Генрих IV (Часть вторая).
Действие IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Генрих IV (Часть вторая). Действие IV. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лес в Иоркшире.

Входят Архиепископ Иорский, Мовбрэй, Гастингс и другие.

Архиепископ. Как называется этот лес?

Гастингс. Хольтри.

Архиепископ. Остановимся же здесь и пошлем лазутчиков разведать о числе неприятеля.

Гастингс. Посланы ужь.

Архиепископ. Прекрасно. Друзья и братья по этому великому делу, я должен сообщить вам, что недавно получил еще письма от Норсомберлэнда. Сухое, холодное содержание их таково: он желал присоединиться к нам с силами, соответствующими его сану, но не мог собрать их, и потому, в ожидании пока созреет его счастие, удалился в Шотландию, - и все это, заключается молитвой, чтоб наша попытка пережила и страшную встречу со врагом и всякую опасность.

Мовбрэй. И все ваши надежды на него паля, разлетелись в дребезги.

Входит

Гастингс. Что нового?

Гонец. С запада, не дале как в одной миле от леса, неприятель выдвигается в стройном порядке. Судя по пространству, которое он занимает, я думаю, что число его простирается до тридцати тысячь или около того.

Мовбрэй. Точно то число, которое мы предполагали. Двинемся же и мы {В прежних изданиях: Let us sway on... По экземпляру Коньера: Let's away on....}, противустанем ему на поле.

Входит Вестморлэнд.

Архиепископ. Что это за вождь приближается к нам в полном вооружении?

Мовбрэй. Кажется лорд Вестморлэнд.

Вестморлэнд. Благосклонный привет нашего предводителя, принца Иоанна, герцога лэнкэстерского.

Архиепископ. Благородный лорд Вестморлэнд, говорите с миром, какая вина вашего послания.

Вестморлэнд отребием {В прежних изданиях: guarded with rage... По экземпляру Колльера: guarded with rags...}, подстрекаемыми мальчишками и нищими; еслибы, говорю я, проклятое возстание явилось так, в своем настоящем, истинном виде - ни вы, преподобный отец, ни эти благородные лорды не были бы здесь, не прикрыли бы своей светлой честью гнусных форм подлого, кровавого бунта. Лорд архиепископ, гражданственный мир опора вашего престола; серебристая рука мира убелила уже вашу бороду; мир взлелеял и ваши знания и вашу глубокую ученость; белая ваша одежда знаменует невинность, голубя, благословенный дух мира, - зачем же переводите вы себя, так несоответственно с языка мира, полного благости, на грубый, суровый язык войны, обращая ваши книги в мечи {В прежних изданиях: Turning your books to graves... По экземпляру Колльера: Turning your books to glaives...}, ваши чернила в кровь, ваши перья в копья, а ваш божественный язык в громкую трубу, в глашатая брани {В прежних изданиях; and а point of war... По экземпляру Колльера: and report of war...}?

Архиепископ. Вы спрашиваете - зачем? мы вам скажем. - Мы все больны; пресыщением и блудной жизнью, мы довели себя до жгучей горячки, и кровопускание сделалось необходимым. Покойный король наш, Ричард, умер, заразившись этой самой болезнью. Но я, мой благородный лорд Вестморлэнд, я не выдаю себя за врача и не втесняюсь в ряды воинов, как враг мира; нет, скорее я только принимаю на некоторое время вид грозной войны, чтоб выдержать на диэте умы пересытившиеся, больные счастием, чтоб уничтожить завалы, которые начинают останавливать обращение самых жизненных соков наших. Выскажусь еще яснее. Я взвесил с величайшею точностию на однех и тех же весах и зло нашего возстания и зло вас угнетавшее, и нашол, что неправды, которые мы терпели, перевешивают неблаговидность ваших теперешних действий. Мы видим, куда течет река времени, и против воли срываемся с покойнейших кресел бурным потоком обстоятельств; улучим благоприятную минуту, мы покажем перечень всех нанесенных нам оскорблений, - перечень, который еще задолго до этого пытали представить королю, и не могли, несмотря на все старания. Всякий раз, когда мы хотели жаловаться на причиняемые вам оскорбления - нас никак не допускали к нему, и именно те самые люди, которые наиболее нас оскорбляли. Слишком недавно миновавшия опасности, память о которых врезана в землю и теперь еще видною кровью, - события каждой минуты настоящого времени, заставили нас прибегнуть к этому неблаговидному возстанию; но не для того, чтоб уничтожить мир, чтоб сломить хоть одну ветку его, а чтоб упрочить его, чтоб он существовал не по одному только имени.

Вестморлэнд. Когда жь отвергали ваши жалобы? чем же обижал вас король? кто же из перов был настроен оскорблять вас? Приведите хоть что-нибудь такое, что давало бы вам право скреплять беззаконную; кровавую книгу возмущения божественною печатью, освящать гибельное лезвее бунта.

Архиепископ. А угнетение нашего общого брата - государства и частная, жестокая несправедливость с моим братом по рождению {Казнь лорда Скруп. Место это несмотря на все старания коментаторов все-таки остается темным.}.

Вестморлэнд

Мовбрэй. Почему жь не ему, да и не всем нам вообще? Мы все чувствуем еще удары прошедшого времени, чувствуем и гнет настоящого, налагающого тяжелую, пристрастную руку на честь нашу.

