| Автор: | Шекспир У., год: 1594 |
| Категория: | Комедия |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бесплодные усилия любви. Действие четвертое. (старая орфография)
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
СЦЕНА I.
Другая часть парка.
Входят принцесса со свитой, лесничий, Бойе, Розалина, Мария и Катарина.
Принцесса.
Скажите, это государь так шибко
Гнал своего коня на холм крутой?
Бойе.
Наверное не знаю я, принцесса,
Но кажется, что это был не он.
Принцесса.
Кто б ни был он - но все в нем обличало
Парящий дух. Итак, мессеры, нас
Сегодня отпускают, а в субботу
Во Францию поедем мы. Теперь,
Почтеннейший лесничий, покажите,
Чтоб роль убийц играть.
Лесничий.
Тут недалеко,
На том конце вот этой рощи; там
Прекрасная у вас охота будет.
Принцесса.
Прекрасная! - Ты этим намекаешь
На красоту мою? Я хороша,
Охотиться сбираюсь - потому-то
Прекрасная.
Лесничий.
Простите мне, принцесса!
Но я совсем не то намерен был сказать.
.
Как! восхвалить сперва, а после отрицать!
О, слава краткая! Слова твои ужасны.
Я не красавица? О, горе!
Лесничий.
Принцесса.
Нет, перестань меня прикрашивать. Кому
Бог не дал красоты - не дашь ее тому
Словами похвалы. За искренность ответа,
(Дает ему денег).
За скверные слова червонец добрый дать -
Уж это через-чур роскошно награждать.
Лесничий.
Принцесса.
Как красоту мою здесь золото спасает!
О, ересь страшная в сужденьи красоты!
Как нынешних времен вполне достойна ты!
Хвалителя всегда найдет она. Подайте
Мой лук мне; доброта уходит убивать,
А злыми мы зовем умеющих стрелять.
Но я в стрельбе себя не уроню ни мало:
Мне сострадание; удастся застрелить -
То это сделано, чтоб только заявить
Умение стрелять, и больше по влеченью
К приятным похвалам, чем страсти к истребленью.
На гнусные дела пускается, когда,
Прельщаясь славою и громкой похвалою,
К ним устремляемся мы всей своей душою.
Вот так и я теперь, из-за того, чтоб дань
Несчастную, хотя ей не желаю, право,
Дурного ничего.
Бойе.
Не из желанья ль славы
И злая женщина стремится лишь к тому,
Принцесса.
Конечно, так - и та, что мужа в подчиненье
Умеет привести, достойна восхваленья.
Бойе. К нам идет один из членов республики.
Башка.
Башка. Доброго вечера всей компании! Позвольте вас спросить, где здесь дама, стоящая во главе всех?
Принцесса. Ты можешь ее узнать, приятель, по остальным, которые все без голов.
Башка
Принцесса. Самая толстая и самая длинная.
Башка.
И толстая, и длинная; да, так:
Что правда - остается вечно правдой.
Пришелся б поясок одной из этих дам.
Не вы ль здесь главная? Ведь, несомненно,
Вы толще всех.
Принцесса.
Башка.
Граф Бирон написал к девице Розалине
Письмо, и прислан я сюда по той причине.
Принцесса.
О, дай письмо скорей! Всегда был другом мне
Покамест отойди. Мессер Бойе, возьмите
И распечатайте.
Бойе.
Исполню, как велите;
Но не по адресу письмо принесено:
Принцесса.
И все-таки, клянусь, его мы прочитаем.
Ломайте же печать, читайте - мы внимаем.
Бойе (читает). правду, сжалься над твоим героем-вассалом! Достославный и доблестнейший король Кофетуа остановил свои взоры на пагубной и несомненной нищей Зенелофон - а он был именно тот, который имел полное право сказать: veni, vidi, vici, что, в переводе на язык черни - о, презренная и невежественная чернь! - означает: пришел, увидел, победил. Пришел - раз; увидел - два; победил - три. Кто пришел? король. Для чего он пришел? чтобы увидеть. Для чего он увидел? чтобы победить. К кому он пришел? к нищей. Кого увидел? нищую. Кого победил? нищую. В результате - победа. На чьей стороне? На стороне короля. Порабощенное - обогащено. На чьей стороне это обогащение? На стороне нищей. Катастрофа заключается в браке. С чьей стороны? Со стороны короля? Нет, со стороны обоих в одном, или одного в обоих. Я - король, ибо так указывает сравнение; ты - нищая, ибо это доказывается твоим низким общественным положением. Повелеть ли тебе любить меня? Я мог бы это сделать. Приобресть ли твою любовь насильно? И это я мог бы сделать. Умолять ли тебя о любви? Вот это я сделаю. На что променяешь ты свои лохмотья? - на красивые платья; свое ничтожество? - на почести; самое себя? - на меня. Итак, ожидая твоего ответа, профанирую мои губы на твоих ногах, мои глаза на твоем лице, мое сердце на всех частях твоего тела.
