| Автор: | Шекспир У., год: 1591 |
| Категория: | Пьеса |
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
СЦЕНА I.
Аббатство в Бери.
Трубы. Входят в залу парламента: король Генрих, королева Маргарита, кардинал Бофорт, Сеффольк, Иорк, Бекингэм и другие.
Король Генрих. Я удивляюсь, что милорд Глостэр еще не пришел: не в его привычке быть последним. Что бы могло его теперь задержать?
Королева Маргарита. Разве вы не видите или не хотите замечать за ним странной перемены в обращении? Как величаво он держится, как дерзок он стал за последнее время, как горд, как повелителен, как не похож на себя? Мы помним время, когда он был кроток и любезен; когда мы лишь издали на него взглянем, а он немедленно уж на коленях, так-что весь двор восхищался его покорностью. Но встретьте его теперь,- хоть даже утром, когда всякий желает доброго дня,- он нахмурит брови, посмотрит сердито и пройдет прямо, несгибая колена, презирая долг, которым нам обязан. На щенят не обращают внимания, когда они скалят зубы; но и великие люди дрожат, когда лев рычит; а Гемфри, ведь не маленький человек в Англии. Во-первых, заметьте, что он ближайший к вам в роде, и если-бы вы пали, он-бы первый поднялся. Поэтому мне кажется, что неблагоразумно, по отношению к злобе, которую он питает, чтоб он вращался около вашей королевской особы или был допущен в совет вашего величества. Лестью завоевал он себе народные сердца и можно опасаться, что они все последуют за ним, если ему угодно будет произвести возмущение. Теперь весна,- корни у бурьяна еще неглубоки; но оставьте его теперь, и он переростет весь сад и заглушит растения за недостатком ухода. Благоговейная забота, которую я питаю к своему повелителю, заставила меня сосредоточить эти опасности в герцоге. Если это напрасно, назовите это бабьей трусостью,- трусостью с которой я соглашусь, если вы можете ее победить лучшими доказательствами. Милорды: Сеффольк, Бокингэм и Иорк, опровергайте мое обвинение, если можете, или-же заключите мои слова чем-нибудь решительным.
Сеффольк. Ваше величество хорошо провидели этого герцога. В если-бы мне первому было дозволено высказать свое мнение, мне кажется, я-бы сказал тоже, что и ваше величество. Клянусь жизнью, герцогиня по его наущению начала свои бесовские проделки. И если он не участвовал в её проступках, то все-таки, почитая свое высокое происхождение, потому-что он первый, по короне, наследник и хвастаясь своим благородством, он подстрекал годную в сумасшедший дом герцогиню преступными средствами подготовить гибель нашему государю. Вода течет ровно там, где поток глубже; а под своей безобидной внешностью он кроет измену. Лиса не рычит, когда хочет подкрасться к овце. Нет, нет, мой государь, Глостэр еще неизведанный человек и полный глубокого притворства.
Кардинал. Разве он, вопреки статьям закона, не установил смертной казни за небольшие преступления?
Иорк. Разве он, в бытность свою протектором, не собирал больших денежных сумм со всего государства для того, чтобы платить солдатам во Франции, и никогда не пересылал их? Благодаря чему, ежедневно города возмущались.
Бекингэм. Довольно! Эти проступки еще ничтожны в сравнении с теми, которые неизвестны, но со временем выяснятся в льстивом герцоге Гемфри.
Король Генрих. Вот что, милорды: ваша заботливость о нас, чтоб уничтожить шипы, которые могут потревожить наши ноги, достойна похвалы; но, сказать-ли по совести? Наш родственник Глюстэр также невинен в намерении изменить нашей королевской особе, как ягненок или безобидный голубь. Герцог добродетелен, кроток и слишком хорошо настроен, чтобы мечтать о зле и подготовлять мне падение.
Королева . Ах, есть-ли что опаснее такого пристрастного доверия? Так он кажется голубем. Перья его лишь занятые у других. Так он ягненок. Эта шкура у него чужая, потому-что у него скорее наклонности хищного волка. Что-же значит притворство для того, кто не может принять на себя личину? Берегитесь же, милорд: наше общее благо зависит от укрощения этого коварного человека.
Входит Сомерсет.
Сомерсет. Да здравствует мой милостивый государь!
Король Генрих. Добро пожаловать, лорд Сомерсет. Какие вести из Франции?
