Антоний и Клеопатра.
Действіе II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антоний и Клеопатра. Действіе II. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ II.

СЦЕНА 1.

Мессина. Комната в доме Помпея.

Входят: Помпей, Менекрат и Менас.

Помпей. Правосудны боги - они помогут правейшему.

Менекрат. Но если они медлят помощью - это не значит еще, чтоб они отказывали.

Помпей. А между тем как мы преклоняем колена перед их престолами - дело, о котором молим, гибнет.

Менекрат. По слепоте своей, мы часто молим вредного для нас самих, и они, по мудрости своей, отказывают нам для нашего же блага. Таким образом и неуслышанная молитва бывает иногда благодатна.

Помпей. Успех почти верен. Народ любит меня, море в моей власти, могущество мое достигло уже второй четверти, а вещая надежда говорит, что дойдет и до полнолуния. Марк Антоний сидит в Египте за обеденным столом и не переступит, для войны, порога; Цезарь копит деньги, и теряет сердца; Лепид, улещаемый обоими, льстит обоим, но не любит ни того, ни другого, и ни тот, ни другой нисколько не уважают его.

Менекрат. Цезарь и Лепид в поле ужь, и с сильным войском.

Помпей

Менекрат. Сильвий.

Помпей. Он грезит. Я знаю, они ждут Антония в Риме. Да украсятся жгучие уста твои, о, Клеопатра, всеми прелестями любви! усиль красу чародейством; сладострастием - и то и другое! погрузи сластолюбца в поток, отуманивающих мозг пиршеств {В прежних изданиях: soften thy wan'd lip!... Tie up the libertine in а field of feasts... По экземпляру Колльера: soften thy warm lip!... Lay up the libertine in а flood of feasts...}; повара Эпикура да возбуждают апетит его никогда не приедающимися приправами, чтобы сон и обжорство, как воды Леты, уничтожили в нем всякую память о чести.

Входит Варий.

Что скажешь, Варий?

Варрий. Что не подлежит уже никакому сомнению: в Риме с часу на час ожидают Антония; с того мгновения, в которое он оставил Египет - он мог бы свершить и дальнейший путь.

Помпей. Весть помаловажнее была бы несравненно приятнее. Ну, Менас, не думал я, чтобы влюбленный обжора решился надеть шлем для войны так маловажной; а в ратном деле он вдвое искуснее двух своих товарищей. Чтож, тем более чести, что и вечно-ненасытного Антония мы вырвали, возстанием своим, из объятий египетской вдовицы.

Менекрат. Как бы там ни было, не думаю, чтобы свидание Антония с Цезарем было слишком дружелюбно. Покойная жена его нанесла много неприятностей Цезарю, а брат воевал даже с ним, хотя, как мне сдается, и без всякого побуждения со стороны Антония.

. Так, Менас; но ведь часто вражда меньшая уступает большей. Не возстань мы против них всех - они никак не избегли бы междоусобицы, потому что снабдили уже друг друга достаточными поводами к обнажению мечей; теперь же, как поручиться, что боязнь нас не смирит вражды, не прекратит их несогласий. Но пусть там будет, что будет угодно богам - во всяком случае, спасение самой жизни возможно только напряжением всех сил наших. Идем, Менас.

СЦЕНА 2.

Рим. Комната в доме Лепида.

Входят: Энобарб и Лепид.

Лепид. Любезный Энобарб, еслиб ты склонил вождя своего говорить кротко, ласково - это было бы прекраснейшим, достойным тебя делом.

Энобарб. Я уговорю его отвечать так, как ему подобает; раздражит его Цезарь - пусть Антоний смотрит на Цезаря свысока, говорит громко, как Марс. Клянусь Юпитером, носи я бороду Антония - для нынешняго дня я не стал бы брить ее.

Лепид. Теперь не время увлекаться частными неудовольствиями.

Энобарб. Всякое время - время для того, что оно породило.

Лепид. Но ведь ничтожное должно давать дорогу важному.

Энобарб. Не тогда, когда ничтожное опередило.

Лепид. В тебе говорит страсть; прошу, не разрывай пепла.

Входят Антоний и Вентидий.

Входят: Цезарь, Меценат и Агриппа.

Энобарб. Вон, и Цезарь.

Антоний. Уладим здесь, Вентидий - в Парфию.

Цезарь. Не знаю, Меценат; спроси Агриппу.

Лепид. Доблестные друзья, то, что соединило нас, было так важно; не попустим же разъединить далеко ничтожнейшему. Есть какие неудовольствия - выслушаем их кротко; станем разбирать наши мелкие раздоры с запальчивостью - это будет убийство, а не врачевание ран. А потому, прошу, умоляю вас, благородные товарный, касаться щекотливейшого в самых мягких выражениях, не усиливать раздора колкостями.

Антоний. Дело. Еслиб мы стояли перед нашими войсками, готовые сразиться - я поступил бы точно также.

Цезарь. Приветствуем тебя в Риме.

Антоний. Благодарю.

Цезарь. Садись.

