Юлий Цезарь.
Действие II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Юлий Цезарь. Действие II. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ II.

СЦЕНА 1.

Рим. Сад Брута.

Входит Брут.

Брут. Луций! - И по звездам не могу угадать как близок день. Луций! Луций! - Зачем же и я не могу быть так сонливым? - Да проснись же, Луций!

Входит Луций.

Луцио. Ты, кажется, звал меня?

Брут. Принеси в мою рабочую комнату свечу и когда зажжешь - скажи.

Луцио. Слушаю. (Уходит).

Брут. Смерть его необходима, и не для меня - для себя мне не к чему искать его гибели, - а для общественного блага. Ему хочется короны; тут весь вопрос в том: как она изменит его? Ведь именно лучезарные дни и выводят ехидн, и это заставляет ходить осторожно. Коронуем его - тогда - тогда, конечно, снабдим жалом, дадим возможность вредить, когда вздумается. Но ведь величие делается злоупотреблением тогда только, когда отделяет милосердие от власти; Цезарь же, если говорить правду, никогда не подчинял еще разсудка страстям своим. Но ведь известно уже и то, что смирение лестница юных честолюбии, - что на нее посматривает только взбирающийся; что взобравшийся обращается к ней спиною и смотрит в облака, презирая нижними ступенями, по которым взбирался. Тоже может и Цезарь; а чтоб не мог - необходимо предотвратить это. Если то, что он теперь и не оправдывает еще такой враждебности - она оправдывается тем, что всякое новое возвеличение его неминуемо приведет к той, или к другой крайности. А потому, будем смотреть на него, как на змею в яйце, которая, когда вылупится, сделается также зловредной, как и весь змеиный род, и умертвим в скорлупе еще.

Луций возвращается.

Луцио. Свеча зазжена. Но вот, отыскивая кремень, я нашел на окне эту запечатанную бумагу; я знаю верно, что её не было на нем, когда я пошел спать.

Брут. Ступай, спи: ночь не миновала еще. Ведь завтра, кажется, иды марта?

Луцио. Не знаю.

Брут. Поди взгляни в календарь и скажи мне.

Луцио(Уходить).

Брут. Огненные испарения вспыхивают в воздухе так часто, что можно прочесть и здесь. (Развертывает письмо и читает). "Ты спишь, Брут! проснись, и сознай себя. Неужели Рим... Говори, рази, спасай! Ты спишь, Брут, проснись!" - С некоторого времени часто подбрасывают мне такия письма. "Неужели Рим..." - я должен пополнить это так: неужели Рим склонит выю под гнет одного человека? Как, Рим? Мои предки выгнали Тарквиния из Рима, только что его провозгласили царем. - "Говори, рази, спасай!" - Меня просят говорить, разить. О, Рим! придется спасать тебя - клянусь, ты будешь вполне удовлетворен рукой Брута!

Луций возвращается.

Луцио. Четырнадцать дней марта миновало уже. (Стучатся).

Брут. Хорошо; посмотри кто там стучится. (Луций уходит). С первой попытки Кассия возстановить меня против Цезаря - я решителыю не сплю. Промежуток между свершением страшного дела и первым побуждением к нему подобен чудовищному призраку, или страшному сновидению. В это время дух и смертные орудия его держат совет, и весь организм человека, как маленькое государство, в возмущении.

Луций возвращается.

Луцио. Это твой брат Кассий {Кассий был женат на Юние, сестре Брута.}; он желает видеть тебя.

Брут. Он один?

Луцио. Нет, с ним несколько человек.

Брут. Знакомых?

Луцио. Не знаю. Я никак не мог разглядеть лиц их, потому что они совершенно скрыты надвинутыми на глаза шапками и приподнятыми тогами.

Брут. Впусти их. . Это соумышленники. О, заговор, если тебе и ночью - когда злу наибольшая свобода - стыдно показывать опасное чело свое, где же найдешь ты днем трущобу, достаточно мрачную, чтоб скрыть чудовищное лицо твое? И не ищи никакой! прикройся лучше улыбкой и дружелюбием, потому что, выступишь в настоящем. виде, и самый Эреб не будет на столько мрачен, чтоб обезопасить тебя от предупреждения.

Входят: Кассий, Каска, Деций, Цинна, Метелл Цимбер и Требоний.

