По туманным следам.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава XIII. (старая орфография)

XIII.

Как только ушел лейтенант, артистом снова овладело нетерпение. Он то и дело выходил на лестницу посмотреть, не идут-ли Рокамир или Бушю.

Его равнодушие к своему прошлому уступило место безпокойному любопытству, которое возбудили намеки Патульяра, переданные Кловису Гренгуаром, и недоконченный рассказ человека с хоботом. Ему казалось, что если он узнает прошедшее Гравуазо, он откроет в то же время истинную причину раззорения его отца и... кто знает? может быть также тайну власти этого негодяя над хозяйкой дома.

Кловис мало знал своего отца. Его рождение стоило жизни матери и первое время его детства протекло у его бабушки, которой отдал его отец.

Потом он учился в коллегии и, восемь лет спустя, он отправился в Пуатье, чтобы слушать лекции в университете. В этом городе он и получил печальное известие о смерти отца, графа де-Фронтака.

Хотя Кловис и мало знал своего отца, но он все-таки хорошо помнил, что это был не шут, как говорил Рокамир, а человек добрый, мягкий и робкий, боявшийся как огня спекуляций.

Как же могло случиться, что, продав незадолго до смерти свое великолепное имение, он так скоро промотал деньги, что не оставил сыну ничего?

- Да, подумал Кловис, теперь я знаю в чем дело... отец не промотал свое состояние... а оно было у него украдено... Кем и как?.. Вероятно этими двумя негодяями Гравуазо и Дюрье, при невольной помощи идиота Рокамира. Это животное послужило орудием замысла сам того не подозревая.

Что-же не идет эта обезьяна! вскричал наконец артист теряя терпение.

И он еще раз бросился на лестницу, чтобы посмотреть не идет ли наконец Рокамир.

- А! кто-то идет! сказал он себе.

Действительно, в нижней части лестницы слышались чьи-то мерные, тяжелые шаги. Ожидание артиста было непродолжительно, так как скоро перед ним явилась колоссальная фигура карабинера, несшого на плече Патульяра с такой легкостью, как будто это был букет цветов.

Голова пьяницы безпомощно болталась по сторонам и он твердил прерывающимся голосом:

- Я... тебя... напою, Бушю!

- Ладно, старина; для этого надо тридцать таких как ты! отвечал солдат с снисходительным видом великодушного победителя.

Поднявшись на площадку пятого этажа, где ожидал его Кловис, Буйно спросил с невозмутимым хладнокровием:

- Куда прикажете положить его?

- Внеси его сюда, отвечал Кловис, отворяя дверь в мансарду... Теперь поставь его на ноги.

- На ноги! засмеялся Буйно; ну, сегодня ему не чего много разсчитывать на свои ноги. Вот я лучше посажу его в камин.

- Право, я тут не виноват... Я не знал что, он так слаб... На шестой бутылке он уже никуда не годился.

- Думаешь ты, что он будет однако мне отвечать?

- Еще бы! Он сейчас болтал точно какая нибудь кумушка. Его только немного растрясло дорогой.

С лошадьми тоже бывает когда их возят по железной дороге. Да я его сейчас приведу в чувство.

Прислонивщись в глубине камина, Патульяр собирался уже уснуть, когда Бушю энергически смазал его рукой по лицу снизу вверх.

Боль от этой ласки заставила очнуться пьяницу и он снова начал бормотать:

- Я тебя напою Бушю!..

- Да, только в другой раз.

- Нет, я хочу сегодня-же.

С этими словами пьяница с усилием приподнялся и ушел по плечи в отверстие трубы говоря:

- Вернемся в погребок.

Труба камина, как и вообще все трубы верхних этажей, отличалась отсутствием боковых фаянсовых плиток съуживающих отверстие, так что Патульяр легко мог влезть в нея.

Он исчез было уже до половины, когда Бушю за ноги вытащил его из странного пути, избранного им для возвращения в погребок.

- О! о! не надо так горячиться! заметил солдат вытаскивая его на средину комнаты, не смотря на его отчаянные усилия удери;аться.

