По туманным следам.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава XVII. (старая орфография)

XVII.

Доведя до дому Рокамира, который всю дорогу жаловался, что у него в желудке точно камень, артист вернулся к себе в мансарду и лег спать, а так как он не пил, как Рокамир, теплой воды, то преспокойно проспал восемь часов подряд, видя во сне что ведет к алтарю прелестную мадам Дюрье, которая и не думает сопротивляться.

Проснувшись на другое утро, он быстро вскочил с постели и еще быстрее оделся.

- Нечего лениться, говорил он себе. Мне сегодня придется порядочно потрудиться, если только я хочу поймать Гравуазо и его миллион, прежде чем они успеют проскользнуть у меня между пальцев. Вскоре после этого он сошел с лестницы и вышел из дома, не замеченный привратником, который в это раннее время мел двор.

Прошел целый день, а Гренгуар не видал своего жильца, возвращения которого он ждал с нетерпением. Наконец около девяти часов вечера раздался звонок у дверей, запертых с наступлением темноты, звонок но которому Гренгуар отлично знал кто звонит.

- Эта манера звонить молодого человека, подумал он отворяя.

Действительно, это был возвращавшийся домой Кловис. Едва успел он войти, как Гренгуар остановил его.

- А! Наконец то это вы г. Кловис! вскричал он. Вы можете похвастаться, что заставили меня сегодня не мало безпокоиться.

- Что же это, генерал?

- Видя что вы не являетесь, я стал спрашивать себя не пошли ли вы утопиться с отчаяния от того, что я вам сказал относительно шансов, которые имеет Гравуазо жениться на хозяйке дома.

- Теперь вы видите насколько ваши опасения были несправедливы, так как я совсем не похож на утопленника.

- Впрочем не я один безпокоился относительно вашего отсутствия.

- Кто же еще подумал обо мне? Ужь не Гравуазо ли?

- Он? о! нет... он ушел гулять в полдень и до сих пор еще не возвращался... Вот даже письмо к нему.

- Как? письмо! поспешно спросил Кловис и в голосе его выразилось удивление, как будто он ожидал найти что нибудь другое, а не письмо.

- О! отвечал Гренгуар, говоря письмо я выразился не совсем верно, так как это просто гербовая бумага.

- В чем же тут дело? спросил гравер, удивление которого очень уменьшилось при этом известии.

- Этого я не знаю, но надо полагать что нибудь очень важное, так как когда пристав, принесший бумагу, узнал что Гравуазо нет дома, спросил у меня конверт в который положил бумагу и тщательно запечатав ее своей печатью, строго наказал чтобы я не забыл передать конверт в собственные руки Гравуазо, сейчас же как он вернется.

Знаете что, г. Кловис, прибавил он подождав немного, мне хочется сделать одну вещь.

- Что такое?

- Берегитесь сделать это! вскричал Кловис с очевидным испугом, чтобы привратник не привел в исполнение своего плана.

- О! о! как вы принимаете это к сердцу, смеясь заметил Гренгуар.

- Да и есть что принимать к сердцу, генерал. Во первых это могло бы иметь для вас самые неприятные последствия... кроме того, я должен вам признаться, что я суеверен, как негр... И теперь я не знаю почему, но какое то предчувствие говорит мне, что эта бумага должна подвинуть мои дела относительно домовладелицы.

- Если так, то будьте покойны, Гравуазо получит пакет.

- Хорошо, сказал гравер, а теперь скажите мне кто это безпокоился о моем отсутствии, ужь не Рокамир ли?

- Ах! бедняжка! Ну, я могу вам поручиться что он не вспоминал о вас. Я не знаю где он вчера набил себе брюхо, но только он вернулся с таким разстройством желудка, что чудо. Целый день только и видели на лестнице, что его доктора.

- Но теперь больному лучше?

- Да, около пяти часов вечера разстройство желудка прошло, точно также как и сумашествие.

- Как... сумашествие?

- Да, он помешался на том, что непременно требовал чтобы доктор вытащил у него из носа, засевшую там трюфлю. Доктор сообразил так, что сумашедшим никогда не следует противоречить, решив это, он послал Фелиси купить трюфлю, которую спрятал себе в рукав. После этого он сделал вид что смотрит больному внутрь носа и вдруг закричал: "А, вижу, вижу. Погодите. Стоит дать хороший толчек и она вылетит... Сказав это он со всего размаха ударил по затылку Рокамира, так что у того в глазах помутилось. Не успел еще он придти в себя от толчка, как доктор уже кричал: "Вот она, вы спасены! Бог благословил мои усилия"! А после этого спросил пятьсот франков за операцию.

Кловис вдоволь посмеялся бы болтовне Гренгуара, еслибы в эту минуту ему не было более всего любопытно знать, кто безпокоился об его отсутствии.

- Если ни Гравуазо, ни Рокамир не справлялись обо мне, так кто же? спросил он.

- Горничная хозяйки, она целый день то и дело бегала к вам на верх и ко мне сюда справляться не видал ли я вас.

- Она приходила от имени своей барыни?