Твой, с глубочайшим желанием служить тебе,
дон Адриано де-Армадо.
Ревет, ища тебя, что выбрана судьбою
В добычу грозному? Пади к его стопам,
И он, насытившись, придет играть с тобою;
Но если станешь ты сопротивляться - верь,
Принцесса.
Какими перьями украшен тот, кто эти
Воззванья начертал? Найдется ли на свете
Забавней что-нибудь? Какой же флюгерок,
Бойе.
Коль не ошибся я, мне слог знаком.
Принцесса.
Когда бы
Его забыли вы, то были б слишком слабы
Как вы прочли письмо.
Бойе.
Да, сочинил его
Испанский кавалер Армадо. Он бывает
Здесь часто при дворе и очень потешает,
И всех учащихся сотрудников его.
Принцесса (Башке).
Поди-ка ты сюда и удостой ответом:
Башка.
Докладывал об этом
Уж прежде я; сюда с письмом меня послал
Мой господин.
Принцесса.
Башка.
Письмо от графа к госпоже.
Принцесса.
От графа?
Какого же и к госпоже какой?
Башка.
К французской барышне - а звать их Розалина.
Принцесса.
Ты не туда попал. Что ж, господа, идем!
(Розалине).
(Уходит со свитою).
Бойе.
Кто это выстрелить сбирается?
Розалина.
Хотите,
Бойе.
О, да, скорей скажите
Вы, столько красоты носящая в чертах.
Розалина.
Та, у которой лук вы видели в руках.
Бойе.
Принцесса губит там рога своей стрелою:
Рискни же кто-нибудь назвать ее женою -
На виселицу я сейчас идти готов,
Коль будет в этот год неурожай рогов
Розалина.
Так я сама стрелок.
Бойе.
А кто олень?
Розалина.
Коль это прозвище он заслужил рогами.
Удар, ведь, отражен недурно?
Мария.
Вы с ней все ссоритесь - и в лоб вас бьет она.
Бойе.
Но ниже лба за-то сама поражена.
. Хотите, чтоб я напала на вас старым припевом, который был взрослым человеком уже в то время, когда король Пепин был еще ребенком?
Бойе. Я мог бы отразить это нападение такою же старою поговоркою, которая была взрослою женщиной уже в то время, когда королева Жиневра британская была еще маленькой девочкой.
Розалина.
Ты не можешь, не можешь, не можешь попасть,
Бойе.
Если я не могу, не могу, не могу,
То другой, без сомнения, может.
(Розалина и Катерина уходят).
Башка.
Ну, уж забавники, и глаз какой, ведь, меткий:
Мария.
Да, это выстрел редкий.
Попали прямо в цель.
Бойе.
Попали в цель! Скорей
Заметим это мы.
Мария.
Я только говорю; а вы левее взяли,
Чем следовало вам.
Башка.
Да, вы напрасно стали
Так далеко: вблизи верней бы выстрел был.
Бойе.
Мария.
Мессер, мессер, слова такия слишком грубы:
Их неприличностью вы пачкаете губы.
Башка.
Вам с ней не справиться: ишь, как она жива!
Бойе.
Ты прав. Прощай, моя добрейшая сова!
Башка.
Вот дурень, вот чурбан! Ах, Бог мой, ах, Создатель!
Как эти барыни и я тебя, приятель,
Отделали! Таких затейливых острот
Не слышал в жизни я! Вот ум-то! Как течет
Армадо! Как в нем все изящно-благородно!
Ведь, стоит посмотреть, как щегольски идет
Он перед дамами, как веер их несет,
Как нежный поцелуй рукою посылает
А паж-то! Пригоршня ума и остроты!
О, небо, как ты мил, как патетичен ты!
(За сценою слышны звуки рогов. Башка бегает крича: "го-ла! го-ла!").
СЦЕНА II.
Входят Олоферн, Натаниил и Тупица.
Натаниил
Олоферн. Олень был, как вам известно, sanguis - в крови. Он был зрел, как водяное яблоко, которое, глядишь, висит, точно брильянт, на ухе неба, тверди - и вдруг падает, как дикий плод, на лицо terra, почвы, материка, земли.
Натаниил
Олоферн. Уважаемый Натаниил, haud credo
Тупицаhaud credo, а козленок.
Олоферн. В высшей степени варварское противопоставление! И в то же время нечто в роде инсинуации, желания как бы путем объяснения, facere, как бы возражение, или, вернее выражаясь, ostentare, мое haud credo с животным.
Тупица. Я говорю, что это животное было не а козленок.
Олоферн. Дважды повторенная глупость bis coctus!
