Буря.
Действие третье.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Часть острова, перед пещерою Просперо.

Входит Фердинанд с поленом на плене.

Фердинанд. Есть радости, что связаны с мученьем

И в этом их особенная прелесть.

Есть случаи, в которых можем мы

Унизиться, себя не унижая.

Как часто мы до чудного конца

Доходим вдруг из грустного начала!

Так низкий труд, которым занят я,

Был для меня, конечно б, нестерпимым,

Когда б она, которой я служу,

Все мертвое собой не оживляла

И радостью не делала мой труд.

Во столько раз добра она душою,

Он, право, весь из грубости составлен!

Он приказал обидно грубым тоном,

Перетаскать мне тысячи поленьев,

И в кучу их сложить. А дочь его,

Когда меня работающим видит,

Льет слезы, говоря, что для труда

Столь низкого подобный исполнитель

Невидан был. Отрадна эта мысль,

Которой более всего среди работы

Я предаюсь.

Входят Миранда и Просперо. Просперо остается в некотором отдалении.

Миранда. Не будьте так прилежны,

Когда б спалила молния поленья,

Которые вы складывать должны!

Ну, бросьте же его - и отдохните!

Оно в огне заплачет от того,

Родитель мой в науки погружен.

Я вас прошу - присядьте, отдохните;

Свободны вы на целых три часа.

Фердинанд. Благодарю! Но солнце уж склонилось,

А я еще не кончил мой урок.

Миранда. Садитесь здесь, а я за вас дрова

Начну носить. Подайте мне полено,

А я его на место положу.

Фердинанд. Нет, милое созданье, я готов

Переломить себе скорее спину

И мускулы порвать, чем видеть вас

Униженной до этого труда,

А самому спокойно здесь сидеть.

Миранда. Он так же мне приличен, как и вам;

Притом его мне легче перенесть,

Желанье есть, которого в вас нет.

Просперо (в сторону). Бедняжечка! Ты заразилась ядом!

И твой приход не трудно об'яснить.

Миранда. Устали вы?

Фердинанд. Нет, чудное созданье,

Нет, верьте мне, когда со мною вы,

Я чувствую прохладу утра - ночью!

Скажите мне, прошу, как вас зовут,

Чтоб мог в своих молитвах ваше имя

Я поминать.

Миранда. Мирандой. (В сторону). Мой отец,

Нарушила твое я запрещенье!

. Чудесная Миранда, вы, вполне

Достойная любви и уваженья,

Вы - лучшее, что в мире этом есть!

Да, нравилось мне много женщин в свете!

Не раз мой слух их голос обольщал,

Я многие достоинства во многих

Тогда любил, но никогда одной

Моя душа вполне не предавалась:

В их качествах я открывал всегда

Какой-нибудь ужасный недостаток.

Но вы... О, вам подобной нет!

Достоинства вы все в себе храните!

Вы созданы из лучших совершенств!

Миранда. Я женщину ни разу не видала

И женские черты знакомы мне

Лишь по моим, которые случалось

Мне в зеркале моем порой видать.

И из мужчин лишь только двух я знаю:

Не знаю я, как созданы другие,

Но я клянусь вам скромностью моей -

Сокровище она в моем приданом -

Что, кроме вас, я в жизни никого

Товарищем иметь бы не желала;

Что лучше вас представить ничего

Не в силах мне мое воображенье.

Но, кажется, что заболталась я:

Родителя забыла я уроки.

Фердинанд. Прекрасная, я по рожденью принц,

А может быть теперь уже король,

Хоть всей душой желал бы им не быть.

Я никогда не снес бы униженья

Подобного, как не стерплю того,

Чтоб на губу мясная муха села.

Но слушайте, что скажет вам душа:

Лишь только вас я увидал, Миранда,

Невольно я вам предался вполне,

Я сделался покорным вам рабом,

Я сделался послушным дровосеком

Для вас, для вас!

Миранда. Вы любите меня?

Фердинанд. Клянусь я в том, землей и небесами!

О! ежели я правду говорю,

То пусть мои желанья увенчает

Вполне успех; но ежели я лгу,

Тогда пускай во зло преобразится

Все доброе, назначенное мне!