Сомерсет. Все ваши интересы в её территории совершенно отняты у вас: все потеряно.
Король Генрих. Неласковые вести, лорд Сомерсет; но да будет воля Господня!
Иорк (в сторрну). Особенно неласковые для меня: я так-же твердо надеялся на Францию, как надеюсь на плодоносную Англию. Так-то цветы мои поблекли еще в бутылках, а гусеницы объедают мои листья. Но я скоро эти дела поправлю, или продам свой сан за славную могилу.
Входит Глостэр.
Глостэр. Всех благ моему королю и повелителю! Простите, государь, что я так запоздал.
Сеффольк. Нет, Глостэр, знай, что ты пришел еще слишком рано, если не стал преданнее, чем ты есть. Я тут-же арестую тебя за государственную измену.
Глостэр. Ну, герцогь Сеффольк, ты не заставишь меня ни покраснеть, ни измениться в лице от этого ареста: не легко устрашить ничем незапятнанное сердце. И чистейший источник не так свободен от грязи, как я от измены моему государю. Кто может меня обвинять? В чем я виновен?
Иорк. Думают, милорд, что вы брали от французов взятки и, будучи протектором, задерживали жалованье солдат, благодаря чему его величество лишился Франции.
. Так-только думают? Да кто-же они такие, что так думают? Никогда не отбирал я жалованья у солдат, никогда ни одного пени взятки не брал от французов. Да поможет мне Богь так-же, как я проводил ночь за ночью в бдении над благом Англии! Пусть каждая полушка, каждый грош, который я вырвал у короля и себе присвоил, будет предъявлен мне в осуждение в судный день. Нет: много фунтов из моего собственного капитала, не желая налагать их на нуждающийся народ, вытряс я из своего кошелька гарнизонам, и никогда не просил, чтобы их мне вернули.
Кардинал. Вам на-руку, милорд, говорить так много.
Глостэр. Я говорю не более, как правду, помогай мне Боже!
Иорк. Во время своего протекторства, вы придумывали для виновных такие страшные, неслыханные пытки, что англичан обвиняли в тиранстве.
Глостэр. Однако, хорошо известно, что, пока я был протектором, все мои пороки заключались в жалости: я трогался слезами виновного и слова смирения были искуплением его вины. Если только это не был кровавый убийца, или гнусный и подлый разбойник, обиравший бедных путников, я никогда не воздавал ему даже подобающей кары. Убийц я, действительно, пытал больше, чем разбойников или каких других преступников.
Сеффольк. Милорд, это проступки, на которые ответить недолго; но вас обвиняют в более сильных преступлениях, от которых не легко вам очиститься. Именем его величества, я арестую вас и тут же отдаю под охрану лорда кардинала на будущее время, до суда.
Король Генрих. Милорд Глостэр, я особенно надеюсь на то, что вы выясните все подозрительное: совесть говорит мне, что вы невинны.
Глостэр. О, милостивый повелитель! Опасны эти дни. Добродетель душат гнусным честолюбием, а милосердие гонят прочь рукою ненависти. Гнусные происки преобладают, а беспристрастие изгоняют из земель вашего величества. Я знаю: их заговор - лишить меня жизни. Но, если смерть моя может дать этому острову счастье и закончит период их тиранства, я приму ее охотно. Но моя смерть служит лишь прологом к их игре, потому-что и тысячи людей, которые пока не подозревают об опасности, не заключат собою сочиняемой ими трагедии. Сверкающие глаза Бодфорта выдают его сердечную злобу, а отуманенное чело Сеффолька - его бурную ненависть. Резкий Бекингэм языком облегчает бремя зависти, лежащее у него на сердце, а мрачный Иорк, который тянется к луне,- которого дерзкую руку я отдернул прочь,- направляет против моей жизни ложные обвинения. А вы, моя царственная госпожа, вместе с остальными, беспричинн взгромоздили на мою голову немилость и с самым лучшим стараньем побудили моего государя быть моим врагом. Да, вы все обдумали это вместе; я и сам замечал ваши тайные сходбища и все другое, чтобы отнять у меня мою безупречную жизнь. Не нужно будет ни ложных свидетелей, чтобы осудить меня, ни массы предательств, чтобы увеличить мою вину: на мне оправдается старинная пословица;- была-б собака, будет и палка.