Натаниил. Почтенный Олоферн, он никогда не питался лакомствами, кои таятся в недрах книг; никогда, если можно так выразиться, не ел бумаги и не пил чернил; разум его не насыщен; он не что иное, как животное, в котором подвержены чувствительности только грубые части.
И знайте, при виде подобных растений, растущих безплодно,
Мы, в коих все чувства и вкусы развиты весьма благородно,
В нас больше гораздо, чем в этом невежде, родится плодов.
Ведь, мне точно так же не кстати быть глупым, хвастливым мальчишкой,
Как было бы странно невежду увидеть за мудрою книжкой.
Но я, скажу, чтоб старинную вещь повторить:
"Иные не жалуют ветра, а бурю способны сносить".
Тупица.
Вот вы два ученые мужа; найду ли у вас разрешенье
В тот день уж, как Каин родился на свет -
И все еще пятой недели ему от рождения нет?
Олоферн. Это Диктинна, добрейший Тупица; Диктинна, добрейший Тупица.
. Что это за Диктинна?
Натаниил. Это - титул Фебэ, луны, месяца.
Олоферн.
Когда по возрасту Адам был равен с ней,
Но он успел прожить сто лет,
А ей пяти недель и по сю-пору нет.
Аллюзия
Тупица. Совершенно справедливо. Иллюзия не переменила имен.
. Да разовьет Господь твои способности! Я говорю, что аллюзия остается та же самая, несмотря на перемену имен.
Тупица
Олоферн. Достопочтенный Натаниил, угодно вам прослушать эпитафию, написанную мною экспромтом, на смерть этого животного? Чтобы принаровиться к пониманию неразвитых людей, я назвал животное, которое застрелила принцесса, козлом.
Натаниил. Perge, perge; только устраните всякое шутовство.
Олоферн. В этом стихотворении я отчасти играю словами, ибо это доказывает легкость в стихотворстве.
, склонная ко злу,
Стрелою смерть дала козлу;
Была принцесса крепко зла
Давно на этого козла;
"Принцесса, вы, однако, злы!"
Натаниил. Редкое дарование!
Тупица Да, сущее надрыванье.
Олоферн. Эта способность, которою я наделен - простая, простая способность. Это уж такой склад ума, причудливый, своенравный, преисполненный формами, фигурами, образами, предметами, идеями, представлениями, порывами, переворотами; все это зарождается во чреве памяти, получает питание в недрах риа mater
Натаниил. И я благословляю Создателя за вас. Точно то же делают и мои прихожане, ибо вы прекрасно воспитываете их сыновей, а дочери их преуспевают под вашим наблюдением. Вы прекрасный член нашей республики.
Олоферн. Me hercule! ѵir sapit, qui pauca loquitur: к нам идет женская душа.
Входят Башка и
Жакнетта. Доброго здоровья, батюшка!
Олоферн. Сознаешь ли ты, почему называешь его батюшкой?
Башка
Олоферн. Каково! Вижу достаточную долю остроумия в комке земли, достаточно огня в кремне, достаточно жемчуга в свинье. Недурно, мило!
Жакнетта. Почтенный господин пастор, будьте так добры, прочтите мне это письмо; мне отдал его Башка, а прислал дон-Армадо. Покорнейше вас прошу прочесть его.
. Fauste, precor gelida quando pecus omne sub umbra ruminat - и так далее. О, добрый, старый мантуанец! Я могу сказать о тебе то, что путешественник говорит о Венеции:
Vinegia, Vinegia,
Chi non te vede non te pregia!
чем изображено оно? стихами?
Натаниил. Да, стихами - и весьма учеными.
Олоферн. Дозвольте выслушать один станс, одну строфу, один стих. Lege, domine.
(читает).
Могу ль в любви я клясться, когда любовь моя
Велела мне нарушить все то, в чем клялся я?
Ненарушимы только бывают клятвы те,
Хотя перед собою клятвопреступник я,
Тебе же буду верен, прекрасная моя!
Что дубом мне казалось - ты клонишь, как тростник;
Наука забывает свой сбивчивый язык,
Та книга наслаждений божественных полна.
Коль знанье служит целью, то, чтоб достичь ее,
Тебя узнать лишь стоит, о, божество мое!
Учен язык, на коем умна и хороша
Что без восторга смотрит на образ твой. Моя
Вся слава в том, что понял твою всю прелесть я.
Твой взгляд - огонь Зевеса, твой голос - гром его,
Но музыкою чудной для слуха моего
Прости, прости мне, ангел небесной красоты,
За то, что я дерзаю, в безумии своем,
Слагать хвалу в честь неба на языке земном!
Олоферн поэзии, то это все - caret. Овидий Назон был мастер этого дела. А почему именно он назывался Назон? потому именно, что умел обнять благоуханные цветы фантазии, порывы творчества. Imitari - ничего не значит, - и собака подражает своему господину, обезьяна - своему сторожу, оседланная лошадь - своему всаднику. Но, девственная damosella, скажите, это письмо адресовано к вам?