Я вас люблю любовью беспредельной,

И выше всех я в мире вас ценю.

Миранда. Как глупо, что от радости я плачу.

Просперо (в сторону). Вот редкое сочувствие сердец!

На их союз, и пусть она растет

У них в душе!

Фердинанд. Зачем же эти слезы?

Миранда. Над слабостью моею плачу я,

Которая вам предложить не смеет

То, что душа желала б вам отдать,

Которая принять от вас не смеет

То, без чего я верно умерла бы.

Ребячество! Чем больше я стараюсь -

Что чувствую, в душе моей укрыть,

Тем более я душу открываю.

Прочь ложный стыд! Чтоб душу всю излить,

Пусть чистая невинность даст мне силы!

Хотите ли, я буду вам женой?

А если нет - умру служанкой вашей.

Вы можете не взять меня в подруги,

Но быть рабой вы мне не запретите.

. О, госпожа прекрасная, всегда

Я буду так пред вами преклоняться.

Миранда. И будете супругом вы моим?

Фердинанд. О, с радостью, какую ощущает

Несчастный раб, свободу получив!

Моя рука...

Миранда. А вот моя - и с нею

Моя любовь. Прощайте же пока

На полчаса.

Фердинанд. Сто тысяч раз прощайте!

(Фердинанд и Миранда уходят).

Просперо. Хоть не могу я так же, как они,

Быть восхищен - для них все это ново,--

Но, признаюсь, вполне доволен я.

До ужина. За книгу сяду вновь.

(Уходит).

СЦЕНА II.

Другая часть острова.

Входит Стефано и Тринкуло; за ними Калибан с бутылкою.

Стефано. Не говори мне об этом! Когда бочка будет пуста, тогда, пожалуй, станем пить воду, а до тех пор - ни капли. Итак, смелей, пускайся на абордаж! Слуга-чудовище, пей за мое здоровье!

Тринкуло. Слуга-чудовище, безобразие здешнего острова, говорит, что нас только пятеро на этом острове; из пятерых здесь трое; если у остальных двух головы в таком же порядке, как у нас, то государство шатается.

Стефано. Пей, слуга-чудовище, когда я приказываю! Твои глаза как будто закатились под лоб.

Тринкуло. Да где ж им быть иначе? Вот было бы презабавное чудовище, если бы они у него закатились под хвост!

Стефано. Мой слуга-чудовище утопил свой язык в вине, а меня и море не могло утопить. Я проплыл вдоль и поперек тридцать пять миль, прежде нежели достиг берега. Клянусь дневным светом, ты будешь моим наместником, чудовище, или моим знаменосцем.

. Наместником - пожалуй, а знаменосцем ему не быть.

Стефано. Мы с тобой не побежим назад, господин чудовище.

Тринкуло. Да и вперед не пойдете. Вы ляжете молча, как собаки.

Стефано. Кусок мяса, заговори хоть раз в жизни, если ты хороший кусок мяса.

Калибан. Вам, господин, лизнуть башмак дозвольте,

Я больше не слуга ему - он трус.

Тринкуло. Ты лжешь, глупейшее чудовище! Вот, например, теперь я в состоянии толкнуть полицейского. Скажи, распутная рыба: человек, который выпил так много вина, как я, может ли быть трусом? Ты хочешь сказать чудовищную ложь, потому что ты полу-рыба, полу-чудовище!

Калибан (Стефано). Посмотри, как он меня обижает. Неужели ты ему позволишь, государь?

Тринкуло. Государь! И чудовище может быть так невинно-глупо!

Калибан. О-о! опять! Прошу тебя, закусай его до-смерти.

. Тринкуло, держи крепче свой язык за зубами. Если ты окажешься возмутителем, то первое дерево... Бедное чудовище - мой подданный, и я не потерплю, чтоб его обижали.

Калибан. Спасибо, государь! Но позволь мне повторить еще раз мою просьбу.

Стефано. Согласен. Становись на колени и повтори свою просьбу; я же буду стоять и Тринкуло также.

Является Ариэль невидимкою.

Калибан. Я, как уже говорил тебе в рабстве у тирана, у колдуна, который хитростью отнял у меня этот остров.

Ариэль. Ты лжешь!

Калибан. Нет, лжешь ты сам, насмешник-обезьяна!

