Генрих IV (Часть вторая).
Действие III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Генрих IV (Часть вторая). Действие III. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната во дворце.

Король Генрих, в спальной одежде, и Паж.

Король Генрих. Поди, позови графов Серрея и Варивка; скажи, чтоб прежде они прочли однакожь эти письма и хорошенько обдумали их содержание. Ступай, да проворней. - (Паж уходит). Сколько тысячь беднейших из моих подданных спят теперь покойно! - О, сон! о, сладостный сон! кроткая нянька природы, чем запугал я тебя так сильно, что ты не хочешь сомкнуть век моих, погрузить мои чувства в забвение? Отчего же спускаешься ты в дымные лачуги, на жесткия койки, убаюкиваешься жужжаньем мух охотнее, чем звуками сладостных мелодий в благоухающих чертогах великих, под высокими, великолепными пологами? О, глупое божество, зачем же укладываешься ты с подлым простолюдином на гадкую постель, и бежишь королевского ложа, как часового футляра, или набатного колокола? Ты смыкаешь глаза юнги на вершине высокой мачты; ты укачиваешь его чувства в колыбели бурного моря, когда бешеные ветры, схватывая ярые валы за макушки, взъерошивают их чудовищные головы, взбрасывают их к черным тучам с таким ревом и шумом, что и самая смерть пробудилась бы! Пристрастный сон, ты даруешь успокоение промокшему юнге в такия жестокия мгновения, и отказываешь в нем королю в самые тихие, безмолвные часы ночи, когда все зовет тебя. - Спите же, счастливые простолюдины! покой бежит чела увенчанного короной.

Входят Варвик и Серрей.

Варвик. Доброго утра вашему величеству!

Принц Генрих. Как, лорды, неужели утро?

Варвик. Слишком час за полночь.

Король Генрих

Варвик. Прочли, мой повелитель.

Король Генрих. Стало быть, знаете, как заражено тело нашего королевства, какие гнусные болезни в нем разростаются и какая опасность грозит самому сердцу?

Варвик. Оно в самом деле хворает, как тело, и, как телу, ему можно возвратить прежнее здоровье хорошим советом и приличным лекарством. - Лорд Норсомберлэнд простынет скоро.

Принц Генрих. О, еслиб можно было читать в книге судеб, видеть, как перевороты времен сравнивают горы, как материки, прискучив своей постоянной твердостью, распускаются в океаны, - как, в иный времена, береговой пояс океана вдруг делается слишком широким для чресл Нептуна, - как издеваются случайности и перемены наполняют чашу изменчивости все разными жидкостями! О, когда бы это было возможно, и счастливейший юноша, обозревая свой путь, видя сколько миновало опасностей и сколько еще крестов впереди - захлопнул бы книгу, и сел бы поодаль, да и умер. Нет еще и десяти лет, как Ричард и Hopсомберлэнд, друзья задушевные, пировали вместе, и через два года они в войне друг с другом; какие-нибудь восемь лет назад - Перси ближайший человек моему сердцу, хлопочет обо мне как брат, повергает к моим ногам и любовь и жизнь свою, из-за меня открыто возстает даже против Ричарда. Кто из вас был при том - (обращаясь к Варвику) кажется вы, брат Невиль, - когда Ричард, укоряемый и порицаемый Норсомберлэндом, с слезами на глазах, произнес зловещия слова, которые теперь оказываются пророческими? "Норсомберлэнд", сказал он, "ты лестница, по которой мой брат Болинброк взбирается на мой престол"; - а я, Богу известно, совсем тогда и не помышлял об этом; сама необходимость, за тем уже, пригнула ко мне государство так, что ни я, ни королевская власть не могли не обняться. - "Придет время", говорил он, "нарыв гнусного греха назреет и прорвется гноем"; - и предсказал и скорый разрыв нашей дружбы, и все что теперь делается.

Варвик. В жизни всех людей много такого, что необходимо вытекает из времен усопших, и соображение этого дает возможность предсказывать довольно близко большую часть событий еще не осуществившихся, скрытых еще в своих семечках, в своих слабых зачатках, но которые время высидит, выведет непременно. По этой-то необходимости, и королю Ричарду не мудрено было предъугадать, что могущественный Норсомберлэнд, изменив ему, не остановится на этом, что из этого семечка разовьется еще большая измена, и что ей не укорениться ни на какой почве, кроме вашей.

Король Генрих. Так это все необходимости? примем же все это за необходимость; она-то и теперь тревожит нас. Говорят, что у епископа и Норсомберлэнда до пятидесяти тысячь войска.