Видите-ли, шепнул серьезно карабинер артисту, это каприз человека, который выпил не в меру. Надо наблюдать за ним, так как он наверно опять туда вернется. В полку я знал одного молодца, который как только напьется, непременно хочет лечь спать в ножнах своей сабли.

- Ну, и что же, это ему удавалось?

- Нет, потому что его сажали в карцер, прежде чем он успевал попробовать.

Во время этого короткого разговора, Патульяр с упорством пьяницы не переставал повторять:

- Я хочу вернуться в погребок и напоить Бушю!

Карабинер тотчас-же повернулся и вышел, повторив на прощанье свой совет.

- Особенно обратите внимание на трубу; он туда наверное вернется.

Видя что солдат уходит, Патульяр стал рваться вслед за ним, крича во все горло:

- Я хочу его напоить... чтобы он свалился под стол... Он не умеет пить!

Но Кловис удержал его на месте, пока дверь не закрылась за деньщиком лейтенанта.

- Сидите смирно, сказал он тогда сухим тоном, вы исполните этот проэкт в другой раз... когда представится случай... ну хоть бы в день свадьбы мадам Дюрье.

- Да, в день свадьбы... с этим негодяем Гравуазо! отвечал пьяница, предупреждая желание артиста.

- С ним, или с кем другим... в желающих кажется нет недостатка.

- Тю, тю, тю! произнес насмешливо Патульяр разражаясь пьяным смехом.

- Что-же? Разве хозяйка влюблена в него?

- Нет!.. она его терпеть не может... а все-таки выйдет за него замуж!

- Почему-же?

- Потому что этот мошенник съумеет ее заставить... Конечно, если она не предпочтет идти петь по дворам... А так как она этого вовсе не желает, то можно держать пари, что она согласиться выйти за этого плута.

- Значит она лишится всего состояния если откажется?

- Именно. На другой-же день у нея не будет ничего.

Кловис понял, что он близок к открытию тайны отношений мадам Дюрье к её поверенному, и чтобы вызвать Патульяра на дальнейшия объяснения, заметил самым равнодушным тоном.

- Ей однако очень легко избежать раззорения. Стоит только перестать доверять Гравуазо управление её делами.

- Ого! доверять! засмеялся Патульяр. Да, она доверила ему дела как доверяют бульдогу котлетку, которую он держит уже в зубах.

- А! значит она поступает так из страха.

У Гравуазо, продолжал пьяница после короткого молчания, есть бумага, очень опасная для хозяйки... В двадцать четыре часа, красавица может лишиться последняго лиарда.

- В самом деле? вскричал гравер не будучи в состоянии скрыть свое изумление.

Но в это время Патульяр неожиданно переменил разговор, возвратившись к идее, крепко засевшей в его мозгу.

- Я хочу вернуться в погребок! пробормотал он.

Прежде чем гравер успел павести пьяницу на интересовавший его предмет разговора, дверь мансарды с треском отворилась и кто-то влетел как бомба.

Это был Рокамир.

Не замечая скорчившагося в углу пьяницы, он бросился с сияющим лицом к артисту, крича во все горло:

- Обнимите меня, г. Кловис! обнимите!

Это предложение далеко не соблазняло гравера и он маневрируя таким образом, чтобы заставить Рокамира обернуться спиной к Патульяру, поспешил ответить печальным тоном:

- Я право в отчаянии, г. Рокамир, но я поклялся, обнимая во всей полноте профессию гравера, не обнимать более ничего.

- А! жаль!.. Иначе вы могли-бы обнять счастливейшого из смертных.

В это время Кловис, смотревший через плечо идиота, увидел, что пьяница исчез.

- Ужь не ушел-ли он в самом деле через трубу? подумал он.

Но Кловис знал, что труба, широкая в начале, постепенно сьуживается и стало быть не позволяла пьянице зайти далеко по этой необычайной дороге в погребок.

Сгарая нетерпением продолжать допрос Патульяра и зная в то же время безполезность погони за двумя зайцами, он решился избавиться от Ракомира, который заставив себя так долго ждать, явился наконец совершенно не кстати.

Но это было не легко устроить.