. Точно так, некиим доном-Армадо.
Олоферн. Бросим взгляд на адрес. "Белоснежной руке наипрекраснейшей девицы Розалины". "Вам вечно преданный слуга, Бирон". Мессер Натаниил, этот Бирон один из товарищей короля по клятве, и это письмо он написал одной из фрейлин иноземной королевы, а оно случайно, или путем прогрессии, попало на иную дорогу. (Жакнетте). Беги бегом, моя милая, и отдай эту бумагу в царственные руки короля; она, может-быть, имеет большую важность. Не замедляй своего отхода прощальными церемониями: освобождаю тебя от этой обязанности. Прощай!
. Добрый Башка, пойдем со мною. (Олоферну). Да сохранит Бог вашу жизнь, сударь!
Башка. Я весь твой, дитя мое.
Натаниил. Мессер, вы поступили весьма религиозно, в страхе Божьем - и, как говорит один святой отец...
Олоферн. Не говорите мне об отцах: я боюсь ложных красок. Вернемся, однако, к стихам. Понравились они вам, мессер Натаниил?
. Превосходное изложение.
Олоферн. Сегодня я обедаю у отца одного из моих учеников; если вам будет угодно притти туда и, прежде чем мы сядем за стол, произнести благословение трапезе, то я, в силу привилегии, которую имею над родителями вышереченного ребенка или ученика, ручаюсь вам, что вы будете benvenuto. И там я вам докажу, что эти стихи весьма невежественны и не обладают ни поэтическим запахом, ни умом, ни творчеством. Умоляю вас сделать мне компанию.
Натаниил
Олоферн. И слова эти непогрешительно справедливы. (Тупице). Почтеннейший, я и вас приглашаю; не отказывайтесь. Pauca verba. Идем. Господа теперь на охоте - и мы можем отдохнуть.
СЦЕНА III.
Другая часть парка.
Входит Бирон
Бирон. Король гонится за оленем, а я - за самим собою. Они разставляют сети, а я увяз в смоле - в смоле, которая пачкает. Пачкает - какое скверное слово! Делать нечего. Садись около меня, о, печаль моя! Так говорил шут, и так говорю я - тоже шут. Ты часто разсуждаешь, о, ум мой! Клянусь Богом, эта любовь безумна, как Аякс: она убивает овец; она убивает меня - барана. Вот еще одно прекрасное разсуждение! Нет, не хочу любить. Пусть меня повесят, если я буду любить. Решительно не хочу. Но её глаз... Клянусь небесным светом, не будь её глаза, не будь её двух глаз, я не любил бы ее! Ах, я только и делаю, что лгу - лгу перед самим собою. Клянусь небом, я люблю - и любовь научила меня слагать стихи и быть меланхоличным. И вот образчик моих стихов и моей меланхолии. Впрочем, один из моих сонетов уже в её руках: шут отнес его, дурак послал его, девушка получила его. Милый шут, еще более милый дурак, милейшая девушка! Бог свидетель, это меня нисколько бы не безпокоило, еслибы с остальными тремя случилось то же самое. Вот идет один из них с какою-то бумагой. Да благословит его Господь способностью вздыхать.
(Взлезает на дерево).
Входит король
Король. О, горе мне!
Бирон (в сторону). Ранен, клянусь небом! Продолжай, милый Купидон! Ты попал ему твоею стрелою под левую грудь. Что это он читает?
(читает).
"Не так пленительно луч солнца золотой
Роз листья влажные в час утренний лобзает,
Как на щеках моих, окропленных росой,
Не так луна, в лучах серебряных своих,
Сквозь грудь прозрачную морской волны сверкает,
Как красота твоя сквозь реки слез моих!
Ах, у меня она во всех слезах блистает!
Мой каждый вздох несет тебя, как колесница.
Взгляни в мою слезу - и ты увидишь в ней
Свой блеск сквозь скорбь мою, души моей царица!
Не полюби меня - и зеркало себе
Царица из цариц, как чудно все в тебе -
Не выскажет язык, ум не представит вечно!"
Как дать ей знать о горести моей?
Оставлю здесь бумагу эту. Листья
Безумие. Но кто идет сюда? (Прячется).
Входит Лонгвиль
Король (в сторону).
Лонгвиль! И он читает! Слушай, ухо!
Бирон (в сторону).
Помешанный, по моему примеру.
Лонгвиль.
О, горе мне: нарушил клятву я!
Бирон (в сторону).
Пришел сюда с бумажным ярлыком.
Король (в сторону).
И он влюблен, надеюсь. Как отрадно
Бирон (в сторону).
Пьяный с пьяным -
Всегда друзья.
Лонгвиль.
Я преступил обет?
Бирон (в сторону).
