По туманным следам.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава III. (старая орфография)

III.

Прежде чем приступить в рассказу, нам надо представить читателю действующих лиц. Поэтому осмотрим, снизу до верху, дом прекрасной вдовы.

С каждой стороны ворот находилось по большому магазину.

На правой стороне помещалась модистка, которая, при помощи своих трех работниц, выделывала те странные вещицы, которые женщины надевают себе на головы под именем шляп.

Медные буквы на стеклянной двери возвещали прохожим, что имя модистки мадам Абрикотин.

Мы будем считать эту даму замужем, как гласит её вывеска: но, в тоже время, мы должны заметить, что во всем квартале никто никогда не знал и не видел г. Абрикотин. Когда модистку спрашивали о её невидимом муже, она печально вздыхала и говорила, опуская глаза:

- Не будите моего сердца!

Этот ответ не значил ничего, но соседи заключили из него, что г. Абрикотин был одно из тех развращенных существ, которые, не довольствуясь одной розой, хотят сорвать их целый букет. и что он покинул свою супругу, как истинный искатель любовных приключений.

- Должно быть у г. Абрикотин не было совести и на четыре су, говорили соседния кумушки, которые своими нескромными вопросами старались "разбудить сердце" модистки.

Надо признаться, что беглый супруг напрасно отправился на поиски за приключениями, так как мадам Абрикотин, несмотря на свои тридцать-пять лет, была еще очень приятной добычей, от котор были бы в восторге любители, предпочитающие сытную кухню тонким блюдам.

Великолепные волосы, глаза, зубы, роскошные плечи, атласная кожа, под которой бежала горячая кровь, вот в кратких словах описание прелестной покинутой супруги.

К магазину присоединялась часть нижняго этажа, где жила мадам Абрикотин; это было нечто в роде священного храма, куда не допускались даже работницы. Ходили слухи, что этот храм был весь украшен сувенирами, которые напоминали несчастной о её неблагодарном супруге.

Строгая к самой себе, мадам Абрикотин требовала и от других безукоризненного поведения. Поэтому она не принимала приходящих работниц, непременно желая наблюдать за своими помощницами.

Поэтому её три работницы, свежия молодые девушки помещались в том же доме, в мансардах пятого этажа, куда оне и взбирались каждый вечер по окончании работы. Это мадам Абрикотин называла иметь их перед глазами.

С первого взгляда, в поведении почтенной дамы многие заметили бы странное противоречие, но мы должны сказать, что, вместе с девушками, поднималась также служанка модистки, нечто в роде дуэньи, пятидесяти лет, которая имела поручение из соседней мансарды наблюдать за работницами.

Поэтому, с наступлением ночи, мадам Абрикотин оставалась в своей квартире "одна со своим горем". Еслибы с ней случилось какое-нибудь несчастие, никто не мог бы придти к ней на помощь.

Это было очень неблагоразумно!

Некогда число работниц простиралось до четырех, но одна из них оставила шляпный магазин, чтобы перейти на другую сторону ворот.

Это произошло самым мирным и обыкновенным образом, так как она вступила в законный брак с хозяином другого магазина, на вывеске которого значилось:

"Поль, Эрнест, куафер".

Сделавшись госпожей Поль, по прозванию Эрнест, она осталась в лучших отношениях с своей бывшей хозяйкой. По воскресеньям, они часто соединялись, чтобы сообща устроить поездку за город, на общих издержках.

Поль, по прозванию Эрнест, был высок и до такой степени тощ, что был похож на палку. Его фотографии были ничто иное, как изображения биллиардного кия. Надо, впрочем, заметить, что куафера изсушило благородное честолюбие. Он уже давно мечтал прославить свое имя изобретением помады, которая останавливала бы вылезание волос и в тоже время препятствовала бы порче зубов. Его изыскания не привели ни к какому результату и только сделали его совершенно плешивым, так как он мужественно пробовал на себе плоды своих трудов.

И не только он, но и отец его, мать, три сестры, брат, двое дядей и четыре кузена также были плешивы. По родственной привязанности, они предоставили свои головы для опытов, результатом которых было то, что на всех двенадцати головах не было столько волос, чтобы сделать из них кольцо, которое они думали было поднести, в день свадьбы, Зюлеме, когда она сделалась мадам Поль, по прозванию Эрнест.

Благодаря долгим и безплодным изысканиям, финансы куафера были в самом печальном состоянии, но с молодой модисткой, богатство вошло в его заведение.

Мы не хотим этим сказать, что у ней были сотни и тысячи; о, нет! Она была дочь бедного крестьянина, обладавшого виноградниками в Аржантейле, вино которого было до такой степени скверно, что для того чтобы пить его, надо было собираться втроем: один чтобы пил, а двое других держали его за руки и за ноги.

Понятно, что произведение подобного виноградника не могло доставить Зюлеме приданого, но за неимением денег, она принесла мужу две блестящия идеи.

Сколько изобретателей не замечали открытий, которые они случайно сделали, стремясь к намеченной цели, часто недостижимой. Такова была судьба и куафера.