Кассий. Кажется, мы слишком уже дерзко нарушаем покой твой? Доброго утра, Брут. Скажи, мы обезпокоили тебя?

Брут. Я встал, покрайней мере, с час тому назад; не спал и всю ночь. Знакомы мне, пришедшие с тобой?

Кассий. Все до единого, и нет между ними ни одного, который не питал бы глубочайшого к тебе уважения, - не желал бы, чтоб и ты имел такое же о себе мнение, какое имеет о тебе каждый благородный Римлянин. Это Требоний.

Брут. Я рад ему.

Кассий. Это Деций Брут.

Брут. И ему также.

Кассий. Это Каска, это Цинна, а это Метелл Цимбер.

Брут. Рад всем. Какие бдительные заботы стали между вашими глазами и ночью?

Кассий. Позволь сказать тебе несколько слов. (Отходят в сторону).

Деций. Восток ведь здесь; начинает, кажется, светать?

Каска

Цинна. Извини - светает. Эти седые полосы, вгрызающияся в облака - предвестники дня.

Каска. Вы согласитесь, что оба ошибаетесь. Солнце, если возмете в расчет юность года, восходит вон там, куда указывает мой мечь, а это гораздо южнее. Месяца через два - оно будет восходить ближе к северу; самый же восток вот здесь, за Капитолием.

Брут. (Подходя к заговорщикам). Ваши руки.

Кассий. Скрепим же наше решение клятвою.

Брут. Нет, без клятв. Если положения народа, собственного душевного страдания, гнусностей настоящого времени недостаточно еще - разойдемся сейчас же; ступай каждый на праздное ложе свое, и пусть свирепствует высокомерное тиранство, пока не падем все по жребию! Но если во всем этом - в чем вполне уверен - достаточно огня, чтоб воспламенить и трусов, чтоб закалить мужеством и плавкий дух жен, то к чему же нам, сограждане, какие нибудь другия шпоры, кроме самого дела нашего, для побуждения нас к возстанию? к чему нам какое нибудь другое поручительство, кроме молчания Римлян, которые, дав слово, не отступятся уже от него? к чему какие нибудь другия клятвы, кроме, данного честью чести обязательства свершить задуманное, или погибнуть, свершая его? Заставляйте клясться жрецов, трусов, людей осторожных, старые, слабые остовы, слабодушных приветствующих несправедливости, людей, которых самая неправота дела делает подозрительными; но не пятнайте чистоты нашего предприятия, нашего ничем неподавимого духа предположением, что паша решимость, наше дело нуждаются в клятве, когда каждая капля крови, движущейся в каждом Римлянине, и движущейся благородно, отзовется незаконнорожденностью, если он нарушит хоть самомалейшую частичку однажды обещанного.

Кассий. А как вы думаете на счет Цицерона? не попытать ли и его? Я полагаю, он охотно примкнет к нам.

Каска. Мы не должны пренебрегать им.

Цинна. Ни в каком случае.

Метелл. Он необходим. Серебристые волосы его приобретут нам доброе мнение, увеличат число голосов в пользу нашего дела. Скажут, что его суждение управляло нашими руками, и наша юность и пылкость, прикрытые его почтенным видом, нисколько не бросятся в глаза.

Брут. О, нет, не надейтесь на него. Не открывайте ему ничего: он никогда не примет участия в том, что задумано другими.

Кассий. Так нечего и думать о нем.

Каска. В самом деле, он неспособен.

Деций. А пасть должен только Цезарь?

Кассий велики, что он легко может повредить всем нам, если только вздумает воспользоваться ими. Для предотвращения этого, необходимо, чтоб он пал вместе с Цезарем.

Брут. Нет, Кассий, если мы, снесши голову, примемся отсекать и члены, потому что Антоний все-таки не больше, как член Цезаря - действия наши покажутся слишком уже кровожадными: бешеным неистовством. Будем жертвоприносителями, Кассий, а не мясниками. Ведьмы возстаем против духа Цезаря, а дух человека не имеет крови. О, еслиб мы могли добраться до духа Цезаря, не убивая Цезаря! К несчастию, без пролития крови Цезаря, это невозможно; и потому, друзья мои, сразим его смело, по не зверски; низложим его, как жертву достойную богов, не терзая, как труп, годный только для собак. Пусть сердца наши, подобно хитрым господам, возбудят служителей своих на кровавое дело и за тем, для виду, негодуют на них. Таким образом, мы соделаем наш замысел не ненавистным, а необходимым, и народ, увидав его в таком свете, назовет нас не убийцами, а избавителями. Чтож касается до Марка Антония, о нем нечего и думать; он также опасен, как опасна рука Цезаря, когда падет голова Цезаря.

