Юлий Цезарь.
Действие IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Юлий Цезарь. Действие IV. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ IV.

СЦЕНА 1.

Комната в доме Антония.

Антоний, Октавий и Лепид сидят за столом.

Антонио. И так, все отмеченные здесь умрут?

Октавий. И твой брат, Лепид? соглашается?

Лепид. Соглашаюсь.

Октавий. Отметь же и его, Антоний.

Лепид. Но с условием, чтоб не оставаться в живых и Публию, сыну сестры твоей, Марк Антоний.

Антонио. Не оставаться; смотри, этой чертой я осуждаю и его. Теперь, Лепид, я попросил бы тебя сходить в дом Цезаря за его завещанием; мы решили бы что выбросить из него.

Лепид. Гдеж найду я вас?

Октавий. Здесь, или в Капитолие.

Антонио. Слабый, ничтожный человек, годный только на посылки! И он будет участником в тройственном разделе мира?

Октавий. Разумея о нем так, зачем же пригласил ты его на обсуждение: кого отметить на смерть, кого на изгнание?

Антонио. Я долее тебя живу на свете, Октавий. Мы сваливаем с себя порядочное бремя укоров, взваливая на него долю почестей. Пусть несет ее, как осел золото, крехтя и потея, управляемый и погоняемый нами; принесет куда нам нужно - мы снимем с него наше сокровище и пустим его, как развьюченного осла, хлопать ушами, пастись на лугах общественных.

Октавий. Как бы то ни было - он все таки испытанный, храбрый воин.

Антонио. Да ведь таков же и конь мой, за что он и получает от меня достаточное количество корма. Я учу его напирать, поворачивать, останавливаться, скакать прямо вперед: мой дух управляет всеми его движениями. Почти то же и с Лепидом: его надо учить, наталкивать, пихать вперед; ум безплодный, питающийся предметами, науками, подражаниями давно уже состаревшимися, брошенными другими. Смотри на него просто, как на орудие. Но перейдем к предмету более важному. Брут и Кассий собирают войска: нам необходимо выступить против них как можно скорее. Созовем же, не теряя времени, всех наших друзей и приверженцев на совет: как лучше предотвратить скрытое еще, как вернее превозмочь видимые уже опасности.

Октавий. Да, созовем. Мы окружены врагами; боюсь, что даже многие из тех, которые теперь улыбаются нам, таят в душе миллионы гибельных для нас замыслов.

СЦЕНА 2.

Перед палаткой Брута в лагере близь Сард.

Трубы. Входят с одной стороны: Брут, Луцилий и Луций с солдатами, а с другой и Пиндар.

Брут. Стой!

Луцио. Стойте - лозунг!

Брут. Что нового, Луцилий? близко ли Кассий?

Луцио. Близко. Он прислал к тебе Пиндара с приветом.

Брут. (Прочитав письмо поданное Пиндаром), Привет его дружествен. - Твой господин, Пиндар - изменился ли он сам собою, или в следствие наговоров, - заставил меня сильно жалеть, что многое из свершившагося свершилось. Но если он близко - мы объяснимся.

Пиндар. Я уверен, что господин мой окажется именно тем, что он есть: мужем преисполненным чести и благоразумия.

Брут. Не сомневаюсь. (Отводя Луцилия в сторону). Скажи, Луцилий, как он принял тебя?

Луцио. Очень вежливо и с большим почетом; но далеко не с прежней искренностью, не с прежней дружественной короткостью.

Брут. Ты высказал охлаждение прежде пламенного друга. Заметь, Луцилий: когда дружба начинает слабеть и охлаждаться - она всегда прибегает к усиленной вежливости. Люди прямые, чистосердечные незнают никаких проделок; лицемеры - как заносчивые лошади, горячатся, обещают много, а почувствуют кровавые шпоры - опускают гриву и падают при первом же испытании, как клячи. Он идет сюда со всем войском?

Луцио. Войско переночует в Сардах. Впрочем, большая часть, почти вся конница, идет сюда с Кассием. (За сценой марш),

Брут. Это он. Вперед - навстречу ему!

Входит Кассий

Кассий. Стой!

