Кориолан.
Действие IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кориолан. Действие IV. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ IV.

СЦЕНА 1.

Перед воротами Рима.

Входят Кориолан, Волюмния, Виргилия, Менений, Коминий и несколько молодых Патрициев.

Кориолан. Полноте, перестаньте плакать; сократим наше прощанье. - Много-головое чудовище выбодало меня. - Что с тобой, матушка? где твое прежнее мужество? ты всегда говаривала, что великия несчастия оселок; что обыкновенное горе перенесет всякой; что когда море спокойно, все суда плавают с равным искусством, но чтоб мужественно переносить и жесточайшие удары судьбы {В прежних изданиях: Fortune's blows, When most stiuck home, being gentle wountled... По Колльеру: Fortune's blows, When most slruck home, being gentle-minded...} - это требует благороднейшого уменья. Ты всегда внушала мне правила, которые не могут не сделать сердца, усвоившого их, непобедимым.

Виргилия. О, горе, горе мне!

Кориолан. Нет, жена, прошу тебя -

Волюмний. Да очумеют все ремесленники Рима! да прекратятся все занятия!

. К чему все это? Они полюбят меня, как только почувствуют мое отсутствие. Полно, матушка; вспомни лучше время, когда ты говорила, что, еслиб была женой Геркулеса, то свершила б покрайней мере шесть из его подвигов, чтоб только избавить любимого супруга от половины трудов. - Не унывай, Коминий; прощай. - Прощайте, жена! матушка! я не пропаду, поверьте. - Твои слезы, старый и верный Менений, солонее, чем у молодых; оне яд для глаз твоих. - (Коминию) Прежде бывший военачальник мой, я видал тебя мрачным, ты часто бывал свидетелем сердце ожесточающих зрелищ - скажи этим неутешным женщинам, что стенать от неизбежного горя так же безумно, как и смеяться над ним. - Послушай, матушка, ведь ты очень хорошо знаешь, что моя отвага всегда обращалась тебе в утешение; будь уверена, что и теперь - хоть и иду один - твой сын, как уединенный дракон, который, несмотря на то, что редко показывается, делает все-таки свое логовище предметом ужаса и бесконечных толков - или превзойдет все обыкновенное, или падет от хитрого коварства.

Волюмний. Куда жь пойдешь ты, доблестный сын мой? Возьми с собой, хоть на время, доброго Коминия; составь себе какой-нибудь определенный план; не предавайся необдуманно всем случайностям, какие могут встретиться на дороге.

Кориолан. О, боги!

Коминий. Я отправлюсь с тобой на месяц; решим вместе, где тебе остаться, чтоб и ты мог слышать о нас, я мы о тебе. Таким образом - выйдет случай выхлопотать тебе позволение возвратиться, нам не нужно будет искать тебя по целому миру и мы не лишимся возможности воспользоваться счастливым расположением, которое в отсутствии нуждающагося в нем, всегда охлаждается.

Кориолан. Прощай. Ты слишком стар, слишком пресытился военными тревогами, чтоб скитаться с человеком, еще жаждущим их; проводи меня только до ворот. - Идем, милая жена, добрейшая матушка и вы, благородные друзья мои; выду за ворота - скажите мне: прощай! и улыбнитесь. - Прошу вас, идемте. Пока я буду на земле, слухи обо мне будут доходить до вас постоянно, и никогда не услышите вы ничего не похожого на прежнего Марция.

Менений. Ничего не может быть благороднее этой речи. - Ну полноте жь, перестаньте плакать. - Еслиб я мог стряхнуть с этих старых костей хоть семь лет, клянусь богами, я пошол бы всюду за тобою.

Кориолан. Твою руку. - Идемте.

СЦЕНА 2

Там же. Улица слизь ворот.

Входят Сининий, Брут и

Сициний. (Эдилу). Скажи гражданам, чтоб они шли по домам; он удалился, и этого довольно. Патриции, принимавшие, как мы видели, его сторону - оскорблены.

Брут. Теперь, доказав наше могущество, не худо казаться смиреннее.

Сициний. Пусть идут по домам; скажи, что величайший враг их удалился и что прежняя мощь их возстановлена.

Брут. Распусти их. (Эдила уходит.)

Входят Волюмния, Виргилия и Менений.

Смотри, его мать идет сюда.

Сициний. Уйдем.