Тебя утешить
Я мог бы, друг: таких двоих я знаю.
В компании последней капителью,
Верхушкою того шеста любви,
Где мы втроем повесились так глупо.
Лонгвиль.
Чтоб взволновать ее! О, друг, Мария,
Владычица моей любви! Хочу
Порвать стихи и написать ей прозой.
Бирон (в сторону).
Франт-Купидон. Не порть его костюма.
Лонгвиль.
Нет, ничего, сойдут мои стихи. (Читает).
Что слов опровержения не терпит никаких,
Одна меня заставила обет мой преступить;
Из-за тебя изменника нельзя, нельзя казнить.
От женщин всех отрекся я, но ты, ведь, божество -
Ты - существо небесное, обет мой был земной,
Твоею благодатию грех искупаю мой.
Обет дыханье легкое, дыханье только дым,
Ты, солнце на земле моей, сиянием своим
И, значит, не виновен я, что преступил его.
Да хоть бы так! И глупому понять не мудрено,
Что клятвою пожертвовать для рая не грешно.
Бирон (в сторону).
Мы делаем богиню; в божество
Утенка превращаем. Боже, Боже,
Помилуй нас! В язычество совсем
Мы перешли, с прямой дороги сбились.
.
С кем отослать бы ей? Сюда идут.
Скорее спрячусь. (Отходит).
Бирон (в сторону).
Припомнили забаву детских лет.
Как полу-бог, я в облако забрался
И с вышины взираю на глупцов
С их тайнами несчастными. О, Боже!
Желание мое!
Входит Дюмен с бумагой.
Бирон
Преобразился
И ты, Дюмен! На блюде на одном
Четыре кулика!
Дюмен.
О, Катя, Катя
Бирон (в сторону).
О, негодяй земной!
Дюмен.
Свидетель Бог, как чудо, ты чаруешь
Глаза людей!
Бирон
Клянусь землей, ты лжешь!
Она вся создана из тела.
Дюмен.
Амбра
Пред амброю её волос - ничто.
Бирон
Вот чудеса! Ворона - цвета амбры!
Дюмен.
Она стройна, как кедр.
Бирон (в сторону).
Да перестань:
Дюмен.
Она светла, как день.
Бирон (в сторону).
Да, как те дни,
В которые совсем не светит солнце.
Дюмен.
Лонгвиль (в сторону).
Ах, и мое!
Король
Ах, Боже, и мое!
Бирон (в сторону).
Аминь, с моим пусть то же совершится!
Вот славная молитва!
Дюмен.
Забыть ее, но, ах, как, лихорадка,
В моей крови господствует она
И позабыть себя не позволяет!
Бирон (в сторону).
Вы кровь пустить - и в суповую чашку
Все выльется. О, несравненный бред!
Дюмен.
Прочту опять мое стихотворенье.
Бирон (в сторону).
Дюмен (читает).
"Однажды - о бедное сердце, страдай! -
Любовь, для которой все месяцы - май,
Увидела чудно-прекрасный цветок,
Незримо и тихо струи ветерка
Входили сквозь бархат листочков цветка.
Влюбленный в смертельном недуге страдал
И неба дыханью завидовать стал.
"О, воздух, сказал он, ты волен дышать!
Ах, еслиб победу и мне одержать!
Но, роза, рука поклялася моя,
Что тронуть тебя не осмелюся я!"
О, страшная клятва для юных годов,
Коль клятву нарушу для этой любви -
Ты этот поступок грехом не зови!
Юпитер - и тот бы назвал пред тобой
Юнону свою эфиопкой простой,
Охотно б стал смертным, чтоб славить тебя!"
Вот это к ней пошлю я, и при этом
Еще письмо попроще, чтоб она
Могла понять глубокия страданья
И Бирон, и Лонгвиль влюбились тоже!
Одна вина служила бы примером
Вине другой и с моего чела
Позорное клеймо измены стерла б.
Лонгвиль (выходя нас цену).
Дюмен, твоя любовь немилосердна,
Сообщников желая для своих
Но я бы непременно покраснел,
Когда б меня подслушали, поймали
В таком бреду.
Король
Ну, так красней; ведь, ты
В таком же положеньи и, Дюмена
Браня, ты сам грешишь вдвойне. Ну да,
Ты не влюблен в Марию; в честь Марии
Рук на груди он не скрещал ни разу,
Чтоб прекратить стук сердца своего
Влюбленного. Я спрятан был вот в этом
Кустарнике, я наблюдал за вами
Краснел. О, да, я слышал ваши рифмы
Преступные; я видел, как в лице
Менялись вы; я слышал ваши вздохи
И вашу страсть заметил хорошо.
"О, горе мне!" кричал один; к Зевесу
Взывал другой; тот волосы её
Звал золотом, а этот звал кристаллом
Ея глаза. (Лонгвилю.)