Варвик. Не может быть, государь. Молва, как волос и отголосок, удвоивает число тех, кого мы боимся. - Прошу ваше величество, ложитесь и спите покойно; клянусь жизнию, и высланное уже вами войско справится с ними без всякого затруднения. А, чтоб успокоить вас еще более, узнайте: я сейчас получил верное известие, что Глендовер умер. - Ведь четырнадцать уже дней, как ваше величество все прихварываете: ночное бдение разстроит вас еще более.

Король Генрих. Быть по вашему. О, только бы нам избавиться этих междоусобных воин, и тогда, благородные лорды, тогда тотчас же в Палестину.

СЦЕНА 2.

Шалло и Сайленс, встречаются. Заплесневелый, Тень, Бородавка, Слабость, Бычок и Служители остаются в глубине сцены.

Шалло. Милости, милости просим, сэр; руку, вашу руку, сэр; раненько встаете, нечего сказать. Как поживаете, любезный брат Сайленс?

Сайленс. Доброго утра, любезный брат Шалло.

Шалло. А сестрица, ваша сопостельница? а ваша прекрасная дщерь, а моя крестница, Елена?

Сайленс. Увы, все та-же сорока, брат Шалло.

Шалло. Ну, а брат Вилльям наверное сделался славным ученым. Ведь он все еще в Оксфорде, не так ли?

Сайленс. Так, сэр, и все на моем содержания.

Шалло. Пора бы ему и в школу правоведения. Я сам был в школе св. Климента; там, я думаю, я теперь поговаривают еще о бешеном Шалло.

Сайленс. Да, брат, вас звали тогда удалым Шалло.

Шалло Скиль из Коствольда, - таких четырех удальцев вам не набрать теперь и во всех школах, и скажу вам, нам были известны все bonarobas {Девы радости.}, и лучшия из них были к нажим услугам. Джак Фольстаф, что теперь сэр Джон, был тогда еще мальчишкой, пажем Томаса Мовбрэя, герцога норфолькского.

Сайленс. Тот самый сэр Джон, что нынче приедет за рекрутами?

Шалло. Тот самый, тот самый сэр Джон. Я видел, как он у ворот школы проломил голову Скогэну, бывши вот таким крошкой, и в этот же самый день я дрался, за двором Грея, с разнощиком Самсоном Стокфишем. О, да попроказил же я на своем веку! и как подумаешь теперь, скольких из моих старых знакомых нет уже и в живых!

Сайленс. И мы, брат, мы все за ними последуем.

Шалло. Без сомнения, без сомнения; это верно, совершенно верно; смерть, как говорит псалмопевец, неизбежна для всех; все умрут. А что стоит пара хороших бычков на Стэмфордской ярмарке?

Сайленс. Сказать правду, любезнейший брат, я еще и не был там.

Шалло. Да, смерть неизбежна. - А жив ли старый Добль, земляк ваш?

Сайленс. Умер.

Шалло. Скажите пожалуста, умер! он так славно владел луком - и умер! он чудесно стрелял. Джон Гаунт очень любил его; держивал за него огромные пари. Умер! - он попал бы вам в самую цель и на разстоянии двух-сот сорока шагов, а легкую стрелу пустил бы и с двух-сот восьмидесяти, и даже двух сот-девяноcта, так что любо-дорого. - А цены овец, не знаете?

Сайленс. Каковы овцы; два десятка хороших не обойдутся менее десяти фунтов.

Шалло. И старый Добль умер!

Входит Бардольф с одним из своих.

. Сюда идут, как полагаю, двое из людей сэр Джона Фольстаф.

Шалло. Доброго утра, почтенный джентльмен.

Бардольф. Скажите, кто из вас мирный судья Шалло?

Шалло. Сэр, Роберт Шалло, бедный эсквайр этого графства и один из королевских мирных судей - я. Что вам угодно?

Бардольф. Сэр, вам кланяется мой капитан; мой капитан, сэр Джон Фольстаф, доблестный джентльмен, и вождь, клянусь небом, наихрабрейший.

Шалло. Весьма, весьма приятно, сэр; я знал его, отличнейшим рубакой. Как поживает он? могу спросить, как поживает и благородная леди, его сожительница?

Бардольф. Извините, сэр; солдат без жены акомодирован как-то лучше.

Шалло. Прекрасно сказано, сэр; ей-богу, прекрасно. Акомодирован как-то лучше! - прекрасно, право, прекрасно; хорошия фразы были и всегда будут прекрасны. Акомодирован! - это от слова accommodo; превосходно; отличная фраза.