- По всей вероятности, минут десять тому назад Флора снова была здесь.

Кловис воспользовался этими последними словами, чтобы прекратить разговор и уйти скорее.

- Я не хочу заставлять мадам Дюрье дольше ждать, сказал он, и пойду узнать что ей от меня надо.

Но поднявшись несколько ступеней, он снова вернулся.

- Главное дело, генерал, не забудьте отдать бумагу Гравуазо, еще раз повторил он.

- Нет, нет, поспешно возразил Кловис не давайте ничего этому пьянице. Эта бумага не должна затеряться. Отдайте ее Гравуазо в собственные руки, я непременно хочу, чтобы он получил ее от вас.

- Хорошо, хорошо, все будет сделано.

После этого уверения Кловис вбежал на лестницу до квартиры вдовы.

- А! наконец то вы возвратились, вскричала Флора, отворни дверь на его звонок.

- Примет ли меня мадам Дюрье?

- Да. Вы найдете ее в будуаре, где она заставляет повторять на ночь молитвы маленькую Лили, которая ложится спать... Дорогу я думаю вам нечего показывать, вы сами знаете.

Кловис уже не слыхал конца фразы, так как после первых же слов направился к хорошо известному ему будуару.

Ему не понадобилось стучаться, так как дверь из гостиной в будуар была открыта. Толстый ковер, заглушая шум шагов, позволил молодому человеку дойти незамеченным до самых дверей будуара, но вместо того чтобы войти он остановился, взволнованный прелестной картиной, представившейся его глазам.

Маленькая девочка, в одной рубашке стояла на коленях на диване и своим нежным голосом повторяла слова молитвы, которую говорила ей мадам Дюрье.

- Господи сохрани здоровье мамы и папы... говорила молодая женщина.

Лили верно повторяла все, но перед словом папа вдруг остановилась.

- Папы, повторила мадам Дюрье.

Тогда девочка подняла свою прелестную головку и совершенно наивно отвечала:

- Зачем же молиться за папу, если он никогда не приходит поцеловать свою Лили?

- Он уехал, Лили, далеко, далеко... но если его маленькая дочка будет молиться за него Богу, то он может быть скоро приедет.

В эту минуту девочка заметила Кловиса, неподвижно стоявшого в неосвещенных дверях гостиной.

- Не папа ли это там слушает? с легким испугом спросила она.

- Где такое? спросила мадам Дюрье и повернувшись к указанному месту увидала гравера.

Открытый таким образом, Кловис переступил через порог и вошел в будуар.

Селестина немного смутилась и покраснела.

- Нет, сказала она наконец, но он пришел поцеловать тебя от его имени.

Сказав это, она взяла Лили на руки и также как в их первое свидание, поднесла её белокурую головку к лицу Кловиса, который на этот раз поцеловал ее гораздо нежнее, чем тогда, когда думал что целует дочь кухарки.

- Подождите меня, г. Кловис, я скоро вернусь, сказала Селестина, и взяв Лили на руки пошла с нею к себе в спальню.

Десять минут спустя она вернулась одна.

- Ну, сказала она, теперь, когда моя крошка заснула, мы можем поговорить немного, дорогой брат.

Сказав это она смеясь погрозила ему пальцем.

- Надо сознаться, продолжала она, что вы брат не особенно любезный, потому что сначала наобещали Бог знает чего, а теперь три дня не подавали никаких признаков жизни и даже совсем пропали, так что к вам ходили три раза в день и все не заставали дома... Так вот каково ваше хваленное усердие?

- Прелестная сестра, вы обвиняете невниного.

- Неужели же вы хотите заставить меня поверить будто вы заняты тем, что ищите средств защитить меня от Гравуазо?

- Я только это и делал.

- В таком случае разскажите мне ваши подвиги.

- Во первых, я устроил чудовищное разстройство желудка Рокамиру.

- Полноте, не шутите, г. Кловис, с легким нетерпением сказала молодая женщина, не в состоянии будучи принять за серьезное подвиг, которым похвастался Кловис.

- Клянусь вам, что я не шучу. Я не стану утверждать, чтобы для вашей защиты было необходимо сделать разстройство желудка у Рокамира, но оно было последствием моего плана нападения на Гравуазо.

- А вы уже начали действовать?

- Мы завтра же отделаемся от Гравуазо, если только вы удостоите сделать то, о чем я вас попрошу.

- Это будет очень трудно?

- Нисколько. Надо завтра вечером пригласить к себе несколько человек гостей... устроить маленький вечер... предлогом может служить то, что вы хотите отплатить супругам Рокамир, за их бал.

- Конечно... точно также как Анатоля де-Рошгри, лейтенанта.

- А еще?

- И меня... а вместе с тем я прошу у вас позволения привести с собою еще одного человека.

- Вероятно кого-нибудь из ваших друзей?

- Предоставьте ему удовольствие самому сказать вам в удобную минуту, что и кто он такой.

- Хорошо.

- А теперь, моя послушная сестрица, мне остается только пожелать вам спокойной ночи, прибавил Кловис, направляясь к двери.