Кассий. И все-таки я опасаюсь его. Глубоко укоренившаяся любовь к Цезарю -

Брут. Полно, Кассий; не хлопочи о нем. Если он и любит Цезаря - все, что он может сделать коснется только его самого: он может впасть в тоску и умереть от грусти по Цезаре. Да и этого едвали можно ожидать от него, потому что он любит еще более веселье, игры и шумные общества.

Требоний. Он не страшен, зачем же и умерщвлять его? Пусть живет; в последствии он сам же насмеется над всем этим. (Бьют часы).

Брут. Постоите - считайте часы.

Кассий. Три.

Требоний. Время разойтись.

Каска. Но неизвестно еще - выдет ли Цезарь сегодня из дома. С некоторого времени, наперекор прежнему мнению о предчувствиях, снах, предсказаниях, он сделался удивительно суеверен. Очень может быть, что странные явления, необыкновенные ужасы этой ночи, убеждения аугуров помешают ему придти сегодня в Капитолий.

Деций. На этот счет вы можете быть покойны. Если он и вздумает остаться дома, я заставлю его переменить это решение. Он любит толковать о том, как надувают единорогов деревьями, медведей - зеркалами {По древним рассказам об охоте за единорогами: охотник, раздражив его, бросался вдруг за дерево, и единорог, принимая дерево за охотника, вонзал в него рог свой так глубоко, что уже не мог вытащить и таким образом попадался. - Разсказывали также, что и на медведя выходили с зеркалом, которое, обращая на себя его внимание, давало охотнику время прицелиться.}, слонов - ямами, львов - сетями, а людей - лестью; но скажи я ему, что он ненавидит льстецов - он тотчас же согласится и не заметит, что я и этим самым льщу ему, как нельзя более. Положитесь на меня; я знаю как взяться за него: я приведу его в Капитолий.

Кассий. Мы все зайдем за ним.

Брут. В восемь часов; никак не позже?

Цинна. Никак не позже; прошу не опаздывать.

Метелл

Брут. Зайди к нему теперь же, любезный Метелл. Он любит меня, и не без причины; пришли его ко мне, и я уговорю его.

Кассий. Светает - мы оставляем тебя, Брут. Разойдемся, друзья; помни каждый что говорил: докажем, что мы истинные Римляне.

Брут. Смотрите бодро и весело, чтоб и взорами не обнаружить нашего замысла; не сбивайтесь и не смущайтесь ничем, как наши актеры. Прощайте! (Все уходить). - Луций! - Спит! И прекрасно; наслаждайся медвяной росой сна {В прежних изданиях: Enjoy the honey-heavy dew of slumber. - По экземпляру Колльера: Enjoy the heavy honey-dew of slumber.}: у тебя нет ни призраков, ни грез, порождаемых в мозгу человека тяжелыми заботами - оттого-то ты и спишь так крепко.

Входить Порция.

Порция. Брут!

Брут. Что это значит, Порция? Зачем встала ты так рано? - При слабости твоего здоровья, тебе вредно подвергать себя влиянию холодного утренняго воздуха.

Порция. Но ведь это и тебе вредно. Зачем оставил ты ложе мое украдкой? И вчера, за ужином, ты вдруг вскочил и, в раздумьи, скрестив руки, вздыхая, начал ходить по комнате. А когда я спросила: "что с тобою?" - ты взглянул на меня так сердито; когда же я повторила вопрос мой - ты провел рукою по лбу и нетерпеливо топнул ногою. Сколько я ни приставала - ты не сказал мне ни слова, и только, с досадою, показал движением руки, чтоб я оставила тебя. И я оставила тебя, чтоб не раздражить еще более и без того уже слишком раздраженной нетерпеливости, полагая, что это только следствие дурного расположения, которому, временами, подвергается всякой. Но ты не ешь, не говоришь, не спишь; и еслиб и твои черты изменились так же, как твой характер - я не узнала бы тебя, Брут. Прошу, скажи мне причину твоей печали.

Брут. Мне нездоровится, и только.