Брут. Для чего?

Сициний. Говорят, она помешалась.

Брут. Они заметили ужь нас; не сворачивай.

Волюмний

Менений. Полно, умерь свою запальчивость.

Волюмний. Еслиб не слезы, вы услышали б - впрочем, вы услышите. - (Бруту) Нет, не уходи.

Виргилия. (Сицинию). Останься и ты. О, если б я могла сказать то же самое и мужу.

Сициний. (Волюмнии). Утратила ты всякую женственность?

Волюмний. Да, глупец; что жь, позорно это? - Каков глупец-то! - Не был разве мой отец мужем {Sic. Are you man-kind? Vol. Ay, fool; is that а shame? - Note but this fool. - Was not а man thy father? - Тут непереводимая игра словом mankind, которое значит бешеный, грубая как мущина, и которое Волюмния принимает в буквальном смысле: }? У тебя хватило однакож на столько хитрости, чтоб изгнать того, кто нанес врагам Рима более ударов, чем ты выговорил слов.

Сициний. О, боги!

Волюмний. Да, более славных ударов, чем ты умных слов; - и все для блага Рима. - Знаешь ли что - но зачем же, ступай - или нет, постой, выслушай все. Я желала бы, чтоб мой сын был теперь в Аравии, с верным мечем своим в руке, и перед ним все твое племя.

Сициний. Что жь из этого?

Виргилия. Что из этого? он истребил бы его.

Волюмний. Все, и со всеми незаконнорожденными. - О, сколько ран получил он за Рим!

Менений. Полно, успокойся!

Сициний. Как желал бы я, чтоб он продолжал служить своей отчизне как начал, не расторг сам прекрасного узла, которым связал себя с нею.

Брут. Да, желал бы этого и я.

Волюмний. Желал бы этого и я! - Да разве не вы возбудили против него толпу собак, так же способных судить о его достоинствах, как я о тайнах, которые небо не хочет поведать земле?

Брут. Идем.

. Да, ступайте; теперь я сама прошу вас об этом. Вы совершили славное дело. Но прежде, чем удалитесь, выслушайте еще это: на сколько Капитолий превосходит наисквернейшую лачугу Рима, на столько изгнанный вами сын мой, муж вот этой женщины - вот этой, видите ли, - превосходит всех вас.

Брут. Прекрасно, мы оставляем тебя.

Сициний. Что за охота слушать нападки безумной.

Волюмний. Захватите же с собой мои молитвы. (Трибуны уходят.) Желала бы, чтоб богам не было другого дела, кроме осуществления моих проклятий. Имей я возможность встречаться с ними хоть по разу в день - я облегчила бы сердце от гнетущей его тяжести.

Менений. Ты славно их отделала, и поделом. Ты у меня ужинаешь?

Волюмний. Гнев моя единственная пища. Мой ужин во мне - я уморю себя, питаясь им. - (Виргилий.) Идем. Оставь малодушные слезы; сетуй, как я, гневом, подобно Юноне. Идем, идем.

Менений. Эх, как это дурно!

(Уходят.)

СЦЕНА 3.

Дорога из Рима в Апциум.

и Вольск встречаются.

Римлянин. А ведь мы кажется знакомы? Если не ошибаюсь, тебя зовут Адрианом?

Волюмний. Да; а вот ты-то кто - решительно не могу припомнить.

Римлянин. Я Римлянин и служу, как и ты, врагам Римлян. Неужели и теперь не вспомнил?

Волюмний. Никанор?

Римлянин. Он самый;

Волюмний. Когда я видел тебя в последний раз, твоя борода была как-то больше; но я узнаю тебя по голосу. Что нового у вас в Риме? - Я ведь именно за тем и послан, чтоб отыскать тебя; ты сократил мой путь покрайней мере на половину.

Римлянин. В Риме было престранное возмущение против сената и патрициев.

Волюмний. Было! стало и кончилось? А у нас, в надежде на него, собирают войска, чтоб нагрянуть на вас во время самого разгара междоусобий.

Римлянин навсегда его трибунов. Все это тлеет под пеплом и готово вспыхнуть.

Волюмний. А Кориолан разве изгнан?

Римлянин. Изгнан.

Волюмний. За эту весть тебе будут очень благодарны.

