По туманным следам.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава XIV. (старая орфография)

XIV.

На звонок Кловиса, дверь по обыкновению отворила горничная.

- А! это вы господин Кловис. Вам угодно видеть барыню? спросила она.

- Да, прелестная Флора.

- В настоящую минуту это невозможно.

- Ба! Разве она опять в ванной?

- Нет. Она занята... правда не очень приятно... и не может вас принять.

- Ты говоришь неприятно?

- Да! так как быть вдвоем с г. Гравуазо не может быть приятно. Вот уже больше часу как управляющий заперся с барыней, чтобы передать ей счеты.

- Но в таком случае, если он здесь уже целый час, то должен скоро уйти. Дай мне где нибудь подождать его ухода, я буду терпелив и скромен.

После ужина Кловиса с её барыней, Флора имела право думать, что Кловис на хорошем счету у нея и решилась исполнить его просьбу.

- Вы хотите чтобы уходя Гравуазо увидел вас? спросила она прежде всего.

- Не особенно.

- В таком случае, так как он пойдет через столовую, то я посажу вас в барынину уборную... Идите за мною.

Камеристка уже сделала несколько шагов, когда Кловис остановил ее за руку.

- Скажи мне сначала одну вещь, шепнул он.

- Что такое?

- Этот Гравуазо большой негодяй. Отчего же твоя барыня, не только взяла его в управляющие, но даже удостоивает принимать его.

Флора пожала плечами.

- Разве я что нибудь тут знаю!... недовольным тоном отвечала она. Поведение барыни в этом случае совсем непонятно... Если ей говорить, что Гравуазо негодяй, то она иногда соглашается, по большей же части делает вид будто не слышит... Я не знаю презирает она его или боится... но во всяком случае не любит., а между тем, когда он приходит, то из десяти раз, восемь его принимают... и я даже прибавлю с некоторой поспешностью... как сегодня, например.

- Не успела я о нем доложить, как сейчас же получила приказание ввести... и вот уже, повторяю, целый час, как он здесь совещается.

- Очень спокойно, не так ли?

- Я не успела послушать, неблагоразумно отвечала мамзель Флора.

Но сейчас же спохватилась.

- Нет, нет, я хотела сказать, что я ничего не слышала, поправилась она... так как поверьте, г. Кловис, я не знаю, что такое значит подслушивать у дверей... Но конечно, иногда, ходя туда и сюда, мне случалось слышать слово или два, когда Гравуазо возвышает голос.

- Вот как, он возвышает голос?

- Не совсем, я не так сказала... но он ворчит как злой бульдог, не смеющий открыто залаять.

- А мадам Дюрье?

- О! я не могу решить от страха или хладнокровия, но она говорит так тихо, что слов нельзя разобрать... Тогда как некоторые слова Гравуазо, напротив того можно схватить на лету...

- И эти слова схваченные на лету, вы можете повторить их мне? вкрадчиво сказал Кловис.

У камеристки было у самой слишком нежное сердце, чтобы не быть снисходительной к чужой любви.

Мы уже сказали, что ужин её барыни с Кловисом заставил ее предположить то, чего не было. В вопросе артиста она видела ревность влюбленного и так; как она была бы очень счастлива, досадив Гравуазо, поэтому и решилась изменить барыне в пользу Кловиса. Впрочем, надо сказать правду, что она знала очень мало.

- Если я вам повторю эти слова, сказала она, то вы не очень то подвинетесь вперед.

- Ты объяснишь мне их.

- Да, если бы я сама их понимала. Но признаюсь, что оне для меня совсем непонятны.

- В самом деле?

- Судите сами. Два раза я слышала, как Гравуазо говорил: "Вы уступите и я женюсь на вас". Затем, после ответа барыни, которого я не разслышала, он прибавил; "Я сделаю так как говорю"... В другой раз он говорил: "Я, или никто, а то всякому кто явится, я разскажу всю историю". Вот что он говорил. Понимаете ли вы тут что нибудь, господин Кловис.

- Положительно ничего... А какова была барыня после этих свиданий?

- Ты служила у мадам Дюрье при жизни мужа?

- Конечно.

- Разве управляющий и покойник были друзьями?

- Неразлучными!

- Скоро ли после смерти Дюрье, Гравуазо выразил свое желание жениться на вдове?

- Очень скоро, хотя сначала она не очень то его слушала, потому что, как только окончился траур, барыня начала выезжать на балы, концерты и т. д... одним словом, развлечениям конца не было.

