По туманным следам.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава XI. (старая орфография)

XI.

На другой день было воскресенье. Первое лицо, которое я увидел, был Гарнье, смеявшийся как сумасшедший.

- Я сейчас от моего друга-колбасника, сказал он мне.

- Значит он в самом деле выручил тебя?

- Еще бы! Едва он получил мою записку, как тотчас же примчался в казармы, чтобы поручиться за меня.

- Он разскажет все жене.

- Конечно, милый мой, но сколько я понял, она первая прочитала мое послание и поторопила мужа идти мне на помощь.

- Что же ты говорил, что она будет в изумлении от твоих ночных похождений.

- Да, но ты я думаю не полагаешь, что она станет выражать свое удивление мужу?... Я жду с нетерпением, когда начнут звонить к вечерне.

- Почему так?

- Чтобы увидеть прелестную колбасницу. Каждое воскресенье мы сходимся с ней за вечерней в темном углу церкви и разговариваем не глядя друг на друга, делая вид, что молимся.

Чорт возьми чего она мне не наговорит сегодня!... однако все-таки ей придется принять мою отставку... а это все, чего я хочу.

Затем вдруг меняя разговор, он спросил меня с любопытством.

- Ну, а ты что? Разскажи-ка мне!

Едва Кловис успел произнести эти слова, как мадам Дюрье вскричала с необычайной живостью:

- Как! г. Кловис, вы были так неделикатны что рассказали вашему приятелю то, что... то есть стали говорить ему о несчастной колбаснице. И без того вы поступили уже довольно дурно, взяв на себя эту роль...

- Вы ошибаетесь, возразил артист. Отвечая Гарнье, я тщательно избегал касаться подробностей... тем более, что эти подробности меня чрезвычайно поразили...

- Ты говоришь, что она твоей любовницей уже целый год? спросил я Гарнье, принимая небрежный тон, чтобы не возбудить его внимания.

- Да, год, ни более ни менее, отвечал он самым натуральным тоном.

Мой друг был не такой человек, чтобы хвастаться победами, которых он не одержал. Поэтому его ответ удвоил мое изумление.

мадам Дюрье слушала в глубочайшем молчании.

В отчаянии, что ему не удается возбудить женское любопытство, артист вынужден был однако продолжать свой рассказ.

- На другой день, хотя я и давал себе клятву не возобновлять вчерашней экспедиции, однако, вечером, не выдержал и пошел по старой дороге.

Мадам Дюрье насмешливо засмеялась при этих словах...

- Чему вы смеетесь? спросил Кловис.

- Вашей смелости. После объяснений колбасницы с вашим другом у вечерни, вы могли быть уверены, что вас примут совершенно иначе, чем накануне.

- Ошибаетесь! Не знаю какая причина помешала красавице придти в церковь, только на этот раз обычное свидание не состоялось.

- Но ночи, проведенной под арестом вашим приятелем, было, я полагаю, вполне достаточно, чтобы возбудить недоверие этой особы.

- Подождите конца.

- Продолжайте, сказала спокойно вдова...

- Как видно, мой рассказ не очень-то ее интересует! подумал Кловис, самолюбие которого было повидимому, задето, равнодушием вдовы.

Я вернулся из второй экспедиции еще более пораженный, чем навануне, продолжал он в слух. Я готов был просто подозревать, что колбасник двоеженец.

Гарнье был изумлен не менее меня, хотя и по другой причине.

Всю неделю он повторял:

- Странно! Я тут положительно ничего не понимаю!

- Объяснись, спросил я его.

- Да, видишь ты, раз я провел ночь в полиции, остальное должно было казаться моей Дульцинее подозрительным, не так-ли?

- Конечно.

- Ну, а, повидимому, это нисколько ее не удивляет. Я продолжаю получать мои пять писем в день.

- Которые ты продолжаешь жечь?

- Ну, и оне набиты требованиями объяснений, упреками...

- Ничуть! Я по прежнему её гордый лев, ангел, и обожание продолжается по старому.