Бардольф. Извините, сир, я слыхал что это слово, а вы говорите, что это фраза. Клянусь этим днем, фразы я не знаю, но что до слова - готов отстаивать мечем, что это истинно солдатское слово, и слово чрезвычайно сильное. Акомодирован - это, когда человек, как они говорят, акомодирован; или когда человек будучи - находясь - почему и можно подумать, что он акомодирован; что чрезвычайно хорошее дело.

Входит Фольстаф.

Шалло. Вполне справедливо. - А вот и добрый сэр Джон. Вашу благородную руку, вашу доблестную, благородную руку. Да вы молодец-молодцом; лета вам просто нипочем. Милости просим, любезнейший сир Джон.

Фольстаф. Я рад видеть вас в вожделенном здравии, добрый мастер Роберт Шалло. - Мэстер Шюр-кард, если не ошибаюсь?

Шалло. Нет, сэр Джон; это мой двоюродный брат Сайленс и мой сослуживец.

. Добрый мистер Сайленс, вам так идет эта мирная должность.

Сайленс. Мы очень рады вашей милости.

Фольстаф. Фу, какая жара однакожь! - А приготовили вы для меня штук шесть дюжих рекрут?

Шалло. Как же, сэр. Не угодно ли присесть?

Фольстаф. Прошу же показать их.

Шалло. Где же список? где же, где же список? - Позвольте взглянуть, позвольте взглянуть. Да, да, да. Точно так, сэр. - Ральф Заплесневелый! - пусть все выходят по моему вызову; да, да, выходите, выходите. - Ну, посмотрим, - где же Заплесневелый?

Заплесневелый. Здесь, с вашего позволения.

Шалло. Что скажете, сэр Джон? славный ведь малой; молод, дюж и из хорошей фамилии.

Фольстаф. Ты Заплесневелый?

Заплесневелый. Точно так, с вашего позволения.

Фольстаф. Так тебя более чем пора употребить в дело.

Шалло. Ха, ха, ха! ей-ей, превосходно; что заплесневело - скорей в дело. Удивительно хорошо! - Ей-богу, прекрасно сказано, сэр Джон; превосходно сказано.

. Отметьте же его.

Заплесневелый. Да меня столько ужь отмечали, что теперь можно бы, кажется, и оставить в покое; моя старушонка пропадет без меня, потому что кто жь будет за нее работать и хозяйничать. Вам не зачем отмечать меня; ведь есть другие, которым идти способнее чем мне.

Фольстаф. Молчи Заплесневелый, пойдешь и ты; тебя давно пора употребить в дело.

Заплесневелый. В дело?

Шалло. Молчи, дурень, молчи! стань к сторонке. Разве ты не знаешь, где ты? - Теперь других, сэр Джон. Посмотрим: Симон Тень!

Фольстаф. Давайте, давайте его сюда: он защитит меня от солнца; из него наверное выдет препрохладный воин.

Шалло. Где же Тень?

Тень. Здесь, сэр.

Фольстаф. Чей ты сын?

Тень. Моей матушки, сэр.

Фольстаф. Сын твоей матушки! весьма вероподобно, и тень твоего отца; стало сын женщины - тень мущины. Так оно и в самом деле бывает; не всегда только отцовской плоти.

Шалло. Нравится он вам, сэр Джон?

Фольстаф

Шалло. Томас Бородавка!

Фольстаф. Где жь она?

Бородавка. Здесь, сэр.

Фольстаф. Ты Бородавка?

Бородавка. Точно так, сэр.

Фольстаф. Ты пребезобразная бородавка.

Шалло. Подчеркнуть и его, сэр Джон?

Фольстаф. Совершенно излишне; ведь он весь спина на двух черточках; он и без того подчеркнут.

Шалло. Ха, ха, ха! - вы знаток, решительный знаток, сэр. Не могу не признать этого. Фрэнсис Слабость!

Слабость. Здесь, сэр.

Фольстаф. Твое ремесло, Слабость?

. Женский портной, сэр.

Шалло. Отметить его?

Фольстаф. Можете; а будь он мужской портной, он отметил бы вас. - Сделаешь ты столько прорех в неприятельском строю, сколько наделал в женских юбках?

Слабость. Сколько смогу, сэр, столько и сделаю, - больше не требуйте.