Вестморлэнд. Любезный, лорд Мовбрэй, разсматривайте время в соотношении с его необходимостями, и вы увидите, что вас гнетет не король, а время. А потом, именно вы-то, как мне кажется, и не отыщете и вершка земли, на котором бы могли основать какую-нибудь жалобу не только на короля, но даже и на настоящее время. Разве вам не возвратили всех владений герцога Норфолька, вашего благородного, блаженной памяти, родителя?

Мовбрэй. Да разве мой отец утрачивал когда что-либо из своей чести, чтоб ее надобно было оживлять, воскрешать во мне? Король любил его, я изгнал против воли, вынужденный тогдашним положением дел; когда Генрих Болянброк и мой отец, вскочив на лошадей, укрепясь в седлах, возбуждая ржущих коней шпорами, склонив копья на перевес, опустив забрала, сверкали огненными взорами сквозь железные отверстия, - когда громкие звуки труб устремили их друг на друга, - когда ничто уже не могло отвлечь моего отца от груди Болинброка - тогда король бросил жезл, а вместе с ним и свою собственную жизнь и жизнь всех, погибших за тем, когда Болинброк вступил на престол, по доносам и по самоуправству меча.

Вестморлэнд. Лорд Мовбрэй, вы сами не знаете что говорите. Граф Гирфорд {Герцог, а не граф.} почитался тогда храбрейшим джентльменом Англии; кто знает, кому еще улыбнулось бы счастие? Но и в случае, еслиб ваш отец одержал победу - никогда не вынес бы он ее из Ковентри, потому что народ негодовал на него громко и единодушно, и с любовию молил за Гирфорда, которого уважал, благословлял, чествовал более даже, чем короля. Но мы отклонились от дела. - Я послан от его высочества, моего предводителя, узнать причину вашего возстания, известить вас, что он готов вас выслушать, и что, если найдет ваши требования справедливыми - исполнит их, подавив всякое помышление о ваших враждебных замыслах.

Мовбрэй. Он заставил нас вынудить у него это предложение; тут не любовь, а разсчет.

Вестморлэнд. Мовбрэй, думая так, вы слишком уже много воображаете о себе. Предложение это внушено милосердием, а не страхом; посмотрите - ведь ваше войско в виду, - клянусь честью, оно слишком в себе уверено, чтоб допустить даже и мысль о страхе. В ваших рядах гораздо более имен, чем в ваших; в ратном деле наши воины искуснее, наши доспехи лучши, дело правее, а потому, естественно, и в мужестве не может быть недостатка, - не говорите же, что наши предложения вынуждены.

Мовбрэй. Как бы то ни было, еслиб это зависело от меня, я не вступил бы в переговоры.

Вестморлэнд. Это доказывает только, что вы сами стыдитесь вашего возстания; гнилое не терпит прикосновения.

Гастингс. Но имеет ли принц Иоанн полномочие принять и заключить условия, которые мы предложим.

. Это полномочие заключается уже в самом слове: предводитель. Я удивляюсь, что вы могли сделать такой излишний вопрос.

Архиепископ. Так возьмите же эту записку; в ней изложены все наши требования. - Когда все означенное здесь будет исправлено; когда все участники в нашем предприятия, как присутствующие, так и отсутствующие, будут оправданы законным образом; когда исполнение всех наших требований будет определено и подписано - мы тотчас же возвратимся в пределы долга и окуем наше оружие рукою мира.

Вестморлэнд. Я покажу ее моему предводителю. За тем, сойдетесь, благородные лорды, в виду обоих войск, и, будет это угодно Богу - покончим все мирно; нет - предоставим решение мечам.

Архиепископ. Мы явимся. (Всстморлэнд уходит).

Мовбрэй. В груди моей есть какое-то предчувствие, что во всяком случае мир этот не будет прочен.

Гастингс. Не опасайтесь этого; заключим его на таких широких и так определенных условиях, как наши - он будет тверд, как каменные горы.

Мовбрэй. Так, но расположение к нам все-таки будет таково, что и всякого ничтожного, ни на чем не основанного повода, всякой безделки будет достаточно, чтоб напомнить королю наше возстание; что сделайся мы даже мучениками нашей верноподданности - и тогда нас будут проветривать таким жестоким ветром, что и самое зерно покажется не тяжеле мякины, и добра не отличат от зла.

Архиепископ. Нет, нет, лорд. Возьмите в разсчет, что король утомился уже вздорными наушническими наветами; увидал наконец, что уничтожить одно подозрение смертью - родить два еще большия к наследникам жизни, - и потому вытрет своя таблички начисто {Записные таблички которые делались из слоновой кости, или пергамента.}, уничтожит всех наушников своей памяти, чтоб болтовня их не оживляла воспоминания о его потерях. Он вполне убедился теперь в совершеннейшей невозможности выполоть государство так чисто, как бы хотелось его подозрительности; потому что враги его до того срослись с его друзьями, что, вырывая врага, он надрывает и друга; потому что государство, как строптивая жена, раздражившая своего мужа {В прежних изданиях: That hath enrag'd him on... По экземпляру Колльера: That hath enragd } до готовности поколотить ее, подставляет тотчас же своего ребенка, и тем останавливает поднятую уже руку.

Гастингс. Кроме того, король извел уже все свои розги на наших предшественников, лишился даже орудий наказания, и сила его, как лев без когтей, грозит, но не схватывает.