Антоний

Цезарь. Нет, Прошу

Антоний. Я слышал, ты обижается тем, в чем нет ничего обидного, покрайней мере для тебя.

Цезарь. Я был бы смешон, еслиб ни из чего, или из безделицы почитал себя обиженным, и в особенности тобою; еще смешнее был бы я, еслиб отозвался о тебе неуважительно по делу, нисколько меня не касающемуся.

Антоний. А разве мое пребывание в Египте касалось тебя?

Цезарь. Столько же, сколько мое пребывание здесь, в Риме, касалось тебя, когда ты был в Египте. Однакож, еслиб ты замышлял там против меня, как же не касалось бы меня и твое пребывание в Египте?

Антоний. Замышлял? что хочешь ты сказать этим?

Цезарь. По тому, что здесь со мною было, тебе не трудно понять на что я намекаю. Твоя жена и брат твой возстали против меня войной, и в твою пользу; твое имя было воинственным криком их.

Антоний. Это несправедливо; в этой войне мой брат нисколько не пользовался моим именем: я справлялся, имею верные сведения от людей, сражавшихся за тебя. Не оскорбил ли он, скорей, и моих прав вместе с твоими? не вел ли войны решительно против моего желания, потому что у нас с тобой одно общее дело? На этот счет ты был уже успокоен и моими письмами. Хочешь, по неимению действительной причины, скропать предлог к разрыву - кропай его из чего нибудь другого.

Цезарь. Навязывая на меня недостаток понимания, ты превозносишь себя, и только для того, чтоб скропать себе оправдание.

Антоний касается до моей жены - желал бы тебе такую же; треть света твоя, и ты легко сдерживаешь ее уздечкой, но такой жены не сдержал бы.

Энобарб. Желал бы и всем таких жен; тогда мужья могли бы ходить на войну с женами.

Антоний. Я с прискорбием сознаюсь, что непреодолимая сварливость её, вытекавшая из страшной раздражительности, при которой у ней не было, впрочем, недостатка и в политической хитрости - наделали тебе, Цезарь, много хлопот; но я-то чем же виноват тут?

Цезарь. Я писал к тебе в Александрию, а ты, занятый пирами, отложил письма мои в сторону; не выслушав, выгнал моего посла насмешками.

Антоний. Он ворвался ко мне без доклада. В этот день я угощал трех царей и находился не совсем в том положении, в котором бывают утром; но на другой - я сам объяснил ему это, а это все равно, что попросил у него извинения. Он не может быть причиной раздора, так и не припутывай же его.

Цезарь. Ты нарушил клятву, чем никогда не попрекнешь меня.

Лепид. Воздержись, Цезарь.

Антоний. Нет, Лепид, пусть он все говорит; честь которую, по словам его, я утратил - для меня священна. Продолжай, Цезарь - я нарушил клятву -

Цезарь. Помогать мне и словом и делом при первом востребовании; ты отказал мне и в том и в другом.

Антоний. Скорей не позаботился, и это в отравленное время, лишившее меня сознания. В том, в чем я виноват, я готов повиниться; меня не унизит моя правдивость, от которой не откажусь ни в каком случае. Действительно, Фульвия начала войну для того, чтоб выманить меня из Египта, и я, невольная причина, на сколько позволяет честь, прошу у тебя извинения в этом.

Лепид. Вот, это благородно.

Меценат

Лепид. Прекрасно, Меценат.

Энобарб. На это время можно, пожалуй, и занять любовь друг к другу; вам никто не помешает возвратить ее назад, когда покончите с Помпеем. Будет время и для ваших раздоров, когда нечего будет больше делать.

Антоний. Ты хорош только в битвах - молчи!

Энобарб. Извини, я и забыл, что истина должна молчать.

Антоний. Ты оскорбляешь все собрание, и потому - ни слова более.

Энобарб. Продолжайте - я буду нем, как камень.

Цезарь. Я могу возстать разве только против выражений, но отнюдь не против смысла его речи; в самом деле, какая возможность дружбы при таком различии понятий и действий? И все-таки, знай я обручь, который мог бы сплотить нас - я, из края в край, избегал бы за ним всю вселенную.

Агриппа. Позволь мне, Цезарь -

Цезарь. Говори, Агриппа.

Агриппа. По матери у тебя есть сестра, прекрасная Октавия; доблестный Антоний вдовец.

. Полно, полно, Агриппа. Услышь это Клеопатра - она имела бы полное право укорить тебя необдуманностью.

Антоний. Я не женат еще, Цезарь - позволь до конца выслушать мнение Агриппы.

Агриппа. Чтобы упрочить между вами дружбу, чтобы сделать вас братьями, чтобы соединить сердца ваши неразрывными узами - пусть Антоний женится на Октавии, которая, по красоте, достойна лучшого из мужей, а, по доброте и другим душевным качествам, выше всего, что можно сказать в похвалу ей. Брак этот уничтожит все мелкия подозрения - теперь, повидимому, так важные, и все преувеличенные опасения - теперь действительно страшные; и истина сделается тогда сказкою, между тем как теперь и полусказка принимается за истину. Её любовь к обоим развила бы и в вас любовь друг к другу, а за тем и любовь всех к вам обоим. Извините мне речь мою; это мысль не мимолетная, а глубоко обдуманная и обсуженная долгом.