Брут. Стой! Передайте эту команду далее. (За сценой: Стой! стой! стой!)

Кассий. Ты оскорбил меня, благородный брат мой!

Брут. Да судят меня боги! Если я не оскорбляю даже и врагов моих - как же оскорблю я брата?

Кассий. Брут, этим спокойствием ты думаешь прикрыть неправоту свою. Поступая так -

Брут. Позволь, Кассий: высказывай свое неудовольствие тише. Я знаю тебя. Зачем считаться нам перед лицом войска, которое должно видеть только нашу дружбу? Вели ему отступить и тогда, в моей палатке, я выслушаю все твои обвинения.

Кассий. Пиндар, скажи нашим вождям, чтоб они отодвинули свои отряды несколько назад.

Брут. Луцилий, передай тоже и нашим, и чтобы никто, до окончания нашего разговора, не приближался к моей ставке. Титиний и Луций станут на стражу у входа.

СЦЕНА 3.

В ставке Брута.

Луций и Титиний в некотором от нея разстоянии. Входят и Кассий.

Кассий. Ты оскорбил меня тем, что жестоко осудил Луция Пеллу за взятки от Сардийцев, - что пренебрег письмами, которыми я ходатайствовал о нем, потому что хорошо знал его.

Брут. Ты сам оскорбил себя, ходатайством в таком деле.

Кассий. В такое смутное время, как наше, безразсудно преследовать каждый ничтожный проступок.

Брут. Позволь же сказать тебе, Кассий, что и о самом тебе носятся слухи будто ты не совсем чист на руку, - будто за золото продаешь места недостойным.

Кассий. Я нечист на руку? Не будь ты Брут - клянусь богами - не говорить бы тебе более.

Брут. Имя Кассия облагороживаег лихоимство, и потому карающее правосудие прячет голову.

Кассий. Правосудие?

Брут. Вспомни март, вспомни иды марта! Разве не во имя правосудия пал великий Цезарь? Назови хоть одного негодяя поднявшого на него руку, вонзившого в него кинжал не ради правосудия. И кто нибудь из нас, умертвивших первейшого человека в мире за то только, что он покровительствовал ворам - осквернит затем руки подлыми взятками, продаст громадное поприще чести и славы за пригоршень какой нибудь дряни? По мне, лучше быть собакой и лаять на месяц, чем таким Римлянином.

Кассий. Не лай на меня, Брут - я не потерплю этого. Ты забываешьея, так унижая меня. Я солдат, я старше службой, опытней тебя в раздаче мест.

Брут. Нет, Кассий.

Кассий. Да.

Брут. Нет, говорю я.

Кассий

Брут. Ты жалок.

Кассий. Возможно ли!

Брут. Слушай меня, потому что я хочу высказать все. Неужели ты думаешь, что я уступлю твоей запальчивости, испугаюсь яростных взглядов безумца?

Кассий. О, боги, боги! И я должен сносить все это?

Брут. Все это? - еще более. Беснуйся пока надорвется твое гордое сердце; поди, показывай рабам своим как ты гневен, заставляй трепетать подчиненных тебе! Я не обязан уступать, не обязан переносить, не обязан ползать перед твоим сумазбродством. Клянусь богами, ты сам же и переваришь яд своей желчи, хоть бы пришлось треснуть от этого, потому что отныне твоя запальчивость будет для меня забавой, предметом смеха.

Кассий. Неужели дошло до этого?

Брут. Ты говоришь, что ты лучший воин - докажи, оправдай похвальбу самым делом, и ты доставишь мне величайшее удовольствие. Я рад поучиться у знающих более меня {В прежних изданиях: I shall be glad to learn of noble men. В экземпляре Колльера: I shall be glad to learn of abler men.}.

Кассий. Ты несправедлив ко мне, Брут; несправедлив во всех отношениях. Я сказал, что я старший, а не лучший. Разве я сказал лучший?

Брут. Еслиб и сказал - мне все равно.

Кассий. Сам Цезарь - будь он жив - не посмел бы так оскорбить меня.

Брут. Полно! ты и сам не посмел бы так раздражить его.

Кассий

Брут. Да.