Кардинал. Государь мой, его злословие невыносимо если тех, кто старается охранить вашу королевскую особу от скрытого ножа измены и от ярости предателей, будут так поносить, ругать и издеваться над ними, а виновному будет дозволено так много говорить,- это остудить их усердие к вашему величеству.
Сеффольк. Разве он не попрекнул сейчас-же нашу повелительницу в гнусных, хоть и хитро сложенных выражениях, что она будто-бы заставила некоторых людей клятвенно принести ложные обвинения, чтобы лишить его сана?
Королева . Но я могу разрешить проигрывающему браниться.
Глостэр. Это вернее сказано, нежели задумано: я, действительно, проигрываю, и горе выигрывающим, потому-что они сплутовали! Конечно, таким проигрывающим можно разрешить говорить.
Бекингэм. Он будет искажать смысл и продержит нас здесь целый день.- Лорд кардинал, он ваш пленник.
Кардинал. Господа, берите герцога и крепко его стерегите.
Глостэр. Ах, так-то бросает прочь король Генрих свой костыль прежде, чем его ноги достаточно окрепнут, чтобы поддерживать его тело. Это - пастуха твоего отрывают от тебя, и уже рычат между собою волки, которые сгрызут первого тебя. О, если-бы мой страх был напрасен! О, если-бы так было! Добрый король Генрих, боюсь я, что ты погибнешь (Уходят: стража и Глостэр).
Король Генрих. Милорды, делайте что по-вашему разумению будет наилучшим, как если-бы мы сами были здесь.
Королева Маргарита. Как? Разве ваше величество желает оставить парламент?
Король Генрих. Да, Маргарита. Сердце мое утопает в горе, поток которого хлынул к моим очам. Тело мое охвачено кругом ужасом, потому-что может-ли что быть ужаснее недовольства? О, дядя Гемфри! в лице твоем, я вижу, начертаны доблесть, и честность, и правдивость. А, между тем, добрый Гемфри, неужели придет час, когда я найду тебя обманщиком, или усомнюсь в твоей верности? Какая-же ненавистная звезда завидует твоему сану, что и эти знатные лорды, и королева наша Маргарита ищут погибели твоей невинной жизни? Ты ни им, никому другому не делал зла. Они увели его отсюда так-же безжалостно, как мясник уводит теленка и связывает его, несчастного, и бьет его, когда он отшатнется на пути в кровавую бойню. И, как мать его, которая с воем бросается туда и сюда, посматривая в ту сторону, куда пошло её невинное детище, и не может ничего поделать, как только оплакивать потерю своего любимца, - так я сам оплакиваю случай с Глостэром грустными, беспомощными слезами, смотрю ему во след отуманенными очами и не могу быть ему полезным,- так сильны его заклятые враги. Я буду оплакивать его судьбу и говорить между вздохами: - Кто изменник? Только не Глостэр (Уходит).
Королева Маргарита. Прекрасные лорды, холодный снег тает под горячими лучами солнца. Мой повелитель Генрих холоден к важным делам и слишком полон безразсудной жалости. Наружность Глостэра его обманывает, как мрачный крокодил вызывает жалость в со страдательных путешественниках, или как змея с пестрой блестящей шкурой, свернувшаеся на цветущем берегу жалит ребенка, который по её красоте думает, что она хороша. Поверьте мне, милорды, если-бы даже никого не было умней меня (а я в данном случае считаю себя очень разумной), свет скоро бы освободился от этого Глостэра, а мы - от страха, который чувствуем перед ним.
. Стоит раскинуть умом для того, чтобы он умер, а между тем, нам нужна какая-либо окраска его смерти. Следует осудить его по закону.
Сеффольк. Но, по моему мнению, это не было бы хитростью: король будет стараться спасти ему жизнь, народ возстанет, чтобы спасти ему жизнь. А между тем у нас есть лишь простые доказательства его виновности или скорее подозрения, по которым видно, что он достоин смерти.
Иорк. Так значит, судя по этому, вы-бы не желали его смерти?
Сеффольк. Ах, Иорк, никто в мире не желает этого так сильно, как я.
Иорк. У Иорка более всего причин желать его смерти. Но, милорд кардинал, и вы, милорд Сеффольк, скажите, как вы думаете, и скажите от души: оставить герцога Гемфри протектором короля разве не тоже, что поставить отощалаго орла охранять цыпленка от голодного коршуна?
Королева Маргарита. Таким образом бедный цыпленок может быть уверен в своей смерти.