- Как! вы уходите не дав мне никакого объяснения! вскричала Селестина, любопытство которой было возбуждено.

- Да, я имею эту жестокость. Так как я приготовляю вам сюрприз, то хочу, чтобы он удался вполне.

Услышав это Селестина так мило надулась, что Кловис, боясь за свою твердость, поспешно ушел повторив еще раз:

- До завтра.

Вернувшись к себе артист сейчас лег спать, мечтая о завтрашнем дне.

- Я убежден заранее, весело шептал он засыпая, что завтра чуть свет ко мне явится Гравуазо.

Действительно, гравер не ошибся. Едва только разсвело, как послышался тихий стук в дверь, как будто посетитель боялся возбудить внимание соседей.

- Вот и мой негодяй, подумал Кловис, который уже давно встал в ожидании прихода неприятеля.

Действительно, это был Гравуазо, но куда девался его холодный и дерзкий вид? Лицо его было бледно, красные и сверкающие лихорадочным блеском глаза, доказывали, что он не спал всю ночь, а дрожащия губы указывали на сильное возбуждение всей нервной системы.

Не было ничего удивительного, что он был не в нормальном положении, так как накануне, перед сном, он испытал очень неприятное волнение, заставившее его провести ночь без сна.

Возвратившись домой он получил от привратника уже известную нам бумагу, чтение которой привело его в глубокое и вместе с тем тяжелое удивление.

В обычном ясном и лаконическом стиле, каким отличаются все бумаги судебных приставов, тот, который писал Гравуазо, уведомлял его, что по требованию некоего графа де-Фронтака было наложено запрещение на миллион франков, лежавший у Гравуазо в банке, на текущем счету. В подтверждение своего требования, де-Фронтак приводил свое намерение преследовать Гравуазо перед судом за утайку девятисот тысяч франков, украденных по его словам этим Гравуазо, что касается доказательств, то истец обязывался представить свидетелей, а главное письменное доказательство.

чтобы при первой тревоге иметь возможность скрыться, иметь миллион, который можно каждую минуту положить в карман и отправиться куда угодно, и вдруг узнать из лаконической записки пристава, что именно на этот миллион наложено запрещение, понятно, что подобное приключение можно причислить к разряду самых горьких разочарований.

Но так как в сердце самого несчастного человека всегда еще остается надежда, то и Гравуазо, будучи сначала оглушен непредвиденным ударом врага, о котором он даже не ожидал когда-нибудь услышать, Гравуазо стал мало по малу приходить в себя и успокоиваться.

- Во первых, говорил он себе, чтобы иметь возможность наложить запрещение на мой вклад в банке, сын де-Фронтака должен прежде всего иметь в руках бумагу, доказывающую его права.

Подумав это, он смеясь направился к своему бюро.

- Поэтому, продолжал он, из предосторожности я сейчас сожгу единственное доказательство его прав, прежде чем у меня сделают обыск, чтобы найти его.

Открыв бюро он просунул руку в ящик, в глубине которого, за другими бумагами, должен был лежать драгоценный документ, тщательно завернутый в толстую синюю бумагу.

Синяя бумага оказалась на старом месте, но когда он развернул ее, то изнутри выпал обрывок газеты.

Легко себе представить, что почувствовал при этом Гравуазо. Однако, не смотря на все изумление управляющого, он сразу сказал себе, что в наше время гениев и духов больше не существует, так что для превращения важной бумаги в простой лоскуток газеты, достаточно было рук простого, но ловкого смертного.

Он начал разсматривать бюро со всех сторон, приподнимать за все углы до тех пор, пока не увидал, что от сырой стены, у которой несколько лет стояло бюро, вся задняя сторона его отстала, так что между досками свободно проходила рука.

Так как по мнению Гравуазо, Патульяр не мог иметь лично никакого интереса совершить эту кражу, то он обвинял его только в том, что вероятно тот дал подкупить себя тому, кто устроил замену.

- Наверно это мадам Дюрье обворовала меня, подумал он. В этом случае мне нечего особенно бояться, так как она имела в виду только избавиться от необходимости выйти за меня замуж... Она первая уничтожит это доказательство когда узнает, что ей также как и мне угрожает разорение.

Тем не менее, так как он не хотел ложиться прежде чем узнает достоверно в чем дело, то сейчас же пошел разбудить Патульяра, который громко храпел в своей коморке.

- Скажи мне пожалуйста, начал Гравуазо, раз будив его, помнишь ли ты в какой именно день мадам Дюрье приходила сюда, когда меня не было дома.

- Она никогда и не думала приходить сюда, отвечал Патульяр сердитым тоном человека разбуженного от первого, самого сладкого сна.

- Как! ты разве забыл что говорил мне, как ты провел ее в кабинет подождать моего возвращения и как через полчаса, наскучив ждать, она ушла? настойчиво повторил Гравуазо, нарочно сочинявший, надеясь что этим ловким маневром он вырвет истину от Патульяра.

Но тот был вполне убежден что не говорил ни слова изо всего, придуманного его барином, поэтому он с досадой повернулся лицом к стене.