- Как ты глуп! вскричала Зюлема, когда муж рассказал ей о своих безплодных попытках.

- Почему это глуп?

- Да ведь твоя помада вместо того чтобы сохранять волосы, заставляет их вылезать...

- Ну, до... и так скоро!... погляди на моих родных.

- Так отчего же ты не воспользовался этим открытием?

- Да ведь ты нашел средство выводить волосы!

Поль, по прозванию Эрнест, подскочил на месте от изумления.

- Sapristi! вскричал он во все горло... Ведь ты права! А я об этом и не подумал!

- И подумай какой рекламой будет для тебя твое семейство, прибавила молодая супруга.

Скоро экю начали стекаться рекой в карманы куафера, благодаря объявлениям о чудотворной силе помады, начинавшимся словами:

Нет более женщин с бородой!... А также благодаря выставке плешивого семейства, которое можно было видеть по четвергам от семи, до десяти часов вечера, в магазине, освещенном электрическим светом. Публике дозволялось трогать головы.

Сколько не менее глупых изобретений, имели успех в этом доверчивом городе Париже, который гордо называет себя столицей мира.

Вторая блестящая идея Зюлемы была также проста как и первая.

Отвратительное вино её отца не находило покупателей по три су за литр, ей пришло в голову, что продажа пойдет лучше, если назначить цену в тридцать франков.

Чтобы достичь этого результата, она розлила вино по маленьким флаконам и пустила в продажу под именем "полосканья для зубов".

Вследствие этого, в начале нашего рассказа, Поль, по прозванию Эрнест, был уже на пути к богатству. Чтобы не возвращаться к нему более, нам остается только прибавить, что он был истинный госконец в дурном смысле этого слова, т. е. хвастун и лжец, который постоянно рассказывал о разных небывалых приключениях, бывших с ним, не жалея клятв в подтверждение их истины.

Теперь войдем в дом, чтобы ознакомиться с остальными его обитателями.

В самом низу находятся квартиры принадлежащия к магазинам. В первом этаже помещается мадам Дюрье, хозяйка дома, с хорошенькой Флорой и кухаркой, о которой мы будем говорить впоследствии.

Во втором этаже живут супруги Рокамир и их служанка, сухопарая Фелиси.

Позвоним, чтобы сделать визит этому полномочному министру хозяйки дома.

Его слуга Патульяр отворяет нам дверь и говорит, что его барина нет дома.

Хорошо, мы зайдем после; а теперь поднимемся выше.

Вот мы перед дверью г. де-Рошгри, лейтенанта карабинеров, который питает такое влечение к игре на флейте.

Что причиной его необыкновенного пристрастия к этому инструменту?

Это мы сейчас объясним.

Сказав что де-Рошгри лейтенант корабинеров, мы считаем безполезным прибавлять, что это высокий, сильный и красивый молодой человек, пользующийся расположением прекрасного пола.

Анатолю де-Рошгри двадцать шесть лет. Он храбрый солдат, веселый собеседник, отличный товарищ, и кроме того обладает довольно круглым состоянием. Так щедро одаренный во всех отношениях, он казалось-бы должен был скоро составить себе карьеру. Но к несчастию для него, есть повод опасаться, что его повышение компрометировано по его собственной вине, так как он обладает одной слабостью... мы не смеем назвать это недостатком.

Он любит женщин до невероятия!... Природа одарив его чувствительным сердцем, совершенно забыла прибавить к этому верность. От этой несчастной забывчивости, бедный лейтенант неудержимо скользил по склону любви, и быстроты его падения не могут замедлить все юбки, за которые он при этом цепляется.

Понятно, при таких условиях ему некогда было разузнавать, нет ли в складках какой-нибудь из этих юбок скандальных историй. Поэтому в городе, где стояли карабинеры, де-Рошгри имел пять дуэлей и поднял против себя целую бурю негодования со стороны обманутых мужей и покинутых им жен, так что если бы он не поспешил убраться из города, ему угрожали бы три скандальные процесса.

Взбешенный дуэлями, обезпокоенный будущими процессами, командир полка, счел своим долгом успокоить раздраженных отцев и мужей, избавив город от победоносного лейтенанта, которого он заставил взять отпуск.

Но болезнь Анатоля была не из тех, которые излечиваются переменой воздуха.

Парижская жизнь, где соблазны были гораздо многочисленнее, чем в маленьком городке, далеко не способствовала исправлению лейтенанта.

Это был лакомка, которого для наказания заперли в кондитерскую.

Хотя полковник и не намекал на отставку, но де-Рошгри понял, что ему не миновать её, если он опять заставит слишком громко говорить о себе. Его влечение к прекрасному поду нисколько не ослабело, но он стал действовать осторожно и без шума.

Случай удивительно помог его проэктам наружной реформы, приведя его в No 12-й улицы Гельдер, где он поселился скупив гуртом мебель своего предшественника кассира, который, вследствие прорехи в кассе, неожиданно отправился на Бельгийския воды.