Нарушить честь и клятву. (Дюмену).
А Юпитер,
По твоему, обет бы преступил
Заговорит, узнав, что клятву вы
Нарушили, которую давали
Так горячо? Как осмеет он вас!
Как изощрять он станет остроумье!
И хохотать! Сокровищами всеми,
Какия лишь встречались мне - клянусь,
Я б не хотел, чтоб точно то же знал он
И обо мне!
Бирон
Теперь пора сойти,
Чтоб наказать тебя, о, лицемерье!
(Слезает с дерева и выходит вперед).
Простите мне, мой добрый государь!
За их любовь, когда и сами вы
Влюбленней всех, о, нежное сердечко!
Из ваших глаз, небось, вы колесниц
Не делали! Прекрасная принцесса
Уж ни за что не изменили б клятве -
Избави Бог! Ну, а стихи слагать -
Так это, ведь, прилично трубадурам,
Отнюдь не вам! И не стыдитесь вы?
Вас всех троих.
(Лонгвилю, указывая наДюмена).
Заметил ты сучок
В его глазу; король сучок заметил
У всех троих мне удалось увидеть.
О, Боже мой, чего пришлось мне быть
Свидетелем - какой безумной сцены
Стенаний, слез, отчаянья, тоски!
Чтобы смотреть, как мухой стал король,
Как Геркулес-герой плясал в присядку,
Как Соломон пел песенку, как Нестор
Играл с детьми в лошадки, как Тимон,
Игрушками! О, добрый мой Дюмен,
Что у тебя болит? А ты, мой милый
Лонгвиль, скажи, чем болен ты? А вы,
Мой государь? Все, все больны вы грудью.
Король.
Твои насмешки злы.
Уж через-чур. Ужели нам так скоро
Ты изменил?
Бирон.
Вы - мне; я был всегда так строго честен,
Считал грехом нарушить мой обет -
И вот теперь изменою наказан
За то, что был в сообществе с людьми,
Писал ли я когда-нибудь стихи?
Вздыхал ли я по женщине? Минуту
Я тратил ли когда на щегольство?
Слыхали ли вы от меня хваленье
Движениям, походке, формам, росту?
Король.
Постой, постой! Куда ты так спешишь?
Кто это так в галоп несется: вор ли,
Бирон.
Бегу
Я от любви. Прекрасный мой влюбленный,
Позвольте мне уйти.
Входят и Жакнетта.
Жакнетта.
Спаси вас Бог,
Мой государь!
.
Что это за подарок
Ты мне несешь?
Башка.
Измену, государь.
Король.
Башка.
Измена
Не делает здесь ровно ничего.
Король.
А если так, то уходите с миром
Жакнетта.
Велите, государь,
Прочесть письмо. Его нашел опасным
Священник наш. Он говорит, что тут
Король.
Прочти письмо нам, Бирон.
(Жакнетте). Кто дал тебе его?
.
Да вот - Башка.
Король (Башке).
Ну, а тебе кто дал?
Башка.
Мой государь, дон-Адрамадьо!
(Бирон рвет писъмо).
Король.
Что
Зачем ты рвешь письмо?
Бирон.
Да пустяки
Мой государь, дурачество! Не стоит
Тревожиться.
.
Однако, взволновало
Оно его - и потому прочтем.
Дюмен (подобрав клочки письма).
Рука твоя, друг Бирон; вот и подпись.
Бирон
Ах, ты, подлец безмозглый! Для того
Родился ты, должно быть, чтоб позором
Покрыть меня? Простите, государь,
Простите! Я виновен, я виновен!
.
В чем, Бирон, в чем?
Бирон.
Вам, трем безумцам, я
Не доставал, чтоб четверик безумцев
Составился. Он, он, и я, и вы,
И умереть за это мы должны.
О, государь, велите посторонним
Уйти - и я вам многое скажу.
Дюмен.
Ну, вот число и четное.
Бирон.
Нас четверо. Что-ж, эти голубки
Оставят нас?
Король.
Ступайте прочь.
Башка.
Честной народ и оставляет здесь
Изменников. (Уходит с Жакнеттой).
Бирон.
О, милые мессеры,
Обнимемся! Мы совершенно то же,
Что плоть и кровь. Как море непременно
Должно иметь прилив свой и отлив,
Как небосклон держать не может скрытым
Не слушает отжившого закона.
Не можем мы идти наперекор
Тому, что нас заставило родиться.
Поэтому обет свой сохранить
Король.
Так, значит, эти строки,
Что ты порвал, показывали нам,
Что ты влюблен?
Бирон.
Увидеть Розалину-божество,
Чтоб перед ней не преклонить в смиреньи
Своей главы - как упадает ниц
Дикарь-индус пред первою зарею
Ослепнувши, презренный прах земли
Не лобызать своей покорной грудью?