- Если кто хорошо пообедал и выпил, так тому следует ложиться в постель, проворчал он... а нечего ходить будить добрых людей, да рассказывать им сказки.

Потерпев нейдачу с хитростью, Гравуазо решился употребить подкуп.

- Сознайся по совести, сказал он и я дам тебе вдвое больше, чем ты получил за то, чтобы позволить домовладелице войти в кабинет... и помочь ей...

- В чем помочь? удивленным голосом спросил Патульяр, не изменяя впрочем положения.

Эти слова сейчас же объяснили Патульяру в чем дело, но он сохранил так мало воспоминаний о своих подвигах в пьяном виде, что совершенно поверил тому, что мадам Дюрье исполнила тот самый план, который он составил.

- А, подумал он, так она уже устроила ту самую штуку, о которой я так долго думал!.. Но когда же она могла стащит эту бумагу?.. Чорт возьми! верно в тот день, когда я был так сильно пьян... Вероятно у нея есть двойные ключи от квартир всех жильцов.

- Говорю, я дам тебе вдвое больше, чем ты получил, повторил Гравуазо.

Но Патульяр принимал участие в молодой женщине и уже конечно никогда не взял бы сторону своего барина, которого ненавидел, поэтому он сейчас же решил придумать какую нибудь ложь, чтобы выгородить ту, которая по его мнению действительно надула Гравуазо.

- Ну, сказал он смеясь, эта двойная плата не разорит вас, так как я ничего не получал от мадам Дюрье, по той простой причине что, как я уже говорил, её ноги здесь не было.

- Но кто нибудь должен был приходить ко мне в кабинет, проворчал Гравуазо.

Патульяр, желая воспользоваться этим случаем чтобы навести своего хозяина на ложный след, сделал вид что старается припомнить.

- Погодите... да, кто-то был, только не хозяйка дома... мне кажется теперь, что третьяго дня приходил без вас какой-то господин и хотел подождать вашего возвращения.

- Молодой человек? поспешно вскричал Гравуазо, которого вдруг охватил страх.

- Да, молодой человек, повторил Патульяр, очень довольный, что барин подсказывает ему ответ.

- Лет около тридцати?

- Да... именно около тридцати... несколько месяцев больше или меньше, снова подтвердил Патульяр. Я даже теперь припоминаю, продолжал он, что выйдя на площадку он сказал: "Наконец-то она у меня!" Я впрочем не мог понять про что это он говорил.

После этого, очень довольный тем, что обманул того, кого он ненавидел, лакей исчез под одеялом.

- Спокойной ночи, барин, громко зевая заключил он. Ночь сделана для того чтобы спать и я хочу исполнять это... Вы можете оставаться тут до утра, если вам очень нравится слушать, как я храплю, но предупреждаю вас, что я больше не стану отвечать.

Когда Гравуазо вернулся обратно в кабинет, он дрожал от ярости. Он отказался от надежды, что бумага в руках мадам Дюрье, которая, также как и он имела интерес уничтожить ее. Не спрашивая себя каким образом его враг мог узнать о существовании этой бумаги и о месте, где именно найти ее, он видел только тот факт, что ему скоро придется возвратить украденные деньги.

Он задыхался от гнева при мысли о запрещении, наложенном на его миллион в банке. Тут уже нельзя было притвориться, что не имеешь чем заплатить, а прямо приходилось расплачиваться.

Считая проценты за это время, тут все уйдет, думал он. Этому проклятому Фронтаку даже не придется снимать запрещения, так как после расплаты у меня ничего не останется.

Затем он повторял себе, что еслибы он хоть сутки тому назад мог подозревать то, что случилось, то теперь он был бы за границей, вместе со своим миллионом.

Тогда, говорил он себе, мой враг мог бы сколько угодно показывать суду мою бумагу, я не заплатил бы ни гроша.

- Э! э! проговорил он, да нельзя ли в самом деле как-нибудь это устроить?

Он немного задумался.

- У этого гравера пятого этажа, замечательный талант, прошептал он.

Затем, развивая свою идею, он дошел до того, что положительно убедил себя в возможности заплатить фальшивыми деньгами, тогда конечно, запрещение с миллиона в банке будет снято и гораздо прежде, чем убедятся в истине, он будет уже далеко и успеет добраться вместе с миллионом до безопасного места.

- У гравера пятого этажа замечательный талант, поминутно повторял он, чтобы придать себе смелости.

Неимея ни малейшого желания заснуть, он находил, что время тянется страшно медленно, так как ему хотелось скорее дождаться утра, чтобы идти в мансарду к Кловису.

Объяснив все это, мы снова возвратимся к той минуте, когда Гравуазо только что вошел к артисту.

Как мы уже видели, Кловис, ожидавший этого посещения, поднялся с зарею и все приготовил, чтобы заставить своего гостя попасться в ловушку.

Как только Гравуазо вошел в мастерскую, взгляд его прежде всего обратился на стол. Увидя, что на нем нет никаких инструментов, он сделал легкую гримасу.

- А! здравствуйте г. Гравуазо... как вы рано встали сегодня! вскричал Кловис.