Антоний. Что скажет на это Цезарь?

Цезарь. Ничего, пока не услышит, как принял Антоний сказанное уже.

Антоний. Но какую же власть имеет Агриппа осуществить это, еслиб я и сказал: да будет так?

Цезарь. Власть Цезаря и его влияние на Октавию.

Антоний. Если так, мне и во сне не придет в голову искать препятствий предложению так прекрасному, так благородному. - Руку! устроивай благодатный союз этот; с этого мгновения любовь братская да управляет нашими сердцами во всех великих замыслах.

Цезарь. Вот, рука моя. Я отдаю тебе сестру так любимую, как ни один брат не любил еще; да живет она для соединения наших сердец и владении, и никогда да не отлетает от нас снова любовь наша.

Лепид. И так да будет!

Антоний

Лепид. Время не терпит никаких отлагательств; не выступим мы против Помпея тотчас же - он сам выступит против нас.

Антоний. Где он теперь?

Цезарь. Близь Мизенского мыса.

Антоний. В каком положении сухопутные силы его?

Цезарь. Велики и все ростут еще; морем же он властвует совершенно.

Антоний. Такова молва. Я жажду переговорить с ним, и потому поспешим. Прежде, однакож, чем облачимся в воинские доспехи, покончим дело, о котором сейчас говорили.

Цезарь. С величайшим удовольствием. Идем; я тотчас же представлю тебя сестре моей.

Антоний. Надеюсь, Лепид, ты не откажешь сопутствовать нам?

Лепид. И самая болезнь не удержала бы меня, благородный Антоний. (Трубы. Цезарь, Антоний и Лепид уходят).

Меценат. Приветствую тебя с возвращением из Египта.

Энобарб. Здравствуй половина Цезарева сердца, достойный Меценат! Здравствуй, почтенный друг Агриппа!

Агриппа. Здравствуй, добрый Энобарб!

Меценат. Как мы рады, что все так славно уладилось. А вам и в Египте было нескучно?

Энобарб. Да, день мы пристыжали сном, а ночь делали светлой питьем.

Меценат. Правда ли, что для завтрака вы зажаривали по восьми кабанов, и притом на двенадцать только человек?

Энобарб. Что такое восемь кабанов - это что муха перед орлом; бывали у нас пиры и почудовищнее - действительно замечательные.

Меценат. Клеопатра обольстительнейшая из женщин, если все, что рассказывают о ней, справедливо.

Энобарб. Она похитила сердце Антония при первой же с ним встрече на берегу Цидна.

Агриппа. Слышал я кое-что об этой встрече.

. Я разскажу вам, как это было. Галера, на которой она находилась, сверкала на воде, как вороненый престол; корма была из кованого золота; паруса - из пурпура, так пропитанного благовониями, что ветры томились любовью к ним; серебреные весла ударяли мерно под звуки флейт, и вода, разсекаемая ими, гналась за ними быстро, как бы влюбленная в удары их. Чтож касается до самой Клеопатры - она пустила бы по-миру всякое описание; она лежала в палатке из шитых золотом тканей {В прежних изданиях: cloth of gold of tissue... По экземпляру Колльера: cloth of gold and tissue...}, помрачая даже изображение Венеры, доказавшее, что искусство превосходит иногда и природу; по сторонам стояли, точь в точь как улыбающиеся амуры, прекрасные, с ямками на щечках, мальчики; разноцветные опахала, которыми они навевали прохладу на нежные ланиты её, казалось усиливали только яркий пыл их и уничтожали, таким образом, свое же собственное действие.

Агриппа. Какое зрелище для Антония!

Энобарб. Прислужницы её, подобные Нереидам или Сиренам, не спускали с нея глаз, благоговейно к ней склоненных; одна из них правила рулем, и шелковые снасти напрягались от прикосновения нежных, как цветок, ручек, ловко исполнявших свою обязанность. Чудное, незримое благовоние распространялось с галеры и на близкую набережную, на которую высыпало все население города. Антоний сидел один на троне, среди площади, присвистывая к себе воздух, который и сам умчался бы полюбоваться Клеопатрой и образовал бы пустоту в природе, еслиб это было возможно.

Агриппа. Чудная Египтянка!

Энобарб. Когда она вышла на берег, Антоний послал пригласить ее к себе на ужин, и получил в ответ, что лучше ему быть её гостем и что потому она просит его пожаловать к ней. Наш вежливый Антоний, от которого женщина не слыхивала еще слова: нет - выбрив раз десять бороду, отправился на пир и, как обыкновенно, заплатил сердцем за то, что ели только глаза его.

Агриппа. Чародейка! Она уложила в постель и мечь великого Цезаря; он нахал - она пожинала.

Энобарб. Я видел, раз она пробежала не более сорока шагов по улице, и до того запыхалась, что едва могла говорить; но и этот недостаток вышел у нее совершенством, и почти бездыханная она продолжала дышать мощью.