Сеффольк. Совершенно верно, сударыня. А разве не было-бы сумасшествием сделать лису надсмотрщиком за стадом? Если кого обвиняют в коварном убийстве, неужели попусту спустить тому вину, потому-что его намерение еще не исполнено? Нет, пусть он умрет: он ведь лиса, по природе отъявленный враг стада, и умрет прежде, чем его пасть обагрится кровью, как это случилось с Гемфри относительно моего государя. И не мудрствуйте лукаво, как его убить: капканом, сетями или хитростью, сонного или бодрствующего,- все равно, лишь-бы он умер, потому-что всякий обман хорош для того, кто первый намеревался обмануть.
Королева Маргарита. Вот так решительно сказано трижды благородный Сеффольк!
Сеффольк. Не решительно, потому что еще ничего не сделано; ведь часто высказывают свое мнение, но редко его исполняют. Но тут сердце мое согласно с моими словами в виду того, что это похвальный подвиг и что надо оградить моего государя от врага. Скажи только слово, и я буду его напутствовать.
Кардинал.Но я-бы желал,милорд Сеффольк,чтоб он был мертв, прежде чем вы наложите на себя священнический обет. Скажите, что вы согласны и одобряете это дело, и я достану вам исполнителя его,- до того я забочусь о безопасности моего государя.
. Вот моя рука: этот подвиг стоит того, чтобы его совершить.
Королева Маргарита. Тоже говорю и я.
Иорк. И я. Теперь, когда мы все высказали это, немного значит, кто опровергнет наш приговор.
Входит гонец.
Гонец. Знатные лорды, я прямо из Ирландии, чтоб объявить вам: бунтовщики возстали, и англичане падают от их мечей. Пришлите подкрепление, лорды, и вовремя остановите их ярость, прежде чем рана станет неизлечима. Пока она еще свежа, есть надежда на спасение.
Кардинал. Это повреждение, требующее немедленной поправки. Какой совет дадите вы в этом важном деле?
Иорк. Чтобы послать туда регентом Сомерсета: этим делом подобает заняться умелому правителю: свидетель тому благополучие, которое он нам принес во Франции.
Сомерсет. Если-бы Иорк, со своей дальновидной политикой, был там регентом вместо меня, то никак не остался бы во Франции так долго.
Иорк. Да, конечно, не дожидался-бы, пока все потеряно как это сделал ты. Я-бы скорее вовремя лишился жизни, нежели принес-бы на родину бремя позора, оставшись там до тех пор, пока не потерял всего. Покажи мне хоть один шрам, запечатленный у тебя на коже: люди у которых тело так сохранно, редко побеждают.
Королева Маргарита. Нет, эта искра обратится в яростный огонь, если ветер и топливо дадут ей силу. Довольно, добрый Иорк; милый Сомерсет, молчи. Твоя судьба Иорк, в смысле счастия, если-бы ты был регентом, могла-бы оказаться хуже, чем его.
Иорк. Как? Хуже, чем ничто? О, тогда прах все побери!
Сомерсет. В том числе и тебя, желающего позора
. Милорд Иорк, попытайте счастья. Необузданные керны Ирландии вооружились и мешают глину с кровью англичан. Желаете-ли вы вести в Ирландию отряд старательно выбранных людей, по-нескольку из каждого графства, и попробовать счастье против ирландцев?
Иорк. Желаю, милорд, если его величеству будет угодно.
Сеффольк. Ну, в нашем авторитете его согласье, и что мы решаем, то он подтверждает. Так бери-же это дело в руки, благородный Иорк.
Иорк. Я доволен. Доставьте мне солдат, лорды, пока я приведу в порядок мои собственные дела.
Сеффольк. Это - поручение, лорд Иорк, за выполнением которого я присмотрю. Но теперь, вернемся к коварному герцогу Гемфри.
Кардинал. Довольно о нем: я с ним так управлюсь, что он больше не будет вас беспокоить. Итак, разойдемся: день почти окончен. Лорд Сеффольк, я должен с вами переговорить об этом деле.
Иорк. Милорд Сеффольк, через четырнадцать дней я буду ожидать в Бристоле моих солдат, так как оттуда я переправлю их в Ирландию.