- Но ведь я могу сказать тоже самое про вас, так как нахожу вас также уже на ногах... по всей вероятности, собирающагося отправиться куда-нибудь веселиться.

- Веселиться? Почему вы это думаете?

- Боже мой, мой друг, сколько я могу судить по окружающему, вы совсем не похожи на человека, собирающагося заниматься.

- Вы так говорите потому, что не видите у меня на столе ровно ничего?

- Конечно.

Гравер смеясь поглядел на Гравуазо.

- Неужели же вы думаете, спросил он понижая голос, что было бы полезно выставлять на показ всем ту работу, которую заказал мне некто, хорошо вам знакомый?

При этих словах молния радости мелькнула в глазах управителя, который продолжал, стараясь придать спокойствие своему голосу:

- Ну, чтоже подвигается ли эта работа?

Говоря таким образом, Кловис выдвинул ящик стола и вынул оттуда один из трех, совершенно новых банковых билетов, которые прислала ему мадам Дюрье.

- Посмотрите, как вы это находите? продолжал он, показывая билет Гравуазо.

Живейшее удовольствие выразилось на лице управителя, когда он стал разсматривать и переворачивать билет со всех сторон.

- Чудесно! невольно воскликнул он.

Но вдруг его энтузиазм погас и он с недовольным видом положил билет на стол.

- Вы, кажется, смеетесь надо мной? сухо сказал он.

- Чем же это, позвольте узнать?

- Тем, что этот билет, который вы мне даете за фальшивый, совершенно настоящий... какой только может быть... одним словом, что он сделан действительно в банке.

При этом ответе, гравер сделал удивленные глаза.

- Желал бы я знать, вскричал он, где я могу найти настоящий банковый билет в тысячу франков в то время, как мне печем заплатить за квартиру.

- О! о! насмешливо возразил управитель, за несколько су вы легко могли достать у первого попавшагося менялы этот новый билет, который вы мне теперь показываете.

- Признаюсь, я буду вам очень благодарен, если вы мне дадите адрес менялы, у которого можно купить банковый билет в тысячу франков, заплатив за него несколько су... я сейчас же воспользуюсь этим прекрасным случаем, чтобы поправить мои разстроенные финансы.

- Вы нарочно делаете вид, будто не понимаете меня, с ударением и сердитым тоном отвечал управляющий.

- Нет, я положительно никакого вида не делаю... и так мало понимаю ваши слова, что был бы рад от всего сердца, еслибы вы согласились объяснить мне их.

- О! это объяснение очень просто... ваша хитрость сшита белыми нитками. Вот она в двух словах: я дал вам, для модели, билет в тысячу франков, старый, грязный и замазанный. Первый попавшийся меняла, за несколько су обменил его вам на новый, который вы хотите теперь выдать мне за фальшивый.

Едва Гравуазо окончил свою фразу, как Кловис смеясь ударил себя по лбу.

- Чорт возьми! вскричал он, я действительно сам виноват, простите меня за мою забывчивость... я совсем забыл, что мне надо вам возвратить одну вещь.

Сказав это, он снова выдвинул ящик и вынул из него старый билет.

- Вот модель, которую вы имели любезность дать мне, сказал он.

в нищете. Таким образом, чтобы объяснить присутствие второго билета, он наконец принужден был убедиться в действительно блестящем таланте подделывателя, которым обладал гравер; вне себя он схватил новый билет.

- Как! в самом деле! он фальшивый?.. дрожащим от волнения голосом говорил он, вы клянетесь мне, что он фальшивый!

- Послушайте, г. Гравуазо, если вам очень хочется, чтобы я сказал, что билет не фальшивый, то я пожалуй соглашусь с вами, что он настоящий... блажен, кто верует.

- Но ведь дело в том, что тут положительно нельзя не ошибиться, а между тем я в этом кое-что понимаю... прошу вас, сознайтесь, скажите правду... Он фальшивый, не правда ли?.. Вы не смеетесь надо мною?

Говоря эти безпорядочные вопросы, Гравуазо снова принялся разсматривать билет. Держа его в одной руке, а свою модель в другой и попеременно глядя то на ту, то на другую, он наконец казалось убедился.

- У вас чудесный талант! с восхищением вскричал он.

- О! вы мне льстите, скромно возразил гравер.

- Я говорю только то, что думаю... Признаюсь, что еслибы вы меня не предупредили, то я ни колеблясь ни минуты разменял бы этот билет на золото вам или всякому, кто принес бы мне его.

- Очень сожалею, что вы не согласны сделать того же теперь... а то я готов бы был надавать вам таких на миллион, смеясь отвечал Кловис.

При слове миллион, напомнившем ему про миллион в банке, который он хотел спасти от своего врага, Гравуазо вздрогнул от радости.

- Вы серьезно были бы в состоянии наделать таких на миллион? в восторге вскричал он.

- Конечно. Вы знаете пословицу, что только первый шаг труден... Теперь, когда доска готова мы можем наделать на миллион таких билетов.

- И вы будете работать здесь? спросил Гравуазо, оглядывая мастерскую, чтобы открыть все необходимые инструменты.