Римлянин. Нам никогда не выждать случая благоприятнее. Я слыхал,по самое лучшее время для обольщения мужней жены - время её размолвки с мужем. Рим отверг Кориолана, и благородный Тулл Ауфидий, избавленный от величайшого из противников, наверное увенчается в этой войне полнейшим успехом.

Волюмний. Без всякого сомнения. Какое счастие, что судьба так неожиданно столкнула нас; ты покончил мое поручение, и я, с радостью, возвращаюсь назад с тобою.

Римлянин. До ужина, я разскажу тебе еще многое о Риме, и все благоприятное для врагов его. Ты кажется сказал, что вы собрали ужь войско?

Волюмний. И отличнейшее; центурионы назначены, солдаты получают уже жалованье и готовы в поход по первому мановению.

Римлянин. Превосходно; я уверен, что тотчас же пущу их в дело. - Очень рад и встрече с тобой, и твоему сообществу.

Волюмний. Ты сорвал это с моего языка; я имею еще более причин радоваться встрече с тобой.

Римлянин

СЦЕНА 4.

Анциум. Перед домом Ауфидия.

Входит Кориолан в одежде простолюдина, закутанный в плащ.

Кориолан. Как хорош этот город! О, Анциум, ведь это я наполнил тебя вдовами; скольких наследников этих прекрасных зданий слышал я предсмертные стоны, видел падение! Не узнавай же меня; иначе меня умертвят в безславной схватке: жены - вертелами, дети - каменьями.

Входит Гражданин.

Желаю тебе всякого счастия, любезный друг.

Гражданин. И тебе того же.

Кориолан. Сделай одолжение, скажи, где живет великий Ауфидий? Он в Анциуме?

Гражданин. В Анциуме, и дает нынче пир сановникам города.

Кориолан. Не можешь ли указать мне дом его?

. Да вот он.

Кориолан. Благодарю. (Гражданин уходит.) О, как же все изменчиво в этом мире! Друзья, в груди которых, казалось, было одно сердце, которые, как близнецы, были неразлучны, с любовью делили пополам и заботы и радости, и дом и постель {В прежних изданиях: Whose hours, whose bed... По Колльеру; Whose house, whose bed...} - вдруг расходятся из-за сущей безделицы и делаются жесточайшими врагами; заклятые враги, которым ненависть, дума о том, как бы извести друг друга, не давали спать - сводятся ничтожным случаем, обстоятельством, не стоющим и выеденного яйца, и делаются друзьями, соединяют детей своих узами брака. - То же и со мной. Я возненавидел мою родину и полюбил вражеский город. Войду; умертвит он меня - он будет прав; примет радушно - я обреку себя на службу его отчизне.

(Уходит в дом Ауфидия.)

СЦЕНА 5.

Там же. Сени в доме Ауфидии. Внутри музыка.

Входить Служитель.

1 служитель. Вина, вина! - Вот прислуга! - Что вы, заснули что ли? (Уходить.)

Входить другой Служитель.

2 служитель. Где Нотус? Господин зовет его. - Нотус! ().

Входить Кориолан.

Кориолан. Дом славный. Пир благоухает; но я являюсь сюда не гостем.

1 служитель. (Возвращаясь). Что тебе надобно, дружище? Откуда ты? - Тут не место тебе; сделай милость, вот дверь.

Кориолан. (Про себя). Я Кориолан - я не заслуживаю лучшого приема.

2 служитель. (Возвращаясь) Ты откуда взялся? Что у придверника, глаз что ли нет, что впускает сюда всякую дрянь? - Убирайся!

Кориолан. Пошол!

2 служитель. Как пошол? Пошол ты вон!

Кориолан. Ты надоел мне.

. Вот хорошо! Да мы ведь долго разговаривать не станем.

Входить третий Служитель.

3 служитель. Это что за человек?

1 служитель. Да премудреный. Мы никак вот не можем выбить его отсюда. Поди, позови господина.

3 служитель. Что тебе здесь надо? Убирайся, пожалуйста.

Кориолан. Позволь мне постоять здесь; я никому не помешаю.

3 служитель. Да что ты за человек?

Кориолан. Благородный.

3 служитель. И, как видно, страшно бедный.

Кориолан. Да, беден я.

. А когда так, не угодно ли бедному благородному поискать другого привала. Ну, ступай же, ступай!

Кориолан. (Отталкивая его). Знай свое дело; пошол утучняй себя холодными объедками.