Меценат. Антоний оставит ее теперь решительно.

Энобарб. Никогда; он не оставит ее. Ни лета не стареют ее, ни привычка не уменьшает её бесконечного разнообразия; удовлетворяя желаниям, другия женщины пресыщают, а она возбуждает голод, чем более удовлетворяет. Самое дурное облекается в ней в такую прелесть, что даже и строгие жрецы, как она ни развратничает, благоелавляют ее.

. Если красота, ум, скромность могут остепенить сердце Антония - Октавия будет благодатным для него жребием.

Агриппа. Пойдемте ко мне. Любезный Энобарб, будь моим гостем на все время твоего пребывания здесь.

Энобарб. Благодарю. (Уходят).

СЦЕНА 3.

Там же. Комната в дом Цезаря.

Входят: Цезарь, Октавия, Антоний, Предсказатель и Свита.

Антоний. Иногда меня будут вырывать из твоих объятий свет и великия обязанности моего сана.

Октавия. И все это время, на коленях, буду я молить о тебе богов всемогущих.

Антоний. Доброй ночи, Цезарь. - Милая Октавия, не вычитывай моих недостатков из толков молвы; конечно, я не всегда оставался в пределах благоразумия, но с этого мгновения я вполне подчиняюсь ему. Прощай, моя добрая!

Октавия. Прощай.

. Доброй ночи. (Уходит с Октавией).

Антоний. Ты, что скажешь? тебе хотелось бы назад, в Египет?

Предсказатель. О, еслиб я никогда не оставлял его, а ты никогда не приезжал туда!

Антоний. Отчего же? скажи, если можешь.

Предсказатель. Не могу, потому что это не предведение, а только предчувствие; во всяком случае, возвратись скорее в Египет.

Антоний. Скажи: кто выше вознесется счастием - Цезарь, или я?

Предсказатель. Цезарь. Потому-то, о, Антоний, и не оставайся близь него. Твой демон, твой хранящий тебя дух - благороден, храбр, доблестен, не имеет себе подобного только вдали от Цезаря; подле него, как бы пересиленный, он теряется {В прежних изданиях: Becomes а fear... По экземпляру Колльера: Becomes afeard...}, а потому - отделяй себя от него достаточным пространством.

Антоний

Предсказатель. Никому, кроме тебя; только тебе одному. В какую бы игру ни играл ты с ним - ты непременно проиграешь; какой бы ни был перевес на твоей стороне, по врожденному ему счастию, он победит тебя; блеск твой померкнет - засияет он подле. Повторяю: вблизи его твой дух теряется, утрачивает способность управлять тобою; вдали от него - он всегда велик.

Антоний. Оставь меня; скажи Вентидию, что мне нужно переговорить с ним. (Предсказатель уходить) - Отправлю его в Парфию. - По науке ли, случайно ли - а он все-таки сказал правду. Самые кости повинуются ему, и мое искусство в играх уступает его счастию; бросаем жребий - ему достается лучший; его петухи постоянно побеждают моих, даже когда можно поставить все против ничего; его перепела всегда одолевают моих, далеко лучших. Возвращусь в Египет; хоть я и заключил этот брак для упрочения мира -

Входить Вентидий.

моя радость все-таки на востоке. - Вентидий, ты отправляется в Парфию; полномочие готово. Идем, я сейчас же вручу его тебе. (Уходят).

СЦЕНА 4.

Там же. Улица.

Входят: Лепид, Меценат и Агриппа.

Лепид. О дальнейшем не безпокойтесь; прошу, спешите за вашими вождями.

Агриппа. Марк Антоний пошол проститься с Октавией; мы отправимся вслед за ним.

Лепид. И так, до свиданья в воинских доспехах, которые так идут к вам.

. Во всяком случае, я полагаю, что мы будем на месте прежде тебя, Лепид.

Лепид. Вы отправитесь прямо, а я дальней околицей, как этого требуют мои планы; днями двумя вы опередите меня непременно.

Меценат и Агриппа. Желаем тебе успеха.

Лепид. Прощайте!

СЦЕНА 5.

Александрия. Комната во дворце.

Входят: Клеопатра, Хармиана, Ира и Алексас.

Клеопатра. Музыки, музыки - грустной пищи влюбленных.

Служитель. Эй, музыканты!

Входят Мардиан.

Клеопатра. Нет, оставим музыку; пойдем, поиграем на биллиарде, Хармиана.

. У меня болит рука; играй лучше с Мардианом.

Клеопатра. Играть с евнухом все равно, что с женщиной. Ну, почтеннейший, идем играть со мной.

Мардиан. Готов, как могу, моя владычица.

Клеопатра. Доброе желание извиняет и плохое исполнение; но я уж раздумала. Принесите мою удочку - отправимся на реку; там, при звуках отдаленной музыки, я примусь обманывать златоперых рыбок, пронзать острым крючком слизистые жабры их; представляя себе каждую Антонием, я буду вытаскивать их из воды с восклицанием: а, а, попался!