Фольстаф. Хорошо сказано, добрый женский портной! хорошо сказано, храбрая Слабость! Ты будешь так же доблестен, как ярый голубь, или великодушнейшая мышь. - Отметьте, мэстер Шалло женского портного; да хорошенько, мэстер Шалло.

Слабость. Мне бы хотелось, сэр, чтоб и Бородавка шол также.

Фольстаф. Мне бы хотелось, чтоб ты был мужским портным, вычинил и сделал его способным к походу. Я не могу сделать простым солдатом, вождя стольких тысячь. Удовлетворись и этим, могущественная Слабость.

Слабость. Удовлетворяюсь, сэр.

Фольстаф. Много обязан тебе, высокопочтеннейшая Слабость. - Следующий.

Шалло. Питер Бычок с луга!

Фольстаф. Посмотрим Бычка.

Бычок

Фольстаф. Клянусь, славный малой! - Качайте Бычка, пока не заревел снова.

Бычок. О, лорд! о, добрый лорд капитан -

Фольстаф. Это что, не успели еще и отметить, а ты ужь ревешь?

Бычок. О, лорд, я больной человек.

Фольстаф. Чем же ты болен?

Бычок. Проклятый насморк, сэр; я получил его на службе королю, звоня в день его коронования.

Фольстаф. Ничего, ты пойдешь в халате. Мы избавим тебя от насморка; а звонить за тебя, я ужь распоряжусь, будут твои друзья. - Все?

Шалло. Я вызвал двумя более, чем требовалось; ведь вам следует взять здесь только четверых; - засим прошу откушать со мной.

Фольстаф. Выпить готов, а обедать не могу остаться. - Клянусь честью, я очень рад вас видеть, мэстер Шалло.

Шалло. А помните ли, сэр Джон, как мы провели целую ночь в ветренной мельнице на Сент-Джорджском поле?

Фольстаф. Не говорите, не говорите об этом, любезнейший мэстер Шалло.

Шалло. Вот веселая-то была ночка! - Что, жива еще Жанна Найтворк?

. Жива, мэстер Шалло.

Шалло. Она никогда не могла со мной справиться.

Фольстаф. Никогда, никогда; она всегда говорила, что терпеть не может мэстера Шалло.

Шалло. Клянусь честью, я всегда умел разсердить ее ужаснейшим образом. Славная bona-roba была она в то время. Какова-то она теперь?

Фольстаф. Стара, стара, мэстер Шалло.

Шалло. Да, она должна быть стара; не может не быть стара; без сомнения стара; ведь у ней был ужь Робин Найтворк от старого Найтворка прежде, чем я поступил в школу Климента.

Сайленс. А это пятьдесят пять лет тому назад.

Шалло. Да, брат Сайленс, еслиб ты видел, что видали этот рыцарь и я! - А, сэр Джон, не так ли?

Фольстаф. Слыхали мы куранты и в полночь, мэетер Шалло.

Шалло. Слыхали, слыхали; ей-богу, слыхали, сэр Джон; наш лозунг был: "ну, ребятушки!" - Пойдемте же обедать; пойдемте, пойдемте обедать. Да, да, было время! Пойдемте, пойдемте.

БЫЧОК. Добрый мэстер капрал, будьте моим другом; вот вам четыре десятишилинговые Генриха, французскими кронами. По истине, сэр, для меня идти в поход все равно, что повеситься; оно конечно, собственно для себя, я не стал бы хлопотать; но более потому, что не хочется, и что, собственно для себя. хотелось бы остаться с моими друзьями; а впрочем, собственно для себя, я не стал бы хлопотать.

Бардольф. Ладно, стань в сторону.

Заплесневелый

Бардольф. Ладно, стань в сторону.

Слабость. А мне все равно; - умирать ведь только раз, и это наш долг Господу. - Никогда не дозволю себе низких помыслов; суждено - хорошо; нет - и то хорошо. Всякой должен служить своему государю; а там, что бы ни привелось: умер в этом году - отделался на следующий.

. Славно сказано; ты лихой малой.

Слабость. Клянусь, не дозволю себе низких помыслов.

Входят и Сайленс.

Фольстаф. Итак, сэр, кого жь отдадите вы нам?

Шалло. Четверых по вашему выбору.

. Сэр, на одно слово. - Я получил три фунта за свободу Бычка и Заплесневелого.

Фольстаф. Хорошо.

Шалло. Выбирайте же, сэр Джон.

. Выберите ужь вы за меня.

Шалло. Извольте; я выбираю Заплесневелого, Бычка, Слабость и Тень.