- О! не ищите, вы здесь ничего не найдете, отвечал гравер, угадавший его мысль.

- Почему?

- Потому что самое простое благоразумие заставляет меня не работать в этом доме. Я нанял у заставы маленькое помещение, где нечего бояться нескромного соседства и куда я вас отведу г. Гравуазо, если вам хочется видеть меня за работой.

Если у негодяя и оставалось последнее недоверие, то при этом предложении оно совершенно исчезло.

- Я согласен, поспешно сказал он.

- Хорошо... мы сходим на днях.

Этот ответ был не особенно приятен управителю, который спешил действовать, так как хотел как можно скорее положить конец преследованиям, расплатившись фальшивыми билетами, позволявшими ему спасти свое сокровище.

- О! о! вскричал Кловис смеясь, мне кажется, вы немножко рано увлекаетесь.

- Что вы хотите сказать?

- То, что прежде чем приниматься за работу, не мешало бы узнать, стоит ли за нее браться.

- Я вас не понимаю.

- Неужели же вы не согласны со мною, что нечего начинать дело, прежде чем мы будем иметь полную уверенность в успехе.

Затем, показывая на новый билет, который Гравуазо не выпускал из рук, Кловис продолжал:

- Как ни велики похвалы, которыми вы удостоиваете мой талант, моя скромность до тех пор не дозволит мне верить вашему восторгу, пока он не будет подтвержден... менялой.

Это предложение, только еще более усилило доверие негодяя.

- Хорошо, поспешно отвечал он, я это понимаю и вполне одобряю вас. По первому испытанию мы будем судить о степени наших шансов на успех дела.

- Если, случайно, мой билет грешит в каких нибудь подробностях, то меняла невольно укажет вам на них... и конечно безо всякой опасности для нас, так как никто не станет подозревать богатого Гравуазо в том, чтобы он заведомо стал пускать в обращение фальшивые банковые билеты.

- Да, конечно, подумают что я получил его ошибкой, подтвердил Гравуазо.

- Вы пользуетесь такой неприкосновенной репутацией, дорогой г. Гравуазо, прибавил Морис, почтительно кланяясь.

- Погодите, я вернусь через десять минут, сказал управитель, поспешно направляясь к выходу.

- Чтобы мнение менялы могло служить для нас лучшим руководством, прибавил Кловис, вы бы хорошо сделали, еслибы выразили некоторое недоверие к качеству билета.

- Будьте покойны, я съумею все это устроить.

Кловис молча проводил его глазами и засмеялся, когда дверь за ним затворилась.

- Сходя к меняле, негодяй вернется совсем убежденный, прошептал он, наконец-то он в моих руках.

Не успел управляющий отойти трех шагов от двери, как Кловис услыхал голос, говоривший:

- А! это вы, г. Гравуазо, а я только что была у вас и передала вашему лакею приглашение мадам Дюрье.

- Она просит вас придти к ней вечером на чашку чая, кроме вас будет еще несколько человек жильцов.

- Хорошо, я буду, отвечал приглашенный, продолжая спускаться с лестницы.

Почти вслед за этим, горничная, с письмом в руках, вошла в мастерскую Кловиса.

- Как себя чувствует сегодня ваша барыня? спросил гравер.

- Ах, лучше и не говорите, нервы разстроены до последней степени. Из-за глупого чая, на который она сегодня приглашает, у нас Бог знает какие приготовления... Правда, можно подумать, что от этих чашек горячей воды зависит её судьба, так она бледна и разстроена.

- Бледна? вот про тебя так нельзя этого сказать, у тебя румянец во всю щеку.

- Я запыхалась, поднимаясь к вам, чтобы скорее передать ваше приглашение, отвечала Флора, находя излишним прибавлять, что, прежде чем дойти до гравера, ей надо было зайти к Анатолю де-Рошгри, передать ему такое же приглашение на чашку чая.

Субретка очень была бы непрочь поболтать, но Кловис, ожидая возвращения Гравуазо, хотел, чтобы она не встретилась с ним второй раз, поэтому он поспешил отпустить ее, говоря:

- До вечера, Флора, до вечера.

- Вот как! ну, вы были гораздо разговорчивее, пока не могли входить во всякое время к барыне, заметила субретка... Тогда вы не говорили мне, ну, убирайся!

Сказав это, камеристка повернулась, подняла к небу глаза.

- О, мущины! мущины! трагически воскликнула она, уходя из мансарды. Все они вместе не стоят двадцати су!

Прошло не более пяти минут со времени ухода Флоры, как в мансарду Кловиса снова вошел Гравуазо, но на этот раз он положительно сиял.

- А! какой у вас чудный талант! вскричал он, как только вошел.

- Ну, что же? спросил Кловис.

- Меняла засмеялся мне в лицо, когда я сказал ему, что сомневаюсь в достоинстве билета.

- И он вам разменял его?

- Вот смотрите, отвечал управитель, вынимая из кармана сверток золота.

- Так это правда! меланхолически проговорил Кловис.