Хармиана. Как было весело, когда вы побились с ним об заклад, кто скорее поймает, и он, с торжеством, вытащил соленую рыбу, которую твой водолаз нацепил на крючок его.

Клеопатра. О, это время - золотое время! Я вывела его из терпения моим смехом; в ту же ночь смехом и успокоила, а на следующее утро, еще до девяти часов, упоила до усыпления и тогда нарядила его в мои одежды, а сама препоясалась филиппийским мечем его {Мечем, которым он сражался против убийц Юлия Цезаря при Филиппи.}.

Входит Вестник.

Ах, из Италии! Наполни же мои уши, так долго томившияся безплодием, твоими плодоносными вестями.

Вестник. Царица -

Клеопатра. Антоний умер? - Подлый раб, ты умертвишь свою владычицу, если скажешь это; скажешь: здоров и свободен, вот тебе золото, вот тебе, для поцелуя, рука - рука, которую лобызали цари, и лобызая, дрожали.

Вестник

Клеопатра. Вот тебе еще золота. Но послушай, ведь мы часто говорим и про мертвых, что они на здоровье не жалуются; если ты говоришь в этом смысле - я растоплю это золото, и залью им зловещую пасть твою.

Вестник. Добрая царица, выслушай меня -

Клеопатра. Говори, говори - я слушаю; но твое лицо не предвещает ничего доброго. Если Антонии здоров и свободен - зачем же это кислое выражение для объявления такой радостной вести? Если он болен, тебе следовало явиться не в виде человека, а в виде фурии, увенчанной змеями.

Вестник. Угодно тебе выслушать меня?

Клеопатра. Мне хотелось бы прибить тебя прежде чем заговоришь; но скажешь: Антоний жив, здоров, не пленник, а друг Цезаря - я осыплю тебя золотым дождем, градом драгоценных перлов.

Вестник. Он здоров -

Клеопатра. Прекрасно.

Вестник. Друг Цезаря -

Клеопатра. Ты честный человек.

Вестник

Клеопатра. Я обогащу тебя.

Вестник. Но -

Клеопатра. Мне не нравится это "но" - оно уничтожает все хорошее предшествовавшого; это противное "но" - тюремщик, готовый вывести какого нибудь страшного преступника. Прошу, вытряхай же скорее в мой слух всю котомку вестей твоих - все вместе: и дурное и хорошее. Ты говоришь: он друг Цезаря, здоров и свободен?

Вестник. Свободен? нет, я не говорил этого. Он связан Октавией.

Клеопатра. Как?

Вестник. Как человек, обязанный разделять её ложе.

Клеопатра. Я побледнела, Хармиана?

Вестник. Он женился на Октавии.

Клеопатра. (Бьет его). Жесточайшая из чум да овладеет тобою!

. Молю, успокойся, царица.

Клеопатра. (Продолжая бить его). Что говоришь ты? - Вон гнусный раб, или я вышибу твои глаза как мячи, не оставлю волоса на голове; велю бичевать железными прутьями, варить в разсоле, в едком щелоке.

Вестник. Но ведь не я устроил этот брак; я принес только весть о нем.

Клеопатра. Скажи, что ты солгал, и я подарю тебе целую область, заставлю тебя гордиться счастием; ограничу этими побоями наказание за то, что вывел меня из себя; исполню, сверх того, все, что может пожелать твоя скромность.

Вестник. Он женился, царица.

Клеопатра. (Выхватывая кинжал). Бездельник, твой час пробил!

Вестник. Если так - я бегу. Я тут ни в чем не виноват. (Убегает).

Хармиана. Добрая царица, приди в себя; ведь он невинен.

Клеопатра

Хармиана. Он боится.

Клеопатра. Я не сделаю ему никакого зла. Руки мои достаточно обезчещены уже тем, что били существо далеко низшее меня, тогда как я сама во всем виновата.

Вестник возвращается.

Подойди. Честно, но всегда опасно приносить дурные вести; хорошия снабжай хоть тысячей языков, но дурные - пусть высказываются сами, когда дадут почувствовать себя.

Вестник. Я исполнял долг свой.

Клеопатра. Женился он? Новым "да" ты уж не усилишь моей ненависти к тебе.

Вестник. Женился, царица.

Клеопатра. Да покарают тебя боги! Ты все еще стоишь на своем?

Вестник. Прикажешь лгать?

Клеопатра. Желала бы, хотяб половина Египта уничтожилась волнами, обратилась в садок твердо-чешуйных гадин. Вон! исчезни! будь ты Нарциз - для меня ты был бы все-таки чудище. Так женился?

. Прости, государыня -

Клеопатра. Женился?

Вестник. Не гневайся на нежелание прогневать тебя. Ведь наказывать за то, что сама заставляешь делать - величайшая несправедливость. Да, он женился на Октавии.

Клеопатра. О, еслиб его вероломство сделало и тебя бездельником! - И это верно, верно? - Удались! товар, привезенный тобою из Рима, слишком дорог для меня: пусть остается у тебя, разорит тебя в конец. (Вестник уходит).

Хармиана. Успокойся, добрая государыня.

Клеопатра. Превознося Антония, я унижала Цезаря.