Равомир был не из числа людей способных заметить что они стесняют. Кроме того он в настоящую минуту задыхался от радости и испытывал необходимую потребность сообщить ее всему миру.

- Верите вы предсказательницам, гадальщицам? вскричал он схватывая артиста за рукав... Предупреждаю вас, что я верю им безусловно...

- Я вполне разделяю ваше мнение, г. Рокамир. Я знал сам людей предсказывавших безошибочно будущее. Один например за шесть месяцев говорил, что Благовещение будет 2-го февраля и ни разу не ошибся!

- Корону.

- Нет... Она предсказала что я не буду последним из моей расы!..

- Ну вашей гадальщице не трудно было это предсказать! заметил качая головой Кловис. Не надо быть пророком чтобы сделать такое предсказание, когда видишь молодую очаровательную женщину как ваша супруга, под руку с таким величественным и красивым мужем как вы...

- Вот тут-то вы и ошибаетесь!.. Конечно легко было-бы предсказать это зная что мы муж и жена... но я хитер и принял некоторые предосторожности... Я сказал заранее Сидализе: надо обмануть гадальщицу; ты скажешь что я твой лакей... что, хорошо придумано?

- Да, должно быть гадальщица была порядком сбита с толку!

- И знаете... вы просто не поверите... она, не смотря на эту хитрость, положительно узнала меня в картах. Говоря что род Ракомиров не угаснет, она прибавила, что отец ребенка будет красавец.

- То есть, значит вы!

- Да... и что она видит его в кирасе и каске... намек на мой маскарадный костюм, не правда-ли?

- Конечно... что-же дальше?

- Дальше ничего. Я нечаянно чихнул и все карты улетели со стола. Гадальщица хотела начать новый сеанс в сорок франков, но я удовольствовался первым.

И в порыве дикой радости, Рокамир вцепился в Кловиса, бешено крича:

- У меня будет сын!.. у меня будет сын!.. Я назову его Матюреном и он будет учиться в политехнической школе!..

Но вдруг он выпустил артиста и отступил с безпокойным видом.

- Что с вами? спросил он. Отчего вы стонете? ужь не ушиб-ли я вас?

Действительно послышался чей-то стон. Это стонал Патульяр забившийся так далеко в трубу, что не мог подвинуться ни взад ни вперед. Не зная как выпутаться из этого неприятного положения, пьяница начал стонать и звуки его голоса проникли в мансарду еще более усиленными, так как труба представляла нечто в роде гигантского рупора.

Гравер, желавший поскорее выпроводить идиота, поспешил воспользоваться этим случаем.

- Когда вы пришли г. Рокамир, отвечал он, я сбирался идти завтракать. Слушая вас можно забыть все, даже голод... это, что вы сейчас слышали, жалоба моего пустого желудка.

- О! какой у вас должно быть аппетит, заметил наивно Рокамир... Я право думал что это рычит тигр.

Иногда, когда Сидализа очень долго засидиться у своей модистки и мне приходится ждать обеда до десяти или одинадцати часов, у меня тоже ворчит желудок, но далеко не так громко... В таком случае до свидания, я ухожу. Я пришел к вам только чтобы сдержать свое обещание, докончить историю Гравуазо и де-Фронтака.

Когда Кловис, выпроводив Рокамира, подошел к камину, в трубе происходила отчаянная возня. Пьяница употреблял все усилия чтобы освободиться, но все было напрасно.

- Постой-ка, голубчик, ты у меня сейчас вылезешь! прошептал артист наклоняясь к устью трубы.

- Бушю пришел... и принес вино! крикнул он.

Эти магическия слова удвоили силу и ловкость Патульяра. Оставив часть кожи с носа в трубе, он успел однако освободиться из тисков и обрушился вниз в облаке сажи.

- Где Бушю? где вино? проворчал он, с трудом принимая сидячее положение.

В трезвом виде Патульяр всегда был почтителен перед Гравуазо, но теперь по пословице "что у трезвого на уме, то у пьяного на языке", он и не думал скрывать своей ненависти и злобы на своего господина. Чтобы добыть сведения о Гравуазо, артисту стоило только раздражить против него пьяницу.