- Она вознаграждала себя за время, потерянное около больного старика. В её лета любят повеселиться.

- Да, но веселилась ли она? вот в чем вопрос. Я сильно в этом сомневаюсь.

- Почему-же?

- Потому что она постоянно возвращалась домой скучная, даже печальная. Но потом снова при первом случае уезжала опять.

- Чтобы снова возвратиться скучной?

- Да. Так что я стала думать не ищет ли она какого нибудь феникса и в отчаянии что не находит... Но это еще не самое забавное.

- Что же еще такое?

- То, что её страсть к удовольствиям вдруг прекратилась. Помните вы тот день, когда приходили в первый раз.

- Да. У нея был мигрень.

- Ну, накануне она была на балу и в этот день должна была ехать на другой. Когда я пришла одеть ее, то знаете что она мне сказала. Нет, это кончено, мне надоели эти удовольствия, которые утомляют меня, я не хочу о них больше слышать.

- Но тем не менее она была вчера на балу у Рокамира.

- О! в этом ее нельзя упрекнуть, она отправилась единственно для того, чтобы не обидеть своего жильца... Нет, я полагаю что ей окончательно надоело все это. Она целые дни возится со своей крестницей, маленькой Лили.

- И так, теперь, когда она успокоилась, Гравуазо еще более желает на ней жениться.

- Однако эти сцены, из которых ты слыхала несколько слов, должны очень надоедать твоей барыне.

- Ну, нет. Я никогда не видала её веселее, чем с тех пор как она перестала развлекаться.

- Что же ты заключаешь из этого, Флора?

Камеристка смеясь заглянула в глаза молодому человеку, ужинавшему с её госпожей.

- Как вы просты! насмешливо отвечала она

- Прост? чем же?

- Тем, что не подозреваете отчего барыня ныньче так весела.

- Серьезно не подозреваю.

- В самом деле?

- Уверяю тебя! Ты лучше уже скажи мне сама.

- Я право не знаю как сказать вам это. Вам следовало бы самому догадаться... Если только вы теперь не смеетесь надо мною.

- Честное слово, нет. Говори, я тебя слушаю.

Горничная снова взглянула в лицо Кловиса, чтобы убедиться в его чистосердечии.

- Я вам уже говорила, как я всегда думала, что барыня ищет феникса.

- Да. Что же дальше?

- Ну, я думаю, что она нашла его.

Кловис хотел что-то сказать, но она остановила его.

- Пока мы тут болтаем, перебила она его, Гравуазо может выйти от барыни, а так как вы не особенно желаете, чтобы он видел вас выходя, то вам пора пройти в уборную, где вы подождете пока барыне можно будет вас принять. Как она освободится я доложу ей о вас.

- В уборную, так в уборную.

- Хорошо, я не буду шевелиться.

Дойдя до конца корридора, Флора ввела молодого человека в довольно большую комнату, наполненную шкафами, и тихонько заперла за ним дверь, приложив к губам палец, в знак молчания.

Кловис тихонько уселся на первый стул и не шевелился. Он не замедлил убедиться, что совет не шуметь, данный Флорой, внушен ей опытом.

- Это в эту комнату она ходила слушать... случайно... то что говорится у её барыни, подумал Кловис, заметив, что через тонкую дверь разговор из соседней комнаты был почти ясно слышен, если только говорили не шепотом.

Боясь сделать малейшее движение, которое могло бы выдать его присутствие, Кловис весь превратился в слух, прислушиваясь к разговору между мадам Дюрье и Гравуазо. К несчастию он слишком опоздал, потому что едва успел он усесться, как послышался стук отодвигаемых стульев показавший ему, что говорившие встают, и что следовательно свидание приходит к концу.

Встав, Гравуазо по всей вероятности подошел очень близко к двери, так как его слова совершенно ясно дошли до Кловиса.

- Я вам даю неделю сроку, сказал управляющий.

- Через неделю, я также как и сегодня откажусь, сухо отвечала мадам Дюрье.

- Вы подумайте о том что ждет вас.

- Я уже обо всем подумала.

- Значит вы согласитесь на бедность, которую повлечет за собою ваше упрямство?

Кловис услышал иронический смех.

- Не говорите глупостей, мой милый, заметила хозяйка.

- Но моя угроза совершенно серьезна.

- Нет, она просто глупа.

- Вы думаете?

- Конечно, так как удар, которым вы хотите поразить меня, обрушится на вашу же спину. В тот день, когда вы попытаетесь раззорить меня, вам самому придется подставить горло... а вы не такой человек, чтобы возвращать что-либо. Вы видите, что я имела причину назвать вашу угрозу глупой, так как собственная выгода мешает вам привести ее в исполнение.