Хармиана. Сколько раз.

Клеопатра. И вот, я наказана за это. Выведите меня отсюда; я лишаюсь чувств - о, Ира! Хармиана! - Теперь ничего, прошло. - Добрый Алексас, сходи к вестнику, разспроси: какое лицо у Октавии, сколько ей лет, какой характер; не забудь спросить и о цвете волос, и возвращайся ко мне как можно скорее. (Алексас уходит). - Я навсегда отрекаюсь от него - нет, нет, не отрекаюсь, милая Хармиана! Хоть бы он и походил с одной стороны на Горгону, но ведь с другой - он все-таки Марс. - (Мардиану)

СЦЕНА 6.

Близь мизенского мыса.

Входят, при звуках труб и литавр, с войсками, с одной стороны: Помпей и Менас, а с другой: Цезарь, Лепид, Антоний, Энобарб и Меценат.

Помпей. Теперь, так-как мы обменялись заложниками, поговорим перед битвой.

Цезарь. Да, оно благоразумнее переговорить прежде; с этой то целью мы заранее и отправили к тебе наши предложения письменно. Если ты обдумал их - поведай нам: согласен ли вложить в ножны недовольный мечь, возвратить в Сицилию тысячи храбрых юношей, которым иначе погибнуть здесь?

Помпей. Слушайте же, что я скажу вам - вам, трем единственным властителям мира, главным наместникам богов. Я не понимаю, от чего же и отцу моему, оставившему сына и друзей, не иметь мстителей, когда Юлий Цезарь, являвшийся Бруту при Филиппи, видел как, за него, вы там бились? Что сделало бледного Кассия заговорщиком? что заставило всеми уважаемого, честного Римлянина Брута и прочих пламенных защитников свободы обагрить Капитолий кровью? Одно только желание, чтобы человек не становился выше человека. Тоже самое побудило и меня снарядить флот, под бременем которого ценится негодующий океан; я хотел наказать злобный Рим за неблагодарность, оказанную им благородному отцу моему.

Цезарь. Сообрази время.

Антоний

Помпей. Да, на суше ты, в самом деле, богаче меня - домом отца моего, и так-как кукушка никогда не вьет гнезда себе, то и оставайся в нем, пока можешь.

Лепид. Все это решительно нейдет к делу, а потому, прошу, скажи прямо: принимаешь ты посланные к тебе предложения?

Цезарь. Это главное.

Антоний. Мы нисколько не уговариваем тебя; бери в расчет только собственные выгоды.

Цезарь. И все последствия, если погонишься за большим.

Помпей. Вы предлагаете мне Сицилию и Сардинию с тем, чтоб я очистил море от пиратов и прислал в Рим хлеба, и, если соглашусь, разойтись по домам с мечами не зазубренными, со щитами без царапинки?

Цезарь,  Антоний,  Лепид. Да, таковы наши предложения.

Помпей. Так знайте же, что я шел сюда с целью принят их; но меня раздразнил несколько Марк Антоний. - Послушай, Антоний - хоть я и уменьшу цену услуги, сам напоминая о ней - а все-таки скажу: когда Цезарь воевал с твоим братом, твоя мать приехала в Сицилию и была принята мною дружески.

Антоний. Слышал, Помпей, и постоянно думал, как бы достойно отблагодарить тебя за это.

. Руку! - Я никак не предполагал встретить тебя здесь.

Антоний. Постели на Востоке страшно мягки. Благодарю, что вызвал сюда раньше, чем я расчитывал; я выиграл через это.

Цезарь. Ты много переменился с последняго нашего свидания.

Помпей. Может быть. Как ни избраздило бы, однакож, враждебное счастие лицо мое - не пробраться ему все-таки в грудь, не поработить сердца.

Лепид. Душевно рад видеть тебя.

Помпей. Благодарю, Лепид. - Теперь, так-как мы во всем согласились, я попросил бы перевести наши условия на бумагу и скрепить их подписями.

Цезарь. Это первое, что следует сделать.

Помпей. А за тем, прежде чем разстанемся, почемуж бы каждому из нас и не почтить друг друга пиром? Бросим жеребий: кому первому.

Антоний. Позволь мне, Помпей.

Помпей. Нет, Антоний, бросим жеребий; ведь тебе все равно: первый или последний - ты, во всяком случае, превзойдешь нас утонченным поваренным искуством Египта. Я слышал: от тамошних пиров растолстел даже и Цезарь.

Антоний

Помпей. Чтож, тут нет ничего дурного.

Антоний. Как и в твоих словах.

Помпей. Я слышал это; слышал еще, как Аполлодор проносил к нему -

Энобарб. Ну, проносил; стоит толковать об этом!

Помпей. Что же, если смею спросить?

Энобарб. Да известную царицу - в перине.

Помпей. Ах, я только теперь узнал тебя. Как поживаешь?

Энобарб. Недурно; поживу, как кажется, и еще лучше: ведь впереди четыре пира.

Помпей. Руку! я никогда не питал к тебе ненависти, а в битвах завидовал твоему мужеству.