- А твоя ночь в жандармской казарме?

- О ней ни слова. Я начинаю думать, что она считает меня волшебником, который может обратиться в майского жука и улететь сквозь решетку тюрьмы туда, куда зовет его любовь.

- Если в будущее воскресенье она будет у вечерни, ты узнаешь, наконец, в чем дело.

- На это-то я и надеюсь.

Пришло воскресенье. Я пошел в церковь и, спрятавшись за колонной, стал наблюдать за Гарнье и его любовницей. Колбасница видимо сияла от радости, тогда как лицо моего товарища выражало не раз полнейшее недоумение.

По окончании службы я сошелся с Гарнье у выхода из церкви.

- Я понимаю все менее и менее, сказал он мне.

- Неужели она ничего не подозревает?

- Решительно ничего... или она так искусно скрывает... Я более, чем когда либо, её гордый лев.

Вдруг его, повидимому, осенила новая мысль.

- А! вскричал он. Да ведь ты, может быть, самым безсовестным образом посмеялся надо мной.

- Как так?

- Когда я оставил тебя у маленькой двери, ты не удрал сейчас же домой?

- Нет! Я взошел на лестницу.

- Честное слово?

- Честное слово!

- И когда ты сошел?

- И ты не провел это время стоя на лестнице!

- Да нет же!

Гарнье, не спускавший с меня глаз в течение этого разговора, вероятно прочитал на моем лице выражение искренности.

- Тогда я отказываюсь угадать! сказал он с обезкураженным видом.

- Но что-же она тебе сказала?

- Знаешь ты как она называет мое сидение под арестом, в то время, как ты пользовался ключом вместо меня?

- Нет. Скажи.

- Она называет это доказательством любви и верности с моей стороны. "Невозможно поступать благороднее!" повторила она мне двадцать раз.

Во мне зародилось сомнение, которое навело бы нас на след, если бы я сообщил его Гарнье; но чувство скромности удержало меня и я промолчал.

В тот же вечер мой товарищ влетел в мою комнату как бомба, крича:

- Надо с этим покончить! Слушай, очень ты дорожишь моим... нашим ключем?

- Ты хочешь взять его назад?

- Я сейчас узнал, что колбасник куда-то уезжает на два дня. Стало быть сегодня он не помешает нам говорить и я воспользуюсь этим, чтобы вполне разспросить мою красавицу.

Я отдал ему ключ и он тотчас-же ушел, сказав мне на прощанье:

- Завтра утром я принесу тебе новости.

Действительно, на другой день, я еще спал, когда явился Гарнье.

- Эй! открой-ко глаза, ленивец! закричал он принимаясь трясти меня изо всех сил.

- Ну что? спросил я.

- Нечего сказать, молодец!.. хороший вещи я о тебе узнал!.. Чорт возьми! ты не болтлив.

- Я хочу сказать, что говорил с моей Дульцинеей и теперь бешусь.

- По какому случаю?

- О! не прикидывайся невинным, мой милый!.. Меня этим не надуешь!

И с комическим отчаянием он забегал взад и вперед по комнате, повторяя:

- Положительно мне не везет! Подать в отставку сутками раньше чем следовало!!!

Наконец он остановился и разразился хохотом.

- Ну что, признайся, сказал он глядя мне в глаза, ведь ты должен иметь не лестное мнение обо мне... гордом льве!

А! теперь я понимаю почему колбасница приняла мое сидение в полиции за доказательство любви и верности. Она объяснила это рыцарским девизом: "Не могу провести этот вечер с вами, не проведу его ни с кем!" и она вообразила, что я поместил мою верность под охрану жандармов.

- Но объяснись наконец! вскричал я в ту минуту, когда он остановился перевести дух.

- Самое простое объяснение это сказать тебе, что было в письме, которое я сжег перед тобой.

- Но ведь ты-же его не читал?

- Да... но сегодня ночью я узнал его содержание.

- И что-же там было написано?