3 служитель. Так ты не хочешь? (Второму служителю) Поди, скажи господину об этом странном госте.

2 служитель. Сейчас. (Уходит.)

3 служитель. Где ты живешь?

Кориолан. Под кровом неба.

3 служитель. Под кровом неба?

Кориолан. Ну да.

. Где жь это?

Кориолан. В городе коршунов и ворон.

3 служитель. В городе коршунов и ворон? - Что это за осел! - Стало ты живешь и с сороками?

Кориолан. Нет; я не служу твоему господину.

3 служитель. Вот как! Что жь ты, в связи что ли с моим господином?

Кориолан. А еслиб и так; ведь это во всяком случае честнее, чем быть в связи с твоей госпожей. Но ты заболтался; пошол, подноси вино. (Выталкивает ею вон.)

Входит Тулл Ауфидий со вторым Служителем.

Тулл. Где он?

2 служитель. Вот. Я выгнал бы его, как собаку, еслиб не побоялся обезпокоить гостей твоих.

Тулл

Кориолан. (Раскрывая плащ). Если Тулл Ауфидий и теперь, смотря на меня, не отгадывает кто я - я, поневоле, должен буду назвать себя.

Тулл. Твое имя? (Служители, по знаку его, удаляются в глубину сцены.)

Кориолан. Оно слишком неблагозвучно для ушей Вольсков, оскорбительно и для твоего слуха.

Тулл. И все-таки скажи его. Наряд твой некрасив, но в твоем лице есть что-то повелительное. Несмотря на жалкое состояние парусов твоих, видно, что ты не простой корабль. Твое имя?

Кориолан. Приготовься жь свести брови. Неужели и теперь не узнаешь меня?

Тулл. Я не знаю тебя. - Твое имя?

Кориолан. Я Каий Марций, наделавший много зла и тебе и всем Вольскам, за что и прозван Кориоланом. Многотрудная служба, опасности, которым подвергался, кровь пролитая мною за неблагодарную родину вознаграждены одним только этим прозванием - верным ручательством вражды и ненависти, которую ты должен питать ко мне. Кроме его, у меня ничего не осталось; все прочее пожрали зависть и злоба черни. Слабодушные патриции покинули меня, и я выгнан из Рима подлыми рабами. Вот эта-то гнусность и привела меня к очагу твоему; но не потому, чтобы я надеялся обезопасить этим жизнь мою - не думай этого; еслиб я боялся смерти - я избегал бы тебя более, чем кого-нибудь. Нет, только желание отплатить изгнавшим меня - вина, что ты видишь меня здесь, перед собою. Если вражда не угасла еще в твоем сердце, если оно жаждет еще отмстить за твои личные оскорбления, залечить позорные раны твоего отечества - спеши воспользоваться моим бедствием, моими мстительными услугами, потому что я готов сражаться против моей очумевшей родины с неистовством духов преисподней. Но если у тебя не достанет на это отваги, если ты устал уже испытывать счастие, что много говорить - и я утомился жизнию, - я предоставляю мое горло тебе и твоей закоренелой ненависти: не перережешь его - будешь просто глуп, потому что я всегда с неистовством преследовал тебя, потому что я выцедил из груди твоего отечества бочки крови, потому что, если ты не примешь услуг моих, я могу жить только на позор тебе.

Тулл. О, Марций, каждое твое слово вырывало из моего сердца по корню старой ненависти. Еслиб сам Юпитер, вон из того облака, поведал мне божественные тайны и примолвил: "это истина" - я и ему поверил бы не более, чем тебе, благороднейший Марций. Позволь же мне обвить мои руки около этого тела, о которое крепкое древко копья моего ломаясь сотни раз, грозило самой луне разлетавшимися осколками. Вот, я обнимаю наковальню моего меча, и состязаюсь с тобой в любви так же пламенно, так же благородно, как некогда, в порывах честолюбия, состязался с тобой в храбрости. Послушай, я любил девушку - теперь она жена моя, - никогда любовник не вздыхал искреннее моего, а сердце мое и в то время, когда молодая жена моя впервые переступила через порог моего дома, не билось так сильно, как теперь, от радости, что вижу здесь тебя, благороднейший из смертных. Знай же, доблестный Марс, что мы собрали уже войско, что я снова замышлял или отсечь щит от руки твоей, или потерять свою собственную. После того, как я был побежден тобою в двенадцатый раз, не проходило ночи, чтоб мне не снилось, что мы встретились, что оба, пав на землю, силимся сорвать друг с друга шлемы, хватаем друг друга за горло, и чтоб не просыпался полумертвый от грез этих. Но теперь, любезный Марций, еслиб мы даже и не имели причины враждовать с Римом - из-за одного уже твоего изгнания, мы собрали бы всех, от двенадцати до семидесяти лет, и вторглись бы ярым потоком войны в самое сердце неблагодарного Рима. Идем-же; подай руку нашим дружелюбным сенаторам: они теперь у меня на проводах, потому что я совсем уже собрался идти, если и не на самый Рим, так покрайней мере на его области.