Энобарб

Помпей. Будь всегда так прямодушен: это так идет к тебе. - Прошу всех на мой корабль. Милости просим.

Цезарь,  Антоний,  Лепид. Веди.

Помпей. Идем. (Уходит с Цезарем, Антонием, Лепидом и с войсками).

Менекрат. (Про себя). Ну, Помпей, твой отец никогда не заключил бы такого договора! - (Энобарбу). Мы с тобой имели уже, кажется, случай познакомиться.

Энобарб. Полагаю: на море.

Менекрат. Именно.

. Ты отличился на море.

Менекрат. А ты на суше.

Энобарб. Я готов хвалить всякого, кто вздумает хвалить меня, хоть и убежден, что невозможно не признать моих подвигов на суше.

Менекрат. Как и моих на море.

Энобарб. Так, но от некоторых, для своей же пользы, тебе можно и отречься; ведь ты был страшным грабителем на море.

Менекрат. А ты на суше.

Энобарб. От этого я отрекаюсь решительно. И все-таки, давай руку, Менас; имей наши глаза власть - они подцепили бы здесь двух целующихся грабителей.

Менекрат. Но ведь лица у всех честны, каковы бы там ни были руки.

Энобарб. Ну, этого нельзя сказать про лица хорошеньких женщин.

Менекрат. Потому что они воруют сердца.

. Мы шли сюда сражаться с вами.

Менекрат. Признаюсь, мне досадно, что, вместо того, пришлось пировать. Помпей просмеял нынче свое счастье.

Энобарб. Если так, то ему уж и не выплакать его назад.

Менекрат. Твоя правда. А Марка Антония мы никак не думали здесь встретить; скажи пожалуста: женился он на Клеопатре?

Энобарб. Сестру Цезаря зовут Октавией.

Менекрат. Да, Октавией; она была за Каем Марцеллом.

Энобарб. А теперь за Марком Антонием.

Менекрат. Не может быть?

Энобарб. Поверь.

Менекрат. В таком случае, он и Цезарь связаны навеки.

. Приведись мне предсказывать судьбу этой связи - я не сказал бы этого.

Менекрат. Я думаю, тут действовала не столько любовь, сколько политика.

Энобарб. Я того же мнения; но ты увидишь, что союз, который, повидимому, должен скрепить дружбу их - первый и задушит ее. Октавия тиха, скромна и холодна.

Менекрат. Ктож не пожелал бы такой жены?

Энобарб. Тот, кто сам не таков - Марк Антоний. Он возвратится к своему египетскому блюду; тогда вздохи Октавии вздуют огонь в Цезаре, и, как я сказал, то, что скрепляло дружбу их, сделается главной причиной разрыва. Антоний будет там, где его любовь, а здесь он женился только на выгоде.

Менекрат. Может быть оно так и будет. Однакож, не отправиться ли нам на корабль? Мне хочется выпить за твое здоровье.

Энобарб. Почемуж и не выпить; к этому мы порядком приучили уже наши горла в Египте.

Менекрат. Так пойдем.

СЦЕНА 7.

На палуб Помпеева корабля близь Мизенского мыса.

Музыка. Входят несколько со винами.

1 служитель. Они сейчас явятся сюда. Иные так уж нетверды на ногах, что свалятся и от малейшого ветерка.

2 служитель. Лепид краснехонек.

1 служитель. Да они заставили его пить и за немогущих.

2 служитель. Заговорят они друг другу колкости - он сейчас же кричит: "полноте", и принимается ублажать их просьбами, а себя кубком.

1 служитель. Увеличивая собственную разладицу с разсудком.

2 служитель. Вот оно, каково попасть в общество великих людей. По моему и безполезная тростинка не хуже копья, которого не могу поднять.

1 служитель. Высший круг, когда тебя призовут в него, и ты остается в нем незамечаемым, не имея возможности вращаться, тоже что пустые, страшно обезображивающия лицо глазницы.

Трубы. Входят: Цезарь, Антоний, Помпей, Лепид, Агриппа, Меценат, Энобарб, Менас и другие вожди.

Антоний он в берега - земледел бросает семя в ил и тину, и жатва созревает в самое короткое время.

Лепид. У вас есть там престранные змеи?

Антоний. Есть, Лепид.

Лепид. Ваши египетския змеи выводятся ведь из ила, действием вашего солнца; точно также и ваши крокодилы?

Антоний. Да.

Помпей. Садитесь! - Здоровье Лепида.

Лепид. Я хоть и не совсем того - не отстану, однакож.

Энобарб. Пока не заснешь; боюсь только, что это случится прежде, чем отстанешь.

Лепид. Да, я слышал, Птоломеевы пирамиды очень замечательны; право, я слышал это.

Менекрат. (Тихо Помпею). На одно слово.

Помпей. Что там? говори на ухо.

Менекрат. (Тихо). Прошу, встань; на одно только слово.

. Погоди. - Этот кубок Лепиду.

Лепид. Что же это за штука крокодил-то ваш?