Архиепископ. Совершенно справедливо, и потому будьте уверены, добрый лорд-маршал, если мы поладим теперь, мир, как переломленный и сросшийся опять член, будет еще крепче.

Мовбрэй. Да будет так. Вот и лорд Вестморлэнд возвратился.

Входит Вестморлэнд.

Вестморлэнд. Принц приближается. Угодно вам, лорды, сойтись с ним на равном разстоянии от войск.

Мовбрэй. Итак двинемся, с Божией помощью, и мы, почтеннейший Иорк.

Архиепископ. Лорд, передайте прежде наш привет его высочеству; мы явимся в след за вами.

(Уходят.)

СЦЕНА 2.

Другая часть леса.

Входят с одной стороны: и другие; с другой: принц Иоанн, Вестморлэнд и свита.

Принц Иоанн. Брат Мовбрэй, мы рады вас видеть. Доброго дня, почтеннейший лорд архиепископ; того же и вам, лорд Гастингс, - и всем. - Почтенный лорд Иорк, вам гораздо приличнее стоять посреди вашей паствы, собранной колокольным звоном и благоговейно внимающей вашему толкованию священного писания, чем здесь, в железных доспехах, возбуждать громом барабанов толпу бунтовщиков, обращая слова в мечи, жизнь в смерть. Сколько зла может наделать под покровом царского величия человек, живущий в сердце монарха, возрастающий в солнечном сиянии его милостей, если только вздумает употребить во зло любовь своего повелителя. Так точно и вы, лорд архиепископ. Кто не знает, как далеки вы в милости Господа? Для нас вы председатель его парламента; для вас вы глас самого Господа, истинный истолкователь и посредник между благодатью, святыми таинствами неба и нашими неразумными помыслами, - кому жь придет в голову, что вы употребляете во зло святость вашего сана, пользуетесь покровительством и благостью неба точно так же, как коварный любимец именем своего государя на дела нечестные. Вы возбудили подложною ревностию к Богу подданных его наместника, подданных моего отца, и согнали их сюда, чтобы ратовать и против его и против мира небесного.

Архиепископ. Добрый лорд Лэнкэстэр, я здесь не против мира и вашего отца; мы, как я уже говорил и лорду Вестморлэнд, согнаны, втиснуты в эту чудовищную форму только безъурядицей настоящого времени, только необходимостью обезопасить себя. Я послал вашему высочеству подробное изложение наших требований, которые двор отверг с пренебрежением, и тем самым породил страшную гидру войны. Удовлетворите наши вполне правдивые и законные желания, и смертоносные взоры её сомкнутся, и повиновение, освободившись от этого безумия, преклонится смиренно к ногам величия.

Мовбрэй. Отвергнут - мы буден биться до последняго человека.

Гастингс. Падем - наши союзники заступят наше место; падут и они - их заменят их союзники, и так родится целый ряд несчастий: борьба эта будет переходить из рода в род, пока будут роды в Англии.

Принц Иоанн. Вы слишком близоруки, Гастингс, слишком недальновидны, чтоб прозревать глубь грядущого.

Вестморлэнд. Не угодно ли вашему высочеству, высказать прямо ваше мнение на счет их требований.

Принц Иоанн. Я одобряю их, соглашаюсь на все, и клянусь честью моей крови - намерений моего отца не поняли; некоторые из окружающих искажали его мнения, злоупотребляли его властью слишком уже произвольно. Ваши требования, лорды, будут исполнены в наискорейшем времени; будут исполнены, клянусь душой моей. Достаточно для вас этого обещания - распустите ваше войско по графствам; то же сделаем и мы, но прежде выпьем здесь, в виду обоих войск, дружественную чашу и обнимемся, чтоб все возвратились к домам очевидцами совершенного возстановления нашей прежней любви и дружбы.

Архиепископ. Я беру ваше царственное слово в поруки исполнения ваших требований.

. И я даю мое слово, и сдержу его; и за тем, ваше здоровье, почтеннейший архиепископ.

Гастингс. (одному из офицеров) Капитан, возвестите нашим, что мир заключен; выдайте жалованье и распустите их; а знаю, что они не огорчатся этим. Спешите капитан. {Капитан уходит.)

Архиепископ. Ваше здоровье, благородный лорд Вестморланд!

Вестморлэнд. Отвечаю тем же вашей светлости. Если б вы знали, скольких трудов стоило мне улажение этого мира, вы пили бы еще радушней; но моя любовь к вам будет в последствии еще очевиднее.

Архиепископ. Я не сомневаюсь.

Вестморлэнд. Очень рад. Ваше здоровье, благородный брат Мовбрей.

Мовбрэй. И очень кстати; не знаю, мне вдруг сделалось как-то не совсем хорошо.

Архиепископ. Перед несчастием люди всегда веселы; счастливым же событиям обыкновенно предшествует тоска.

Вестморлэнд

Архиепископ. Вы не поверите, как мне теперь легко, весело.

Мовбрэй. Тем хуже, если ваше замечание справедливо. (Крики за сценой).

Принц Иоанн. Слово мир отозвалось. Слышите, как они ликуют?

Мовбрэй. Эти клики были бы приятны после победы.

Архиепископ. Мир своего рода победа; тут обе стороны побеждены, и ни одна не проиграла.