Сеффольк. Я присмотрю за тем, чтобы это было исполнено в точности, милорд Иорк (Уходят все, кроме Иорка)
Иорк. Теперь, Иорк, или никогда, закали свои боязливые мысли и обрати сомнение в решимость. Или будь тем, чем ты надеешься быть, или предай смерти то, чем ты теперь: этим не стоить пользоваться. Пусть бледнолицый страх остается в людях низкого происхождения и не находить убежища в королевском сердце. Чаще весенних дождей следуют мысль за мыслью, и нет ни одной, которая не думала-б о власти. Мои мозги деятельнее, чем трудолюбивые муравьи, плетут хитрые сети, чтобы поймать моих врагов. Хорошо, вельможи, хорошо: политичный поступок послать меня прочь с толпой людей. Боюсь я, что вы лишь отогреете отощалую змею, которая, обласканная у вас на груди, укусит вас в сердце. Мне не хватало людей, - вы мне дадите их. Я их любезно принимаю; однако, будьте уверены, что вы даете острое оружие в руки безумнаго. В то время, как в Ирландии я буду кормить сильный отряд людей, в Англии я подыму черную бурю, которая унесет десять тысяч душ на небо или в ад. И эта жестокая буря не перестанет свирепствовать, пока золотой венец на голове моей, подобно светлым лучам величественного солнца, не усмирят ярость её бешеного вихря. Для осуществления своего намерения, я подкупил упрямого кентского жителя, Джона Кэда из Ашфорда, чтобы он произвел возмущение под титулом Джона Мортимера. В Ирландии я видел, как этот упрямец Кэд сопротивлялся целому отряду кернов. Он отбивался так долго, что в бедрах его торчали стрелы, - почти как острые иглы у ежа. А под конец я видел, как он, освобожденный, завертелся, подобно дикому мавру, потрясая окровавленными стрелами, как колокольчиками. Как часто, под видом лукавого косматого керна, беседовал он с врагами и неузнанным возвращался ко мне, чтобы дать мне знать о их подлостях. Этот чорт и будет моим заместителем здесь, потому что и лицом, и поступью, и разговором он похож на этого, уже умершего, Джона Мортимера. Таким способом я увижу, какого настроения народ и как он привязан к дому и к правам Иорка. Скажем, что Кэда схватят, станут пытать и мучать: я знаю, что никакое страдание, которое они могут причинить ему, не заставит его сказать, что я побудил его взяться за оружие. Скажем, что он преуспеет, что весьма вероятно; ну, так я вернусь из Ирландии со своим войском и соберу жатву, которую этот негодяй посеял. Ведь, раз Гемфри умрет (как это и будет), а Генрих будет устранен, я наследник (Уходит).
СЦЕНА II.
Бери. Комната во дворце.
Входят поспешно несколько убийц.
1-й убийца. Беги к милорду Сеффольку. Доложи ему что мы спровадили герцога, как он приказывал.
2-й убийца
1-й убийца. Вот идет милорд.
Входит Сеффольк.
Сеффольк. Ну, господа, обделали вы это дело?
1-й убийца. Да, мой добрый лорд, он умер.
Сеффольк. Ну, вот, прекрасно сказано. Ступайте-же ко мне на дом: я награжу вас за этот отважный подвиг, Король и все пэры здесь по близости. Оправили-ли вы постель? Всели в порядке, согласно моим указаниям?
1-й убийца. Так точно, мой добрый милорд.
Сеффольк. Так уходите-же прочь (Убийцы уходят).
Играют трубы. Входят: король Генрих, королева Маргарита, кардинал Вофорт, Сомерсет, лорды и другие.
Король Генрих. Подите, сейчас-же позовите пред наше лицо нашего дядюшку: скажите, что мы намерены опросить сегодня его светлость, так-ли он виновен, как это разглашают.
Сеффольк. Я тотчас позову его, мой благородный повелитель (Уходит).
Король Генрих
Королева Маргарита. Боже избави, чтобы восторжествовало лукавство, чтобы осудили невинного вельможу! Молю Бога, чтобы Он очистил его от подозрений!
Король Генрих. Благодарю тебя, Маргарита. Очень мне приятны твои слова (Возвращается Сеффольк). Что это? Отчего ты бледен? Чего дрожишь? Где-же наш дядя? Что случилось, Сеффольк?
Сеффольк. Он мертвый, у себя в постели, милорд. Глостэр умер.
Королева Маргарита.Что вы? Не дай Боже!