Кассий. Не посмел бы раздражить его?

Брут. Поостерегся бы.

Кассий. Не полагайся слишком уже на любовь мою; я могу сделать и то, о чем страшно буду жалеть после.

Брут. То, о чем должен жалеть, ты сделал уже. Все твои угрозы, Кассий, нисколько не страшны, потому что облекающая меня броня честности так крепка, что оне проносятся мимо, как легкий ветерок, на который не обращаю ни малейшого внимания. - Я посылал к тебе за деньгами, и ты отказал мне. Я не могу добывать их низкими средствами; клянусь небом, я скорей соглашусь вычеканить мое сердце, выкапать всю кровь на драхмы, чем беззаконно вырвать из мозолистых рук селянина последния крохи его. Я посылал к тебе за деньгами на жалованье моим легионам, и ты отказал. Так ли следовало поступить Кассию? ответил ли бы я так Каю Кассию? Если когда нибудь Марк Брут сделается таким скрягой, что замкнет презренную монету от друзей своих - соберите, о, боги, все громовые стрелы ваши и разразите его на части!

Кассий. Я не отказывал тебе.

Брут. Отказал.

Кассий. Нет; передавший тебе мой ответ был просто дурак. - Брут растерзал мое сердце; другу следовало бы переносить недостатки друга, а Брут преувеличивает еще мои.

Брут. Не преувеличиваю, а испытываю их на себе.

Кассий. Ты не любишь меня.

Брут. Не люблю твои недостатки.

Кассий. Глаз друга никогда не увидал бы подобных недостатков.

Брут. Их не увидал бы глаз льстеца, хотя б они были так велики, как Олимп.

Кассий его замечены, внесены в памятную книжку, выучены наизусть, чтоб тыкать ими прямо в глаза мои - о, я мог бы выплакать душу из глаз моих! - Вот мой мечь, вот обнаженная грудь и в ней сердце богатейшее рудников Плутуса, драгоценнейшее золота - вырви его, если ты Римлянин; я, отказавший тебе в золоте, готов отдать мое сердце. Рази, как поразил Цезаря: ведь я знаю, что и в то время, когда ты наиболее ненавидел его, ты любил его все-таки более, чем когда нибудь Кассия.

Брут. Вложи мечь в ножны. Сердись когда вздумается - имеешь полную свободу; делай что хочешь - и оскорбление примется за шутку. О, Кассий, ты связан с ягненком, в котором гнев точно, как огонь в кремне, издающем летучия искры, когда сильно ударят, и затем тотчас же снова холодном.

Кассий. И Кассий жил только для того, чтоб, в минуты скорби, дурного расположения - делаться посмешищем для Брута?

Брут. Когда я сказал это, я сам был в дурном расположении.

Кассий. Ты сознается в этом? Дай же руку.

Брут. Возьми с нею и сердце.

Кассий. О, Брут!

Брут. Что еще?

Кассий. Неужели в тебе нет на столько любви, чтоб быть снисходительным ко мне, когда унаследованная от матери вспыльчивость заставляет меня забываться?

Брут. Есть, Кассий; с этого мгновения, когда ты слишком уже вспылишь на Брута - Брут вообразит, что это горячится твоя мать, и не оскорбится нисколько.

Поэт. (За сценой) Нет, впустите! Полководцы в размолвке - не следует оставлять их одних.

Луцио. (За сценой). Не пустим! невелено!

Поэт. (За сценой). Одна только смерть удержит меня!

Поэт.

Кассий. Ты зачем? что тебе надобно?

Поэт. Стыдитесь, полководцы! что вы затеваете?

Не ссорьтесь, будьте друзьями - так подобает;

Прожил я больше: старость больше вас знает!

Кассий. Как гадко рифмоплетствует этот циник!

Брут. Вон, негодяй! вон, дерзкий болтун!

Кассий. Не сердись, Брут; таков уж обычай его.

Брут. Не сердился бы, еслиб он знал время и место. К чему эти шуты на войне! Вон, глупец!

Кассий. Ступай! ступай! (Поэт уходит).

Входят Луцилий и Титиний.