Принц Иоанн. (Вестморленду.) Лорд, распустите же и наше войско. (Вестморлэнд уходит.) А что, благородные лорды, не велеть ли вашим войскам пройдти мимо нас, чтоб мы могли взглянуть на людей, с которыми хотели сражаться?

Архиепископ. Лорд Гастингс, распорядитесь, чтоб они прошли мимо нас, прежде чем разойдутся. (Гастингс уходит.)

. Надеюсь, лорды, что мы проведем эту ночь вместе.

Вестморлэнд возвращается.

Что же это значит, лорд? отчего наше войско не трогается с места?

Вестморлэнд. Предводители получили от вас приказание стоять, и не тронутся, пока вы сами, лично, не отмените этого приказания.

Принц Иоанн. Они знают свою обязанность.

Входит Гастингс.

Гастингс. Лорд, ваше войско разсеялось уже. Все спешат, как молодые быки выпряженные из ярма - кто на восток, кто на запад, кто на север, кто на юг; или как распущенные школьники - кто домой, кто на игры.

Вестморлэнд. Добрая весть, лорд Гастингс, и за нее я арестую тебя, как государственного изменника. И вас, лорд архиепископ, и вас, лорд Мовбрэй, я беру под стражу за государственную измену.

Мовбрэй. Как честен, как благороден этот поступок.

Вестморлэнд. А разве ваш благороднее?

Архиепископ

Принц Иоанн. Я не давал вам его. Я обещал исправить несправедливости, на которые вы жаловались, я клянусь честью, исполню мое обещание с християнской заботливостью. Чтожь касается до вас, бунтовщики, вас ждет должное возмездие за бунт и за поступки, подобные вашим. Безразсудно начали вы это возстание, привели сюда войска ваши необдуманно, распустили их безумно. - Бейте в барабаны! преследуйте разсеявшуюся сволочь! Не мы, небо одержало за нас сегодня победу. - Отделите стражу, чтоб она хранила изменников для плахи, этого достойного ложа, быстро пресекающого дыхание измены!

СЦЕНА 3.

Другая часть леса.

Барабанный бой; сшибки. Фольстаф и Кольвиль встречаются.

Фольстаф. Ваше имя, сэр? кто вы и откуда?

Кольвиль. Я рыцарь, сэр, а имя мое Кольвиль из долины.

Фольстаф. Так ваше имя Кольвиль, ваше звание рыцарь, а место жительства - долина? Имя Кольвиль и за сим останется при вас, но ваше звание будет уже изменник, а тюрьма будет вашей долиной - достаточно глубокой долиной {В прежних изданиях: and the dungeon your place - a place deep enough... По изданию Колльера: and the dungeon your dale -- a dake deep enough...}; таким образом вы все-таки будете Кольвилем из долины.

Кольвиль. Вы сэр Джон Фольстаф?

Фольстаф вашу; а потому, возбудите в себе страх и трепет, и просите пощады.

Кольвиль. Я полагаю, что вы сэр Джон Фольстаф, и в этой уверенности сдаюсь.

Фольстаф. В этом животе целая школа языков, и все они только и знают, что болтать мое имя. Да, будь у меня, хоть немного сносный живот, я был бы проворнейшим малым в целой Европе; живот, живот губит меня. - Вот и наш предводитель.

Входят Принц Иоанн, Вестморлэнд и другие.

Принц Иоанн. Пыл укротился; остановите преследование, добрый лорд Вестморлэнд. (Вестморлэнд уходит.) А, Фольстаф! где же вы были все это время? Когда все кончено - вы являетесь. Такими проделками, клянусь честью, вы переломите когда-нибудь перекладину виселицы.

Фольстаф. Мне будет очень досадно, лорд, если не случится ничего подобного; я ведь знаю, что хула и упреки обыкновенная награда мужества. Не воображаете ли вы, что я ласточка, стрела или ядро? что мое бедное, старое тело может двигаться с быстротою мысли? Я летел сюда со всевозможною поспешностью, надсадил более ста восьмидесяти лошадей, и вот - несмотря ни на усталость, ни на изнурение, благодаря моей чистой, незапятнанной храбрости - взял в плен сэр Джона Кольвиль из долины, отчаяннейшого рыцаря и доблестнейшого неприятеля. Но для меня все это нипочем; он увидал меня, и сдался, - и я, без всякого хвастовства, могу теперь сказать, вместе с горбоносым Римлянином: пришол, увидел, победил.

Принц Иоанн. Благодаря, конечно, не столько вашей храбрости, сколько его вежливости.

Фольстаф. Как бы то вы было, он сдался, и я передаю его вам. Прошу ваше высочество включить этот подвиг в число славных дел нынешняго дня; или, клянусь Богом, я добьюсь, что о нем напишут особенную балладу, с изображением в заголовке моей собственной особы и Кольвиля, лобызающого мои ноги. Принудите меня прибегнуть к такой мере - не верьте честному слову дворянина, если вы все не покажетесь передо мной вызолоченными двух-пенсовыми монетами; если и на светлом небе славы не затемню вас, как полный месяц блестки небесной тверди, которые перед ним, просто, булавочные головки. Воздайте мне должное, пусть доблести возвышаются.

Принц Иоанн. Ваши слишком грузны, чтоб возвышаться.

. Так пусть сияют.