Кориолан. О, боги, вы благословляете меня!

Тулл. А потому, хочешь отмстить за себя сам, возьми половину моей власти; реши - так как тебе известны и сила и слабость твоей родины - по своему благоусмотрению, что лучше: грянуть ли прямо в ворота Рима, или нахлынуть на отдаленные области, чтоб устрашить, прежде чем уничтожить его. Но идем; позволь мне представить тебя тем, которые, я уверен, согласятся на все твои желания. Тысячу раз приветствую тебя; теперь ты мне более друг, чем когда-нибудь был врагом; а ведь это много, Марций! - Дай же руку. - Еще раз, я рад тебе от всей души. (Уходит с Кориоланом.)

. (Выходя вперед). Каково превращение?

2 служитель. А я ужь было хотел попотчивать его палкой, да как-то смекнул, что лжет одежда его.

1 служитель. И что за ручища у него! Он, как юлу, повернул меня двумя пальцами.

2 служитель. Я по лицу его увидал тотчас, что он того - у него лице такое - как бы это сказать?

1 служитель. Да, именно такое - точь в точь как будто - Пусть меня повесят, если я не догадался тотчас же, что в нем более, чем можно подумать.

2 служитель. Я тоже. Он просто редчайший из смертных.

1 служитель. Конечно; однакож, полагаю, что, в отношении к воинскому делу, ты знаешь человека и почище его.

2 служитель. Кого же? нашего господина что-ли?

1 служитель. А как бы ты думал?

2 служитель

1 служитель. Ну, это уж слишком; я просто почитаю его наилучшим из полководцев.

2 служитель. Так; но, видишь ли, оно чрезвычайно мудрено решить; что касается до обороны городов - наш господин превосходен.

1 служитель. Да ведь не хуже он и в приступах.

Входит третий Служитель.

3 служитель. Ну, ребята, вот это так новости!

1 и 2 служители. Что, что такое? разскажи!

3 служитель. Лучше принадлежать к последней из наций, только б не быть Римлянином. Лучше быть осужденным -

1 и 2 служител. Отчего же?

3 служитель. Да оттого, что Каий Марций, всегда тузивший нашего господина, здесь.

1 служитель

3 служитель. Нет, я хотел сказать, не то чтобы тузил, а что он всегда умела, постоять за себя.

2 служитель. Ну полно финтить-то, ведь мы товарищи и друзья. Он в самом деле всегда приходился солон нашему господину; я это знаю из собственных речей его.

1 служитель. Да ужь если пошло на правду - именно солон; вот, например, перед Кориоли: ведь он обратил его просто в битую говядину.

1 служитель. А еслиб был людоед, так и поджарил бы, да и съел бы.

1 служитель. Ну, а что жь еще-то нового?

3 служитель. Они ухаживают за ним, точно как будто он сын или наследник Марса; посадили его за стол на первое место; ни один из сенаторов не предложит ему вопроса без того, чтоб не привстать. Даже наш господин любезничает с ним, как с любовницей; освящает себя прикосновением к руке его, закатывает глаза под лоб, как только тот начнет говорить. Но важнейшая новость та, что нашего полководца перерезали по самой середине: он уже только половина того, что был вчера, потому что другая половина передана Марцию, по предложению и согласию всех собеседников. Он говорит, что пойдет и схватит привратника Рима за уши; что скосит перед собой все, не оставит ни былинки.

2 служитель. И он выполнит это скорей, чем кто-нибудь.