Поэтому он поспешил отвечать в этом духе на вопрос Патульяра.

Бушю был сейчас здесь, сказал он, но Гравуазо велел ему уйти, говоря, что вы слишком много пили.

- К чему он тут мешается! проворчал Патульяр, в своем опьянении и не думая сомневаться в справедливости слов артиста.

- Именно это и сказала ему мадам Дюрье, добавил Кловис.

- Как, и она была здесь?

- Да. случайно. Она защищала вас против Гравуазо, который назвал нас пьяницей.

- Пьяницей, меня? вскричал в бешенстве Патульяр... Да ужь лучше по моему быть пьяницей, чем вором... можете это передать ему от меня.

А! так она меня защищала? заключил он более мягким тоном.

- И очень горячо. Она говорила Гравуазо, что вы честный, трудолюбивый человек... Да, она вас кажется очень уважает!..

- Что же, это очень хорошо с её стороны... Я ей отплачу за это, обещаю вам.

- Да, вам надо будет при первом случае поблагодарить ее... Ведь это единственное средство выразить ей вашу благодарность.

- Вы думаете? сказал ухмыляясь Патульяр.

- Ба! у вас значит найдется и другое средство?

- Вы может быть хотите предложить ей руку?

- Ну нет!.. Патульяр никогда не свяжется с женщиной! Вы можете предупредить об этом хозяйку, если она метит на меня... Я и без этого съумею доказать ей, что я не из неблагодарных...

Видите ли, я знаю где оно! прибавил он после короткого молчания.

- Что оно?

- Письмо.

- Ах, да! То письмо, которое вы называете опасной для нея бумагой: благодаря которому Гравуазо может разорить ее?

- Вот именно... Будьте уверены, что вдова не разсердится, когда я передам ей это письмо.

- О! вы думаете?

- Еще бы! Хороши вы! Вы воображаете, что кому-нибудь разорение может доставить удовольствие?.. Я знаю, что не она украла это богатство... но ей очень горько было бы разстаться с ним.

- А! значит это богатство было украдено?

- Да, стариком Дюрье, и этой канальей, у которой я служу... Они даже не мало смеялись этой штуке.

- А тот кого они обокрали разве не жаловался?

- О! когда они обделали дело, он уже протянул ноги.

- То-есть умер, вы хотите сказать!

- Умер и похоронен.

- Да, это правда, де-Фронтак тогда уже умер, произнес спокойным тоном Кловис, подавляя овладевшее им волнение.

- А! вы знаете его имя? вскричал наивно Патульяр.

- Вы сами сейчас мне его назвали.

- Да, ведь и в самом деле, согласился доверчивый пьяница.

При этом имени Патульяр разразился громким хохотом.

- Рокамир? вскричал он... Да эта устрица!.. Целая дюжина устриц!.. Как над ним издевались, другие-то... Невозможно быть глупее его!

- Значит он быль невольным сообщником в этом мошенничестве?

Но пьяница, не будучи в состоянии долго остапавливаться на одном предмете, вместо того, чтобы отвечать на этот вопрос, пробормотал возвращаясь к старому.

- Да, я ручаюсь вам, хозяйка не скажет что это жжется, когда я суну ей в руку эту бумагу!

- Так она знает, что её состояние украдено у де Фронтака? спросил артист, невидимому глубоко огорченный этой мыслью, так как он припомнил, что когда в первое свидание со вдовой он сказал ей свое имя, она не выразила ни удивления, ни смущения.

Но артист так влюблен в Селестину, что сам брался защищать ее, хотя все повидимому говорило против нее.

- Она не виновна, подумал он, я не должен давать веры словам этого пьяницы. Она пользуется этим богатством и не подозревая даже каким путем оно было приобретено её мужем.

Но как бы то ни было, гравер вынужден был признаться, что страх внушаемый мадам Дюрье её поверенным не фантазия, и стало быть имеет какое-нибудь основание.

Он хотел бы засыпать Патульяра вопросами, но в своем опьянении, лакей не в состоянии быль выдержать последовательный допрос. Поэтому лучше было предоставить ему полную свободу болтать, тем более, что он не нуждался в вопросах и продолжал не умолкая говорить сам с собой.

