Кориолан.
Действие III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кориолан. Действие III. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ III.

СЦЕНА 1.

Рим. Улица.

Трубы. Входят Кориолан, Менений, Коминий, Тит Ларций, Сенаторы и Патриции.

Коминий. Так Ауфидий грозил снова?

Ларций. Грозил, потому-то мы и поспешили заключением мира.

Кориолан. Стало Вольски, по прежнему, готовы нагрянуть на нас при нервом благоприятном случае?

Коминий. О, нет, благородный консул, они до того обезсилены, что в нашу жизнь нам едва ли придется увидать еще раз развевающияся знамена их.

Кориолан. Ты видел Ауфидия?

Ларций. Получив охранную грамоту, он тотчас явился ко мне и страшно проклинал Вольсков за то, что они так подло уступили город; он удалился в Анциум.

Кориолан

Ларций. Как же, говорил.

Кориолан. Что же?

Ларций. Как часто меч его встречался с твоим; что в целом мире для него нет ничего ненавистнее тебя; что он и без всякой надежды на выкуп, заложил бы все свое достояние за право называться твоим победителем.

Кориолан. Так он живет теперь в Анциуме?

Ларций. В Анциуме.

Кориолан. Желал бы найти повод отыскать его и там, чтобы вполне насмеяться над его ненавистью. - (Ларцию) Поздравляем с возвращением на родину.

Входит Сициний и Брут.

Вот и трибуны - языки народной пасти. Они противны мне; их величанье своим значением просто невыносимо.

Сициний. Остановись, не ходи на площадь.

Кориолан

Брут. Пойдешь - будет плохо; не ходи.

Кориолан. Что значит эта перемена?

Менений. Что случилось?

Коминий. Разве он не имеет голосов патрициев и народа?

Брут. Нет, Коминий.

Кориолан. Неужели я собирал голоса детей?

1 сенатор. Дорогу, трибуны - он пойдет на площадь.

Брут. Народ раздражен против него.

Сициний. Пойдет - не миновать возмущения.

Кориолан. Вот оно ваше стадо! - Вот что значит дать право голоса и тем, которые, подав его, тотчас же и отрекаются от него! - (Трибунам.) Ну, а вы, с вашими обязанностями? за чем же, бывши устами народа, вы не управляете его зубами? или вы же сами и возбудили его?

. Успокойся!

Кориолан. Это слажено заранее; это явный заговор уничтожить значение патрициата. Спустите это - живите с теми, которые, не умея управлять, никогда не допустят управлять и собою.

Брут. Не называй этого заговором. Народ кричит, что ты насмехался над ним, что недавно еще, когда ему раздавали хлеб даром, ты возставал против этого, поносил ходатаев народа, называл их подлыми угодниками, льстецами его, врагами патрициев.

Кориолан. Но это было известно и прежде.

Брут. Не всем.

Кориолан. Так ты и разгласил это теперь?

Брут. Кто, я?

Кориолан. Оно похоже, что это твое дело.

Брут. Или, что я, во всяком случае, готов поправить твое.

Кориолан. Прошу покорно! из чего жь мне и хлопотать о консульстве? Заклинаю небом, дай мне возможность унизиться до тебя, и сделай меня своим товарищем - трибуном.

Сициний. Ты слишком выказываешь именно то, что должно возмущать народ. Хочешь достигнуть цели своего стремления - спрашивай вежливее о дороге, с которой сбился; иначе не бывать тебе ни консулом, ни товарищем трибунов.

Менений. Прошу вас, будем говорить хладнокровию.

. Народ обманут, возбужден. - Такое лукавство несвойственно Риму, и Кориолан не заслужил этих обидных препон, так коварно воздвигаемых на гладком пути заслуг его.

Кориолан. Напоминать мне о хлебе! Ну да, я говорил, скажу и теперь -

Менений. Не теперь, не теперь.

1 сенатор. Не в этом взволнованном состоянии.

Кориолан. Теперь, клянусь жизнию, теперь! - Благородные друзья мои, вы извините меня; что же касается до вонючей, переметной толпы - я никогда не льстил ей - пусть она полюбуется собой в том, что скажу. Повторяю: потворствуя плебеям, мы питаем куколь возмущения, неповиновения, бунта против сената; куколь этот мы сами посеяли, сами и возращиваем, смешивая их с нами, благороднейшим классом, не имеющим недостатка ни в добродетели, ни в самой власти, за исключением разве той доли, которую сами же уделили нищим.