3 служитель. Разумеется, выполнит. Видите ли, у него столько же друзей, сколько и неприятелей; только эти друзья не смеют показать, что они, как говорится, друзья ему, потому что он находится еще, так сказать, в отвержении {В прежних изданиях: whilst he's in directitude... По Колльеру: whilst he's in dijectitude...}.

. Как же это в отвержении?

3 служитель. Но когда они увидят, что он снова высоко поднял гребень шлема своего, и сам опять в полной силе - они, как кролики после дождя, выползут из нор и будут во всем за одно с ним.

1 служитель. А не знаешь, скоро все это будет?

3 служитель. Завтра, сегодня, сейчас. Барабаны загремят тотчас после обеда; все это как бы часть их пиршества, и порешится прежде, чем оботрут рты.

2 служитель. То-то будет славно. Что толку в мире? мир годится разве только для того, чтобы железо ржавело, а портные и стихоплеты размножались.

1 служитель. Что и говорить; то ли дело война! Война превосходит мир на столько, на сколько день превосходит ночь; война весела, бодра, разговорчива, полна величанья {В прежних изданиях: and full of vent... По Колльеру: and full of vaunt...}. Мир же - настоящий паралич или летаргия: вял, сонлив, глух, безчувствен, а плодит незаконнорожденных более, чем война умерщвляет.

2 служитель. Совершенно справедливо; как войну можно, некоторым образом, назвать насилователем, так точно нельзя не сознаться, что и мир страшно размножает рогоносцев.

1 служитель. Мало этого, он заставляет еще людей ненавидеть друг друга.

. А отчего? оттого, что в мирное время они менее нуждаются друг в друге. Да здравствует же война! я надеюсь что скоро и Римляне будут так же дешевы, как Вольский - Однакожь встают -

1 и 2 служител. Идем, идем!

СЦЕНА 6.

Рим. Площадь.

Входите Сициний и Брут.

Сициний. Мы не слышим о нем - не имеем никакой причины и страшиться его; на что он при теперешнем довольстве и спокойствии, прежде так сильно волновавшагося народа? Друзья его, которым, я знаю, приятнее было бы видеть шумные скопища на улицах, хотя бы и самим пришлось потерпеть от этого, чем слышать веселые песни ремесленников, спокойно занимающихся своими работами - должны краснеть, видя, что и без него все идет, как нельзя лучше.

Входит Менений.

Брут. Мы удачно воспользовались и временем и обстоятельствами. - Кажется, это Менений?

Сициний. Он. С некоторого времени он сталь гораздо ласковее. - Здравствуй, почтенный Менений.

Менений. Здравствуйте.

Сициний. А что, ведь об отсутствии вашего Кориолана нельзя сказать, чтоб очень жалели, за исключением разве друзей его? Рим благоденствует и будет благоденствовать, хотя б он и ненавидел его еще более за это.

. Все хорошо; но было б и еще лучше, еслиб он уступил.

Сициний. Не знаешь, где он теперь?

Менений. Не знаю; и мать и жена его также не имеют о нем никаких сведений.

Входит три или четыре Гражданина.

Граждане. (Трибунам). Боги да благословят вас!

Сициний. Доброго вечера, соседи.

Брут. Доброго вечера всем вам.

1 гражданин. Мы все, и дети и жены наши, должны на коленях молить за вас богов.

Сициний. Живите и благоденствуйте.

Брут. Прощайте, друзья. Хорошо, еслиб и Кориолан любил вас так, как мы.

Граждане

Сициний. Прощайте.

Брут. Прощайте. (Граждане уходят.)

Сициний. Надеюсь, что это время получше того, когда бедняки эти бегали по улицам, испуская дикие, неистовые крики?

Брут. Каий Марций отличный военачальник; но он чрезмеру дерзок, надменен, честолюбив до нельзя, себялюбив.

Сициний. Он домогался неограниченной верховной власти.

Менений. Не думаю.

Сициний. На беду всем нам, мы убедились бы в этом, еслиб ему удалось добиться консульства.

Брут. Боги отвратили это несчастие и Рим покоен, счастлив и без него.

Входит Эдил.

Эдил. Доблестные трибуны, там какой-то раб, которого мы отправили в темницу, говорит, что два войска Вольсков вторглись в наши области и страшно истребляют все, что ни встретят.

Менений. Это Ауфидий. Узнав об изгнании Марция, он снова высунул рожки, которые, пока Марций стоял за Рим, не смел показывать, поневоле удерживал в раковине.