- И так, мы смело можем сфабриковать наш миллион, с жадностью проговорил он, это испытание было решительно... поэтому надо скорее приниматься за работу.

- Э! э! отвечал гравер, качая головою.

- А! что с вами? поспешно сказал управитель, лицо которого, из сиявшого радостью, вдруг омрачилось.

- Со мной... я... замечаю теперь, как полезно одиночество... После вашего ухода, оставшись один, я стал думать...

- И?

- И решил, что для меня едва ли будет полезна эта конкурренция с французским банком... Поэтому, несмотря на все ваши похвалы моему таланту, я решился придать ему другое направление... Мы покончим на этом первом опыте.

Это изменение в намерениях молодого человека было страшным ударом для Гравуазо, который во всю дорогу возвращаясь от менялы был в совершенном восторге.

- Я спасу мои деньги! не переставая повторял он.

Горе Перетты перед обломками её разбитого горшка молока, внушившого ей такия честолюбивые надежды, было ничто в сравнении с отчаянием мошенника, при отказе гравера от предприятия.

- Покончить на этом, пробормотал он, задыхаясь от волнения. Но для чего же отказываться, когда мы так близки к успеху?

- Ну! презрительно заметил артист, этот успех похож на успех акробатов, летающих на трапециях, в один прекрасный день они кончают тем, что ломают себе шеи.

- Но чего же вам бояться, если я беру на себя пускать билеты в обращение... Если случится катастрофа, то опасности подвергаюсь один я... вы же не рискуете положительно ни чем.

- Да, вы уже говорили мне это.

- И снова повторяю тоже самое.

- Но и я также прибавлял к этому нечто.

- Что такое?

- То, что если, видя себя пойманным, вы, по несчастию, потеряете голову, то может случиться... конечно, совершенно невольно, в этом я убежден... что вы дадите имя и адрес фабриканта.

- Но если, благодаря значительности моего состояния, подумают, что я получил билет по ошибке?

- Да, относительно одного билета, такое объяснение очень вероятно, по неужели вы думаете, что такое же извинение примут относительно целого миллиона?.. так как вы требуете для начала ни больше ни меньше, как целый миллион.

- Да, для начала и для конца.

Составляя свои планы на будущее, Гравуазо никогда не вносил в свои разсчеты предположения делиться со своим сообщником, так как, пустив деньги в ход, разсчитывал сейчас же бежать, тем не менее, на вопрос молодого человека он утвердительно покачал головой.

- Конечно, отвечал он, каждый получит свою половину... двадцать пять тысяч ливров дохода на каждого из нас... Разве вам не хочется так разбогатеть не сегодня, завтра?

- Э! я не говорю нет, улыбаясь отвечал Кловис, но подумайте только о том, что миллион не так легко сбыть, как десяток яблок.

- По моему мнению всегда лучше сделать один, решительный удар. Для тысячи билетов или для одного, опасность одинакова... и по крайней мере ей подвергаешься всего один раз... Если я спрашиваю у вас миллион, то что лишь потому, что мне представляется великолепный случай поместить его.

- В самом деле? Разскажите же, какой это?

- Я вам что объясню... позднее... когда придется делиться.

- Значит завтра или после завтра?

- О! надеюсь, что вы дадите мне срок немного более продолжительный.

- По ведь вы сами сейчас обещали, что я буду богат не сегодня, завтра, а так как я могу дать вам билеты завтра же, то и надеялся послезавтра получить уже деньги.

- Это вполне возможно, но может случиться что произойдет какое нибудь замедление... конечно непродолжительное, каких нибудь несколько дней... Но чтобы не ошибиться, положим неделю, но уже никак не больше, сказал Гравуазо, желая выговорить себе время взять свой миллион из банка и бежать за границу, прежде чем его сообщник потребует от него разсчета.

- Значит не позже как через неделю я буду богатым человеком? проговорил артист, как будто начиная соблазняться.

- Да, поэтому я надеюсь, что надежда на подобную будущность восторжествует над вашей нерешительностью и опасениями.

- Нет, я больше не боюсь.

- А! наконец то! вскричал управляющий со сверкающими от радости глазами.

Но его восхищение быстро охладилось, когда Кловис заговорил.

- Нам остается теперь только подписать наше условие, сказал он.

- Что! какое условие? вскричал управитель делая недовольную гримасу.

- Как какое? конечно наше условие насчет общей работы.

- Вы значит мне недоверяете?

вашей дружбой, по меньшей мере так же как нашим условием.

- Но к чему же это условие? Между честными людьми достаточно слова, гордо заметил Гравуазо.

-- Я не спорю... но с моей стороны это положительный предразсудок... Я убежден, что, благодаря этому условию, я буду работать скорее и без страха. Сказать по правде, г. Гравуазо, я хочу слышать от вас решительное да или нет, и без условия я не согласен приниматься за работу.

Немного помолчав, он продолжал более дружеским тоном:

- О, я не хочу приставлять вам нож к горлу, я дам вам время подумать... Кстати, сегодня и вероятно буду иметь удовольствие видеть вас у мадам Дюрье, которая приглашала нас сегодня к себе, у нея вы и дадите мне ответ. Если этот ответ будет да, то выйдя от домовладелицы, мы прямо отправимся приняться за работу; я говорю мы, потому что мне понадобится ваша помощь... Таким образом вам остается времени до вечера, чтобы принять какое нибудь решение.