- А ты ничего не подозреваешь? отвечал ироническим тоном Гарнье.

- Да нет-же.

- Это письмо извещало меня, что я должен в этот день отказаться от обычного посещения... так как комната моей красавицы была уступлена на это время одной девушке.

- Девушке? вскричал и принимая изумленный вид.

- Да, девушке... Ты станешь отрицать это, неблагодарный! сказал с хитрой улыбкой Гарнье.

Я призвал на помощь все мое хладнокровие и присутствие духа и... из скромности и признательности, отвечал с апломбом:

Мой ответ не мог убедить Гарнье.

- Нет, нет, возразил он, это была девушка... колбасница сказала мне это положительно... и она даже прибавила: девушка пятидесяти семи лет.

Едва Кловис успел выговорить эту цифру, как вдруг мадам Дюрье вскричала с негодованием:

- О! какая ложь!.. То есть это должно быть ложь, поправилась она, не так-ли? Я невольно возмутилась слыша это... право, я испугалась за вас... ну-же, разуверьте меня поскорее.

- Право... ничего не могу вам сказать! отвечал колеблясь артист вместо опровержения, которого ожидала мадам Дюрье.

- Пятьдесят семь лет! продолжала сухо Селестина, нервно барабаня пальцами по ручке кресла... почему-же не сто? меня удивляет, что ваш товарищ не сказал вам, что это была столетняя старуха?

- О! как вы это говорите! заметил артист, удивленный тоном своей хорошенькой собеседницы.

- Да, вы правы, отвечала хозяйка смягчая тон, я должна была скрыть мое удивление видеть вас таким... таким.

- Глупым?

- Нет... слишком доверчивым. Ведь очевидно, это была просто уловка со стороны вашего товарища.

- Вы угадали. Как только выговорил он эту цифру, я вскочил в бешенстве и вскричал:

- Чтобы чорт побрал тебя и твои проклятый ключ!

- А! так ты признаешься наконец! сказал покатываясь со смеху Гарнье, видя что я тоже легко! попался в ловушку.

Эти слова, доказывавшия что он умышленно лгал чтобы узнать правду, успокоили мои опасения и возвратили мне надежду.

- Гарнье, друг мой, начал я упрашивать его,: ведь ты знаешь все, разскажи-же мне. Она молода, неправда-ли? Кто она? Могу я ее увидеть? Как ее имя?

- Ни, ни!.. отвечал грозя мне пальцем Гарнье, ни за что в свете не скажу! Это научит тебя вперед быть откровеннее с товарищами.

Целый день я упрашивал его сказать мне, правду. Но видя мое страстное желание узнать кто такая была моя незнакомка, он забавлялся выдумывая разные басни, заставлявшия меня переходить от радости к бешенству.

То например он принимал торжественный вид и печальным голосом говорил мне:

- Если ты того хочешь, так узнай-же несчастный! Это была старая кривая негритянка, которая приехала в Пуатье чтобы вставить себе стеклянный глаз!

- Ну, радуйся, говорил он тогда; да, она хороша, молода, хорошого семейства. Кажется ее хотели выдать замуж за богатого старика. Чтобы избавиться от этого брака, она имела неблагоразумие убежать к своим родственникам.

- Знаешь ты её имя?

Вместо того чтобы ответить мне, Гарнье продолжал:

- Бедная девушка, кузина колбасницы, и ей пришла идея скрыться у нея. Она приехала сюда разбитая отчаянием и усталостью, и в таком нервном возбуждении, что колбасница должна была дать ей макового настоя чтобы она уснула.

- А! так вот что! подумал я узнав эту подробность, уменьшавшую мой триумф.

- Ты угадываешь остальное. Колбасник, который не романичен даже на четыре су, первым делом отправил телеграмму в Париж, где живут родители беглянки, так что спустя тридцать шесть часов, она уже ехала домой под надзором присланной за ней гувернантки.

- Её имя? Её имя? повторял я с лихорадочным нетерпением.