Фольстаф. Заплесневелого и Бычка? - Ты, Заплесневелый, оставайся дома, пока сделаешься совершенно негодным для службы, а ты, Бычок, рости пока сделаешься годным; не нужно мне мы того, ни другого.

Шалло

Фольстаф. Вы, кажется, учите меня, как выбирать людей, мистер Шалло? - Что мне в теле, в дородности, в крепком и сильном сложении? Мне нужен дух, мэстер Шалло. - Вот Бородавка, - видите что это за жалкая фигура, а он будет у меня заряжать и разряжать с быстротой молотка оловянишника; будет выступать и подаваться проворнее человека, который возится с пивоварной бадьей. А Тень, этот полулицевой человек, - вот его-то и давайте мне; он не представит собой никакой цели неприятелю: целить в него - все равно, что в острие перочинного ножа. А в случае отступления - как быстро побежит эта Слабость, этот женский портной! - Нет, давайте мне людей невидных, а видных берегите для себя. - Бардольф, дай-ка Бородавке мушкет.

Бардольф. Ну, Бородавка, марш! - Так, так, так.

. Стой! покажи теперь, как ты будешь действовать мушкетом. Так, - хорошо, - продолжай, - очень хорошо, - превосходно! - О, давайте мне всегда маленького, худенького, старого, лысого стрелка! Прекрасно, Бородавка; клянусь, ты отличный малой; вот тебе шесть пенсов.

Шалло. Он все-таки не мастер еще в этом деле, действует не совсем как следует. Вот, я вспомнил, в Майль-энд-грине, когда я еще был в школе Климента, - тогда в играх Артура, я представлял сэр Дагонета, - ну, так вот там был крошечный, проворный человечек - вот так действовал мушкетом: повернет вам и так и этак, и туда и сюда, и пиф, пиф, и отскочит и выскочит опять. - Такого молодца не видать уже мне.

Фольстаф. И эти пригодятся, мэстер Шалло. Желаю вам всякого счастия, мэстер Сайленс; я не стану с вами распространяться. - Прощайте, почтеннейшие джентльмены; благодарю вас; мне нынче же необходимо проехать еще миль двенадцать. - Бардольф, раздай солдатам одежду.

Шалло

Фольстаф. Это было бы очень приятно, мэстер Шалло.

Шалло. Будьте покойны, сказал и сдержу слово. Прощайте. (Шалло и Сайленс уходят.)

. Прощайте, любезнейшие джентльмены. Бардольф, веди новобранцев. (Бардольф уходит с рекрутами.) Да, на возвратном пути обделаю я этих судей. Судью Шалло я знаю вдоль и поперег. - Господи, Боже мой, что это как преданы мы, старые люди, пороку лганья! Чего вот ни нахвастал мне этот чахлый судья о своей буйной молодости, о подвигах на торнбульской улице {Улица Turnbull или Turnmill была искони сборным местом мошенников, гуляк и всякой сволочи.}; каждое третьи слово было ложь, выплачиваемая слушателю акуратнее, чем дань Турку. Помню я его и в школе Климента: он и тогда походил на человечка сделанного, после ужина, из сырной корки; нагого же - весь мир принимал за раздвоенную редиску с фантастической головой, вырезанной ножичком на верхушке; он был так худ, что размеры его, для близоруких, были решительно незримы; он был истым духом голода, притом сластолюбив как обезьяна, а девы радости называли его мандрагорой; у моды он всегда бывал в ариергарде, и напевал своим сеченным и сеченным хозяйкам песни, которые, подслушав у извощиков, выдавал потом за свои собственные. И этот меч шута, теперь сквайр и говорит о Джоне Гаунт, так за просто, как будто он был его задушевный друг; а я готов присягнуть, что он только раз и видел его на турнире, когда Гаунт прошиб ему голову, за то, что он втерся в толпу служителей маршала. Я видел это, и сказал Джону Гаунт, что он бьет свое собственное имя {Смотри примеч. к Ричарду II. стр. 117.}, потому что его и со всем его убранством можно было всунуть в шкуру угря; гобойный же футляр был бы для него и домом и двором, - а теперь у него и земли и скот. Ну, да хорошо, на возвратном пути я сближусь с ним, и было бы очень странно, еслиб, для своей потребы, я не сделал его двумя философскими камнями {Один служил универсальным лекарством; а другой для превращения всякого метала в золото.}. Если молодая плотица может быть завтраком для старой щуки - не вижу в законах природы никакой причины, почему жь бы и мне не закусить им. - Придет время, увидим.