:
«Искусство политики есть искусство умножения, причем степень величия обуславливается двумя словами - „больше" и „меньше". Говоря о человечестве, нельзя упускать из виду, что оно подразделяется на два основных класса - на тех, кто трудится своими руками, и тех, кто использует чужие руки. Первые - низкая чернь; вторые - благородная часть творения. Поэтому в купеческом мире вошло в обиход мудрое выражение „нанимать руки"; и там справедливо отдают предпочтение одному перед другим, в зависимости от того, кто больше „нанимает рук" и кто меньше; таким образом, один купец говорит, что он выше другого, потому что у него больше наемных рук. В самом деле, купец мог бы в какой-то мере притязать на величие, если бы здесь мы не подошли неизбежно к следующему разделению, а именно: на тех, кто использует чужие руки для служения обществу, в котором живет, и на тех кто их использует только для собственной выгоды, не заботясь о благе общества. К первому разряду относятся йомен, фабрикант, купец и, пожалуй, дворянин: первый обрабатывает и удобряет почву родной страны и нанимает руки, чтобы взращивать плоды земные; второй перерабатывает их, равным образом нанимая для этого руки, и производит те полезные товары, которые служат как для создания жизненных удобств, так и для удовлетворения необходимых нужд; третий нанимает руки для вывоза избытков наших товаров и обмена их на избыточные товары других народов, - так что каждая из стран, при всем различии почв и климатов, может наслаждаться плодами всей земли. Дворянин, нанимая руки, также способствует украшению своей страны - помогая развитию искусств и наук, составляя или приводя в исполнение хорошие и благотворные законы охраны собственности и отправления правосудия и разными другими путями служа благу общества. Перейдем теперь ко второму разряду, то есть к тем, кто нанимает руки только на пользу самим себе: это та великая и благородная часть человечества, в которой обычно различают завоевателей, абсолютных монархов, государственных деятелей и плутов. Между собой они разнятся только степенью величия: у одних больше занято рук, у других - меньше. И Александр Македонский был более велик, чем вожак какой-нибудь татарской или арабской орды, лишь постольку, поскольку он стоял во главе большей массы людей. Чем же тогда плут-одиночка ниже всякого другого великого человека? Не тем ли, что он применяет лишь свои собственные руки? Его никак нельзя на этом основании ставить на один уровень с подлой чернью, ибо все же свои руки он использует только для собственной выгоды. Предположим теперь, что у в моем стремлении к величию, если не собрать шайку и не стать самому тем центром, куда идет вся польза от этой шайки? Шайка будет грабить только для меня, получая за свою работу очень скромное вознаграждение. В этой шайке я буду отмечать своей милостью самых храбрых и самых преступных (как выражается чернь), остальных же время от времени, когда представится случай, я буду по своему усмотрению отправлять на виселицу и на каторгу и, таким образом (в чем заключается, по-моему, высшее превосходство плута), законы, созданные на благо и в защиту общества, обращать к моей личной выгоде».
Наметив таким образом план своих действий, Уайлд увидел, что для его немедленного проведения в жизнь не хватает только одного: того, с чего начинаются и чем кончаются все человеческие намерения, - то есть денег. Сего «продукта» у него было не более шестидесяти пяти гиней - все, что осталось от двойной прибыли, полученной им с Бэгшота. Этого, казалось ему, не хватит, чтобы снять дом и раздобыть все необходимое для такого величественного предприятия; поэтому Уайлд решил тотчас отправиться в игорный дом, где все уже собрались. Но он имел в виду не столько довериться фортуне, сколько поставить на более верную карту, ограбив выигравшего игрока, когда тот пойдет домой. Однако, придя на место, он подумал, что можно все же попытать счастья и перекинуться в кости, а тот, другой способ оставить про запас, как последнее средство. И вот он сел играть. А так как не замечалось, чтобы Фортуна более других особ ее пола склонна была раздавать свои милости в строгом соответствии с нравственными качествами, то наш герой потерял все до последнего фартинга. Однако свою потерю он перенес с большою стойкостью духа и со спокойным лицом. Сказать по правде, он считал, что эти деньги он как бы отдал взаймы на короткий срок или даже положил в банк. Он решил тогда прибегнуть немедленно к более верному средству и, окинув взглядом зал, приметил вскоре человека, сидевшего с безнадежным видом и показавшегося ему подходящим посредником или орудием для его цели. Коротко говоря, - дабы возможно более сжато изложить наименее блистательную часть нашей повести, - Уайлд заговорил с этим человеком, прозондировал его, признал пригодным исполнителем, сделал свое предложение, получил быстрое согласие, - и вот, остановив выбор на игроке, казавшемся в тот вечер первым любимцем Фортуны, они заняли вдвоем самую удобную позицию, чтобы захватить противника врасплох при его возвращении на свою квартиру, и вскоре он там был атакован, приведен в покорность и ограблен. Но добыча оказалась незначительной: джентльмен играл, по-видимому, от некоей компании и тут же на месте сдавал свои выигрыши, так что, когда на него напали, у него было в кармане всего лишь два шиллинга.
мы сделаем здесь небольшую передышку и, значит, закончим первую книгу.
Примечания
50
Пусть ликует! (лат.)