Где тот орел, который бы дерзнул
Смотреть в лучи лица её - и взоров
Король.
Какой огонь - неистовство какое
Тобою овладело! Нет, предмет
Моей любви - прелестный, кроткий месяц,
Ея слуга, лишь спутник незаметный.
Бирон.
О, если так, то, значит, не глаза
Мои глаза, и я совсем не Бирон!
Не будь моей возлюбленной - и ночь
Чудеснейших цветов сошлися все,
Как на показ, у ней на дивных щечках;
В её лице все прелести слились
Между собой в одно очарованье,
Не вызывать высоких вожделений!
О, где мне взять звук трубный языка
Цветистого? Но нет, долой прикрасы
Реторики: не нужны ей оне!
Она ж стоит превыше всех похвал,
И блеск её померкнуть может только
От похвалы чрезмерно-бледной. Пусть
Седой монах, своей столетней жизнью
И пятьдесят из этих ста сейчас же
Стряхнет с себя. От красоты её
Становится новорожденной старость,
И в колыбель младенчества костыль
Дающее чудесный блеск всему!
Король.
Клянусь Творцом, твоя подруга сердца
Черна, как смоль.
Бирон.
Похожа смоль? О, смоль, как ты прекрасна,
Божественна! Жену себе добыть
Из смоли - о, высокое блаженство!
Скажите мне, кто может изобресть
Евангелье, чтоб я поклясться мог,
Что красота - не красота, коль только
Заимствует свое лицо она
Не из очей прекрасной Розалины;
Когда оно не так черно, как это.
О, парадокс! Ведь, черный цвет есть цвет.
Король.
Темниц и тьмы, ведь, он - ливрея ада;
Бирон.
Опаснейшие демоны похожи
На ангелов. О, ежели чело
Возлюбленной моей покрыто черным,
Так потому, что в траур облекло
Румянами, чужих волос - всего,
Что лживою наружностью чарует
Влюбленного. Она явилась в свет,
Чтоб черный цвет прелестным цветом сделать.
Начнут считать естественный румянец
Накрашенным и розовые щеки,
Чтоб избежать хуления, начнут
Раскрашиваться черной краской, лишь бы
Дюмен.
Вот что
Причиною, что трубочисты черны.
Лонгвиль.
С её времен и угольщики все
Король.
И негры
Свой цвет лица находят с той поры
Пленительным.
Дюмен.
Уже свечей, затем что темнота
Сама есть свет.
Бирон.
Возлюбленные ваши
На улицу не выйдут под дождем,
Король.
А вашей не мешало бы, мессер,
Пойти под дождь: сказать вам откровенно,
Есть много лиц невымытых, но все ж
Бирон.
Я буду
Доказывать, что хороша она,
Хотя бы мне для этого пришлося
Не умолкать до страшного суда.
.
А в этот день и самый страшный дьявол
Тебя не испугает, как она.
Дюмен.
Я в первый раз встречаю человека,
Ценящого такой дрянной товар
Лонгвиль (указывая на свой сапог).
Вот где твоя подруга:
Где мой сапог, тут и её лицо.
Бирон.
Из глаз твоих, все не могла б она
По ним ходить, не раня нежных ножек.
Дюмен.
Фи, стыд какой! Да, ведь, пройди она
По мостовой, такой, как эта, все бы
Она идет.
Король.
К чему все эти споры?
Как-будто мы не все здесь влюблены?
Бирон.
Нарушили.
Король.
Так прекратим же спор;
А ты теперь, друг Бирон, постарайся
Что клятвы мы не нарушали.
Дюмен.
Да,
Для нашего проступка оправданье
Найди скорей.
.
Представь ты довод нам,
Который бы нам действовать позволил;
Найди софизм, уловку, что-нибудь,
Чем дьявола поймать.
Дюмен.
Для клятвопреступленья.
Бирон.
О, друзья,
Их больше есть, чем следует. Внимайте,
Пост соблюдать, учиться и отречься
От женщины - не так ли? Это все
Открытая измена государству,
Где молодость царит. Возможно-ль вам
А долгий пост недуги за собой
Всегда влечет. Вы поклялись учиться -
И клятвою такою отреклись
От истинной науки. Можно-ль вечно
Возможно ли, чтоб вы, мой повелитель,
Иль ты, иль ты, нашли благую суть
Познания, не видя пред собою
Красавицы? Доктрина эта мной
Они - тот мир, та книга, тот разсадник
Познания, откуда Прометей
Извлек огонь. Излишество ученья
В артериях сок жизни леденит,
Энергию у путника. Затем
Вы отреклись от женщины, и этим
От глаз своих и вместе от науки -
Виновницы обета - отреклись.
Вам разъяснит такую красоту,
Как женский глаз? Поверьте, вся наука -
Наш аттрибут, не больше, и везде,
Где сами мы, там и наука наша.