Желаю, чтоб мой храбрый господин

Тебя своей рукою уничтожил.

Нет, я не лгу!

Стефано. Тринкуло, если ты еще раз помешаешь его рассказу, клянусь этой рукою, я вышибу тебе несколько зубов.

. За что же? Я ничего не говорю.

Стефано. Так молчи же - и ни слова! (Калибану). Ну, продолжай!

Калибан. Я говорю, что остров

Он захватил посредством колдовства

И что меня наследства он лишил.

Прошу тебя, ты отомсти злодею:

Ты храбр и, я уверен, можешь ты

Его прогнать, а этот вот не смеет.

Стефано. Разумеется.

Калибан. Ты был бы здесь властителем вполне,

И у тебя остался б я в услугах.

Стефано. Но как же это сделать? Можешь ли ты довести меня до твоего злодея?

. Да, господин! Я сонного тебе

Его предам - и в голову свободно

Ты можешь гвоздь злодею вколотить.

Ариэль. Ты лжешь, ты лжешь, ты этого не можешь!

Калибан. Вот пестрый шут, несносный глупый враль!

Побей его - прошу твое величье -

И отними бутылку у него.

Пускай он пьет одну морскую воду,

А я ему никак не укажу

Источников с проточною водою.

Стефано. Смотри, Тринкуло, и берегись! Если еще раз ты помешаешь чудовищу хоть одним словом, то, клянусь этой рукой, я вытолкаю за двери мое снисхождение и превращу тебя в треску.

Тринкуло. Да за что же? что я сделал. Я ничего не сделал! Я отойду в сторону.

Стефано. Да не сказал ли ты, что он лжет?

Ариэль

Стефано. Как - и я лгу? Вот тебе! (Бьет Тринкуло). Если же тебе это нравится, то скажи мне еще раз, что я лгу.

Тринкуло. Я не говорил тебе, что ты лжешь. Ты потерял вместе и слух и рассудок. Проклятая бутылка! Вот что значит вино! вот что значит пить его так много! Пусть околеет твое чудовище! пусть чорт откусит тебе пальцы.

Калибан. Ха-ха-ха.

Стефано. Ну, продолжай твой рассказ. (Тринкуло). А тебя прошу не подходить близко.

Калибан. Прошу, еще побей его немножко,

И сам его я скоро буду бить!

Стефано. Отойди подальше. (Калибану). Продолжай.

. Как я сказал, имеет он привычку

С приходом к нам полудня отдыхать.

Застав его уснувшим, постарайся

Ты книгами сначала овладеть,

А там тебе уже не трудно будет

Иль размозжить ему поленом лоб,

Иль выпустить кишки колом из брюха,

Иль перерезать становую жилу

Своим ножом; но, главное, ты книги

Не позабудь: без них он так же глуп,

Как Калибан, и никакому духу

Он ничего не может приказать.

А духи, как и я, его терпеть не могут.

Когда сожжешь ты книги - он погиб.

Есть у него чудеснейшие вещи,

Чтоб убирать при случае свой дом;

Но главное, чем может он гордиться,

То дочерью красавицей вполне,

Которую зовет он несравненной.

Ее да мать, колдунью Сикораксу;

Но мать моя была в сравненьи с ней,

Как малое в сравнении с великим,

Стефано. Неужели она в самом деле такая славная девка?

Калибан. Ты мне поверь, что ложа твоего,

Мой господин, она вполне достойна

И принесет породистых детей.

Стефано. Чудовище, я убью этого человека, а его дочь и я будем здесь королем и королевой. Да здравствуют наши величества! Тринкуло и ты будете вице-королями. Как это тебе нравится, Тринкуло?

Тринкуло. Превосходно!

Стефано. Дай мне твою руку. Мне жаль, что я побил тебя; но впредь будь осторожнее и держи крепче свой язык.

Калибан. Через полчаса заснет он непременно:

Ты хочешь ли тогда его убить?

Стефано

Ариэль. Лечу предупредить

Просперо, что грозит ему опасность.

Калибан. О, как я рад! в каком восторге я!

Давайте ж веселиться. Повтори

Ту песенку, которой ты недавно

Меня учил.