Брут. Луцилий, Титиний, скажите вождям, чтоб они разбили палатки для своих отрядов.

. И затем возвращайтесь к нам; да приведите с собой и Мессалу. (Луцилий и Титиний уходят).

Брут. Подай вина, Луций.

Кассий. Я не воображал, чтоб ты мог так разсердиться.

Брут. О, Кассий, у меня столько скорбей.

Кассий. Ты изменяешь своей философии, подаваясь случайным неприятностям.

Брут. Лучше меня никто не переносит горя. - Порция умерла.

Кассий. Как? Порция?

Брут. Умерла.

Кассий. Как же не убил ты меня, когда я так безумно перечил тебе? Страшная, невознаградимая потеря! - От какой же болезни?

Брут. От разлуки со мной и сокрушения, что Марк Антоний и юный Октавий страшно усилились, - весть о последнем пришла в одно время с вестию о её смерти. - Это лишило ее разсудка, и она, в отсутствии прислужниц, проглотила несколько раскаленных углей.

Кассий. И умерла?

Брут. Да.

Кассий. О, боги!

Луций, с вином и свечей.

Брут. Не говори более о ней. - (Луцию). Дай чашу. В ней я утоплю все неприятности, Кассий. (Пьет).

Кассий. Сердце мое жаждет ответить на такой благородный тост. - Лей полнее, Луций, лей через край - любви Брута никогда не будет слишком уже много. (Пьет).

Входят Титиний и Мессала.

Брут. Войди, Титиний. - Здравствуй, добрый Мессала. - Сядем вокруг свечи и поговорим о наших делах.

Кассий. И ты умерла Порция!

Брут. Прошу ни слова о ней. - Мессала, мне пишут, что юный Октавий и Марк Антоний собрали против нас сильное войско и идут к Филиппи.

Мессала. Об этом писали и ко мне.

Брут. И ничего более?

Мессала

Брут. В этом наши письма немного разногласят. По моим, преданы смерти только семьдесят и в том числе Цицерон.

Кассий. Как, и Цицерон?

Мессала. Да, и Цицерон. - А от жены ты не получал писем?

Брут. Нет.

Мессала. И в других ничего не говорится о ней?

Брут. Ничего, Мессала.

Мессала. Странно.

Брут. К чему ты это спрашиваешь? Разве в твоих говорится что нибудь о ней?

Мессала. Ничего, Брут.

Брут. Говори правду, как Римлянин.

Мессала. Перенеси же и ты мою правду, как Римлянин; она умерла, и странным образом.

Брут. Если так - прости Порция! - Ведь мы все должны умереть, Мессала. Мысль о том, что и она должна же была умереть когда нибудь - дает мне теперь силу переносить эту утрату терпеливо.

Мессала

Кассий. Все это я знаю не хуже вас; но я не перенес бы так.

Брут. Приступим к живому делу. - Как вы думаете - не двинуться ли и нам, не теряя времени, к Филиппи?

Кассий. Не советовал бы,

Брут. Почему?

Кассий. Потому что лучше, если неприятель сам примется отыскивать нас. Таким образом он истощит свои средства, утомит войско, повредит только себе, тогда как мы, спокойно оставаясь здесь, сохраним и силы и бодрость.

Брут. И хорошие доводы должны уступать лучшим. Вся страна, отсюда до Филиппи, раздраженная военными поборами, оказывает только вынужденное расположение к нам; пойдет неприятель через эти области - недовольные примкнут к нему, и он явится перед нами усиленный, ободренный. Выступив к Филиппи, оставив почти враждебное население за собою - мы лишим его всех этих выгод.

Кассий. Послушай меня, добрый брат мой.

Брут. Извини. Необходимо, сверх того, взять в расчет, что все наши приверженцы собраны уже, легионы полны, дело наше созрело, - что неприятель усиливается с каждым днем, а мы, достигшие вершины, близки к склону. В делах человеческих бывает также свой прилив и отлив: воспользуются первым - достигают счастия; прозевают его - все плавание обращается в борьбу с отделами и бедствиями. Теперь для нас именно пора прилива, и мы должны воспользоваться им, чтоб не лишиться всего груза.