Порция. Брут благоразумен; еслиб он был нездоров, он принял бы меры, чтоб избавиться от нездоровья.

Брут

Порция. Брут нездоров, и думает, что полезно ходить полуодетым и всасывать в себя пары туманного утра? Брут болен, и оставляет здоровое ложе, чтоб подвергнуть себя опасной заразе ночи, чтоб усилить болезнь сырым, не очистившимся еще воздухом? Нет, Брут, ты страждешь каким нибудь душевным недугом, и я, как жена твоя, должна знать его. На коленях заклинаю я тебя некогда славившеюся красотой моей, всеми твоими клятвами любви, великой клятвою, которая, сочетав нас, слила в одно существо - открой мне, тебе же самому, твоей половине: отчего ты так печален и что за люди приходили к тебе ночью. Их было шестеро или семеро, и они закрывали свои лица даже от мрака ночи.

Брут. Полно - не преклоняй колен, добрая Порция.

Порция. Я не преклоняла бы их, еслиб ты был добрый Брут. Скажи, разве в нашем брачном условии было выговорено, что я не должна знать тайн твоих? Разве я - другое ты только в некоторых, ограниченных случаях только для того, чтоб разделять с тобою твою трапезу, твое ложе, быть иногда твоей собеседницей? Живу я только в предместиях твоего расположения? Если так, то Порция не жена, а наложница Брута.

Брут. Ты моя добрая, верная жена, также для меня драгоценная, как и красные капли движущияся в моем грустном сердце.

Порция. Еслиб это было так - я знала бы твою тайну. Я, конечно, женщина, но женщина, которую Брут сделал женой своей; да, я женщина, но, вместе с тем, и всеми уважаемая дочь Катона. Неужели ты думаешь, что, имея такого отца, такого мужа, я не тверже моего пола? Скажи, что решили вы - я никому не открою. Чтоб испытать мою твердость - я, нарочно, нанесла себе рану вот сюда, в бедро. Имея силу переносить это безмолвно, неужели я не съумею сохранить тайн моего мужа?

Брут. О, боги, соделайте меня достойным такой благородной жены! (Стучатся). Кто-то стучится. Ступай в свою комнату, Порция. Скоро все тайны моего сердца будут и твоими; я выскажу тебе все мои заботы, объясню все письмена мрачного чела моего. Ступай же, скорее. (Порция уходит).

Входят Луций и Лигарий.

Кто там стучится, Луций?

Луцио. Да вот, какой-то больной хочет говорить с тобой.

Брут. Кай Лигарий. - Оставь нас, Луций. (Луций уходит).

Лигарий. Позволь слабому языку моему пожелать тебе доброго утра.

Брут. Выбрал же ты время носить повязку, любезный Лигарий. Ты не поверишь как мне досадно, что ты болен.

Лигарий. Я здоров, если у Брута есть какое нибудь благородное предприятие.

Брут. Есть, Лигарий, и я сообщил бы тебе, еслиб твои уши были хоть на столько здоровы, чтоб выслушать его.

Лигарий. Клянусь всеми богами, которым покланяются Римляне, я туг же сбрасываю с себя болезнь мою. (Сбрасывая повязку), Душа Рима, доблестный потомок славного предка, ты, как мощный заклинатель, изцелил захиревший дух мой. Теперь скажи только, и я бегу, пущусь на невозможное и добьюсь его. Говори - что делать?

Брут. То, что возвратит здоровье больным.

Лигарий. Нет ли здоровых, которых нужно сделать больными?

Брут. Займемся и этим, любезный Лигарий. Я объясню тебе все на дороге к тому до кого дело.

Лигарий. Идижь, и с сердцем вновь воспламененным, я последую за тобой на свершение даже неизвестного мне дела. Достаточно и того, что Брут ведет меня.

Брут. Идем.

СЦЕНА 2.

Там же. Комната в доме Цезаря.

Цезарь в ночной одежде.

Цезарь. Ни небо, ни земля не имели в эту ночь покоя. Три раза вскрикивала Кальфурния во сне: "помогите! они умерщвляют Цезаря!" - Эй! кто там есть?

Входит Служитель.

Служитель. Что угодно?

Цезарь. Поди, скажи жрецам, чтоб они сейчас принесли жертву и тотчас же сообщили мне, что окажется.

Служитель. Слушаю. (Уходит).

Входит Кальфурния.