Кардинал. Неисповедим суд Божий! Я видел во сне сегодня ночью, что герцог был нем, и не мог сказать ни слова (Король падает в обморок).
Королева Маргарита. Как чувствует себя мой господин? Помогите, лорды! Король умер.
Сомерсет. Приподымите его тело; потрясите за нос.
Королева Маргарита
Сеффольк. Он оживает ваше величество, имейте терпение.
Король Генрих. О Господь небесный.
Королева Маргарита. Как чувствует себя мой милостивый повелитель?
Сеффольк. Успокойся, мой государь! Милостивый Генрих, успокойся!
Король Генрих. Как? Разве лорд Сеффольк меня успокаивает? Разве не он только-что пришел и пропел мне песнь ворона, зловещий звук которой лишил меня жизненных сил. Неужели он думает, что щебетанье крапивника, с криком об упокоении, который вырывается из пустой груди, может рассеять сперва раздавшиеся звуки?Не скрывай своего яда под сладкими речами; не касайся меня: оставь, я говорю. Твое прикосновение пугает меня больше, чем змеиное жало. Вестник гибели, с глаз моих долой! В твоих зрачках отражается смертоносное тиранство, зверская сила которого пугает всех на свете. Не смотри на меня: глаза твои наносят раны. Впрочем, не уходи: подойди, василиск, и убей невинного зрителя видом своим. Под сенью смерти я найду отраду, а в жизни лишь двойную смерть, теперь, когда умер Глостэр.
Королева Маргарита. Зачем вы так браните милорда Сеффолька? Хоть герцог и был его недругом, однако он, в высшей степени по христиански горюет о его кончине. Что-же касается меня, так несмотря на то, что он был мне врагом, я-бы готова ослепнуть от слез, ослабеть от стенаний и побледнеть, как подснежник, от упивающихся вздохов,- если-бы текучия слезы, раздирающия душу стоны и упивающиеся кровью вздохи могли вернуть его к жизни. Почем я знаю, что могут думать в свете обо мне? Известно, ведь, что мы были неособенно дружны. Могут порешит, что я устранила герцога, и мое имя будет истерзано молвою клеветы, а царские дворцы наполнятся моим позором. Вот, что мне дает его смерть. Ах я, несчастная! Быть королевой и венчанной безчестьем.
Король Генрих. Увы мне! Глостэр, несчастный человек!
Королева Маргарита. Увы мне! Я несчастнее его. Как, ты отвернулся и скрываешь лицо свое от меня? я не отвратительная прокаженная: взгляни на меня. Что? Или ты оглох, как ехидна? Так будь-же ядовит и убей покинутую тобою королеву. Неужто вся твоя отрада сокрыта в могиле Глостэра? Что-ж, так, значит, лэди Маргарита никогда не была тебе отрадой? Так воздвигни-же его статую и поклоняйся ей, а из моего изображения сделай лишь вывеску к пивной. Для того-ли я едва не погибла на море и противным ветром дважды была отогнана обратно от берегов Англии к своей родной земле? Разве это не означало, что доброжелательные ветры как-бы говорили мне:- Не стремись в гнездо скорпионов, не становись ногами на этот неприязненный берег.- Что-же я сделала тогда, как не прокляла эти нежные веяния и того, кто выпустил их из своих знойных пещер? Я просила их дуть к благословенным берегам Англии или же опрокинуть наше судно на какой-нибудь ужасный утес. Однако, Эол не захотел быть убийцей, но предоставил эту ненавистную обязанность тебе. Красиво-вздымавшееся море отказывалось потопить меня, зная, что ты, своим жестокосердием потопишь меня на земле в слезах, соленых, как море. Разсевшиеся скалы углубились в зыбучий песок, не желая разбить меня об свои острые бока, чтобы твое кремнистое сердце могло во дворце твоем погубить Маргариту. Когда буря отбила нас от берега, я стояла под вихрем, на палубе, до тех пор, пока могла различать меловые утесы; а когда мутное небо начало скрывать от моих пристальных взоров вид твоей земли,- я сняла с шеи дорогое украшение (это было сердце, оправленное в бриллианты) и бросила его по направлению к твоей земле. Море приняло его, и я пожелала, чтобы грудь твоя так-же приняла мое сердце. Но, не смотря на это, я потеряла из виду прекрасную Англию и все просила свои очи последовать за моим сердцем и называла их слепыми и мутными очками за то, что они потеряли из виду желанный берег Альбиона. Как часто побуждала я сесть Сеффолька передо мною и речами (этим орудием твоего коварного непостоянства) очаровывать меня, подобно Асканию, когда он раскрывал перед обезумевшей Дидоной деяния её отца, начатые в пылающей Трое! Разве я не безумна, как она? Или ты не коварен, как он? Увы! Не могу более терпеть. Умри, Маргарита; Генрих плачет, что ты еще так долго жива.