- Как сейчас я вижу это письмо, бормотал он в полголоса... там на лево, в секретном ящичке бюро... Ничего нет легче как подцепить его...

А! вот идея! продолжал он со смехом, если я стащу бумагу, можно будет выгодно продать ее... Я устрою аукцион, кто даст дороже, хозяйка или Гравуазо, тому и отдам... Надо это хорошенько обдумать... Тогда у меня будет под старость кусок хлеба... тогда я...

Патульяр не окончил.

Его голос мало по малу слабел и последния слова перешли в невнятное бормотание. Возбужденное состояние уступило место тяжелому опьянению, голова пьяницы медленно опустилась на грудь и скоро сильный храп возвестил, что он уже странствует в царстве сновидений.

- Хорошо было бы поймать этого молодца в ту минуту, когда он стащит письмо у своего господина, подумал Кловис, пораженный последними словами пьяницы.

Но в ожидании исполнения этой надежды надо было заняться настоящим, то-есть избавиться от пьяного Патульяра, растянувшагося на полу среди мансарды.

- Я стащу его за ноги на лестницу, пусть он там выспится, решил артист.

Но едва он наклонился, чтобы привести в исполнение свой проэкт, как раздались три громкие удара в дверь и на пороге мансарды показалась гигантская фигура Бушю.

- Лейтенант послал меня спросить не нужен ли я вам? сказал он.

- Осмелюсь заметить, что лучше всего было бы снести его назад в погребок... Этот лентяй только раздразнил меня, заключил облизываясь деньщик.

Кловис понял, что за услугу оказанную солдатом, он должен в виде благодарности позволить ему напиться.

Ступай, делай как знаешь! сказал он смеясь...

- О!... видители, я говорю это для вас... единственно для вас...

- Ба! так это ради меня ты хочешь снести Патульяра в погребок.

- Да ведь вы заставили меня напоить его, не для того, чтобы полюбоваться на пьяницу... Вы хотели кой о чем переговорить с ним... и наверное не о цене овса; так что может быть вам было бы приятнее, чтобы Патульяр завтра не помнил о том, что он был у вас.

- Да, конечно. Как же устроить это?

- Если пьяница очнется в погребке, он подумает что и не уходил из него... Я еще хорошенько налью его, так что он ничего не будет помнить.

- Знаешь Бушю, твоя идея великолепна! вскричал Кловис.

- О! Это не моя идея! возразил Бушю, это лейтенант придумал.

- И он совершенно прав, я предоставляю тебе Патульяра. Напои его так, чтобы он ничего не помнил.

- Будьте спокойны... Я, как говорится нагружу его для колонии... Человек, в этом состоянии приезжает в колонию через двадцать дней морского пути, таким же пьяным как и в день отъезда.

- Но ты его убьешь!

- Не бойтесь, я но этой части опытен. Я в полку обучал рекрутов.

Проснувшийся пьяница снова начал барахтаться и бормотать: я хочу напоить Бушю!... Видно было, что эта идея крепко засела в его голове.

- Ну! ну! смирно!... отвечал Бушю. Ладно, мы пойдем промочить опять горло.

Голос Бушю звучал снисходительно, почти нежно; очевидно храбрый солдат питал в душе глубокое сочувствие к пьяницам.

Оставшись один, артист старался соединить в одно целое отрывочные сведения, добытые им от Патульяра и Рокамира. Не смотря на всю неполноту и неясность их, однако вполне было очевидно, что мадам Дюрье знает происхождение её богатства, знает имя того, у кого оно было украдено.

Он вспомнил также какой страх виден был на лице Селестппы, когда на балу у Рокамира, она увидела его разговаривающим с Гравуазо.

- Неужели она боялась что я открою свое имя этому человеку, прежде чем ей удастся вырвать от него эту бумагу, которая должна обезпечить ей обладание её богатством? подумал Кловис.

Но как он ни старался истолковать в дурную сторону поступки вдовы, все-таки какой то внутренний голос говорил ему, что она невинна.

Наконец он не мог более выносить этого чувства неизвестности.