- Ошибаетесь, моя красавица, так как у меня нет дома, на который могли бы наложить арест... Все мое состояние обращено в бумаги, перевезти которые очень легко... у меня лежит в банке миллион на текущем счету и я могу взять его через двадцать минут... Вы видите что наше положение далеко не одинаково.

На эти слова не последовало ответа.

- Я не отказываюсь.

- Да, но вы ставите такое условие, которое вполне равняется отказу. Вы не можете считать меня настолько глупым, чтобы я позволил обезоружить себя, прежде чем уверюсь, что вы не можете ускользнуть от меня. Я вам говорил и снова скажу, что отдам росписку после свадьбы.

- А я хочу получить ее сейчас, решительным тоном отвечала Селестина.

- Ну да! Чтобы разорвать ее, не так ли? После чего, не имея больше причин меня бояться, вы откажетесь от своего слова... и спася свое состояние, выйдете у меня под носом за другого.

По всей вероятности вдова не желала продолжать долее спор о намерениях, которые ей приписывал Гравуазо, потому что она вдруг оборвала разговор.

- Прощайте, сухо сказала она.

Но это прощание только сделало негодяя еще настойчивее, а главное злее.

- Если не я, то и никто другой! продолжал он, с выражением ненависти. Если вы разсчитываете выйти за одного из ваших вздыхателей, то предупреждаю вас, что я скоро съумею погасить его страсть.

Эта новая угроза казалось не произвела никакого впечатления на мадам Дюрье.

- О! вы можете избавить себя от труда объяснять мне, что вы сделаете, так как я считаю вас способным на все... кроме порядочного чувства или честного поступка, презрительно сказала она.

- Да, да, насмешливо продолжал Гравуазо, мы посмотрим какую мину будут делать все ваши женихи, когда я посоветую им спросить действительно ли маленькая Лили дочь вашей кухарки... и ваше название матери крестной, единственное ли, на которое вы имеете право.

При этих словах, у влюбленного Кловиса сердце тяжело сжалось.

- Верьте после этого женщинам, печально прошептал он.

Но ему было так тяжело отказаться от своих иллюзий, что он все еще надеялся, что мадам Дюрье придет в негодование от клеветы управителя, но его надежды не оправдались.

- Пожалуй! Злоупотребляйте моей тайной, отвечала Селестина.

- Поэтому, когда никто не захочет на вас жениться, вам поневоле придется выйти за меня, с ударением продолжал Гравуазо.

- О! о! по прежнему насмешливо продолжала вдова, вы забываете, что мне всегда остается два средства избавиться от вас.

- Какие же это?

- Первое, это совершенно отказаться от замужества.

- Выйти за единственного человека, которого ваш донос не может оттолкнуть от меня.

- Ба! но кто же этот человек?

- Вы не угадываете?

- Нисколько... я напрасно стараюсь придумать... и был бы вам очень благодарен, еслибы вы указали мне на эту редкость.

Наступило короткое молчание, во время которого Кловис затаил дыхание.

- Это отец Лили, отвечала она наконец.

При этом ответе Гравуазо громко расхохотался.

- А где вы его найдете? спросил он. Даже допустив, что случай столкнул бы вас... и что он был бы еще не женат, неужели вы думаете, что он поверить тому, что вы ему разскажете?.. Нет, нет, вам надо отказаться от этой мысли.

- В таком случае мне остается первое средство, которое все-таки гораздо лучше, чем выйти за вас замуж.

- Через неделю, которую я даю вам на размышление, вы перемените ваше мнение.

- Это возможно, если в этот промежуток случится одно чудо.

- Какое это?

- Такое, что через неделю вы перестанете быть презренным негодяем, г. Гравуазо.

Управляющий в первое мгновение не мог найтись что сказать.

- Да уходите же, сударь, продолжала Селестина, неужели вы не понимаете, какое отвращение внушает мне ваше присутствие.

Без сомнения Гравуазо, которого ярость лишила способности говорить, не желал исполнить этого приказания, так как Селестина сейчас же продолжала:

- Если вы все-таки остаетесь, то я уйду сама!

После этих слов дверь вдруг отворилась и мадам Дюрье неожиданно появилась в уборной, заперев за собою дверь на ключ, чтобы избавиться от преследований.