Принц Иоанн. Ваши слишком тучны, чтоб сиять,

Фольстаф. Ну, так позвольте же, добрый лорд, чтоб оне, хоть что-нибудь делали в мою пользу; а там говорите что хотите.

Принц Иоанн. Твое имя Кольвиль?

Кольвиль. Точно так, лорд.

Принц Иоанн. Ты отчаяннейший из бунтовщиков, Кольвиль.

Фольстаф. И отчаяннейший из верноподданных взял его.

Кольвиль. Я тоже самое, лорд, что мои предводители; начальствуй я - победа обошлась бы вам подороже.

Фольстаф. Я не знаю, как дорого они себя продали; но ты, как добрый малой, отдался даром, и за это я очень благодарен тебе.

Входит Вестморлэнд.

. Кончили преследование?

Вестморлэнд. Кончили, кончено и кровопролитие.

Принц Иоанн. Отправить Кольвиля и его товарищей в Иорк, и там казнить немедленно. Возьмите его, Блёнт, и смотрите, чтоб он не ускользнул. (Некоторые уходят ее Кольвилем.) Теперь, лорды, скорей ко двору. Меня извещают, что король, мой родитель, сильно болен. Пусть весть о вашей победе предупредит нас, и вам, лорд Веетморлэнд, поручаем мы обрадовать ею его величество. Мы отправимся вслед за вами.

Фольстаф. Лорд, позвольте мне идти через Глостершир; когда же прибудете ко двору - прошу вас, добрый лорд, не забыть меня своим милостивым предстательством.

Принц Иоанн. Прощайте, Фольстаф. По моему сану, я должен отнестись о вас лучше, чем вы заслуживаете. (Уходит).

Фольстаф. Желал бы, чтоб у тебя достало на столько ума; это было бы гораздо лучше твоего герцогства. - Чорт возьми, этот благонравный молокосос не жалует однакожь меня, и нет человека, который заставил бы его улыбнуться; да и не удивительно впрочем, - ведь он не пьет вина. Кто жь из этих скромников отличался, когда-нибудь, истинным мужеством? Водянистые напитки и частое употребление рыбной пищи, так расхолаживают кровь, что они впадают в какую-то особенную мужскую девичью немощь и, женившись, производят только девченок. Вообще они глупцы и трусы; точно так я некоторые из наших сделались бы тем же, еслиб не возбудительные. Хороший херес имеет двоякое действие: он бросается в голову, разгоняет все глупые, густые, черные пары, которые окружают мозг; придает ему особенную живость, сметливость, изобретательность; наполняет его помыслами летучими, пламенными, очаровательными, и эти помыслы, переходя в голос, на язык - что составляет рождение - делаются превосходнейшими остротами. Второе действие хорошого хереса - нагревание крови, которая, оседая от охлаждения, делает печень бледною, почти белой, что служит верным признаком трусости и слабодушия; херес же разогревает ее и устремляет изнутри к самым крайним оконечностям. Лице пламенеет и, как сигнальный огонь, призывает к оружию все остальные части маленького королевства, что зовут человеком; тут все жизненные простолюдины, все внутренния второстепенные силы собираются вокруг своего генерала - сердца, которое, усилясь и раздувшясь этой свитой, решается на всякий отчаянный подвиг. Таким образом, и храбрость рождается хересом. Без хереса - вздор и самое искусство в ратном деле, потому что только он приводит его в действие; потому что искусство - не больше как куча золота, хранимая демоном, пока херес не почнет ее и не пустит в ход и в дело. Вот, по этой-то самой причине и принц Генрих храбр; холодную кровь, которую, натурально, должен был наследовать от отца, он пахал, орал, удобрял, как тощую, безплодную землю, ревностным питьем плодоносного хереса, до того, что сделался наконец весьма пылким и храбрым. Да, еслиб у меня была тысяча сыновей - первым человеческим правилом, которому я научил бы их, было бы отречение от всех водянистых пойл и совершенная преданность хересу.

Входит Бардольф.

Ну что, Бардольф.

Бардольф

Фольстаф. Счастливый путь. Я пойду через Глостершир, чтоб навестить мэстер Роберта Шалло. Я ужь поразмял его между большим и указательным пальцами; примусь скоро я печатать им {Прежде печатали мягким сургучем.}. Идем.

СЦЕНА 4.

Вестминстер. Комната во дворце.

Входят Король Генрих, принцы Кларенс и Гомфри, Варвик и другие.

Король Генрих. Теперь, благородные лорды, даруй только небо счастливое окончание раздоров, источающих кровь перед нашим порогом - и мы поведем наше юношество на поля славнейшия, обнажим мечи освященные. Корабли готовы, войско собрано, наместники на время нашего отсутствия назначены и все клонится к исполнению нашего давняго желания; только наша собственная хворь заставляет нас отложить этот поход до возстановления нашего здоровья и совершенного покорения бунтовщиков законной власти.

Варвик. Мы убеждены, что и то и другое, не замедлит обрадовать ваше величество.

Король Генрих. Гомфри, сын мой Глостер, где же принц, брат твой?

Гомфри. Кажется, отправился на охоту в Виндзор.

Король Генрих. С кем?

Гомфри

Король Генрих. С ним брат его Томас Кларенс?

Гомфри. Нет, добрый лорд; он здесь.

Кларенс. Что угодно моему отцу и государю?