Антоний. Видом он совершенно походит на себя; толщиной нисколько не превосходит толщины, а ростом - роста своего; движется собственными членами; кормится тем, чем питается, а распадется на составные начала - переселяется в другия существа.

Лепид. А цвета какого?

Антоний. Тоже собственного.

Лепид. Странный змей.

Антоний. Да; и слезы у него влажные.

Цезарь. Удовлетворится ли он этим описанием?

Антоний. Еще бы не удовлетворился после нового кубка, поднесенного Помпеем; иначе он истый Эпикуреец.

Помпей. (Тихо Менасу), Да по мне хоть полезай в петлю. Вот, выдумал еще - убирайся; делай, что приказывают. - Где же кубок?

Менекрат. (Тихо).

Помпей. (Отходя с ним в сторону). Ты кажется с ума сошол. Ну, что такое?

Менекрат. Я всегда снимал шапку перед твоим счастием.

Помпей. Да, ты всегда служил мне верно; чтож далее? - Живей, друзья!

Антоний. Берегись этой мели, Лепид - сядешь.

Менекрат. Хочешь быть властелином всего мира?

Помпей. Что?

Менекрат. Хочешь быть властелином всего мира, говорю я?

Помпей. Какже это?

Менекрат. Согласись только, и, как я ни беден - я подарю тебе целый мир.

. Ты пьян.

Менекрат. Нет, Помпей, я воздерживался. Дерзни - и будешь земным Зевсом; захоти - и все, объемлемое океаном и небом, будет твоим.

Помпей. Да каким же образом?

Менекрат. Три властителя мира, три твои соперника на твоем корабле; позволь перерезать канат: уйдем в открытое море - перережь им горла, и все твое.

Помпей. А! - Зачем же ты не сделал этого, не говоря мне? Такое дело, сверши его я - гнусность; сверши ты - превосходнейшая услуга. Ты должен знать, что не выгода управляет моей честью, а честь - выгодой. Жалей, что твой язык так глупо изменил твоему замыслу; выполненный без моего ведома - впоследствии он был бы одобрен мною, а теперь, я не могу не осудить его. Забудь о нем, и пей!

Менекрат. (Про себя). С этого мгновения, я не следую уже за твоим бледнеющим счастием; кто ищет и не берет его, когда предлагают - не найдет его никогда.

Помпей. Здоровье Лепида!

Антоний. Отнесите его на берег. - Помпей, я пью за него.

Энобарб. Менас, твое здоровье.

Менекрат

Помпей. Наливайте по самый край!

Энобарб. (Показывая на служителя, уносящого Лепида). Вот силачь-то, Менас!

Менекрат. Почему же?

Энобарб. Да ведь он несет третью часть мира; не видишь?

Менекрат. Опьянела стало-быть третья часть; желал бы того же и остальным, чтоб уж он весь шол кругом.

Энобарб. Пей, и пойдет.

Менекрат. Пьем!

Помпей. А все это не александрийский еще пир.

Антоний

Цезарь. Я попросил бы избавить. Ведь страшная работа ополаскивать мозг, когда он становится все грязней от этого.

Антоний. Подчинись требованиям времени.

Цезарь. Пей - я отвечу; но по моему, право, лучше не пить ничего целые четыре дня, чем разом выпить столько.

Энобарб. А что, доблестный вождь мой, не проплясать ли нам, во славу этой попойки, египетских Вакханалий?

Помпей. Плясать, непременно плясать!

Антоний. Схватимся за руки, пока победоносное вино не погрузило чувств наших в тихую, сладостную Лету.

Энобарб. Беритесь же за руки. - Музыка, громи наши уши! Я, между тем, разставлю вас, как надо; вот, этот молодец будет запевалой, а припев мы грянем, во всю мочь, хором. (Музыка; Энобарб соединяет руки их и ставит в кружок).

ПЕНИЕ.

Эй, сюда, о, Вакх, вина властитель,

Щуро-глазый, пухлый обольститель!

Грозды в наших кудрях украшенье.

Наполняй же нас вином,

Пока мир пойдет кругом!

Цезарь. Довольно! - Доброй ночи, Помпей! - Идем, брат; прошу тебя: великия обязанности наши негодуют на такое легкомыслие. - Разойдемся, друзья; вы видите: щеки горят, крепкий Энобарб слабее вина, и мой язык прилипает. Буйный хмель сделал нас почти шутами. Что говорить еще - доброй ночи. - Давай руку, любезный Антоний.

Помпей. А мы померимся еще на берегу.

Антоний. Непременно. Руку!

Помпей. О, Антоний, ты владеешь домом отца моего - но что говорить об этом! ведь мы друзья. - Сойдем в лодку.

Энобарб. Осторожнее, не упадите в воду. (Помпей, Цезарь, Антоний и свита их уходят). Менас, я не хочу на берег.

Менекрат. Пойдем в мою каюту. - Трубы, Флейты, барабаны и, что там еще - греми все! Пусть сам Нептун слышит наше прощание с великими. Ну, гремите же, чорт вас возьми! - Валяй!

Энобарб. Ура! шапки вверх!

Менекрат. Ура! - Идем, товарищь! (Уходят).