Кальфурния. Ты, кажется, куда-то собираешься, Цезарь? Нынче ты не выйдешь из дома.

Цезарь. Выйду. Опасности, грозящия мне, видели только тыл мой; увидят лицо Цезаря - исчезнут.

. Цезарь, я никогда не обращала большого внимания на чудеса; но теперь они ужасают меня. Кроме того, что мы сами видели и слышали, сейчас рассказывали мне о явлениях еще ужаснейших, виденных стражами. Львица окотилась на улице; могилы разверзались и выпускали мертвых своих; огненные воины, построясь в ряды и легионы по правилам военного искуства, яростно сшибались в облаках, и кровь их дождила на Капитолий; шум битвы гремел в воздухе, кони ржали, умирающие стонали; с криком и воем сновали по улицам привидения. Все это решительно неслыханно, и я не могу не страшиться.

Цезарь. Предопределенного всемогущими богами не избегнешь. Цезарь пойдет, потому что все эти предзнаменования грозят и всему миру столько же, сколько и Цезарю.

Кальфурния. Но когда умирают нищие не бывает даже и комет; само пламенеющее небо возвещает смерть государей.

Цезарь. Трусы умирают много раз и до смерти; мужественный изведывает смерть только раз. Из всех, доселе слышанных чудес самое странное, по моему мнению, то, что люди могут бояться смерти, зная, что неизбежный конец этот всегда придет, когда придти должен.

Служитель возвращается.

Что говорят аугуры?

Служитель. Что нынче ты не должен выходить из дома. Вынув внутренности из жертвы - они не нашли сердца.

Цезарь. Боги хотят пристыдить этим трусов, и Цезарь был бы именно животным без сердца, еслиб, из боязни, остался сегодня дома. Нет, Цезарь не останется; опасность знает очень хорошо, что Цезарь опаснее ее самой. Мы два льва, рожденные в один день: я старший и страшнейший. Цезарь выйдет из дома.

Кальфурния. Ты губишь благоразумие такой самоуверенностью. Не выходи нынче! скажи, что не твоя, а моя боязливость удерживает тебя дома. Мы пошлем в сенат Марка Антония: он скажет, что ты нездоров. На коленях умоляю тебя об этом!

Цезарь. Марк Антоний скажет, что я нездоров. В угождение тебе я остаюсь дома.

Входит

Да вот Деций Брут - он передаст им это.

Деций. Доброго утра, доблестному Цезарю! Я зашол за тобою, чтоб идти в сенат вместе.

Цезарь. И пришол как нельзя кстати, чтоб отнести мой привет сенаторам и сказать им, что сегодня я не приду. Что не могу - это ложь, что не смею - ложь еще большая; скажи им просто, что не приду.

Кальфурния. Скажи, что он болен.

Цезарь. И Цезарь прибегнет ко лжи? Разве я для того простер так далеко победоносную руку, чтоб не посметь сказать седо-бородым правду? Ступай, Деций, скажи им просто, что Цезарь не придет.

Деций. Но все таки, могущественный Цезарь, скажи какую-нибудь причину, чтоб надо мной не насмеялись, когда передам им твое поручение.

Цезарь. Причина - моя воля. Не хочу - и для сената этого вполне достаточно; но собственно Децию, потому что люблю его, скажу и настоящую. Меня удерживает дома Кальфурния. Нынче ночью ей приснилось, что из моей статуи, как из фонтана, била кровь сотнею отверстий, - что множество веселых Римлян, смеясь, омывали ею руки свои. В этом она видит предостережение, предвестие каких-то страшных бед, и потому, на коленях, умоляла меня остаться дома.

Деций. Совершенно ложное толкование. Сон этот, напротив, прекрасен, предвещает счастие. Твое изваяние, источающее многими отверстиями кровь, которой множество смеющихся Римлян омывали свои руки - означает, что из тебя великий Рим всосет в себя свежую, живительную кровь, - что знаменитейшие люди ринутся, чтоб восприять цвета и знаки отличия, почета. Вот настоящее значение сна Кальфурнии.

Цезарь. Твое истолкование не дурно.