Уорик. Могущественный государь, ходят слухи, что добрый герцог Гемфри предательски убит происками Сеффолька и кардинала Бофорта. Народ, как улей разъяренных пчел, лишенных своей матки, снует туда и сюда, не заботясь о том, кого ужалят в своей мести. Я сам усмирил их гневный бунт, пока они не узнают порядком о его смерти.
Король Генрих. Что он умер, добрый Уорик, это слишком верно, но как он умер, о том знает Бог,- не Генрих. Войди в его комнату, осмотри его бездыханное тело и затем определи его внезапную кончину.
Уорик. Исполню все,мой государь. Останься, Сольсбери, с буйной толпою пока я не вернусь.
Уорик уходит во внутренние покои; Сольсбери удаляется.
Король Генрих. О Ты, Который судишь всех и вся, подкрепи мои мысли! Мысли, которые стараются уверить мою душу, что руки насилия были наложены на жизнь Гемфри. Если подозрение мое ложно, прости мне, Боже; право судить принадлежит, ведь, одному Тебе. Хотел-бы я пойти согреть его бледные губы двадцатью тысячами поцелуев и оросить лицо его океаном соленых слез, чтоб высказать любовь мою его немому и глухому трупу и в пальцах моих почувствовать его безчувственную руку. Но напрасны были-бы эти скудные сетования, а увидеть его мертвый земной облик разве не значит лишь усилить мою печаль?
Двери внутренних покоев распахиваются настежь; виден Глостэр, мертвый, на своей постели. Уорик и другие стоят подле.
Уорик. Подойдите сюда милостивый повелитель, посмотреть на это тело.
Король Генрих. Это тоже, что посмотреть, как глубока мне вырыта могила: с его душою отлетела вся моя земная отрада, потому что при виде его я вижу мою жизнь в опасности смерти.
Уорик. Как душа моя твердо намерена ожить у грозного Царя, Который взял на Себя наши грехи, чтобы освободить нас от страшного проклятия Своего Отца, так я убежден, что руки насилия были наложены на жизнь этого трижды славного герцога.
Сеффольк. Ужасная клятва, принесенная в торжественных речах! Какое доказательство своей клятвы даст лорд Уорик?
Уорик смертью, призывало ее на помощь против врага. Она остывает вместе с сердцем и уже никогда больше не возвращается румянить и украшать щеки. Но взгляните; его лицо черно и полно крови; глаза более выпучены, нежели при жизни, и широко, испуганно вытаращены, как у задушенного человека; волосы его стоят дыбом, ноздри усиленно раздуты; руки широко раскрыты, как у того, кто-бы хватался и боролся за свою жизнь, но усмирен силой. Смотрите: к простыне прилипли его волосы; его окладистая борода всклокочена и спутана, как летняя жатва бурей. Лишь одно вероятно, что он был здесь убит: малейший из этих признаков вполне вероятен.
Сеффольк. Однако, Уорик, кто-же мог умертвить герцога? Мы сами с Бофортом охраняли его; а мы, надеюсь, сэр,- не убийцы.
Уорик. Но вы оба были заклятыми врагами герцога Гемфри и вам-же, действительно, поручили его стеречь. Похоже на то, что вы не угощали его, как друга, и очевидно, он здесь нашел себе врага.
Королева .Так вы, повидимому, подозреваете, что эти вельможи виновны в безвременной кончине герцога Гемфри?
Уорик. Кто-же, видя, что теленок мертв и еще истекает свежей кровью, и около стоит мясник с топором, не заподозрит, что он совершил убийство? Кто, найдя куропатку в гнезде коршуна, не поймет, отчего умерла эта птичка, хотя-бы коршун и парил с неокровавленным клювом. Так точно подозрительна и эта трагедия.
Королева Маргарита
Сеффольк. Я не ношу ножа, чтоб убивать спящих; но вот мстительный меч, заржавевший в покое; он вычистится в ненавистном сердце того, кто меня клеймит багровым клеймом убийства. Скажи, коли посмеешь, гордый лорд Уорик, что я виновен в смерти герцога Гемфри (Уходят: кардинал, Сомерсет и другие).