Король Генрих. Только твоего счастья, Томас Кларенс. Как же это случилось, что ты не с принцем, братом твоим? Он любит тебя, а ты отдаляешься от него, Томас. Он расположен к тебе больше, чем к другим братьям; не пренебрегай этим, сын мой: по смерти моей, ты много добра можешь сделать твоим посредничеством между его величеством и твоими братьями. Не чуждайся его, не притупляй его любви, не лишай себя выгод его расположения холодностью, равнодушием, потому что он само снисхождение, когда к нему внимательны. У него есть слеза для сострадания, и рука его отверзта, как день, для кроткого милосердия; но в минуты раздражения, - он камень, суров как зима, неукротим как ледяные порывы передразсветного ветра. Необходимо по этому соображаться с расположением его духа, Заметил что он весел - брани его проступки, не выходя однакожь из границ должного уважения; угрюм - не трогай, пока страсти его не уходятся, как кит на мели, от своих собственных усилий. Научись этому, Томас, и ты будешь щитом твоих друзей, золотым обручем, сдерживающим твоих братьев, чтобы в общем сосуде их крови, от примеси яда наговоров, который время рано или поздно, а подольет таки непременно, - никогда не сделалось течи, хотя бы яд этот и действовал как жестокий аконит или взрывистый порох.

Кларенс. Старательно, с любовью стану я за ним ухаживать.

Король Генрих. Зачем же ты не с ним, не в Виндзоре?

Кларенс. Он не там; он обедает в Лондоне.

Король Генрих. Не знаешь, с кем?

Кларенс. С Пойнсом и другими, обыкновенными его товарищами.

Король Генрих безпорядки, которые вы увидите, когда я буду спать с моими предками. Когда не будет уже узды на его упрямое распутство, когда своевольство и пыл крови сделаются его единственными советниками, когда средства соединятся с расточительностью - о, как быстро помчится он тогда на крылах страстей к бедам и гибели!

Варвик. Государь, вы несправедливы к нему. Принц только изучает своих товарищей как чуждый язык, для полного овладения которым необходимо обратить внимание даже и на непристойнейшее слово; но это, как известно и вашему величеству, ведет лишь к тому, чтоб знать его и гнушаться им. Точно так, придет время, и принц покинет своих товарищей, как покидают непристойные выражения, и память о них послужит для него обращиком или меркой, чтоб судить о других, и прежние безпорядки обратятся в пользу.

Король Генрих. Редко оставляет пчела и мертвую падаль, однажды положив в нее свои соты. - Это кто? Вестморлэнд!

Входит Вестморлэнд.

Вестморлэнд. Блого моему повелителю и еще более счастья в придаток к тому, которое я должен возвестить! Принц Иоанн, ваш сын, целует руку вашего величества: Мовбрай, архиепископ Скруп, Гастингс и все прочие преданы каре закона; мечи бунтовщиков вложены в ножны, и мир водружает всюду свою оливу. Как все это сделалось, ваше величество можете прочесть, в свободное время, в этом подробном донесении.

Король Генрих. О, Вестморлэнд, ты летняя птичка, воспевающая восход дня в исходе зимы. - Смотрите! вот и еще вестник.

Входит Гаркорт.

Гаркорт. Небо да избавит твое величество от всех врагов, и если они возстанут против тебя, да падут, как пали те, о которых являюсь возвестить тебе! Граф Норсомберлэнд и лорд Бардольф с сильным войском Англичан и Шотландцев разбиты шерифом Иоркшира на голову. Подробности сражения изложены в этом донесении.

. Отчего же эти радостные вести лишают меня сил? Неужели счастие не приходит никогда с полными руками, всегда пишет свои прекраснейшия слова сквернейшими буквами? Оно или дает позыв на пищу - без пищи, как случается с здоровыми бедняками; или пир - без позыва на пищу, как бывает с богачами: всего вдоволь, и нет возможности пользоваться. Я бы так хотел порадоваться этим прекрасным вестям, а зрение тускнеет, и голова кружится. - О, Боже! поддержите меня, - мне очень дурно. (Лишается чувств.)

Гомфри. Успокойтесь, ваше величество!

. О, мой царственный отец!

Вестморлэнд. Государь, ободритесь, взгляните!

Варвик

Кларенс. Нет, нет; он не вынесет! - Безконечные заботы, безпрестанное напряжение, протерли стену, окружающую дух, до того что жизнь проглядывает уже сквозь нее и готова вырваться.

Гомфри. Меня страшат народные толки о преемниках без родителей, о чудовищных порождениях. Времена года изменили свое течение, как будто бы год нашел несколько месяцев спящими и перескочил через них.

. Река приливала три раза, без промежуточного отлива, и старики, эти сумазбродные летописи времен, говорят, что тоже было не задолго перед тем, как захворать и умереть нашему прадеду Эдуарду.

Варвик. Принцы, говорите тише - король приходит в себя.

Гомфри

Король Генрих. Прошу вас, перенесите меня в другую комнату, да пожалуйста потише. (Короля переносят в глубину комнаты и кладут на постель). Друзья мои, скажите, чтоб не шумели; хорошо, еслибы теперь чья-нибудь услужливая рука успокоила мой утомленный дух тихими звуками музыки.

. Позвать музыкантов в соседнюю комнату.

Король Генрих. Положите мою корону ко мне на подушку.

Кларенс

Варвик. Тише, тише.

Входит Принц Генрих.

. Где герцог Кларенс?