Стефано. Изволь, чудовище, изволь, так как я согласен на твою просьбу, я на все согласен. Ну, Тринкуло, давай петь!

(Поет).

Давайте смеяться, кричать веселиться!

Ведь мысли свободны...

Калибан. Нет, не то: голос не тот.

(Ариэль наигрывает на свирели голос и бьет в барабан).

Стефано. Что это такое?

. Это голос нашей песни, наигрываемой господином Никто.

Стефано. Если ты человек, то явись нам в своем настоящем виде; если же ты чорт, то покажись в том виде, в каком вздумаешь.

Тринкуло. Господи, прости мне мои прегрешения!

Стефано. Кто умирает, тот платит все свои долги. Я не боюсь тебя. Боже, будь к нам милосерд!

Калибан. Ты боишься?

Стефано. Нет, чудовище, нет, я не боюсь.

Калибан. И ничего: весь остров голосами

И звуками наполнен здесь всегда;

Лишь слух они собою восхищают,

Но никогда не причиняют зла.

То тысячи звучат здесь инструментов,

То голоса, от сна вдруг пробудив,

Опять меня ввергают в усыпленье:

Открытыми, а там, за облаками,

Богатый мир, готовый на меня

Как будто бы с высот своих излиться,

И хочется, проснувшись мне тогда

Заснуть опять!

Стефано. Да, это превосходное королевство! Музыку я буду иметь даром.

Калибан. Когда убьешь Просперо.

Стефано. За этим дело не станет. Я помню твой рассказ.

Тринкуло. Звуки удаляются. Пойдемте за ними и кончим наше дело.

Стефано. Ступай, чудовище, показывай дорогу: я хочу непременно видеть этого барабанщика; он славно барабанит.

Тринкуло. Идешь ли ты? Я за тобой, Стефано.

(Все уходят).

СЦЕНА III.

Входят Алонзо, Себастиан, Антонио, Гонзало, Адриан и Франциск.

Гонзало. О, государь, клянусь вам Пресвятою,

Что далее итти я не могу:

Так дряхлые мои заныли кости!

Мы бродим здесь, как будто в Лабиренте,

Что весь из переулков состоит

Прямых и искривленных. Позвольте

Мне здесь немного отдохнуть.

Алонзо. Я, старый друг тебя не осуждаю;

Я сам устал и до того устал,

Что у меня все чувства притупились.

Садись же здесь и отдохни, старик.

Теперь с моей надеждой я прощаюсь;

Довольно был я ею обольщен.

Он утонул, а мы его все ищем!

Что на земле мы ищем мертвецов.

Антонио (тихо Себастиану). Давно б пора надежду потерять!

Надеюсь я, что первой неудачей

Не на всегда обезоружен ты?

Себастиан. Конечно, нет; представься только случай -

Он будет наш...

Антонио. В сегодняшнюю ночь!

Утомлены они теперь ходьбою,

И им нельзя так осторожным быть,

Как были бы они в другое время.

Себастиан. Тс! хорошо! в сегодняшнюю ночь!

Слышна торжественная и необыкновенная музыка. Входят разные странные маски и приносят стол с различными кушаньями; потом начинают танцевать около стола, делают движения и поклоны, которыми приглашают короля со свитой кушать и затем исчезают. в продолжение всей сцены находится в высоте невидимкою.

Алонзо. О, что за звук? Послушайте, друзья!

Гонзало. Волшебная, отрадная музыка!

Алонзо. О, небеса, предохраните нас!

Кто это был?

Себастиан. Живые существа.

Ну, после них, поверить я готов,

Что на земле живут единороги,

Что дерево какое-то растет

В Аравии и служит будто троном

Для феникса и что теперь еще

Царит на нем какой-то чудный феникс.

Антонио. Я верить сам теперь готов всему,

Что кажется вам выше вероятья,

Пускай себе смеются домоседы:

Кто странствует, тот никогда не лжет.

Гонзало. Ну, если бы в Неаполе я вздумал

Порассказать, что видел я теперь -

Навряд ли бы поверили они,

Что существуют здесь островитяне,

Которые, под формой безобразной,

Таят такую прелесть обращенья,

Что, кажется, едва ль кто из людей

Бывает так любезен и приветлив.