Деций. Ты вполне убедишься в справедливости его, когда узнаешь что имею сообщить тебе. Знай, что Сенат решил предложить нынче же великому Цезарю корону. Теперь, если ты велишь сказать им, что не придешь - они могут передумать, изменить свое решение. Кроме того, пожалуй, кто нибудь скажет еще в насмешку: "отложите заседание до другого времени, до лучших снов жены Цезаря". Станет Цезарь прятаться - начнут перешептываться: "видите, Цезарь трусит!" - Извини, Цезарь, только заботливость о твоем благе заставляет меня говорить таким образом: приличие уступает любви.

Цезарь. Как же глупыми кажутся мне теперь твои опасения, Кальфурния! я стыжусь, что уступил тебе. Давайте одеваться - я пойду!

Входят: Публий, Брут, Лигарий, Метелл, Каска, Требоний и

Посмотрите, и Публий идет за мною.

Публий. Доброго утра, Цезарь.

Цезарь

Брут. Било восемь.

Цезарь. Благодарю всех за труд и почет -

Входит

Прошу покорно! и Антоний, прогуливающий на пролет ночи, поднялся уже. - Доброго утра, Антоний.

Антонио. Того же и благороднейшему Цезарю.

Цезарь да будь ко мне поближе, чтоб и я не забыл.

Требоний. Буду, Цезарь - (Про себя) - и так близко, что лучшие друзья твои пожалеют, что не был дальше.

. Войдите в столовую; выпьем и потом, пойдем вместе, как друзья.

Брут. (Про себя). Не совсем так, о, Цезарь! И от одной уже мысли об этот сердце Брута обливается кровью. (Уходят).

Улица по близости Капитолия.

Входит Артемидор.

Артемидор. "Цезарь, берегись Брута, остерегайся Кассия, не подходи близко к Каске, не выпускай из глаз Цинны, не верь Требонию, наблюдай за Метеллом Цимбером; Деций Брут не любит тебя, ты оскорбил Кая Лигария. У всех этих людей одна мысль, и эта мысль враждебна Цезарю. Если ты не безсмертен - берегись; безпечность благоприятствует заговору. Да защитят тебя всемогущие боги! Твой друг, Артемидор". - Стану на дороге Цезаря и, как проситель, подам ему эту записку. Сердце мое скорбит, что доблесть должна жить постоянно промеж зубов зависти. Прочтешь эту записку, Цезарь - будешь жив; не прочтешь - судьбы за одно с изменниками!

СЦЕНА 4.

Другая часть той же улицы.

Входят и Луций.

Порция. Прошу, беги скорей в Сенат; ни слова - беги! Чтож ты стоишь?

Луцио. Жду, чтоб ты сказала: зачем?

. Я желала бы, чтоб ты сбегал туда и воротился прежде, чем успею сказать зачем. - О, не изменяй мне твердость; воздвигни громадную гору между сердцем и языком моим! Дух у меня мужской, но силы женския. Как трудно женщине хранить тайну! - Ты здесь еще?

Луцио. Да что же мне делать? бежать в Капитолий ни зачем, возвратиться ни с чем?

Порция. Посмотри здоров ли твой господин: он чувствовал себя не так здоровым. Заметь, в тоже время, что делает Цезарь и какие просители теснятся к нему - Слышишь - что это за шум?

Луцио

Порция. Прислушайся хорошенько, прошу тебя. Мне послышался как бы шум битвы, и ветер нес его прямо от Капитолия.

Луцио. Я, право, ничего не слышу.

Входит

Порция. Скажи, любезный, откуда ты?

Предсказатель. Из дому, почтенная госпожа.

. Который теперь час?

Предсказатель. Около девяти.

Порция

Предсказатель. Нет еще. Я для того и вышел, чтоб посмотреть его шествие в Капитолий.

Порция. У тебя какая нибудь просьба до Цезаря?

. Да, если Цезарь будет на столько расположен к Цезарю, что выслушает меня - я попрошу его быть позаботливее о самом себе.

Порция. Как? разве ты знаешь какой нибудь злой против него умысел?

Предсказатель сказать слова два Цезарю, когда он пойдет мимо меня. (Уходит).

Порция. Возвращусь домой. - Как же слабо сердце женщины! О, Брут, да помогут тебе боги в твоем предприятии! - Луций наверное слышал это: - у Брута есть просьба, на которую Цезарь не соглашается. - О, боги, я совсем растерялась! - Беги, Луций, и поклонись от меня твоему господину, скажи что я весела, и тотчас же возвратись, чтоб пересказать мне, что он тебе скажет.