Спустя три дня после переселения, лейтенант узнал уже весь женский персонал дома.

- Шесть, семь, восемь... все хорошенькия... прошептал он, считая по пальцам. Надеемся, что этого запаса нам хватит.

И уже со следующого дня больной начал то, что он называл домашним леченьем.

Для каждой была особенная ария и каждая считала себя единственной обладательницей сердца лейтенанта, будучи вполне уверена, что остальные арии служили только для отвода подозрений.

Только одна ревнивая Флора начала наконец подозревать, что все арии, разнообразного калибра, имели одинаковое значение.

Теперь мы можем судить, какое действие произвело на лейтенанта требование Гренгуара, чтобы он прекратил свою игру.

Несчастный привратник и не подозревал всей важности этих музыкальных упражнений.

Приехав в Париж, лейтенант привез с собой своего деньщика Бушю, так звали этого солдата, который находил вполне естественным необыкновеиное влечение к прекрасному полу, недававшее покоя его командиру.

- Он ест по своему аппетиту, говорил себе Бушю, давно уже привыкший к странному образу жизни лейтенанта.

Бушю даже не любопытствовал узнать имена многочисленных посетительниц, и говоря о них, так как он имел право критики, он всегда называл их ариями, которые служили им призывным сигналом.

Смотря по тому, нравились оне ему или нет, он руководил музыкальными фантазиями лейтенанта, который не редко следовал советам деньщика.

- Что, если я сыграю Дочь неба?... спрашивал лейтенант.

- Э! Дочь неба слишком скучна. У вас теперь шампанское в голове, вам надо чего-нибудь веселого, живого... На вашем месте я сыграл бы Приди в мою обитель, советовал Бушю, который предпочитал всем субретку Флору.

Подобного рода разговор последовал за уходом мадам Рокамир, которая предупрежденная страшным чиханием на лестнице, поспешила вернуться к Южному человеку, которого она не могла понять.

После двухнедельного сопротивления, мадам Рокамир покорилась наконец чарам флейты и дебютировала под звуки арии Моя свирепая тигрица. Анатоль хотел узнать мнение Бушю о его новой победе.

что он не одобряет выбор лейтенанта.

- Ну что? спросил Анатоль, после ухода мадам Рокамир.

- Хорошо для кавалерии, сказал сухо депьщик.

- А! ты кажется не находишь ее красивой?

- Нет... но она слишком жеманна... Она изображает семилетняго ребенка, который идет к дантисту... я не люблю такой комедии.

- Подумай, что это ей в первый раз...

- В первый раз!.. Да, начиная с конца, заметил насмешливо Бушю.

- Ты слишком строг. Может быть во второй раз...

- Хорошо! Но только не следует слишком часто играть эту арию, прервал сурово Бушю.

- Значит ты ее осуждаешь?

- Не совершенно... Но между нами будь сказано, не стоило для этого целых две недели, грызть вашу кость от котлетки.

Такими словами Бушю обозначал музыкальные упражнения своего командира.

Неужели Анатоль, как и его деньщик, не оценил мадам Рокамир? Это можно было предположить, так как не прошло и часу, после её ухода, как он уже спрашивал.

- Хочешь чтоб я сыграл другую арию?

- Уже! заметил Буйно.

- Да ведь тебе не нравится Моя свирепая тигрица?

- Да, я предпочитаю Прииди в мою обитель... Вы ее хотите звать?

- Ну, другую так другую. Грызите же вашу кость.

Анатоль взялся за инструмент.

- Та! та! та! вскричал в изумлении Буйно.

- Что с тобой? спросил Анатоль только что взявший первые ноты.

- Да. Я ее не знаю!

- Эта новая ария.

- И вы ее называете?

- Как море прекрасно.

- Чорт побери! И вы думаете что она не останется без действия.

- Сейчас увидишь!

- Ну так грызите кость, сказал Буйно, приготовившийся ждать результат игры.

- Ужь не хозяйку ли ему удалось смягчить? подумал он.

Кончив игру, Анатоль положил флейту на стол со словами.

- Ну, теперь будем ждать!

Но не успел он окончить этой фразы, как в передней послышался осторожный звонок.

- Отвори! приказал лейтенант.

В передней было очень темно, вследствие этого, в ту минуту, когда отворилась дверь, Бушю почувствовал, что его руку берет чья-то дрожащая рука и чей-то взволнованный голос произнес.

- О! как надо любить Анатоль, чтобы решиться на такое безумие!.. Среди дня!.. К счастию мои работницы думают что я заперлась в моей комнате "одна с моим горем"!

Когда она вошла в хорошо освещенную гостинную, где ждал ее Анатоль, Бушю мог разглядеть её лицо и фигуру.

Поэтому, когда Анатоль бросил вопросительный взгляд на солдата как-бы спрашивая его мнения о посетительнице, Бушю, позади модистки, махнул рукой и его губы зашевелились, казалось, произнося эти одобрительные слова:

- Хороша для кавалерии.