Кларенс. Здесь, брат, и в тяжкой грусти.

Принц Генрих

Гомфри. Очень дурен.

Принц Генрих. Дошли ль до него радостные новости? Передайте ему их.

. Когда он выслушал их, ему сделалось хуже.

Принц Генрих. Если он болен от радости, так выздоровеет без лекарств.

Варвик

Кларенс. Выдем в другую комнату.

Варвик. Угодно вашему высочеству с вами?

. Нет; я останусь, побуду с ним. (Всю, кроме него выходят.) - зачем же положили на его подушку корону, безпокойную эту сопостельницу? О, блестящая смутница! золотая забота! сколько безсонных ночей оставляешь ты врата успокоения распахнутыми настежь, - и он спит с тобою! Но не так крепко, и в половину не так усладительно крепко, как тот, кто, повязав голову дрянным платчишком, храпит себе целую ночь напролеть. О величие! когда ты гнетешь твоего ношатая, ты тоже, что в знойный день богатые доспехи, как кипятком обдающие своей охраной. - У врат его дыхания лежит пушинка, и не шелохнется. Дыши он - эта легкая, невесомая пушинка шевелялась бы. - Государь! отец мой! - крепок этот сон в самос деле; это сов, разведший с этим золотым венцем стольких королей Англии. Тебе от меня - слезы, глубокая сердечная скорбь, и природа, любовь и сыновняя нежность выплатят тебе, о, дорогой мой отец, эту дань вполне. Мне от тебя - эта царственная корона, как к ближайшему к твоему сану и к твоей крови. Вот, она на мне, и да сохранит ее Господь на челе моем! Теперь соедините все силы мира в одну гигантскую руку, и ей не сорвать с меня этого наследственного украшения! Полученное от тебя, и я оставлю моим, так же, как оно оставлено мне.

Король Генрих. (просыпаясь.) Варвик! Глостер! Кларенс!

Входят и прочие.

Кларенс. Король, кажется, зовет?

Варвик

Король Генрих. Зачем оставили вы меня здесь одного, лорды?

Кларенс. Мы оставили здесь, мой повелитель, принца, моего брата; он сказал, что посидит, посмотрит за вами.

. Принц вэльский!? Где же он? дайте мне взглянуть на него. Его нет здесь.

Варвик. Эта дверь отворена; вероятно он вышел в эту дверь.

Гомфри

Король Генрих. Где же корона? кто взял ее с моей подушки?

Варвик. Когда мы выходили, она была на ней.

. Ее унес принц; подите, отыщите его. Неужели его нетерпение так велико, что он и сон мой принимает за смерть? Отыщите его, лорд Варвик, пугните сюда хорошенько. (Варвик уходит.) Эта проделка соединяется с болезнью, чтоб ускорить конец мой. Вот вы каковы, дети! видите ли как скоро возмущается природа, когда золото становится целью! И вот для чего глупые, через-чур попечительные отцы гонят сон от глаз думами, ломают голову заботами, кости трудами; вот для чего копят, громоздят развращающия груды тяжело приобретенного золота; вот для чего стараются научить своих сыновей искусствам и воинскому делу. Подобно пчеле, собирающей с каждого цветка дань сладкими его соками, с ножками облепленными воском, с рыльцем полным меда, мы возвращаемся в улей - и, как пчел, нас убивают за все труды наши. И эту горечь должен еще испытать отец умирающий.

Входит

Где же нетерпеливец, не хотевший дождаться, пока его подруга - болезнь, окончит дни мои?

Варвик. Государь, я нашол принца в соседней комнате в слезах, в такой глубокой печали, что и всегда упивавшееся кровью злодейство, гладя на него, омыло бы свой нож росой сострадания. Он сейчас придет сюда.

Король Генрих

Входит Принц Генрих.

Вот и он. Подойди ко мне, Гарри. - Выдьте, оставьте нас одних. (Кларенс, Гомфри и другие уходят.)

. Я думал, что уже никогда не услышу вас.

Король Генрих. Гарри, твое желание - отец этой думы. Я слишком для тебя мешкаю; я надоел тебе. Неужели ты так сильно алчешь моего престола, что не мог не облечься в мои регалии еще до времени? О, глупый юноша! величие, которого ты жаждешь, задавит тебя! Подожди немного; облако моей царственноcти удерживается от падения таким слабым ветром, что должно пасть в скором времени; день мой меркнет. Ты похитил то, что через несколько часов было бы твоим без преступления; при конце моем ты скрепил своей печатью мои предположения. Вся твоя жизнь показывала, что ты не любишь меня, я тебе хотелось, чтобы я умер вполне убежденный в этом. В твоих помыслах тысячи кинжалов, наточенных на твоем каменном сердце, чтоб уничтожить последние полчаса моей жизни. И какие-нибудь полчаса, ты не можешь потерпеть меня? - Ступай же, копай сам мою могилу, и пусть веселый колокольный звон возвещает твоему уху не смерть мою, а твою коронацию. Пусть все слезы, которые должны бы оросить гроб мой, будут мѵром для помазания головы твоей; меня же смешай с забытым прахом, отдай червям, что даровало тебе жизнь. Сменяй моих сановников, уничтожай мои постановления; настало время издевок над всяким порядком, - Генрих пятый воцарился! - Возвышайся теперь, тщеславие! долой, царственность! вон, мудрые советники! Собирайтесь к английскому двору, безпутные обезьяны всех стран! освобождайтесь соседния государства от своих изчадий! есть у вас бездельник, способный клясть, пьянствовать, плясать, буйствовать напролет целые ночи, грабить, убивать, совершать древнейшие грехи, на новейший манер - радуйтесь, он уже не потревожит вас более. Англия покроет двойной позолотой тройную его гнусность; Англия даст ему и место, и почет, и власть, потому что Генрих пятый снимает намордник воздержания с обузданного своеволия, и лютый пес примется терзать все невинное. О, мое бедное, больное от междоусобий королевство! если и моя заботливость не могла воздержать тебя от безпорядков, что же станется с тобой, когда сам безпорядок будет твоим попечителем? Ты опять превратишься в пустыню, населенную волками, твоими прежними обитателями.

Принц Генрих. О, простите мне, мой повелитель! Еслиб не слезы, еслиб не это влажное препятствие слову - я предупредил бы этот нежный и жестокий упрек; не дал бы вашей грусти высказать его, не выслушал бы его до конца. Вот ваша корона, и тот, кто носит вечную, да сохранит вам ее на долго! Если она для меня дороже вашей чести, вашей славы - да не выду я никогда из этого покорного положения, не оставлю этого униженного коленопрекловения, которому научает дух истинной и глубокой преданности! Небо свидетель, как сильно сжалось мое сердце, когда, вошедши сюда, я нашел ваше величество без всякого дыхания. Если я притворствую - о, пусть я умру в моем теперешнем сумазбродстве, лишусь возможности показать недоверчивому свету, как тверда моя решимость исправиться! Я подошел взглянуть на вас - мне показалось, что вы умерли, - сам полумертвый от этой мысли, я обратился к корове с укорами. "Заботы, неразлучные с тобой", говорил я ей, как будто бы она могла понимать меня, "пожрали тело моего отца; и что жь в том, что ты лучшее золото? для меня ты самое худшее; другое и низшей пробы гораздо драгоценнее, поддерживая жизнь своим целебным раствором {Прежде приписывали раствору золота особенные целебные, укрепляющия тело силы. - Джонсон.}; но ты, наилучшее, наиболее уважаемое, наиболее прославляемое - ты пожрало своего ношатая". Так укоряя, я надел ее, мой повелитель, на голову, чтоб, по долгу достойного преемника, вступить с ней в борьбу, как со врагом, умертвившим моего отца в глазах моих. Но если в это мгновение она заразила мою кровь радостью, или пробудила во мне хотя малейший горделивый помысел; если хоть одно какое-нибудь неестественное, суетное желание встретило ее хоть малейшим приветом - да не попустит Господь, чтоб она когда-нибудь коснулась чела моего; да соделает меня беднейшим вассалом, который когда-либо преклонялся пред ней в тоске и в трепете!

Король Генрих мой. Богу известно, сын мой, какими извилистыми путями, околицами добрался я до этой короны, и я сам знаю очень хорошо как тревожно держалась она на голове моей. К тебе она перейдет покойнее, прямее, законнее, потому что все черное достижения сойдет со мной в могилу. На мне она казалась почестью, похищенной рукой возмущения; многие жили еще, чтоб напоминать мне, что она добыта их содействием, и это терзало предполагаемый мир ежедневными раздорами и кровопролитиями. Ты знаешь каким опасностям подвергало меня все это; все мое царствование было драмой такого содержания. Моя смерть изменяет многое, потому что то, что казалось на мне добычей {В прежних изданиях: for what in me was purchased... По экземпляру Колльера: for what in me was purchase...}, - переходит к тебе путем законнейшим: по праву наследственности. Ты станешь тверже, чем я; но все-таки не достаточно твердо, потому что притязания слишком свежи еще, и все мои друзья, которых ты должен сделать своими друзьями, лишены зубов и жал так еще недавно. Кровавыми своими услугами они, конечно, помогли мне возвыситься, но их могущество могло точно также и низвергнуть меня; чтоб предъотвратить это, некоторых я уничтожил, других думал вести в Палестину, чтоб покой и праздность не дали им возможности заглянуть в мои права слишком ужь глубоко. И потому, Гарри, поставь себе за правило, занимать непостоянные умы иноземными войнами, чтоб битвы в странах отдаленных изгладили память прошедшого. Мне хотелось бы сказать тебе еще многое; но грудь моя так истощена, что не могу продолжать разговора. О, Господи! прости мне способы, которыми я достиг короны, и укрепи ее за ним безмятежно!

. Moй повелитель, вы приобрели ее, носили, хранили, передали мне - мое право на нее несомненно, и я отстою ее против целого мира!

Входят Принц Иоанн, Варвик и прочие.

. Посмотри, посмотри, вот и Иоанн Лэнкестер.

Принц Иоанн. Здоровье, мир и счастие моему царственному отцу!

Король Генрих

Принц Генрих. Лорд Варвик!

Король Генрих. Комната, в которой я в первый раз лишился чувств, имеет, кажется, какое-то название?

. Государь, ее называют Иерусалимом.

Король Генрих. Хвала Господу! - именно там должна кончиться жизнь моя. Много лет тому назад мне предсказали, что я умру в Иерусалиме, и я все думал, что это в Палестине. - Перенесите меня в ту комнату - положите меня там; Генрих умрет в этом Иерусалиме.