. Что ты все толкуешь о Марцие?

Брут. (Эдилу) Вели высечь этого лжеца. - Не может быть, чтоб Вольски осмелились нарушить мир.

Менений. Не может быть! стоит только припомнить прошедшее, чтоб убедиться в противном; покрайней мере я, на своем веку, пережил три примера возможности этого. А чтоб не наказать понапрасну человека, предостерегающого от опасности, действительно вам грозящей - не лучше ли прежде разспросить его хорошенько, разведать откуда он узнал это?

Сициний. Полно; я знаю, что это вздор.

Брут. Это просто невозможно.

Входит Посланец.

Посланец. Все патриции спешат в сенат; получены какие-то вести, заставившия их перемениться в лице.

Сициний. Все это работа того же раба. (Эдилу) Ступай, выдери его перед лицом народа, - все вздор! все пустые слухи, им распущенные.

Посланец. Вести его подтверждаются однакож; носятся и еще худшие слухи.

Сициний

Посланец. Многие говорят громко - не знаю на сколько это справедливо, - что Марций, соединясь с Ауфидием, идет прямо на Рим; что он поклялся разразиться местью так же неизмеримой, как пространство, разделяющее древнейшее от юнейшого.

Сициний. Как это вероятно!

Брут. Все это выдумано для того, чтоб заставить слабодушных требовать возвращения бога Марция {В прежних изданиях: Good Marcius home again... По Колльеру: God Marcius home again...}

Сициний. Наверное.

Менений. Явная ложь. Он и Ауфидий непримиримы, как две крайнейшия противоположности.

Входит другой Посланец.

Посланец. (Трибунам). Вас требуют в сенат. Страшное войско под предводительством Марция и Ауфидия вторглось в наши области и неистовствуя, предает все огню и мечу.

Входит Коминий.

Коминий. (). Ну вот, пожинайте теперь плоды ваших мудрых действий.

Менений. Что, что такое?

Коминий. Вы причина, что ваши дочери будут обезчещены, что свинцовые крыши Рима растопится на ваши же головы, что у вас же под носом будут насиловать жен ваших.

Менений. Что случилось?

Коминий. Что храмы ваши будут обращены в пепел, что все ваши права и вольности, за которые вы так стояли, совместятся в ореховой скорлупе -

Менений. Да скажи же, в чем дело? (Трибунам) И мне начинает сдаваться, что вы порядком набедокурили. - Говори же, прошу тебя. Если Марций соединился с Вольсками.

Коминий ребенка, преследующого мотыльков, или мясника, давящого мух.

Менений. Наделали вы и ваши фартушники, а пуще вы, так стоявшие за голоса ремесленников, за дыхание питающихся чесноком.

Коминий. Он стряхнет весь Рим на ваши головы -

. Как Геркулес спелые плоды. - Гордитесь вашим делом!

Брут. Но справедливо ли это?

Коминий. Вполне; и вы помертвеете прежде, чем убедитесь в противном. Все наши области передаются ему радостно, а над сопротивляющимися смеются, как над безумными храбрецами, и они гибнут верными глупцами. И кто же вздумает порицать его за это? Как его, так и ваши враги не могут не сознать его доблестей.

. Мы погибли, если он не сжалится над нами.

Коминий. А кто жь будет просить его об этом? Трибуны не могут от стыда; народ? - он столько же в праве ожидать от него жалости, сколько волк от пастухов; друзья его? - сказав ему "сжалься над Римом", они оскорбили бы его точнехонько, как люди заслуживающие его ненависть: Уподобились бы тем врагам его.

Менений"прошу тебя, не делай этого". - Вот они, дивные дела ваши; вы и ваши ремесленники - наремесленничали славно {В прежних изданиях: You and your а crafts! you have crafted fair... По КОлльеру: You and your handycrafts have crafled fair...}.

. Вы повергли Рим в дрожь, никогда еще не бывавшую так безпомощной.

Сициний. Не говори, что мы.

Менений

Коминий. А теперь, того и гляди, что вкричит его. Тулл Ауфидий по нем второе лице, повинуется ему, как подчиненный. Теперь отчаяние единственная мощь и оборона Рима.

Входит толпа Граждан.