При виде Кловиса, в присутствии которого она так неожиданно очутилась, молодая женщина побледнела и поспешно зажала рукою рот, чтобы заглушить крик изумления, который мог возбудить внимание Гравуазо.

- А! я тебе внушаю отвращение, закричал он в тоже время. Хорошо! Я скоро отмщу за себя!.. Слышишь ли ты, красавица, у которой родятся дети до свадьбы?

Затем стук удаляющихся шагов и захлопнутой двери, доказал, что Гравуазо ушел.

Если в первую минуту мадам Дюрье могла думать, что Кловис ничего не слышал из разговора, то она должна была разубедиться в этом, ясно разслышав последнюю фразу.

Она сильно смутилась перед Кловисом, узнавшим её тайну и закрыла лицо руками, из под которых закапали слезы.

Как ни ужасно было открытие о прошедшем той, которую он любил, Кловис не мог забыть, что молодая женщина помогла ему в несчастии, что она обращалась к его дружбе, только дружбе, так как она нисколько не поощряла его любви.

- Почему не любить мне ее как сестру? спрашивал он себя.

Но это утешение в его разбившихся надеждах, казалось Кловису слишком холодным. Против воли в душе его поднималось совсем иное чувство, чем братская привязанность. Кроме того вид, молчаливо плачущей Селеетины, был необыкновенно красноречив для Кловиса, готового придумать для извинения её поведения сотни предлогов.

Поэтому случилось, что молодая женщина вдруг почувствовала, что кто-то тихонько отнимает от лица её руки и взволнованный голос шепчет ей на ухо:

- Селестина, разве меня здесь нет, чтобы защитить вас?

При звуках этого голоса, молодая женщина подняла глаза, но взгляд её встретил такой нежный взор, что она снова потупилась.

- Так вы еще не очень презираете меня, г. Кловис, прошептала она.

- Я не поверил ни одному слову клеветы этого негодяя, вскричал артист, надеясь избавить таким образом вдову от неприятных объяснений.

Но мадам Дюрье не захотела воспользоваться предложенным ей выходом.

- Надо верить... отвечала она дрожащим голосом, так как этот человек сказал истинную правду.

Искренность этого признания была тяжела для Кловиса, который, несмотря на все, ждал лишь предлога продолжать сомневаться.

- Чорт возьми! подумал он, она хочет убедить меня во чтобы то ни стало.

Но Селестина еще не окончила своих признаний.

- Да, продолжала она опустив глаза, я была матерью до моего замужества с Дюрье... и, как сказал этот негодяй, отец ребенка ничего не сделал, чтобы розыскать меня.

- А! Боже мой... несчастная не хочет избавить меня ни от малейших подробностей! с отчаянием подумал Кловис, нисколько не желавший быть убежденным. Затем он продолжал вслух: Вы мне разскажете все это со временем. В настоящее время нужнее всего защитить вас против этого негодяя, который вас преследует.

- Вы видите, г. Кловис, продолжала она, как я была права, говоря что не могу просить покровительства человека, который любил бы меня... так как ему надо было бы сделать это признание, против которого не устояла бы истинная страсть.

- Но как она мила, говоря это, думал между тем Кловис, тогда как вдова по прежнему не поднимала глаз.

- Тогда как к вам я могу обратиться, скромно продолжала она... потому что вы будете для меня братом... вы ведь клянетесь, что не любите меня?

- Ты! гм! сказал артист таким тоном, что Селестина с удивлением подняла на него наконец глаза.

Вместо всякого ответа артист с отчаянием схватил себя за волосы.

- Какое несчастие, что вы богаты! вскричал он.

- Это почему?

- Потому что после всего вами сказанного, я имел бы вид, будто гонюсь за вашими деньгами... Не будь этого я не обратил бы внимания на ваше запрещение любить вас, чтобы иметь право защищать вас.

- Как! вы любили бы меня, еслибы я не была богата? спросила вдова голосом, в котором выразилась тайная радость.

- Да, как безумный.

- Вы любили бы меня... несмотря?...

- Несмотря, да Селестина, совершенно несмотря..

Тогда, как бы желая лучше подтвердить свои слова, он прижал свои губы к немного еще бледной щечке молодой женщины.

Селестина слегка вздрогнула и хотя в то же время Кловис обпял ее за талию, но она не вырывалась от него, а только повторяла тоном упрека:

- О! господин Кловис!

- Это братский поцелуй... Разве вы не просили меня быть вашим братом... Вот я и стал братом.

Но все имеет конец, даже самые приятные поцелуи, поэтому Кловис, испугавшись своей нескромности, перестал целовать Селестину.