Менений. Так, но ни слова более.

1 сенатор. Перестань, мы просим тебя.

Кориолан. Никогда! Как я проливал мою кровь за отчизну, не страшась вражьей силы, так и мои легкия, до тех пор, пока не уничтожатся, не перестанут чеканить слова против прокаженных, которыми, из опасения заразы, гнушаемся, и в то же время делаем все, чтоб заразиться.

Брут. Ты говоришь о народе, как будто ты бог каратель, а не человек, так же слабый, как и все.

Сициний. Не худо довести это до сведения народа.

Менений

Кориолан. В ярости? еслиб я был покоен, как сон полунощный, клянусь Юпитером, я сказал бы то же самое.

Сициний. Это то же самое будет ядом только для того, в ком зародилось; не отравит никого более.

Кориолан. Будет! - слышите ли этого тритона пискарей? замечаете ли его повелительное "будет"?

Коминий. Тут нет ничего противозаконного.

Кориолан. "Будет!" - О, добрые, но страшно неблагоразумные патриции! о, почтенные, но беззаботные сенаторы! как могли вы даровать гидре право {В прежних изданиях: have you thus Given Hydra here... По Колльеру: have you thus Given Hydra leave...} выбирать, себе сановника, который, бывши только рогом, ревом чудища {В прежних изданиях: The horn and noise o'the monsters... По Колльеру: The horn and noise of the monster...}, осмеливается говорить своим решительным "будет", что он отведет ваш поток в болото и усвоит себе русло его? - Если он в самом деле имеет мощь эту - склоните перед ним ваше безсилие; не имеет - откиньте ваше опасное снисхождение {В прежних изданиях: If he have power, Then vail your ignorance; awake Your dangerous lenity... По Колльеру: If he have power, Then vail your impotence; if none, rewoke Your dangerous bounty...}. Если вы мудры - не уподобляйтесь обыкновенным дурням; не можете похвалиться этим - сажайте их рядом с собою. Вы плебеи, если они будут сенаторами, а они и так не менее их, если, в смеси голосов, их голоса заглушают ваши. Они выбирают себе сановников, и еще подобных кот этому, что противопоставляет свое "будет", свое простонародное "будет", собранию далеко доблестнейшему всех, перед которыми преклонялась Греция. Клянусь самим Юпитером, это страшно унижает консулов, и я не могу не скорбеть, потому что знаю, как быстро, при возникновении двух равносильных властей, втесняются смуты в промежуток между обеими, и как легко уничтожают их тогда одну другою.

Коминий. Довольно - идем на площадь.

Кориолан. Кто б ни посоветовал раздавать хлеб из запасов даром, как это делалось иногда в Греции -

Менений. Будет, будет об этом.

Кориолан. В которой народ пользовался впрочем властью далеко большею, чем у нас - я все-таки скажу, что он вскормил неповиновение, гибель государства.

Брут. И народ подаст голос в пользу человека, который говорит подобные вещи?

Кориолан идти на врага, грозившого самому сердцу отчизны, он не хотел выступить даже и за городския ворота; такого рода услуги, надеюсь, не стоят даровой раздачи хлеба. В поле, безпрестанные смуты и возмущения, которыми он проявлял свою храбрость по преимуществу, также не говорят в его пользу. Частые обвинения сената в вещах, никогда не рождавшихся, равно не могут быть поводом к такому щедрому дару {В прежних изданиях: couid never be the native of our so franc donation... По Колльеру: couid never be the motive of our so franc donation...}. Что же, наконец? - И как еще переварит слепая толпа {В прежних изданиях: flow shall this bosom multiplied digest... По Колльеру: flow shall this bisson multitude digest...} угодливость сената? Дайте им высказать делами то, что они говорят, а они наверное говорят: "мы требовали этого, мы большинство, и они исполнили наше требование из страха". Таким образом мы сами унижаем наше высокое значение, сами даем толпе повод называть нашу заботливость страхом; все это взломит, со временем, все затворы сената и впустить ворон клевать орлов.