Тогда, видя что я вполне верю его рассказу, Гарнье разражался смехом, доказывавшим мне, что я опять был жертвой мистификации.

Я продолжал настаивать, тогда он меланхолически качал головой и отвечал мне мрачным тоном:

- Не спрашивай, несчастный.... есть завесы которых никогда не следует поднимать. Лучше не знать, что они скрывают.

Ты требуешь! продолжал он видя мое упорство, так знай-же что это была тетка, старая тетка колбасника, почтенная девица, которая приехала провести у племянника свои последние дни. От паралича у нее отнялся язык и она к тому-же не умеет писать, так что колбасница, поняв по её жестам, что она провела безпокойную ночь, сочла необходимым посыпать ей постель персидским порошком... Немного поздно, если даже предположить что это средство было полезно в данном случае... чего я впрочем не читал ни в одной книге.

Одним словом, я не могу вам передать все выдумки сочиненные неистощимым Гарнье с целью помучить меня.

Смех Селестины прервал в этом месте рассказ артиста.

- О! о! сказала она, мучить, говорите вы? значит вы сами того хотели. За неимением лучшого, вы могли создать себе иллюзию, выбрав из рассказов вашего товарища тот, который вам более нравился, и приняв его за истину.

- Что я и сделал.

- И какую-же историю вы выбрали?

- Конечно историю молодой девушки, бежавшей чтобы избавиться от брака со стариком.

- Вот как! заметила вдова тоном, доказывавшим что она одобряет выбор артиста.

- Да, продолжал Кловис, я ухватился за эту иллюзию. Двадцать раз я принимался умолять Гарнье сказать мне истину. К концу дня я был в таком отчаянии, что он сжалился наконец надо мной.

- Скажи мне только теперь, это ведь молодая девушка, не правда-ли?

- Завтра! завтра отвечал он уходя.

Впрочем я думаю, что Гарнье зная имя этой незнакомки, не знал еще подробностей, которые он обещал мне сообщить на другой день, чтобы помочь мне розыскать ее. Он вероятно разсчитывал на эту ночь, так как благодаря отсутствию колбасника, разговоры были разрешены.

На этот раз казалось в голосе Селестины звучало опасение, когда она прервала Кловиса спросив его:

- Ну, и на другой день вы узнали все от вашего товарища?

- Увы, нет!.. Мой бедный друг не мог этого сделать. Отъезд колбасника был только хитростью ревнивого мужа... Он вернулся среди ночи и, сильный как бык, задушил Гарнье...

Кажется я был невольной причиной смерти моего друга! прибавил со вздохом артист.

- Как так?

- Убивая Гарнье, муж вероятно думал что убивает меня.

- Почему это?

- Я забыл рассказать вам одну подробность. В первую ночь, вернувшись домой я заметил, что потерял мой бумажник; вероятно колбасник нашел его в комнате жены и замыслил мщение, которое и обрушилось на Гарнье.

Это обстоятельство повидимому мало интересовало Селестину, так как она прервала гравера, спросив у него с любопытством:

- Ну, а что сделалось с женой?

- Выместив свою ярость на Гарнье, колбасник смягчился и удовольствовался тем что прогнал ее от себя.

- Через нее вы однако могли-бы все узнать.

- Да, но стыдясь скандала она тотчас-же уехала из Пуатье. Я сам спустя неделю должен был ехать домой, получив известие о внезапной смерти отца.

- Так что вы об этом ничего и не узнали?

- Нет. Поэтому-то я и говорил вам, что не знаю не было-ли моей таинственной героине пятидесяти лет... а может быть и больше... мне очень тяжело отказаться от приятной мечты, что это была молодая беглянка.

- А! вот я вас и поймала! заметила мадам Дюрье. Вы все еще ее любите... а говорите что обожаете только меня.

- Я пришла сказать, что Мария и я вернулись от г. Рокамира, сказала она.

- Который час?

- Скоро шесть часов.

- И бал уже кончился?

- Да... и даже самым оригинальным образом... Бушю надавал пощечин г. Рокамиру.