- Хотите мы поговорим теперь о Гравуазо сказал он.

Говоря это он провел вдову в будуар, продолжая обнимать ее за талию и посадил на диван, а сам опустился перед ней на колени.

Мадам Дюрье должна была бы заметить что брат не становится перед сестрой на колени, но молодая женщина сделалась кротка и послушна. Было ли причиной этой кротости то, что её тайна стала известна, или страх Гравуазо или же наконец какая нибудь совсем другая причина, мы не можем сказать ничего положительного, но дело в том что она была так сильно взволнована, что даже не замечала, как артист взял её руки и нежно сжимал их.

- И так дорогая и прелестная сестра, мы говорили что у нашего негодяя есть бумага, которая может завтра же разорить вас?

- А! значит вы все слышали? с трепетом спросила Селестина, надеявшаяся сначала что молодой человек слышал только последнюю сцену угрожающого прощания Гравуазо.

Кловис мог бы сказать ей что знает о существовании этой комиромметирующей бумаги и что из слов Патульяра и Рокамира он подозревает, что эта бумага имеет отношение к похищенному состоянию его отца, но он не сказал об этом ни слова, предоставляя говорить Седестине.

- Нет я не все слышал, отвечал он на вопрос Селестины, я пришел тогда, когда управляющий предлагал передать вам бумагу после свадьбы... а вы требовали чтобы он отдал ее сейчас же.

- О! не верьте этому! поспешно вскричала она.

- Чему не верить?

- Что я выйду за него замуж, если он отдаст мне бумагу.

- Я этого и не думал, будьте покойны, прелестная сестра. Очевидно что вы хотите уничтожить эту бумагу, которая вас может разорить, а после этого оставите с носом негодяя, который имел неосторожность отдать вам свое оружие.

- Нет, сказала мадам Дюрье, качая головой, я хочу получить эту бумагу не для того чтобы уничтожить ее.

- Для чего же в таком случае?

- Чтобы возвратить тому, кого она разорила... или лучше сказать его сыну.

При этих словах сердце Кловиса затрепетало от благодарности к прелестной Селестине.

- Вы значит знаете этого сына? спросил он стараясь сделать свой голос совершенно спокойным.

- Разве его имени не написано в той бумаге, которую я хочу приобрести?

- А как его зовут?

- О! вы очень любопытны, любезный брат, сказала с улыбкой Селестина. Я вам скажу это имя тогда, когда нам удастся возвратить ему состояние.

- Значит вы согласны принять мою помощь в этом деле?

- Конечно, ведь вы мой брат.

- Отчего вы не можете сказать их громко?

- Нет, нет, необходимо сказать это на ухо... Ну, моя милая сестрица, слушайте брата, наклоните к нему вашу головку.

Мадам Дюрье с любопытством наклонилась к стоявшему на коленях, который звучно поцеловал её в щеку.

- Уф! теперь лучше... совершенно серьезно прибавил он. Представьте себе что я задыхался от благодарности, что вам пришла идея присоединить меня к вашему благородному поступку.

Селестина выпрямилась, покраснев как пион.

- О! господин Кловис! с испугом повторила она.

- Откройте кодекс и вы там прочитаете, что брат должен... слышите ли, это долг?.. должен целовать свою сестру. А теперь возвратимтесь к молодому человеку. Вы значит нашли его?

- Да, проискав его Бог знает сколько времени, и, надо прибавить, проискав самым глупым образом. Представьте себе, я вообразила что он должен бывать в обществе, к которому принадлежал по своему имени, поэтому я надеялась встретить его на одном из общественных собраний, которые посещала без отдыха...

Тут она остановилась и глубоко вздохнула.

- О! да, продолжала она, теперь я могу сознаться, что очень скучала на всех этих праздниках, которые для меня невыносимы... А между тем, я могла бы избавить себя это всех этих удовольствий; сделав то простое размышление, что будучи разорен, молодой человек не будет иметь средств посещать все те места, где я его искала.

- Но наконец главное сделано, вы нашли его... Что же вы теперь думаете делать?

- Я уже отдала бы ему все что имею лично, но я хочу возвратить ему все его состояние, так как то, что у меня есть, составляет лишь треть похищенного у него состояния. Остальное в руках Гравуазо.

- А если он отдаст бумагу, то принужден будет отдать все?