Кассий. Если так - пусть будет по твоему: выступим, встретим его близь Филиппи.

Брут. Глубокая ночь подкралась, пока мы разговаривали, и природа должна покориться необходимости - удовлетворим ее кратким отдыхом. Не имеете ли вы еще что сказать?

Кассий. Нет. - Покойной ночи! Поднимемся завтра чем свет, и в поход.

Брут. Луций, подай мою спальную одежду. (Луций уходит). -

Кассий. О, брат, дурно началась для нас ночь эта! Но ведь до такой размолвки мы уж никогда не дойдем, Брут?--

Брут. Теперь все уладилось.

Кассий. Прощай же!

Брут. Прощай, добрый брат мой!

Титиний и Мессала. Покойной ночи, Брут.

Брут. Прощайте, друзья. (Кассий, Титиний и Мессала уходит).

Входит Луций со спальной одеждой.

Подай! - Где твоя лютня?

Луцио. Здесь, в палатке.

Брут. Ты совсем спишь. Бедный, я не виню тебя - ты истомился бдением. Позови Клавдия и еще кого нибудь из служителей; пусть они лягут в моей палатке.

Луцио. Варрон! Клавдий!

Варрон и Клавдий.

Варрон. Ты звал нас, добрый господин?

Брут. Лягте пожалуста здесь, в моей палатке, и спите. Может быть я скоро разбужу вас, пошлю за чем нибудь к брату Кассию.

Варрон. Мы подождем, если тебе угодно.

Брут. Нет, нет, ложитесь - может быть я и передумаю. Посмотри, Луций, вот книга, которую я так искал; я сам положил ее в карман этой одежды. (Варрон и Клавдий ложатся).

Луцио. Я знал, что ты не отдавал ее мне.

Брут. Извини, добрый Луций - я стал как-то забывчив. Можешь ты воздержаться от сна еще несколько минут и съиграть мне что нибудь на лютне?

Луцио. Если тебе угодно -

Брут. Угодно, мой добрый. Я слишком уже утомляю тебя, слишком пользуюсь твоей готовностью.

Луцио. Это долг мой.

Брут. Но я не должен требовать от тебя свыше сил твоих. Я ведь знаю - юность нуждается в отдыхе.

Луцио. Я спал -

Брут. И прекрасно сделал; соснешь и еще - я не задержу тебя. Останусь жив - тебе будет хорошо. (Луций начинает петь, играя на лютне).(Луций засыпает). - О, сон убийственный, ты опустил уже на него свою свинцовую палицу. - Спи покойно, добрый юноша; я не разбужу тебя. Но ты разобьешь лютню, качаясь так - возьму ее. Теперь спи, покойной ночи! (Садится и развертывает книгу). Посмотрим - я и не заметил где остановился - здесь кажется?

Является Дух Цезаря.

Как тускло горит свеча! - А! это кто там? Верно слабость моих глаз создает этот страшный призрак. Он приближается ко мне. - Если ты что нибудь - говори: бог, гений, или демон ты, что леденишь кровь, становишь дыбом мои волосы? Говори: что ты такое?

Дух. Злой дух твой, Брут.

Брут. Зачем же явился ты?

Дух. Сказать, что увидимся еще близь Филиппи.

Брут. Так я увижу еще тебя?

Дух. Близь Филиппи. (Исчезает).

Брут. Чтож - свидимся и близь Филиппи! - Зачем же исчез ты, только что я собрался с силами? Я поговорил бы еще с тобой. - Проснись, Луций! - Клавдий, Варрон, проснитесь! - Клавдий!

Луцио

Брут. Ему кажется, что он играет еще. - Проснись, Луций!

Луцио. Мой повелитель -

Брут. Отчего ты так кричал во сне?

Луцио. Разве я кричал?

Брут

Луцио. Ничего.

Брут. Засни опять. - Эй, Клавдий, проснись! Проснись и ты, соня!

Клавдий и Варрон

Брут. Что вы так кричите во сне?

Клавдий и Варрон. Разве мы кричали?

Брут

Варрон. Я ничего не видал.

Клавдий. И я также.

Брут

Варрон и Клавдий. Слушаем.