Просперо (в сторону). О, честный друг, ты правду говоришь:

Действительно, здесь существуют люди,

Которые презренней несравненно

Самих чертей!

Алонзо. О, не могу притти

Движенье их и их волшебный звук

Немую речь нам чудно говорили,

Понятную без языка и слов.

Просперо (в сторону). Чтоб их хвалить, дождися окончанья.

Франциск. И странно, как исчезли все они.

Себастиан. Ну, что ж, зато нам кушанья остались;

Мы ж голодны. Угодно ль государь,

Отведать вам?

Алонзо. О, нет! я есть не буду.

Гонзало. Вам нечего бояться, государь.

Не верили, когда детьми мы были,

Что горцы есть с подгрудками точь в точь,

Как у быков, и у которых к горлам

Не верили, что есть такие люди,

Которые имеют на груди

Свое лицо. Придется верить тем,

Которые, из странствий возвратившись,

О чудесах рассказывают нам.

Алонзо. Пусть будет здесь последний мой обед;

Я буду есть. Чего же мне бояться?

Я счастия не вижу впереди.

Антоньо, брат, приблизимтесь все вместе.

Гром и молния. Является Ариэль в виде Гарпии. Он машет крыльями над столом, отчего все блюда исчезают.

Ариэль. Я вижу трех преступников. Судьба,

Которая всем в мире управляет,

Заставила несытую волну

Вас изрыгнуть на этот дикий остров,

Так как с людьми вы недостойны жить.

(Алонзо и прочие обнажают мечи).

Храбритесь вы, как вижу, но напрасно,

И храбростью похожи вы на тех,

Которые, в безумии своем,

Повеситься хотят иль утопиться.

Безумные! Товарищи и я,

Судьбы святой мы исполняем волю,

И ваша сталь не так закалена,

Чтоб нанести удар ревущей буре,

Чтоб умертвить упругую волну,

Иль повредить одно из этих перьев.

Равно как мне, товарищам моим

Сталь не страшна. Но если бы имела

Нас одолеть могущество она,

То в вас самих достаточно нет силы,

Чтобы поднять тяжелые мечи.

Но вспомните: я вам пришел напомнить,

Как вы изгнали доброго Просперо,

Лишив его миланского престола;

Покинули на волю океана,

Который вам теперь лишь отомстил.

Чтоб наказать за ваше преступленье,

Могущество предвечного суда

Хоть медлило, но мщенья не забыло.

Противу вас моря и берега,

И все живущее оно под'яло;

Им у тебя, Алонзо, отнят сын

И, сверх того, я всем вам предвещаю:

Привяжутся ко всем деяньям вашим

И будут вас преследовать всегда.

Да, гнев его на острове безлюдном

Отыщет вас и умолить его

И истинным раскаяньем души.

(Ариэль исчезает при ударах грома; потом, при звуках тихой музыки, являются предыдущие маски, танцуют, кривляются и уносят стол.)

Просперо (в сторону).

Роль Гарпии! И в самом исступленьи

Своем ты был так нежен и хорош;

Не изменил моих предначертаний

И все сказал. И прочими духами

Исполнили они свои все роли.

Вот действия моих могучих чар:

Враги мои окованы безумьем,

Они мои. Пока оставлю их

Которого погибшим все считают,

Что делает он с милою Мирандой.

(Просперо исчезает с высоты).

Гонзало Я всем, что есть святого, заклинаю,

О, государь, что с вами? Ободритесь!

Алонзо. Ужасно, о, ужасно! Слышал я,

И ветер выл, нашептывая в уши,

И гром, как бас в концерте похоронном,

Так звучно, так ужасно рокотал,

По имени Просперо называя.

Но я к нему спущуся глубже лота

И вместе с ним там лягу в глубине.

(Уходит).

Себастиан

По одному лишь только, а не вдруг!

(Уходит).

Антонио. А я готов твоим быть секундантом.

Гонзало. Все трое вдруг в безумьи убежали!

Проступок их, как тот ужасный яд,

Что много лет лишь действует спустя,

(Свите).

У вас проворней ноги, господа,

Бегите вслед за ними - удержите

Непомнящих себя от безрассудства.

. Идите все за мною, господа! (Уходят).