- Судите сами. В этой бумаге говорится, что продажа имения, сделанная отцом молодого человека, была только фиктивная... Было бы слишком длинно рассказывать вам подробно всю эту историю, достаточно сказать, что Гравуазо и мой покойный муж удержали имущество, которое должно было перейти к законному наследнику.

- А как попала эта бумага к Гравуазо?

- Он украл ее у того, кому она была отдана на хранение. Только после смерти моего мужа, узнала я от Гравуазо источник полученного мною состояния... Вы понимаете в какой я пришла ужас.

- Каким образом могло случиться что Гравуазо сделал глупость, не уничтожив этой бумаги, которая, попав в другия руки, может принудить его возвратить все?

- А! этому есть причина. Прежде он пользовался этой бумагой для того, чтобы мало по малу выманить у моего мужа большую часть его доли... так как сначала покража была разделена между ними поровну... У Гравуазо, кроме украденного им, было свое состояние, что позволяло ему стращать моего мужа, говоря что отдаст бумагу ограбленному наследнику. Сделав это Гравуазо все еще остался бы с деньгами, тогда как у Дюрье не осталось бы ничего. Боясь этого, мой муж, до своей смерти отдал Гравуазо, как я уже сказала, большую часть своей доли.

- От самого Гравуазо, который постарался сообщить мне об этом, когда после смерти мужа, захотел получить остальное, женясь на мне.

- И начал пугать вас, также как и вашего мужа?

- Нет. Он постоянно угрожает мне отдать бумагу наследнику, говоря: Отдав мою долю я все-таки еще буду иметь средства, тогда как у вас ничего не останется, и следовательно ваш интерес заставляет вас выйти за меня замуж. Он двадцать раз повторяет один и тот же припев, чтобы испугать меня.

Сказав это мадам Дюрье улыбнулась.

- Вы понимаете, продолжала она, что если я боюсь, то конечно не того, чтобы Гравуазо действительно возвратил украденное... О! нет, я боюсь не этою.

- А чего же?

- Я боюсь чтобы негодяй, отказавшись от мысли захватить мое состояние, не сжег этой бумаги, которая может только компрометировать его.

- В таком случае молодой человек будет уже безвозвратно разорен?

- Нет, так как я отдам ему то, что имею, но это будет лишь небольшой частью того, что у него было.

В глазах молодой женщины было такое выражение благородства и такое искреннее сожаление, что она не может сделать для этого наследника более, что Кловис бык восхищен.

- Сестрица, наклонитесь, вскричал он, мне опять надо сказать вам на ухо два слова.

- Ах! нет, нет, г. Кловис, я знаю ваши секреты, больше меня не обманете.

- Но ведь я вам говорю, что это сказано в кодексе.

- В таком случае мы нарушим закон, возразила Селестина, делая жест отказа.

Вдруг глаза артиста широко раскрылись и взгляд устремился на плечо Селестины.

- Смотрите, паук! сказал он.

Страх и отвращение охватили молодую женщину, которая поспешно наклонилась к граверу, крича испуганным голосом:

- Возьмите его! прогоните его прочь! Умоляю вас, господин Кловис.

Влюбленный воспользовался своей хитростью, заставившей наклониться к нему Селестину и крепко поцеловал ее в лоб.

- Да будут благословенны пауки! в них есть хорошее, сказал виновный, не раскаиваясь.

Затем он в свою очередь подставил щеку, говоря:

- Вы можете взять его обратно. Кодекс позволяет также и сестрам целовать братьев и даже 52 параграф говорит: как можно чаще.

- Благодарю, я не воспользуюсь 52 параграфом, возразила Селестина, с улыбкой доказывавшей что её неудовольствие прошло.

- Знаете что, сестрица, продолжал, артист глядя ей прямо в глаза.

- Говорите.

- Я хотел бы быть на месте вашего обокраденного юноши.

- Для того чтобы разбогатеть?

- Нет, для того чтобы просить вас взять обратно ваше состояние, но с одним условием.

- С каким?

- Принять и меня в придачу?

- А! вы бы это сделали? прошептала вдова опуская глаза.

- Уверяю вас.

- Несмотря на прошедшее? тихо спросила Селестина.

- Да, не смотря на прошедшее... повторил гравер и даже именно по причине этого прошедшого, так как женщина, подобная вам, не могла быть виновной добровольно... В вашей жизни должно было быть несчастие, которым вас не может упрекнуть порядочный человек, искренно вас любящий... как я знаю одного, который недалеко отсюда.

Говоря это, он привлек к себе дрожащую от волнения молодую женщину.

- Разскажите же мне это ужасное прошедшее, моя возлюбленная Селестина, прошептал он.