Менений. Довольно, идем.

Брут. Через чур довольно.

Кориолан. Нет, мало еще! Выслушайте и заключение, в истинности которого я поклянусь всем что есть святого, как божеского, так и человеческого. - Это раздвоение власти, вследствие которого одна сторона презирает, и весьма основательно, а другая поносит без всякого основания, - вследствие которого патрициат, сан, мудрость ничего не могут решить без "да" или "нет" многогласного невежества, - это раздвоение заставит забыть все существенно необходимое и поведет прямо к безсмысленной нерадивости. При таких преградах всему разумному невозможно никакое разумное действие; а потому, заклинаю вас - вас, не столько боязливых, сколько осторожных, не столько опасающихся перемен, сколько любящих основные законоположения республики, - вас, предпочитающих благородную жизнь жизни долгой, готовых потрясти тело даже и опасным лекарством, потому что без того оно неминуемая добыча смерти - вырвите разом собирательный язык толпы, лишите ее возможности лизать ядовитую для нея сладость. Ваше унижение дробит здравое суждение, лишает правительство так необходимого для него единства; оно не имеет силы осуществить и то хорошее, которого бы хотело, потому что безпрестанно ограничивается дурным, его поверяющим.

Брут. Довольно.

Сициний. Им говорит измена; и он ответит, как изменник.

Кориолан. Задохнись от бешенства, презренный! - К чему народу эти лысые трибуны, опираясь на которых, он отрицается от повиновения власти высшей? Их выбрали в смутное время, когда не право, а сила была законом; теперь не такое время - скажите же: да будет право правом, и уничтожьте власть их.

Брут. Явная измена.

. И он консул - никогда!

Брут. Эй, эдилы, сюда! - Взять его.

Входит Эдил.

Сициний. (Эдилу). Ступай, созови народ. (Эдил уходит.) Именем его я задерживаю тебя, как вероломного нововводителя, как врага общественного устройства. Повинуйся, я обвиняю тебя; идем к ответу.

Кориолан. Прочь, старый козел!

Сенаторы и патриции. Мы не выдадим его.

Коминий. Не тронь его, старик.

Кориолан. Прочь, старая гниль, или я вытрясу кости из твоих лохмотьев.

Сициний

Эдил возвращается, с другими Эдилами и с толпой Граждан.

Менений. Более уважения друг к другу.

Сициний. Вот он, замысливший лишить вас всякого значения.

Брут. Эдилы, схватите его.

Граждане. Смерть, смерть ему! (Все с криками-. "К оружию, к оружию!" сталпливаются около Кориолана.)

2 сенатор. Трибуны, патриции, граждане, постойте, послушайте! Сициний, Брут, Кориолан, граждане! граждане. Постойте, остановитесь!

Менений. Чем все это кончится? - Я задыхаюсь - не миновать беды - я не могу говорить. - Говорите вы, трибуны, - Кориолан, успокойся. - Говори, любезный Сициний.

Сициний. Молчание! выслушайте меня, граждане!

. Молчание! - Послушаем нашего трибуна. Говори, говори!

Сициний. Вам грозит совершеннейшая утрата вашей свободы; Марций, только что выбранный в консулы, хочет лишить вас всего.

Менений. Что ты? помилуй! да это вернейшее средство не затушить, а разжечь.

1 сенатор. Разрушить город, сравнять его с землею.

Сициний. А что такое город, как не народ?

Граждане. Город, разумеется, народ.

Брут. Мы постановлены, по общему согласию, представителями народа.

Граждане. Вы и остаетесь ими.

Менений. Это очевидно.

Кориолан. Это вернейшее средство сравнять город с землею, низринуть крыши к основаниям, погребсти все доселе существующия различия сословий под кучами развалин.

Сициний

Брут. Не отстоим мы нашего значения теперь - мы утратим его навсегда. Поэтому, именем избравшого нас народа, мы провозглашаем, что Марций заслужил, чтоб его предали смерти, и сейчас же.

Сициний. А потому, схватите его, влеките на Тарпейскую скалу и низриньте оттуда на погибель!

Брут. Эдилы, возьмите его.

Граждане. Сдайся, Марций! сдайся!

Менений. Одно слово. - Выслушайте меня, трибуны, прошу вас, - одно только слово.

Эдилы. Молчание! молчание!

Менений. Будьте в самом деле тем, чем вы кажетесь - истинными друзьями отечества. Приступайте обдуманнее, хладнокровнее к тому, что хотите поправить так насильственно.

Брут. В жестоких болезнях все замедляющее, как бы оно ни казалось благоразумным, яд, а не помощь. - Возьмите его, и на скалу.

Кориолан. (Обнажая меч). Нет; я умру здесь. Многие из вас видали меня в сражениях - милости просим, испытайте на себе, что видели.

Менений. Вложи, вложи меч! - Трибуны, удалитесь на одно только мгновение.

Брут. Возьмите его!

Менений

Граждане. Смерть, смерть ему!

(Схватка. Патриции вытесняют Трибунов, Эдилов и народ за сцену.)

Менений. Теперь ступай, удались скорей в дом свой; иначе все пропало.

2 сенатор. Иди.

Кориолан. Нет, станем дружно; друзья и враги равночисленны.

Менений. Неужели дойдет до этого?

1 сенатор. Да избавят боги! Сделай милость, ступай, предоставь нам поправить это дело.

Менений. Потому что это рана нанесенная и нам; сам ты не перевяжешь ее. Ступай, прошу тебя.

Коминий. Пойдем, пойдем с нами.

Кориолан

Менений. Удались! не поверяй языку справедливого гнева; придет время и вознаградит сторицею все дурное настоящого.

Кориолан. В чистом поле я один убрал бы полсотни этих негодяев.

Менений. Я сам мог бы взять на себя пару храбрейших; пожалуй, хоть обоих трибунов.

Коминий. Но тут перевес неизчислим, и мысль противостать падающему зданию не мужество, а безумие. Удались до возврата сволочи, бешенство которой, как прегражденный поток, ломит и поглощает даже и то, что обыкновенно сдерживает его.

Менений. Прошу, ступай. Дай попытать, на сколько может еще действовать мой старый ум на тех, у которых слишком его мало; чем бы ни заштопать, только бы заштопать.

Коминий. Идем. (Уходит с Кориоланом и с некоторыми из Сенаторов.)

1 патриций. Он погубил свое счастие.

Менений. Он слишком благороден для этого мира. Он не польстил бы и Нептуну из-за его трезубца, и Юпитеру из-за его способности метать громы. Уста и сердце у него одно: что ни зародилось бы в груди его, оно тотчас же высказывается языком, а в гневе он забывает даже о существовании слова смерть. (Шум за сценой.) Ну, будет теперь потеха.

. О, еслиб они лежали теперь в постелях.

Менений. О, еслиб они лежали теперь в Тибре! - Но что же в самом деле - разве не мог он говорить с ними ласковее?

Брут и Сициний возвращаются с толпой народа.

Сициний. Где змей, жаждущий обезнародить город, чтобы самому быть всем.

Менений. Доблестные трибуны -

Сициний. Он будет низринут с Тарпейской скалы; он воспротивился закону, и закон, без всякого дальнейшого исследования, предаст его во власть народа, который он ни во что не ставит.

1 гражданин. Он узнает на деле, что благородные трибуны уста народа, а мы руки их.

Граждане. Узнает, узнает непременно.

Менений. Любезный друг -

Сициний. Молчи!

. Не кричи: смерть! когда можно достигнуть желанной цели путями более кроткими.

Сициний. Скажи, как же это случилось, что ты сам помогал ему освободиться?

Менений. Выслушайте меня. - Я знаю достоинства консула, могу следовательно, вычислить вам и недостатки его.

Сициний. Консула? - какого консула?

Менений. Консула Кориолана.

Брут. Он консул? граждане. Нет, нет! никогда!

Менений. Еслиб трибуны и ты, добрый народ, согласились выслушать меня - я попросил бы позволения сказать два, три слова; этим позволением вы не утратите ничего, кроме времени, необходимого для произнесения их.

Сициний. Так говори; только как можно короче, потому что мы положили уже уничтожить этого ехидного изменника. Изгнать его - опасно; оставить здесь - гибельно, а потому и решено, что он умрет ныньче же.

Менений. Да не попустят боги, чтобы наш славный Рим, которого признательность к заслугам детей своих вписана в книгу Юпитера, уподобился противуестественной матке и пожрал свое собственное детище!

Сициний. Он язва, которую необходимо вырезать.

Менений - а он утратил её, клянусь, далеко более, чем теперь имеет, - текла за родину; прольет оставшуюся его же родина - все мы, как действовавшие, так и допустившие это, заклеймимся вечным позором.

Сициний. Вздор.

Брут. Решительный вздор. Когда он любил родину, она чествовала его.

Менений. Но то, что нога омертвела, не дает еще права забывать её прежнюю службу.

Брут. Довольно. - Спешите к нему в дом и вытащите его оттуда, чтоб заразительная болезнь его не распространилась и на других.

Менений. Еще одно, одно только слово. Если эта тигро-ногая ярость увидит зло необдуманной поспешности, она захочет привязать свинцовые гири к пятам своим, но будет уже поздно. Действуйте законно; ведь он любим, вы можете породить междоусобие, и тогда великий Рим Римлянами жь и разгромится.

Брут. Еслиб это было так -

Сициний. Пустое! Мы видели обращик его повиновения. Он поднял руку на Эдилов, воспротивился нам самим. Идем!

Менений. Примите в соображение, что, постоянно живя на полях битв, с того самого мгновения, в которое почувствовал, что рука его может действовать мечем, он не мог приобрести искусства говорить отборными словами, а потому и сыплет, без всякого различия, и мукой и мякиной. Позвольте, я схожу к нему; может быть мне удастся уговорить его, чтобы он явился к законному суду добровольно.

1 сенатор. Благородные трибуны, это будет человечнее; ваше жь средство слишком кроваво, да притом и неверно.

Сициний. Быть по твоему, почтенный Менений: действуй же, как представитель народа. Друзья, положите оружие.

Брут. Но не расходитесь.

Сициний

Менений. Приведу. (Сенаторами) Идем вместе. Он придет, или все погибло.

1 сенатор. Идем.

(Уходит.)

СЦЕНА 2.

Комната в дом Кориолана.

Входит Кориолан и несколько Патрициев.

Кориолан. Чем бы они ни грозили - пусть представляют мне смерть на колесе, или у ног диких коней; пусть взгромоздят на Тарпейскую скалу еще десять скал, чтобы сделать подножие обрыва недосягаемым для зрения - в отношении к ним я останусь все тем же.

Входит Волюмния.

1 патриций. Ничего не может быть благороднее.

. Меня удивляет только, что моя мать, всегда называвшая их паршивыми рабами, тварями, созданными для того, чтоб продавать себя за полушку, чтоб стоять в собраниях с непокрытыми головами, зевать, молчать и удивляться, когда человек нашего сословия встанет и начнет говорить о войне, или мире - не одобряет уже действий моих. (Увидав Волюмнию) Я говорю о тебе. Для чего желаешь ты, чтоб я был кротче? Неужели ты хочешь, чтоб я изменил природе своей? Требуй лучше, чтоб я был именно тем, что я есть.

Волюмний. О, сын мой, сын мой {В прежних изданиях: О, sir, sir, sir... По Колльеру: О, son, son, son...}! мне хотелось бы, чтоб ты вполне облекся во власть свою, прежде чем износишь ее.

Кориолан. Пусть изнашивается.

Волюмний. Ты мог остаться тем, что есть и без стольких хлопот об этом; ты не встретил бы и стольких препятствий, еслиб не высказал своего образа мыслей, прежде чем они утратили силу противиться тебе.

Кориолан. На виселицу их.

Волюмний. Пожалуй, хоть и на костер.

Входит Менений с

Менений. Полно, полно! признайся, что ты был слишком ужь груб; тебе необходимо возвратиться на площадь и поправить это.

1 сенатор. Иначе нет спасения; Рим расколется по самой середине и погибнет.

Волюмний. Прошу тебя, послушайся их. Ведь и мое сердце так же, как твое, неспособно уступать принуждению без яростной вспышки, однакожь {В прежних изданиях: I have а heart as littile apt as yours, But yet... По Колльеру: I have а hearl as little apt as yours То brook control without lhe use of anger, But yet...} у меня есть и голова, подчиняющая вспышки гнева требованием обстоятельств.

Менений. Прекрасно сказано, благородная Волюмния. Я сам скорей облекся бы в воинские доспехи, которые, по старости, едва могу таскать, чем допустил бы его до уступки подлому стаду, еслиб жестокая болезнь настоящого времени не требовала этого, как лекарства для целой республики.

Кориолан. Что же должен я сделать?

Менений. Возвратиться к трибунам.

Кориолан. Хорошо, а за тем? за тем?

Менений. Раскаяться в том, что говорил.

Кориолан

Волюмний. Ты слишком ужь неуступчив. И благородная гордость, всегда прекрасная, делается излишней, когда не внемлет гласу необходимости. Я слыхала от тебя самого, что на войне храбрость и хитрость две неразлучные подруги; скажи, чем же вредят они друг другу в мирное время? отчего жь тут ты против соединения их?

Кориолан. Что за вопрос!

Менений. Вопрос очень дельный.

Волюмний. Если на войне нисколько не безчестно казаться решительно не тем, что есть - а на войне, для вернейшого успеха, вы прибегаете к таким хитростям нередко, - отчего жь то же самое будет безчестно в мирное время, если оно и им требуется точно так же, как и войной?

Кориолан. Для чего ты так настаиваешь на это?

Волюмний. Для того, что теперь тебе предстоит обязанность говорить с народом не но собственному побуждению, не так, как хотело бы сердце, а незаконорожденными словами языка, звуками чуждыми твоему убеждению. И это, как взятие города кротким увещанием, а не оружием, нераздельным с опасностями и кровопролитием, не обезчестит тебя нисколько. Я притворилась бы, на перекор природе своей, и без всякого унижения, еслиб мои выгоды, мои друзья, в крайности, потребовали этого. А от тебя этого требуют: я, твоя жена, твой сын, сенаторы, патриции; и ты все-таки скорей покажешь народу, как ты негодуешь, чем польстишь ему хоть раз, чтоб приобресть его расположение, без которого все погибнет?

Менений. Благородная женщина! (Кориолану) Ну полно же, идем; говори только ласковее, и ты отвратишь грозящую опасность, возвратишь даже и то, что кажется утраченным.

Волюмний. Прошу тебя, сын мой, иди к ним с шапкой в руке; пусть колена твои лобызают землю, потому что в таких случаях действие красноречивее слова, потому что глаза невежества смышленее ушей; кланяйся почаще - вот так; смири свое гордое сердце, сделай его нежнее спелейшого плода шелковицы, уступающого легчайшему прикосновению. Скажи им, что ты воин, что, выросши в битвах, ты не научился этой кротости, которая так необходима для приобретения любви их и которой они в праве требовать от тебя; но что, в угоду им, на будущее время ты переработаешь себя по мере сил и возможности.

Менений

Волюмний. Умоляю, послушайся! Я знаю, что для тебя легче броситься за врагом в огненную бездну, чем льстить ему в благоухающей беседке -

Входит Коминий.

Вот и Коминий.

Коминий. Я был на площади. Пора подумать о средствах для обороны, если не хочешь защищаться смирением или отсутствием; все в страшной ярости.

Менений. Одна ласковая речь -

Коминий. И я думаю, что она помогла бы, если он согласится.

Волюмний. Он должен, и согласится. Еще раз прошу, скажи: согласен, и к делу.

Кориолан. И я должен предстать пред них с непокрытой головой? должен опозорить благородное сердце ложью подлого языка? Хорошо, я уступаю вам; но грози опасность только этому куску глины - я скорей согласился бы, чтоб они стерли эту форму Марция в пыль и развеяли ее но ветру. - Идем! Вы навязали на меня роль, которой я никогда не сыграю, как следует.

Коминий. Идем, мы поможем тебе.

Волюмний. Милый сын, ты как-то говорил, что именно мои похвалы и сделали тебя воином; хочешь новых - сыграй роль, которой доселе никогда не игрывал.

. Сыграю, ведь я должен. Прощай, благородная гордость; заменись душонкой какой-нибудь потаскушки! Превратись воинственная гортань, спорившая с громом барабанов, в дудочку, пискливую, как голос евнуха или девочки, убаюкивающей ребятишек! Играй улыбка бездельника на щеках; увлажайтесь глаза слезами школьника! Движь устами язык нищого; гнитесь закованные в железо колена, гнувшияся только в стременах, - гнитесь, как у вымаливающого милостыни! Но нет - не могу! не сделаю этого, чтоб не утратить уважения к самому себе, чтобы действиями тела не приучить дух к отъявленной подлости.

Волюмний. Когда так, как хочешь; упрашивая тебя, я унижалась, как ты никогда не унизишься, упрашивая их. Пусть гибнет все; принеси и мать в жертву своей гордости: это все-таки лучше, чем томить ее опасениями последствий твоего безумного упрямства; ведь я не страшусь смерти так же, как и ты. Делай что хочешь. Храбростью ты обязан мне - ты всосал ее от меня; гордость же - твоя собственная.

Кориолан. О, успокойся матушка; не брани меня, я пойду - я вылещу их благосклонность, поддену сердца их, и возвращусь любимцем всех ремесленников Рима. Посмотри я иду. - Поклонись жене моей. - И возвращусь консулом, или не доверяй уже никогда ловкости языка моего на поприще лести.

Волюмний. Делай что хочешь. (Уходите.)

Коминий. Идем; трибуны ждут. Вооружись величайшей кротостью: я слышал, они грозят новыми обвинениями, далеко важнейшими всех прежних.

Кориолан. Да, кротость будет лозунгом. - Идем. Пусть они обвиняют меня вымыслами - я отвечу им честно.

Менений. И кротко.

Кориолан. И кротко.

СЦЕНА 3.

Там же. Форум.

Входят и Брут.

Брут. Главным обвинением будет явное домогательство тиранической власти; отделается от него - вини ненавистью к народу и тем, что добыча, взятая у Анциатов, никогда не поступала в раздел.

Входит Эдил.

Что? явится?

Эдил. Идет.

Брут. А кто с ним?

Эдил. Старый Менений и те из сенаторов, которые всегда держали его сторону.

Сициний. У тебя именной список всех добытых нами голосов?

Эдил. У меня.

Сициний. Ведь ты собирал их по трибам?

Эдил. По трибам.

Сициний. Ступай же скорей за народом; да внуши ему, чтоб он, как только я провозглашу: "по праву и власти народа да будет так" - и будет ли это "так" пеня, изгнание или смерть, - кричал вслед за мною, опираясь на древния права и правоту этого дела, если я скажу пеня - пеня! если смерть - смерть!

Эдил. Внушу.

Брут. А когда они начнут кричать, пусть не перестают, пока страшным гамом не вынудят немедленного исполнения нашего приговора!

Эдил. Передам и это.

. Втолкуй им хорошенько, чтоб они непременно воспользовались условным знаком, как только подадим его.

Брут. Ступай. (Эдил уходит.) Постарайся раздражить его с самого начала. Он привык всегда брать верх, всегда быть правым; разъярится - его ужь ничем не своротишь назад, к прежней умеренности, и тогда он выскажет все, что есть на душе; а на ней достаточно, чтоб сломить ему шею.

Входят Кориолан, Менений, Коминий, Сенаторы и Патриции.

Сициний. Вот и он.

Менений. Будь только спокоен.

Кориолан. Буду, как конюх, готовый за ничтожную монету перенесть кучу названий бездельником. - Да хранят всемогущие боги благоденствие Рима, и да снабдят судилища людьми достойными! да внедрят в нас любовь и согласие! да наполнят храмы наши толпами жаждущих торжествовать мир и да не наполняют улиц наших войною!

1 сенатор. Аминь, аминь.

Менений. Благородное желание.

Входит Эдил с

Сициний. Приближьтесь, граждане.

Эдил. Послушайте ваших трибунов. Молчание!

Кориолан. Прежде выслушайте меня. трибуны. Говори. - Внимание!

Кориолан. Что это, последнее обвинение? порешите вы все теперь же, здесь?

Сициний. Я спрашиваю тебя: покоряешься ли ты воле народа, признаешь ли представителей его, согласен ли подвергнуться законному приговору за проступки, которые будут доказаны?

Кориолан. Согласен.

Менений. Слышите, граждане, он согласен. Припомните его заслуги; обратите внимание на раны, которыми тело его покрыто, как священное кладбище могилами.

Кориолан. Ничтожные царапины терновником, рубцы возбуждающие только смех.

Менений. Примите в соображение, что если он и говорит не так как бы следовало гражданину, так за то вы всегда найдете в нем воина. Не принимайте его грубых выражений за недоброжелательство - это, как я сказал, речь свойственная воину, нисколько не ненависть к вам.

Коминий. Да, никак не более.

. Что это значит, что, избрав меня в консулы единодушно, вы тотчас же безчестите меня уничтожением своего избрания?

Сициний. Отвечай нам.

Кориолан

Сициний. Мы обвиняем тебя в покушения уничтожить все мудрые постановления Рима, в желании присвоить тираническую власть; за что и провозглашаем изменником народу.

Кориолан. Как, изменником?

. Сделай милость воздержись; ты обещал -

Кориолан. Да охватят ваш народ огни преисподней ада! меня, меня называть изменником? Дерзкий трибун, будь в твоих глазах двадцать тысячь смертей, в твоих руках - столько же миллионов, а на языке - оба числа, я и тогда сказал бы, что ты лжешь, и сказал бы это так же свободно, как молюсь богам.

Сициний

Граждане. На скалу, на скалу его!

Сициний. Молчание! - Нам не нужно искать новых обвинений; вы сами видели его поступки, слышали его речи. Он бил ваших сановников, проклинал вас, противопоставлял закону удары, издевался над теми, которым дарована власть судить его; все это так преступно, что заслуживало бы жесточайшей казни -

Брут

Кориолан. Что болтаешь ты об услугах?

Брут. Я говорю о том, что знаю.

Кориолан. Ты?

. Это ли обещал ты матери?

Коминий. Прошу, послушай -

Кориолан и ценой одного ласкового слова; не изменюсь {К прежних изданиях: Norcheek my courage.. По Колльеру: Nor cheek my carriage...} из-за того, что они могут даровать, хотя б для этого стоило только сказать: здравствуйте.

. За то, что он, при всяком удобном случае, сколько мог, недоброжелательствовал народу, искал средств лишить его всех прав; за то, что поднял наконец враждебную руку не только в присутствии грозного правосудия, но даже на самых исполнителей его - именем народа и властию, дарованною нам, трибунам, мы изгоняем его с сего мгновения из нашего города и навсегда воспрещаем ему вход во врата Рима, под опасением низвержении со скалы Тарпейской. Именем народа говорю: так да будет!

Граждане. Да будет так! да будет так! Он изгнан, и так да будет!

Коминий

Сициний. Нечего слушать - приговор произнесен.

Коминий. Дайте же говорить мне. Я был консулом, я могу показать на себе знаки, оставленные врагами Рима. Я люблю мою родину нежнее, святее, сильнее, чем собственную жизнь, чем добрую жену мою, чем плоды её утробы и сокровищу, моей крови; если б я сказал -

. Мы знаем, чего ты хочешь. Говори что?

Брут. Нечего тут говорить - он изгнан, как враг народа и отечества, и так да будет.

Граждане. Так да будет, так да будет!

. Подлая стая псов, которых дыхание противно, как испарение гнилых болот, которых любовью я так же дорожу, как непогребенными трупами, заражающими воздух - я сам изгоняю вас: оставайтесь здесь с вашим непостоянством. Пусть каждая вздорная молва приводит вас в трепет! пусть враги ваши, одним уже колебанием перьев на их шлемах, навевают на вас отчаяние! Сохраняйте власть изгонять ваших защитников до тех пор, пока ваше невежество, понимающее тогда только, когда прядется почувствовать, не щадя и вас - вечных врагов самим себе, - не сделает вас, наконец, жалкими рабами какого-нибудь народа, который овладеет вами без удара мечем. Презирая, из-за вас, город, я обращаюсь к нему спиною. Есть мир и вне Рима. (Уходит с Коминием, Менением, Сенаторами и Патрициями.)

Эдил. Враг народа удалился!

. Враг наш изгнан, удалился! (С криками радости бросают вверх шапки.)

Сициний. Ступайте за ним, проводите его до ворот города, издеваясь, как он издевался над вами; отплатите ему хорошенько. Стража, за нами! (.)

Граждане. Идем, идем, проводим его до ворот города. Да здравствуют наши благородные трибуны! - Идем.