Самих себя мы видим, разве тут же
Не видим и науки нашей? О,
Мы поклялись учиться, и поверьте,
Что клятвою такою отреклись
Мой государь, и ты, и ты, нашли-ль
Когда-нибудь в свинцовом созерцаньи
Вы тот огонь, которым чудный взгляд
Красавицы так щедро, поэтично
Лежат в мозгу недвижно; слуги их
Работают безплодно: скудной жатвой
Награждены их тяжкие труды.
Но та любовь, которой научает
Лежать в мозгу; о, нет, с стихийной мощью,
Стремительно, как мысль, она бежит
По всей душе и удвояет силу
Всех наших сил, крепя и возвышая
Чудесную способность прозреванья;
Влюбленный глаз способен ослепить
Орлиный взор; влюбленный слух услышит
Слабейший звук, невнятный для ушей
Влюбленного чувствительней, нежней,
Чем нежный рог улитки; вкус влюбленный
Изящен так, что Бахус-гастроном
В сравненьи с ним обжора грубый. То же
На самый верх деревьев гесперидских
Взбирается без устали. Любовь
Умна, как Сфинкс, чудесно-гармонична,
Как лира Аполлона. Чуть любовь
Гармонией баюкать небеса.
На всей земле не встретите поэта,
Дерзнувшого приняться за перо,
Не обмакнув его сперва в прекрасных
Своим стихом пленяет слух суровый,
Как перед ним в смирении тиран
Склоняется! Друзья, доктрину эту
Я почерпнул из женских глаз. Они
Они нам все - наука, мир искусств;
Они одни питают, разъясняют
И берегут вселенную; без них
Нет для людей дороги к совершенству.
От женщины под клятвой отреклися,
И будете безумцами, храня
Такой обет. Поэтому, во имя
Той мудрости, что дорога для всех,
И тех мужчин, которые дают
Жизнь женщинам, и женщин тех чья сила
Мужчинами нас делает - нарушим
Раз навсегда наш клятвенный обет,
Храня обет, себя погубим мы.
Такое нарушенье клятвы - дело
Религии; божественный закон
Основан весь на милосердьи; кто же
Король.
Да здравствует святой Амур! Солдаты,
Вперед, на бой!
Бирон.
Развейте знамена -
Повалим их, и каждый наш удар
Пусть служит нам началом к размноженью.
Лонгвиль.
Теперь пора и к делу: толковать
Что станем мы теперь искать любви
Француженок?
Король.
Да, и притом стараться
Придумаем, каким увеселеньем
В их лагере занять бы их?
Бирон.
Сперва
Из парка мы проводим их в то место,
Ведет свою возлюбленную, руку
Ея держа; а вечером займем
Мы их каким-нибудь увеселеньем
Особенным, какое краткий срок
Балы, пиры, веселые часы
Предшествуют любви и усыпают
Цветами путь её.
Король.
И постараемся, чтоб ни единый час
Без нашей выгоды не мог пройти у нас!
Бирон.
Идем. Ведь, из семян травы совсем негодной
Никто не добывал пшеницы благородной,
Клонить свои весы туда или сюда.
Быть может, ветренниц Бог людям посылает,
Чтоб ими тех карать, кто клятву нарушает.
Коль это нам грозит - за медный грош простой
(Уходят).
Примечания
Д. IV, сц. 1 (стр. 146--147).
Розалина.
Бойе. Я мог бы отразить это нападение такою же старою поговоркою, которая была взрослою женщиной уже в то время, когда королева Жиневера британская была еще маленькой девочкой.
Фразу о короле Пепине, равносильную нашему выражению о царе Горохе, Шекспир повторяет и в других пьесах, напр. "Все хорошо, что хорошо кончается" (II, 1) и в "Генрихе VIII" (I, 2). Бойе упоминает о еще более старой легендарной королеве Жиневре, супруге мифического короля Британии Артура.
Олоферн ...О, добрый старый мантуанец!.
Старым мантуанцем назван здесь Баптиста Спаньоло, автор разных поэм, который жил в конце XV века и был прозван мантуанцем, по месту своего рождения.
Олоферн. Fauste, precor, gelida quando pecus omne sub umbra ruminat.
Начальные стихи латинской эклоги Баптиста Спаньоло, стихотворения которого часто читались в тогдашних школах: "Счастливый, я молю, когда весь скот в тени прохладной пасется". Venegia, Venegia, chi non te vide, non te pregia "Венеция, Венеция, только тот, кто тебя не видел, не прославляет тебя".
Стр. 150. Бирон.
Действительно, он, как клятвопреступник,
Пришел сюда с бумажным ярлыком.
Намек на обычай того времени, по которому на клятвопреступников, при исполнении над ними приговора, надевали бумажные ярлыки, на которых было написано большими буквами их преступление.