Но услыша эти слова вдова медленно покачала головой.

- Позднее, г. Кловис, позднее, отвечала она в полголоса.

- Да, сказал он, позднее, вы правы. Прежде нам надо заняться нашим разоренным юношей.

Мадам Дюрье подняла глаза, до сих пор опущенные в смущении и устремила их на Кловиса.

- В тот день, когда мне удастся возвратить наследство ограбленному сыну, я обещаю рассказать вам мое прошедшее, прошептала она.

- В таком случае поспешим скорее возвратить состояние этому юному незнакомцу... незнакомцу для меня, хочу я сказать... так как вы по прежнему отказываетесь сказать мне его имя, не так ли? улыбаясь сказал Кловис и отлично зная, что дело идет о нем самом.

Молодая женщина покачала головой.

- Нет, нет, сказала она, вы его не узнаете... Вы слишком любопытны... я хочу чтобы мне служили ничего не разспрашивая... Согласны ли вы на это условие?

- Да, да, скрытница, согласен, весело отвечал артист, но вдруг лицо его приняло удивленное выражение, которое сейчас же было замечено Селестиной.

- Что с вами? спросила она.

- Мне пришла в голову одна мысль. Что если Гравуазо также нашел вашего незнакомца... что если он с ним?

- О! вы помните как я намедни испугалась?

- Разве наш мошенник встретился со своей жертвой.

- Вы угадали... к счастию он не подозревал с кем говорит... Их разговор был очень короток, но мне показалось что он продолжался сто лет... Я дрожала от страха чтобы молодой человек случайно не сказал чего нибудь, что заставило бы Гравуазо узнать его. Однако я отделалась одним страхом, прибавила она смеясь.

Этих слов было совершенно достаточно, чтобы объяснить Кловису безпокойство, которое он заметил на лице вдовы в то время, когда на балу Рокамира он разговаривал с Гравуазо, тогда как она танцовала в десяти шагах от них.

- Подумайте только, что еслибы молодой человек назвал какое нибудь место, факт, воспоминание, почему я знаю что? которые объяснили бы все этому негодяю. Я до сих пор невольно вздрагиваю при мысли, что он мог сказать Гравуазо свое настоящее имя.

- А! так он скрывает свое имя? спросил Кловис, тщательно стараясь чтобы в его голосе ничтоне выдало его.

Несмотря на эту предосторожность вдова слегка смутилась, увидя что сказала лишнее, но чтобы поправить свою неосторожность она решилась взять смелостью.

- Да, храбро отвечала она, совсем как вы г. де-Фронтак... он называется одним своим именем.

- А! в самом деле? Я очень счастлив, что имею с ним это сходство. Не одних ли он со мной лет? продолжал артист, забавляясь смущением Селестины.

Но раз солгав, она нашла нужным еще прибавить.

- Разсказывай, рассказывай, запутывайся больше милая сочинительница, знаю я твоего молодого человека, весело подумал Кловис.

Затем он пожал плечами.

- Ба! заметил он вслух, еслибы даже Гравуазо нашел свою жертву, из этого не могло ничего выйти.

- Ничего не могло выйти! поспешно и с испугом вскричала мадам Дюрье. Как г. Кловис, вы не видите что случилось бы?.. Гравуазо сейчас же уничтожил бы компрометирующую его бумагу, которой я хочу завладеть.

- Еслибы он хотел ее уничтожить, то сделал бы это уже давно... Вся его глупость заключается в том, что он оставил ее и поверьте, он будет упорствовать в этой глупости.

- Да, он сохранил ее, но единственно для того, чтобы стращать ею моего мужа... а затем меня. Знай он напротив того, что его жертва, которую он считает мертвой, близко, то он поступил бы совершенно иначе. Страх охватил бы его и, отказавшись от желания разорить меня, он стал бы только и думать, что о сохранении украденого... и уничтожил бы бумагу.

Затем она прибавила решительно.

- Я хочу иметь эту бумагу... и получу ее.. Хотя бы для этого пришлось выйти за Гравуазо, который обещался мне отдать ее после свадьбы.

- Чорт возьми! я вам запрещаю употребить это средство! Положительно запрещаю! Слышите ли вы, Селестина! вскричал артист испуганный такой решимостью.

Потом, чувствуя большую благодарность к прелестной женщине, которая хотела ценою своего счастия обогатить его, он хотел привлечь Селестину к себе.

- Есть тысяча других средств, продолжал он... Вот послушайте... я нашел одно... которое и скажу вам на ухо.