Но Гравуазо не было надобности размышлять. В то время, как гравер говорил, негодяй сообразил, что условие, которое у него требовали, может быть для него вредно только тогда, когда обнаружится, что билеты были фальшивые, а до тех пор он надеялся так хорошо спрятаться, чтобы его невозможно было найти. Он подумал, что эта бумага нисколько не увеличит опасности его положения, тогда как, напротив того, отказавшись подписать, ее он не мог получить фальшивых билетов, при помощи которых надеялся спасти свой миллион, положенный в банк.

Вследствие этих соображений он решился покориться всем требованиям своего сообщника.

- Ну, сказал он, насмешливо пожимая плечами, давайте, ваше условие, я вам подпишу его, если иначе нельзя успокоить вашего недоверия.

- О!какое гадкое слово, недоверие! Я не питаю ни малейшого недоверия, можно сказать ни тени недоверия... но я люблю то, что называется аккуратностью в делах.

- Не будем спорить из за выражений. Вы просите моей подписи... Я согласен дать вам ее, и все кончено, с нетерпением сказал Гравуазо.

- Нет, огорченным тоном возразил Морис.

- Вы не хотите, чтобы я подписался?

- Напротив, только не теперь... так как я отлично вижу, что вы на меня сердитесь, а я низачто не хочу, чтобы вы могли упрекнуть меня, что я принуждал вас. Я хочу, чтобы вы дали вашу подпись вполне добровольно... повторяю, я даю вам время обдумать все это хорошенько.

- Я уже обдумал.

- Нет, нет, в вашем голосе так и слышен гнев. Вы должны успокоиться... Я буду в отчаянии, если между нами будет хоть малейшее недоразумение. Я не желаю влиять на вас ни в каких пустяках. Поэтому в настоящую минуту я отказываюсь от вашей подписи... Нам не на пожар торопиться, дело можно и отложить.

- Отложить! повторил со страхом управитель, зная что ему некогда терять времени.

- Да, отложить... хоть до сегодняшняго вечера. К тому времени вы успеете все обдумать... Кстати, я хочу сделать вам одно предложение.

- Какое?

- Я ровно ничего не понимаю в делах. Составьте условие сами и если будете согласны, то принесете его мне, сегодня вечером к мадам Дюрье уже подписанным... конечно в конверте... и это будет между нами так же свято, как будто условие писали все нотариусы в мире.

- И вы сейчас-же приметесь за работу?

это время, наш миллион будет уже готов.

При этом обещании глаза Гравуазо засверкали радостью.

- До вечера, сказал он прощаясь.

Но дойдя до двери он повернулся.

- Вы не знаете, много-ли будет гостей у мадам Дюрье? спросил он.

- Рокамиры, де-Рошгри, вы, я... я еще какой-то господин.

- Незнакомый нам? недоверчиво спросил негодяй.

- Да. Я разспрашивал Флору, когда она принесла мне приглашение. Как оказывается из её слов этот господин старик.... Тут кажется замешана свадьба.

- Как? Она опять хочет выйти за старика?

- Желаю им счастия! смеясь сказал Гравуазо, который должен был поневоле отказаться теперь от своей мысли жениться на вдове.

После ухода управителя, Кловис не замедлил оставить свою мансарду. Весь день его не было дома, и он явился только ко времени, назначенному мадам Дюрье.

Тем не менее, прежде чем подняться в квартиру хозяйки, он отдал какие-то таинственные приказания привратнику.

- О! вы не первый, объявила ему Флора, когда он только что вошел, г. Рокамир пришел уже минут десять тому назад и дожидается один в гостиной, так как барыня еще одевается.

- Разве мы не будем иметь удовольствия видеть мадам Рокамир? был первый вопрос Кловиса.

- Ах! не говорите мне об этом. Эти женщины одеваются без конца. Видя, что Сидализа черезчур замешкалась, я отправился вперед, чтобы извиниться за нея перед мадам Дюрье... А наша прелестная хозяйка тоже еще одевается.

А знаете, мне ее вытащили! продолжал он вдруг переменяя тон.

- Что такое?

Разсказ обладателя хобота был прерван приходом мадам Дюрье в великолепном костюме, но она была бледна и видимо взволнована.

- Вы видите, что я сделала все так, как вы хотели... хотя сама ничего не понимаю, шепнула она Кловису.

- Благодарю вас, прелестная сестрица.

Селестине очень хотелось бы узнать план гравера, но прежде чем она могла разспросить его, в гостиную вошла мадам Рокамир, под руку с де-Рошгри.

Пять минут спустя явился Гравуазо. Сделав общий поклон гостям, он подошел к Кловису и ловко сунул ему в руку конверт, говоря:

- Вот ваше условие.

Едва молодой человек успел взять бумагу, как дверь снова отворилась и на этот раз Флора громко доложила:

- Г. Могрэн.