. Вот и ваша сволочь. - (Коминию) Ты наверное знаешь, что Ауфидий с ним? - (Гражданам снесет столько же болванов, сколько было брошено шапок, и тем заплатит вам за голоса ваши. Да еслиб он и всех нас превратил в уголь, и то было б поделом - мы вполне стоим этого.

1 гражданин. В самом деле до нас доходят престрашные слухи.

2 гражданин. Что касается до меня, подав голос на его изгнание, я тут же сказал, что все-таки это очень жалко.

. И я тоже.

4 гражданин. И я; да если говорить правду, так и многие из нас говорили то же самое. То, что мы сделали - мы сделали для общей пользы; согласившись на изгнание добровольно, мы изгнали его все-таки против воли.

Коминий

Менений. Наделали вы дела с вашей сворой. - (Коминию) Чтожь, идем в Капитолий?

. Надо идти. (Уходят.)

Сициний. Ступайте, друзья по домам и не упадайте духом; они из числа его приверженцев и были бы радехоньки, еслиб то, чего, повидимому, так страшатся, оказалось справедливым. Ступайте, и не обнаруживайте ни малейшей боязни.

. Да умилосердятся над нами боги! Пойдем по домам, товарищи. Я всегда говорил, дурно мы сделали, что изгнали его.

2 гражданин. Все мы говорили то же. Идемте. (Уходит.)

Брут

Сициний. Да и мне.

Брут. Пойдем в Капитолий. - Я пожертвовал бы половиной своего имущества, только бы все это оказалось ложью.

Сициний

СЦЕНА 7.

Лагерь в небольшом разстоянии от Рима.

Входят Тулл Ауфидий Военачальников.

Тулл. И они все еще бегают за Римлянином?

Военачальник. Не знаю, в нем есть что-то чародейственное; твои воины заменяют им предъобеденную и послеобеденную молитвы, а за обедом только что о нем и толкуют. В этой воине ты совершенно затемняешься своими же.

Тулл обнял его; такова ужь ничем неизменимая природа его, и я должен извинять, чего нельзя поправить.

Военачальник. Как бы то ни было, для твоей же пользы, я желал бы, чтоб ты никогда не брал его в товарищи; гораздо было бы лучше, еслиб ты удержал предводительство за собою, или совершенно уступил его Марцию.

Тулл. Я понимаю тебя; будь впрочем уверен, что он и не подозревает, что я могу привести против него когда дойдет до разсчета. Хоть и кажется - в чем он и сам убежден, да и другие не так дальновидные, - что он действует честно, хлопочет о пользе Вольсков, сражаясь подобно дракону, порешая все только что обнажит меч; но то, что непременно сломит ему шею, или подвергнет тому же мою собственную - впереди еще.

Военачальник

Тулл. Все города сдаются ему прежде, чем он успеет обложить их. Патрициат Рима предан ему, сенаторы любят его; трибуны же не воины, а народ и на призвание так же скор, как и на изгнание. Я уверен, что он будет для Рима тем же, что для рыб морской орел, одолевающий их превосходством своей природы. Сначала он служил ему благородно, то вскоре почести вскружили ему голову. Не знаю, гордость ли, которая, при постоянном счастии, всегда пятнает счастливца; недостаток ли здравого смысла, лишающий уменья располагать, как следует, благоприятными обстоятельствами; самое ли свойство его природы - быть всегда одним и тем же, мешавшее ему снимать шлем в совете, заставлявшее его и в мирное время быть так же повелительным и грозным, как в военное; во всяком случае какой-нибудь один из этих недостатков - потому что, хоть он и имеет нечто от каждого, но все таки не все - заставил сперва бояться его, потом ненавидеть, а наконец и изгнать. Провозглашая свои достоинства, он сам же и уничтожает их. Наши доблести живут В прежних изданиях: So our virtuos Lie... По Колльеру: So our virtuos Live.} в суждениях современности, и для мощи, по себе весьма похвальной, нет могилы вернее восторженных кликов {В прежних изданиях: So evident as a По Колльеру: evident as a cheer...}, превозносящих то, что она сделала. Огонь тушится другим огнем, гвоздь выбивается другим гвоздем, право подавляется правом {В прежних изданиях: Rights by rights fouler... Rights by rights suffer...}, сила уничтожается силой. - Идем. - Да, Марций! овладей только Римом, и ты несчастнейший из смертных - ты мой тогда.

(Уходит.)