Но пойманная уже два раза, мадам Дюрье напротив того слегка отодвинулась.

- Нет, нет, г. Кловис, я ничего не хочу слушать на ухо и предупреждаю, что не боюсь больше паука.

Но Селестине было не суждено спастись от своей участи, так как в эту самую минуту в столовой раздались шаги и громкий смех, показывавшие что к будуару кто то подходит. Кловис одним прыжком оставил свое положение у ног вдовы, а последняя в свою очередь вскочила с дивана. Но во время этого двойного движения, Кловис успел таки поцеловать в щеку молодую женщину, которая забыла об осторожности.

Мадам Дюрье не успела ответить, как в будуар поспешно вошла Флора, смеясь во все горло и держась за бока.

- Барыня, вскричала она лишь только вошла, посмотрите в окно, что делается на дворе.

- Что такое?

- Торговец вином из улицы Тетбу привез Патульяра в тележке... Ну! нечего сказать, он хорош... хозяин привез его потому, что в пьяном виде он непременно хотел лечь спать на выручке

- Теперь г. Гравуазо нет дома и Патульяр успеет выспаться к его возвращеню.

- А! управляющого нет дома? спросил Кловис, который, услышав принесенное Флорой известие, начал думать какую бы выгоду извлечь из этого обтоятельства.

- Его отсутствием воспользуются, чтобы внести Патульяра в квартиру и уложить на постель, отвечала субретка.

- Лакей спит в квартире?

- Но как же войти в нее, если Гравуазо нет дома?

- У Патульяра есть двойной ключ от двери. Привратник первым делом вынул его из кармана у пьяного. Посмотрите, барыня, как его будут снимать с тележки, вы вдоволь посмеетесь.

Мадам Дюрье мало интересовалась этим зрелищем, но пошла за гравером, который последовал приглашению Флоры.

- Да, пойдемте, полюбуемтесь, сказал он, идя к дверям.

Добросовестно напоив своего товарища, Бушю кажется нашел нужным бросить его, поэтому он не помогал привратнику и продавцу вина, которые в эту минуту очень нуждались в помощи сильных рук.

Надо сказать, что Патульяру, когда он выпьет, приходили в голову самые разнообразные фантазии. В эту минуту у него была одна, от которой не могло его отвратить все красноречие привратника.

Из открытого окна было слышно, как привратник старался уговорить Патульяра, действуя на него кротостью.

- Не мешай нам, говорил он, мы снесем тебя на постель и уложим спать.

Говоря это, он изо всех сил держался за свой экипаж.

- Нет закона, который запрещал бы спать с тележкой, ворчал он.

Напрасно испробовав меры кротости и убеждения, Гренгуар и виноторговец хотели употребить силу, но все их усилия не могли заставить его выпустить добычу и привратник снова должен был перейти к убеждениям.

- Есть ли такой закон или нет? повторил Патульяр

- В таком случае я имею право спать с тележкой и буду с ней спать.

- Я не про это тебе говорю, я говорю, думая о твоем хозяине, г. Гравуазо. Тележка может подать ему некоторые сомнения, когда я стану говорить, что у тебя был удар.

- Наплевать мне на моего хозяина! заворчал в ответ пьяный, ненависть которого к своему барину пробудилась с новой силой.

- Можно плевать на своего хозяина и в то же время дорожить местом, заметил привратник. Ты рискуешь потерять свое.

- Нечего сказать, недурное место! заревел он. Мне надоело служить у мошенника, негодяя, канальи.

- Шт! Шт! благоразумно вскричал Гренгуар, который был того мнения, что о господах надо говорить дурно, но что совершенно безполезно кричать об этом среди двора.

- Да, негодяй, продолжал между тем слуга, я не дал бы за него выеденного яйца... я ему уже приготовил такую штуку, что он будет помнить.

- Ба! заметил привратник, начиная чувствовать любопытство.

Гренгуар был бы в восторге узнать в чем дело, но громкое "гм! гм!" раздавшееся сверху, заставило его поднять глаза и увидать стоящую у окна мадам Дюрье. Рот уже разинутый им для вопроса, так и остался от неприятного изумления, что он не один слушает пьяного.

"Гм!" было сказано Кловисом.

Услыша, что дело пойдет о ней, мадам Дюрье немного побледнела и её взгляд обратился на гравера, как бы прося его остановить во время болтовню пьяного Патульяр.

Кловис понял этот умоляющий взгляд и после своего "гм!" поспешно ушел, говоря: