Генрих VIII.
Действие II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Генрих VIII. Действие II. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ II.

СЦЕНА 1.

Улица.

Входят Два Джентльмена с разных сторон.

1 джентльмен. Куда так поспешно?

2 джентльмен. А, Бог в помощь! в суд, узнать что будет с благородным герцогом Бокингэм.

1 джентльмен. Я избавлю вас от труда идти туда. Все кончено; его сейчас поведут назад в темницу.

2 джентльмен. Вы были там сами?

1 джентльмен. Сам.

2 джентльмен. Скажите жь, как решили?

1 джентльмен

2 джентльмен. Нашли виновным?

1 джентльмен. Нашли и осудили.

2 джентльмен. Жалко.

1 джентльмен. Жалко и многим.

2 джентльмен. Разскажите, пожалуйста, как это было?

1 джентльмен. Я передам вам все в коротких словах. Герцог подошел к решетке и на все обвинения отвечал уверениями в своей невинности, приводя много ловких оправданий, чтоб ускользнуть от кары закона. Стряпчий же короля ссылался, напротив, на следствие, на показания, на признания разных свидетелей; тогда герцог потребовал очной с ними ставки, чтоб они обвинили его viva vice, и против него выступили его управляющий, его канцлер сэр Гильберт Пек, его духовник Джон Кар, и наконец, проклятый монах Гопкинс, главный виновник всего зла.

2 джентльмен. Тот, что подстрекал его своими предсказаниями?

1 джентльмен. Тот самый. Все они обвиняли так положительно, что, как он ни старался, а все-таки не мог опровергнуть их, и перы, по такой очевидности, объявили его виновным в государственной измене. Защищая жизнь свою, он говорил много и удивительно умно; но все это или забывалось, или возбуждало только мгновенное сожаление.

2 джентльмен. А после того, как он держал себя?

1 джентльмен но тотчас же овладел собою, и затем, все остальное время обнаруживал уже необыкновенно благородное терпение.

2 джентльмен. Я не думаю, чтоб он боялся смерти.

1 джентльмен. Нельзя и думать; никогда не был он такой бабой; его несколько разстроила только вина осуждения.

2 джентльмен. И тут, наверное, не обошлось без кардинала.

1 джентльмен. Судя по всему, весьма вероятно. Во первых обвинение Кильдаре, бывшого тогда правителем Ирландии, смещение его, отправление туда графа Сёрри, и еще так поспешное, чтоб он не мог помочь отцу своему.

2 джентльмен. Тонкая, злая штука.

1 джентльмен. Возвратившись, он, без сомнения, отплатит ему за это. Кому жь не известно, что всякому, кого только король полюбит - кардинал тотчас найдет местечко подальше от двора.

2 джентльмен. Народ страшно ненавидит его, и, клянусь честью, желает, чтоб ад провалился в преисподнюю; герцога же любит, обожает, называет великодушным Бокингэмом, зеркалом всего прекрасного -

Бокингэма ведут назад от допроса. Перед ним несколько служителей правосудия с секирами, обращенными острием к нему; по бокам стража с алебардами. За ними Сэр Томас Ловель, Сэр Никлас Во, Сэр Вильям Сэндс и народ.

1 джентльмен

2 джентльмен. Подойдем поближе, посмотрим на него.

Бокингэм. Добрые друзья мои - многие из вас пришли издалека, чтоб пожалеть о мне - выслушайте же, что скажу я вам, я потом разойдитесь по домам и забудьте меня. Нынче меня осудили, как изменника, и я должен умереть, как изменник; но, Бог свидетель, и ежели во мне есть совесть, да сразит она меня, как топор, если я изменник. Я не виню судей за смерть мою - по ходу дела они осудили меня справедливо; но тем, которые искали её, я мог бы пожелать поболее любви християнской. Кто бы они ни были, я от души прощаю им, только бы они не добивались славы вредом, не основывали злых замыслов своих на могилах людей благородных, потому что тогда невинная кровь моя должна вопиять против них. Жить еще долее в этом мире я не надеюсь нисколько, - не стану даже и просить об этом, хоть и знаю, что у короля милосердия гораздо более, чем могу сделать преступлений. Вы, немногие, любившие меня, не побоявшиеся плакать о Бокингэме, благородные друзья его и товарищи - разставанье с которыми только и тягостно для него, только и кажется смертию - проводите меня, как добрые ангелы, до места казни, и когда падет железо долгой разлуки, приносите одну прекрасную жертву вашими молитвами - вознесите ими мою душу на небо. - Теперь, ведите жь меня, с Богом.

Ловель. Лорд, если когда-нибудь вы таили в вашем сердце против меня какое бы то ни было неудовольствие, прошу простите мне теперь чистосердечно.

Бокингэм. Сэр Томас Ловель, прощаю вам так же искренно, как желал бы, чтоб и мне простили; прощаю всем. Оскорбления нанесенные мне, не так еще безчисленны, чтоб я не мог примириться; черная ненависть не сойдет со иной в могилу. Передайте последний привет мой его величеству; заговорит он о Бокингэме - скажите ему, что вы видели его в половину на небе. Мои мысли, мои молитвы до сих пор принадлежат еще королю; пока не отлетит душа моя, я все буду молить ему благословений. Пусть проживет больше лет, чем я успею насчитать их; пусть царствует всегда любовью и любимым; когда же дряхлое время приблизит его к концу - доброта и он да займут одну гробницу!

Ловель. Я должен проводить вашу светлость до набережной и там передать сэр Никласу Во; ему поручено вести вас до места казни.

Во. Сказать, что герцог приближается; посмотрите готова ль лодка, убрана ль соответственно величию его сана.

Бокингэм. Нет, сэр Никлас, оставьте это; что теперь мое величие как не насмешка надо мной. Когда я приехал сюда, я был великим конетаблем и герцогом Бокингэм - теперь же, просто бедный Эдуард Бохэн. И все-таки я богаче моих подлых обвинителей, никогда не знавших, что такое правда. Это я запечатлею нынче кровью, которая, придет время, заставит их стенать об этом. Мой благородный отец, Генрих Бокингэм, прежде всех возставший против хищного Ричарда, бежал, к несчастию, к своему служителю Банистеру; бездельник предал его, и он казнен без суда. Господь да успокоит душу его! Генрих седьмой, искренно сожалея о потере отца моего, возвратил мне, с истинно царским великодушием, все мои титла, возстановил - сделал мое дни еще благороднее. Теперь сын его, Генрих восьмой, одним ударом лишает меня навсегда и жизни, и чести, и имени, и всего, что делало меня в этом мире счастливым. Меня судили и, должен сказать, судили благородно; только этим я и счастливее бедного отца моего; во всем же прочем судьба наша совершенно одинакова. Мы оба погибли от наших служителей, от людей, которых наиболее любили; противуестественная, безчестнейшая услуга. Но небо во всем имеет свою цель; как бы то ни было, вы, внимающие теперь мне, поверьте несомненному слову умирающого: не полагайтесь слишком на тех, которым расточаете любовь свою и советы, потому что те, которых вы сделаете своими друзьями, которым отдадите свое сердце, при малейшем толчке вашему счастию отхлынут от вас, как вода, и если возвратятся - так разве только для того, чтоб утопить вас. Молитесь за меня, добрые друзья мои. Я должен разстаться с вами; последний час моей долгой, тягостной жизни настал. Прощайте; захочется вам рассказать что-нибудь грустное, разскажите как погиб я. - Все кончено, Господь да простит мне! (Уходит со своей свитой.)

1 джентльмен. Какая жалость! Знаете ли, сэр, много проклятий ляжет на головы виновников этого.

2 джентльмен. Да, если герцог невинен; но я могу намекнуть вам на другое грозящее нам горе, и гораздо еще большее этого, если сбудется.

1 джентльмен

2 джентльмен. Тайна эта так важна, что требует величайшей осторожности.

1 джентльмен. Вы знаете, я нисколько не болтлив.

2 джентльмен. Знаю, и скажу вам. Дошли до вас распространившиеся на днях слухи о разводе короля с Екатериной?

1 джентльмен. Как же; но ведь они не подтвердились, потому что король, узнав об этом, разсердился и предписал лорд Керу прекратить все эти толки немедленно, зажимая рот всякому, кто осмелится говорить об этом.

2 джентльмен. Так, сэр, но молва эта становится теперь действительностью; она возникла снова и еще с большею силой: говорят ужь за верное, что король непременно потребует развода. Кардинал, или кто-нибудь из близких к нему, по злобе к доброй королеве, возбудили в нем какие-то укоры совести, и это погубит ее. Слухи эти подтверждаются и недавним прибытием кардинала Кампеуса; все полагают, что он именно для этого и приехал.

1 джентльмен. Это все кардинал, и едва ли не из одного только желания отмстить императору за отказ в толедском епископстве, которого он искал,

2 джентльмен. Вы, я думаю, отгадали; но не безчеловечно ль вымещать это на ней? Кардинал добьется своего, и она погибнет,

1 джентльмен. Жалко ее. - Однакожь здесь совсем не место разговаривать об этом; поговорим лучше дома.

СЦЕНА 2.

Передняя во дворце.

Входит читая письмо.

Лорд Камергер. "Лорд, лошади, которых ваша светлость требовали, были мной выбраны, объезжены и снабжены всей сбруей со всевозможным рачением. Оне были молоды и красивы, лучшей северной породы. Я ужь хотел отправить их в Лондон, как приехал один из служителей лорда кардинала, снабженный полномочием, и взял их, говоря: что господин его хочет, чтоб его требования исполнялись, если не прежде королевских, так ужь конечно прежде требований всякого подданного; что и зажало нам рты". - Да, он действительно хочет этого. Пусть владеет ими; ведь скоро, как мне сдается, он и всем завладеет.

Входят Герцоги Норфольк и Соффольк.

Норфольк. Здравствуйте, лорд камергер.

Лорд Камергер. Доброго дня, почтенные герцоги.

Соффольк. Скажите, что король?

Лорд Камергер. Я оставил его одного, пасмурного, озабоченного.

Норфольк. Чем же?

Лорд Камергер. Кажется, брак с женой брата тревожит его совесть.

Соффольк

Норфольк. Именно. Это все труды кардинала - короля-кардинала; коварный поп этот, как первенец Фортуны, вертят всем как хочет. Придет время, король узнает его.

Соффольк. Дай-то Бог; иначе он никогда не узнает , самого себя.

Норфольк. Как благочестивы и как ревностны все его действия! Разорвав союз наш с императором, могущественным племянником королевы - он вползает в сердце короля и возбуждает в нем сомнения, угрызения, и все это по случаю брака его. Наконец, чтоб избавить его от всего этого, он советует развод, бросить ту, которая, как брилиянт, двадцать лет украшавший его шею, нисколько не утратила красоты своей, - ту, которая любит его той высокой любовью, какой ангелы любят добрых, - ту, которая тогда даже, когда разразится над ней ужаснейший удар судьбы, все еще будет благословлять короля. И эти действия не благочестивы?

Лорд Камергер. Избави Бог от такого советника! Все это совершенно справедливо; об этом говорят везде; нет языка, который бы не толковал, нет сердца, которое бы не скорбело об этом. Кто только может заглянуть в это дело поглубже - видит, что конечным результатом его будет брак с сестрой короля Франции. Но Господь откроет же когда-нибудь королю глаза, усыпленные этим дерзким и злым человеком.

Соффольк. И избавит нас из под ярма его.

Норфольк. Да, нам надо молить, и от всей души, об избавлении; не то и всех нас властолюбец этот переделает из принцев в пажи. Все людския титла для него ком теста, которому он дает какую ему вздумается форму.

Соффольк. Что до меня, лорды, я ни люблю, ни боюсь его. Вот символ моей веры: я рожден без его содействия - без него и просуществую, если королю будет это угодно; его проклятия и благословения, совершенно для меня равнозначительные - пустое дыхание, на которое не обращаю никакого внимания; я знал его и знаю, и предоставляю тому, кто сделал его так надменным - папе.

Норфольк. Войдемте к королю; попробуем каким-нибудь другим занятием отвлечь его от тяжких помыслов, овладевших им слишком ужь исключительно. Вы, лорд, верно с нами?

Лорд Камергер. Извините; поручение короля отзывает меня в другое место. Кроме того, мне кажется, что вы, для развлечения его, выбрали самое неудобное время. Впрочем, желаю вам успеха.

Норфольк(Камергер уходит.)

Норфольк отдергивает завесу боковой двери. Король сидит с непокрытой головой, углубленный во чтение.

Соффольк. Как он мрачен; он в самом деле скорбит сильно.

Король Генрих. Кто там?

Норфольк. Дай Бог, чтоб он не разсердился.

Король Генрих. Кто там, говорю я? Как осмелились вы нарушить мое уединение? - Кто же я? - а?--

Норфольк. Король милостивый, прощающий всякий не злонамеренный проступок. Если мы нарушили долг наш, так это по государственному делу, на счет которого желали узнать монаршую волю вашу.

Король Генрих. Вы слишком дерзки. Выдьте; я научу вас знать часы государственных занятии. - Время ли теперь для дел мира сего? - а?

Входят Вульзи и Кампеус.

(Кампеусу) Приветствую вас, почтенный, много-ученый сэр, в нашем королевстве. Располагайте нами и им. (Вульзи) Добрый лорд, смотрите, чтоб мы не оказались пустым болтуном.

Вульзи. Это невозможно, государь. Прошу ваше величество, о позволении нам переговорить с вами наедине.

Король Генрих. (Герцогам). Мы заняты; ступайте.

Норфольк. (Соффольку). В этом попе нет и тени гордости.

Соффольк. (Норфольку). Что и говорить! на такую немощь я не согласился бы даже и из-за его места; но так это не может продолжаться.

Норфольк. А продолжится - отважусь возстать против него.

Соффольк. Я также.

Вульзи. Ваше величество превзошли мудростью всех царей, предоставив, по собственному свободному желанию, сомнения вашей совести решению церкви. Кто жь может теперь упрекать, порицать вас? - Испанец {Император.}, связанный с ней узами крови и дружбы - если только в нем есть хоть искра правдивости - поневоле должен будет признать суд этот и безпристрастным и благородным. Все священнослужители - я разумею ученых - имеют в християнских государствах свой свободный голос, и Рим, этот кормилец всякого суждения, посылает нам, по вашему желанию, представителя всех их в лице доброго, правдивого и ученого кардинала Кампеуса, которого еще раз представляю вашему величеству.

Король Генрих. И я еще раз приветствую его в моих объятиях и благодарю священный конклав за любовь ко мне; он прислал именно такого человека, какого желал я.

Кампеус. Государь, вы должны были приобресть любовь и всех иноземцев, - вы так благородны. В руки вашего величества передаю я полномочие, которым римский двор делает вас, благородный лорд кардинал Иоркский, и меня, своего служителя, безпристрастными судиями этого дела.

Король Генрих. Два мужа равного достоинства. Мы сейчас уведомим королеву о причине вашего прибытия. Где Гардинер?

Вульзи. Я знаю, ваше величество всегда так любили ее, что верно не откажете ей в том, чего, по закону, может требовать и последняя простолюдинка - ученых законников, с правом говорить свободно в её защиту.

Король Генрих. Мы дадим ей самых искусных, и того, кто лучше защитит ее, наградим нашей милостью. - Сохрани нас Боже, отказать ей в этом. - Потрудитесь, кардинал, позвать моего нового секретаря Гардинера; я нахожу его очень способным.

Вульзи выходит и тотчас же возвращается с Гардинером.

Вульзи. (Гардинеру). Вашу руку. Желаю вам милостей и счастия; вы теперь служитель короля.

Гардинер

Король Генрих. Гардинер! (Говорит с ним тихо.)

Кампеус. Скажите, лорд Иорк, занимал перед ним это место какой-то доктор Пэс?

Вульзи. Занимал.

Кампеус. И почитался ученым человеком?

Вульзи. Очень.

Кампеус. Так знаете ли, лорд кардинал, что и вы не избегли злых толков?

Вульзи. Как?

Кампеус. Говорят, что вы завидовали ему; что, опасаясь его возвышения - так как он был слишком добродетелен - вы держали его постоянно в отдалении; что это до того огорчало его, что он сошол с ума и умер.

Вульзи. Мир душе его! Это достаточная дань любви християнской; для живых же порицателей есть места исправительные. Он был глупец, хотел во что бы ни стало быть добродетельным; этот же готов повиноваться мне во всем; - только такой и может быть так близок к королю. Поймите, любезный брат, что мы живем не для того, чтоб нас вытесняли низшие.

Король Генрих. (Гардинеру). Передай это королеве с должным уважением. (Гардинер уходит). -- Для такого ученого исследования, я не знаю места приличнее Блакфриерса; там и соберитесь для этого важного дела. Вам любезный Вулзи, поручаю я все нужные распоряжения. - О, добрый лорд, человеку, не утратившему еще сил, не легко отказаться от такой прелестной подруги, но совесть, совесть - она так щекотлива, что надо будет разстаться.

СЦЕНА 3.

Передняя Королевы.

Входят Анна Боллен и пожилая Леди.

Анна Боллен. Нет, ни даже за эту цену. В этом-то и все горькое; его величество жил с ней так долго, а она такая добрая, что ни один язык не повернется сказать о ней что-нибудь дурное, - клянусь жизнью, она никогда не знала, что такое делать зло, - и ее-то, царствовавшую столько лет, все возрастая в роскоши и в величии, лишение которых в тысячу крат горче самой сладости первого их приобретения, - и ее-то, после всего этого, отвергнуть с позором! О, это тронет даже и чудовище.

Леди. И самые твердые сердца смягчаются и скорбят о ней.

Анна Боллен. О, Господи! лучше еслиб она никогда не знала величия; как ни много в нем суетного, но когда жестокое счастие разводить его {В прежних изданиях: Yet, if that quarel, fortune, do divorce... По Колльеру: Yet, if that cruel

Леди. Бедная, теперь она снова будет чужестранкой.

Анна Боллен. Тем еще более заслуживает она слез сострадания. Право, гораздо лучше родиться в низкой доле, жить в довольстве с простолюдинами, чем величаться блестящей скорбью, носить золотое горе.

Леди. Довольство, конечно, лучшее наше достояние.

Анна Боллен. Клянусь честью, моей девственностью, я не желала б быть королевой.

Леди. Ну нет, хоть негодуйте на меня, а я так желала б, рискнула б даже и девственностью; да я вы точно также, несмотря на этот маленькой припадок лицемерия. Вы одарены столькими женскими прелестями, что и сердце у вас непременно должно быть женское; а это сердце всегда любило величие, богатство, властвование. Все это, говоря правду, блага, и все эти блага, хоть вы теперь и жеманитесь, ваша нежная, замшевая совесть примет без всякого затруднения, если только решитесь немножко порастянуть ее.

Анна Боллен. Право, нет.

Леди. Право, да. - И вы не хотели б быть королевой?

Анна Боллен. Ни за все сокровища мира.

Леди. Странно; а меня и согнутый пенс, как я ни стара, соблазнил бы окоролевить его. Ну, а как вы думаете на счет герцогини? выдержите вы тягостное бремя этого титла?

Анна Боллен. Нет.

Леди. Вы удивительно слабы. Спустимся еще пониже. Впрочем из-за чего-нибудь поболее того, что вгоняет только в краску, я бы не хотела быть вашим графом. Если вы не в силах вынести и этого бремени, так вы так ужь немощны, что никогда не родить вам мальчика.

Анна Боллен. Какой вздор вы говорите. Клянусь еще раз, я бы не согласилась быть королевой и за весь мир.

Леди. Но за маленькую Англию верно рискнули бы; я согласилась бы даже и

Входит Лорд Камергер.

Лорд Камергер. Доброго утра, леди. Скажите, чего бы стоила тайна вашей беседы?

Анна Боллен. Не стоит даже и вопроса, добрый лорд; не стоит, чтоб вы спрашивали. Мы тужим о нашей несчастной королеве.

Лорд Камергер. Прекрасно; это так свойственно доброму женскому сердцу. Есть еще однакожь надежда, что все уладится.

Анна Боллен. Дай-то Бог!

Лорд Камергер. Вы так добры, а небесное благословение никогда не оставляет подобных вам. Но, чтоб вы видели, прекрасная леди, что слова мои истинны, что многочисленные добродетели ваши обратили на себя высочайшее внимание - его величество, король, поручил мне изъявить вам свое глубочайшее уважение, объявить, что жалует вас маркграфиней Пемброк, и что, ко всему этому, по особой милости, прибавляет еще тысячу фунтов ежегодного пенсиона.

Анна Боллен. Я не знаю, какой покорностью доказать ему мою признательность; все мое, и даже большее этого - ничто; мои молитвы не довольно еще святы, мои желания слишком ничтожны, а молитвы и желания - все, чем могу благодарить я. Прошу вас, почтенный лорд, потрудитесь передать его величеству и благодарность и покорность глубоко смущенной рабы его, которая никогда не перестанет молить ему счастия и царственного долгоденствия.

Лорд Камергер. Леди, я не премину еще более возвысить {В прежних изданиях: I shall not fail to approve... По Колльеру: I shall not fail to improve...} то прекрасное об вас мнение, которое вы внушили его величеству. Теперь все для меня понятно; красота и добродетель соединены в ней так тесно, что не могли не опутать короля, и кто знает, может-быть она подарит нас брилиянтом, который озарит весь наш остров {Намек на Елизавету, - которой она была матерью.}. - Я сейчас доложу королю, что говорил с вами.

Анна Боллен. Почтенный лорд - (Камергер уходит.)

Леди. Вот как; скажите, скажите пожалуйста! Шестнадцать лет нищила я при дворе, нищу и до сих пор, и ни разу, ни с какой просьбой, не могла еще попасть в счастливое мгновение между слишком рано и слишком поздно; а вы - о, судьба! - совершенный еще новичек при дворе, и вам - срам, срам этому навязчивому счастию! - вам набивают рот прежде, чем вы раскрыли его.

Анна Боллен. Я я сама удивляюсь этому.

Леди. А как это на ваш вкус? горько? держу сорок пенсов - нисколько. А была, как-то, одна леди - это старая, впрочем, сказка, - леди, которая никак не хотела быть королевой, ни даже за всю грязь Египта; - слыхали вы эту сказку?

Анна Боллен. Вы все шутите.

Леди. На вашем месте, я взлетела бы выше жаворонка. Маркграфиня Пемброк! тысячу фунтов в год, и все это из чистого уважения, ни на что не обязывая. Клянусь жизнию, это обещает много еще других тысячей; шлейф почестей всегда длиннее их передника. Теперь, уверена, вы снесете и титло герцогини. Признайтесь, ведь вы чувствуете себя гораздо сильнее прежнего?

Анна Боллен. Добрая леди, тешьтесь своими фантазиями сколько вам угодно, только не на мой счет. Желала б лучше умереть, еслиб это хоть сколько-нибудь льстило мне {В прежних изданиях: If this salute my blood a jot... По Колльеру: If this elate my blood а jot...}; мне страшно, как подумаю, что еще будет. Королева безутешна, а мы слишком забыли, оставаясь здесь так долго. Прошу, не говорите ей о том, что слышали.

Леди. Да за кого жь вы меня принимаете?

Зала в Блакфриэрсе.

Трубы и литавры. Входят два Констабля с короткими серебряными жезлами, за ними два Писца с докторском одеянии, потом Архиепископ Кэнтерберийский один, за ним Епископы Линкольнский, Элийский, Рочестерский и Сент-Асaфский; за ними в небольшем разстоянии Джентльмен, который несет кардинальскую шляпу и кошель с государственной печатью; потом два Прелата с серебряными крестами, потом Маршал с непокрытой головой и Герольд с серебряной булавой, потом два Джентльмена с двумя большими серебряными столбами {Эти столбы носились перед кардиналами.}; за ними, рядом: Кардиналы Вульзи и Кампеус; за кардиналами два Лорда, каждый с мечем и с жезлом; и наконец Король и Королева с их свитами. - Король садится на трон. Кардиналы, как судьи, садятся ниже его. Королева занимает место в некотором разстоянии от короля. Архиепископы садятся по обеим сторонам судилища, как на соборах; пониже их писцы. Лорды занимают ближайшия места к епископам, Глашатай и свиты размещаются на сцене в приличном порядке.

Вульзи. Провозгласите, да безмолвствуют все, пока будут читать полномочие дарованное нам Римом.

. Зачем же читать его? Оно была уже прочтено публично, и все признали его действительным; это будет напрасная трата времени.

Вульзи. Быть по вашему. Далее.

Писец. Провозглашай: Генрих, король Англии, предстань к суду.

Глашатай. Генрих, король Англии, предстань к суду!

Король Генрих. Я здесь.

Писец. Провозглашай: Екатерина, королева Англии, предстань к суду.

Глашатай. Екатерина, королева Англии, предстань к суду!

Королева Екатерина. (встает, обходить, не отвечая на призыв, судилище и преклоняет колена передо королем). Государь, молю правосудия и сострадания; я бедная женщина, чужестранка, родилась не в ваших владениях - для меня нет здесь судей безкорыстных, не будет ни снисхождения, ни безпристрастия. Чем оскорбила я ваше величество? чем могла я возстановить вас до того, что хотите отвергнуть меня, что лишаете меня вашего доброго расположения? Бог свидетель, я всегда была вам женой верной и покорной, всегда сообразовалась с вашей волей, всегда боялась возбудить ваше неудовольствие, всегда была рабой лица вашего - веселой или грустной, смотря по выражению его. Было-ль, хоть одно мгновение, когда бы я возстала против вашего желания, или не сделала его моим собственным? кого из ваших друзей не старалась я полюбить, зная даже, что он враг мне? кого из моих друзей продолжала я любить, не лишала тотчас же моей милоcти, когда он накликал на себя ваше неудовольствие? Вспомните, государь, что такой покорной женой была я вам двадцать лет, что имела от вас много детей, и если можете привести и доказать, что в течении этого долгого времени я сделала хоть что-нибудь противное моей чести, моим брачным обязанностям или долгу и любви к вашей священной особе - с Богом, отвергните меня; пусть жесточайшее презрение захлопнет тогда за мною двери, предайте меня тогда острейшему ножу правосудия {В прежних изданиях: To the sharpest kind of justice... По Колльеру: To the sharpest knife of justice...}. Позвольте, государь, напомнить вам, что король, ваш родитель, славился благоразумием, проницательностью и верностью суждения; что Фердинанд, мой отец и король Испании, почитался мудрейшим из всех монархов, прежде там царствовавших - нет никакого сомнения, что для совещания об этом браке они собирали ученейших людей обоих государств и что брак наш всеми был признан законным. Поэтому, пока не получу известий от моих друзей в Испании, у которых намерена просить совета, - молю ваше величество пощадить меня; откажете - Бог с вами, делайте что хотите!

Вульзи. Королева, вы сами избрали почтенных отцов этих - людей редкой учености и честности, красу государства - в защитники вашего дела, и потому, не знаю, для чего же вам и отсрочивать суждение {В прежних изданиях: That longer you the court... По Колльеру: That longer you defer the court...}, столь необходимое как для вашего спокойствия, так и для уничтожения сомнений короля.

Кампеус. Замечание почтенного лорда вполне справедливо, и потому, королева, мне кажется всего лучше не прерывать этого царственного заседания, приступить тотчас же к изложению дела и к обсуждению его.

Королева Екатерина. Лорд кардинал, обращаюсь к вам.

Вульзи. Что угодно вашему величеству?

Королева Екатерина. Лорд, я готова плакать; но мысль, что я королева - покрайней мере я слишком долго мечтала быть королевой, - что я дочь короля, а это ужь не мечта, обращает мои слезы в жгучия искры.

Вульзи. Будьте потерпеливее.

Королева Екатерина моим, потому что именно вы-то и вздули между мной и его величеством это пламя - да затушит его рука Господня. И потому, повторяю: я решительно отвергаю, от всей души отказываюсь признать моим судией человека, которого теперь еще более почитаю злейшим врагом моим и нисколько не другом правды.

Вульзи. Я не узнаю вас; вы всегда были так кротки, всегда обнаруживали всеми своими действиями такую доброту, такой ум, какого невозможно было почти и предполагать в женщине. Вы обижаете меня, королева. Я никогда не питал никакой вражды, никогда не был несправедлив не только к вам, но и ни к кому; тут я действовал и буду действовать согласно предписанию конклава, полного римского конклава. Вы говорите, что я вздул это пламя - я отрицаю это. Король здесь; еслиб он видел, что я отпираюсь от моего дела - он возстал бы против моей лживости, и совершенно справедливо, и точно так же жестоко, как вы, против моей правдивости. Если жь ему известно, что я до заслужил вашего обвинения, ему известно и то, как сильно должен я скорбеть от такой несправедливости; и только он и может уврачевать меня, а врачевание это состоит в уничтожении вашего предубеждения. Но прежде, чем его величество скажет что-нибудь в мою пользу - прошу вас, добрая королева, отречься от того, что сказали и никогда не говорить ничего такого.

Королева Екатерина сердце полно злобы, коварства и гордости. Счастье и милости его величества перевели вас быстро через низшия ступени; возвысившись вы сделали все силы души своей - наемниками, а ваши слова - рабами, готовыми служить вашей воле, как вам захочется. Я должна сказать вам, что вы хлопочете более о своем личном возвышении, чем о вашем высоком духовном призвании; и потому - еще раз отвергаю вас, не признавая судией моим, и здесь же в присутствии всех передаю дело мое на суд его святейшества, папы. Пусть он сам судит меня. (Преклоняется перед королем и хочет удалиться.)

Кампеус. Королева упорствует, возстает против суда, обвиняет его, не хочет был судима им - это дурно. Она удаляется.

Король Генрих

Глашатай. Екатерина, королева Англии, предстань к суду!

Грифс. Королева, вас снова требуют.

Королева Екатерина к одному из судов их. (Уходит с Грифисом и своей свитой.)

Король Генрих. Ступай, ступай, Кэт, своей дорогой. Человеку, который скажет, что у него жена лучше ей, не верьте ни в чем, потому что он тут солгал. Ты была бы царицей всех земных цариц, еслиб для этого были нужны только твои редкия качества: милая любезность, ангельская кротость, женственное величие, покорное в самом властвовании, и все другия добродетели, которые делают тебя так царственной и благочестивой. Род её благороден, благородна была и она во всех своих отношениях ко мне.

Вульзи - подстрекал ли я когда ваше величество на это дело? возбудил ли хоть какое сомнение, которой бы могло родить в вас потребность этого исследования? слыхали ль вы от меня - кроме благодарений Всевышнему за такую царственную королеву - хоть одно слово невыгодное для её настоящого сана, или её добродетелей?

Король Генрих. Любезный лорд кардинал, я оправдываю вас вполне; клянусь честью, признаю вас совершенно невинным. Вам известно как много у вас врагов, которые, сами не зная за что они враги вам, лают, точно деревенския собаки, только потому, что другие лают; - кто-нибудь из них возбудил против вас и королеву. Вы оправданы; но хотите еще большого оправдания? Вы всегда желали, чтоб это дело было предано забвению, никогда не старались разшевелить его; напротив, часто затрудняли всякий приступ к нему. - Клянусь честию, все это так, и добрый лорд кардинал не виноват тут нисколько. - Теперь позвольте воспользоваться вашим временем и вниманием, чтоб объяснить вам, что именно побудило меня к этому шагу. Вот как это было, - слушайте. Первое безпокойство, первое сомнение, возникшее в моей совести, было возбуждено речами Байонского архиепископа, присланного к нам Французским двором, в качестве посла, для переговоров о союзе герцога Орлеанского с нашей дочерью Марией. Во время этих переговоров, прежде еще чем мы что-нибудь решили, он - то есть епископ - потребовал вдруг отсрочки для того, чтоб уведомить короля, своего повелителя, о своем сомнении на счет законности нашей дочери, по причине рождения её от брака со вдовой нашего брата. Отсрочка эта потрясла мою совесть в самом основании; проникла меня такой сокрушительной силой, что заставила трепетать и грудь и сердце; она проложила дорогу множеству смутных дум, которые, в следствие этого намека, родились и томили меня безпрестанно. Прежде всего мне пришло в голову, что я прогневал Всевышняго; что он повелел природе, чтобы чрево моей жены, если она понесет от меня мальчика, было для него так же жизненно, как могила для трупа; потому что, в самом деле, все дети мужеского пола умирали или там, где были зачаты, или вскоре после того, как мир этот обвеет их своим воздухом. Из этого я вывел, что Господь карает меня; что мое королевство вполне достойное прекраснейшого из всех наследников мира сего, не будет обрадовано мной никаким. За сим, я взвесил опасность, которой могло подвергнуться мое государство от того, что у меня не будет наследника, и это повергло меня в мучительнейшее безпокойство. Волнуемый так бурным морем моей совести, я должен был наконец прибегнуть к средству, для которого мы теперь собрались здесь; решился успокоить мою совесть - которая так жестоко страдала тогда, да и теперь еще страждет, - суждением почтенных отцов к ученых докторов нашего государства. Прежде всего, я тайно обратился к вам, любезный лорд Линкольн; вы верно помните, как сильно стенал я под бременем моего недуга, когда впервые открылся вам.

Линкольн. Помню как нельзя лучше, мой повелитель.

. Я так ужь много говорил - разскажите сами на сколько вы меня успокоили.

ЛИНК. С позволения вашего величества, дело это, по своей важности, по важности последствии, с первого раза смутило меня так сильно, что и смелейшая мысль моя предалась сомнению, и я предложил вашему величеству именно тот путь, которым вы теперь идете.

Король Генрих. Тогда я обратился к вам, лорд Кэнтербёри, и вы разрешили созвать это судилище. Я советовался с каждым из достойных членов его, приступил к делу только по вашему общему согласию, скрепленному даже вашими подписями и печатями. Решайте же, потому что не какое-нибудь неудовольствие против нашей доброй королевы, но колючие терны приведенных мной причин заставляют меня требовать этого. Докажите только, что наш брак законен, и - клянусь жизнию и моей царственностью - для меня будет приятнее провести всю будущность моего смертного величия с ней, с Екатериной, с нашей королевой, чем с прекраснейшим созданием, когда-либо украшавшим мир этот.

. С позволения вашего величества, отсутствие королевы вынуждает нас отложить до времени всякое дальнейшее суждение. Между тем, необходимо уговорить её величество, чтоб она не переносила этого дела на суд его святейшества.

Король Генрих. (Про себя). Вижу, кардиналы хитрят со иной. Мне противны и эти проволочки и лукавство Рима. - О, мой верный, мой ученый Кранмер, возвратись скорей с тобой, я знаю, возвратится и мое спокойствие! - Заседание кончено. Мы удаляемся.