Уорик. Чего не посмеет Уорик, если лживый Сеффольк смеет вызывать его?
Королева . Он не посмеет утолить свой оскорбительный дух, ни продолжать быть дерзким порицателем, хотя-бы Сеффольк вызывал его двадцать-тысяч раз.
Уорик. Сударыня, замолчите! Дозвольте мне почтительно сказать вам это. Ведь, каждое слово, которое вы произносите в его защиту, клеймит ваше королевское достоинство.
Сеффольк. Грубого ума и подлаго обращения лорд, если когда супруга оскорбляла своего лорда, так это мать твоя: она приняла на свое позорное ложе какого-нибудь грубого, невоспитанного мужлана, и к благородному стволу привила отпрыск дичка, плодом чего явился ты, который вовсе не потомок благородного рода Невилей.
Уорик меня, - я-бы заставил тебя, лживый трус и убийца, на коленях просить прощенья за твои пошлые речи, и сказать, что ты подразумевал свою мать, так как ты рожден от незаконной связи. А после того, как эта дань страху была-бы отдана, я отдал-бы тебе твое вознаграждение и отправил-бы в ад твою душу, ядовитый вампир сонных людей.
Сеффольк. Ты проснешься, когда я буду лить твою кровь, если ты осмелишься выйти из этого собрания вместе со мною.
Уорик. Так выйдем сейчас-же, или я вытащу тебя отсюда. Как ты ни есть недостоин, я все-же сражусь с тобою, и окажу хоть эту услугу духу герцога Гемфри (Уходят Сеффольк и Уорик).
Король Генрих
Королева Маргарита. Что это за шум? Возвращаются; Сеффольк и Уорик с обнаженными мечами.
Король Генрих
Сеффольк. Могущественный государь, вероломный Уорик напал на меня вместе с жителями Бери
Шум толпы за сценой. Возвращается Сольсбери.
Сольсбери выслан из территории прекрасной Англии, то он силой вырвет его из вашего дворца и замучить его тяжкой, медленной смертью. Они говорят, что чрез него умер герцог Гемфри; они говорят, что в лице его боятся смерти вашего величества и что лишь простой инстинкт любви и преданности,- свободный от лукавого намерения противоречить а также и от мысли воспрепятствовать вашим желаниям,- заставляет их требовать его изгнания. Они говорят, в заботах о вашей царственной особе, что если бы ваше величество, намереваясь уснуть, приказали, чтобы никто не мешал вам отдыхать, под страхом вашего неудовольствия или смертной казни, и тут бы оказалась змея с раздвоенным жалом, которая изподтишка ползла бы к вашему величеству,- то вам необходимо было бы проснуться, иначе, не остановленный вашим невинным сном, этот смертоносный червь может обратить ваш сон в вечный. Потому то они и кричат (хоть вы им и запрещаете), что они будут вас охранять,- желаете-ли вы этого, или нет,- от таких опасных змей, какою является и есть коварный Сеффольк. От его ядовитого и рокового укушения, как они говорят, ваш любящий и в двадцать раз стоющий его дядя предательски лишен жизни.
Народ (за сценой). Ответ короля, милорд Сольсбери.
Сеффольк. Весьма вероятно, что народ,- грубое, необразованное холопство,- шлет такое послание своему государю; но вы, милорд, сами рады им услужить, чтобы показать, какой вы ловкий оратор. Но вся честь, которая досталась Сольсбери, это - быть послом к королю от кучки каких то медников.
Народ
Король Генрих. Ступай, Сольсбери и скажи им всем от меня, что я благодарю их за их нежные обо мне заботы. Хоть бы они меня об этом не просили, я все-таки намеревался поступить так, как они просят. И в самом деле, мысли мои ежечасно пророчат мне, что моему государству грозит несчастие через Сеффолька. Поэтому, клянусь величием Того, чей я недостойный представитель, что Сеффольк не будет еще долее трех дней заражать воздух, под страхом смертной казни (Сольсбери уходит).
Королева Маргарита
Король Генрих. Неблагородная королева, что называешь его благородным Сеффольком? Довольно, говорю тебе: если ты будешь заступаться за него, ты лишь увеличишь мой гнев. Если-бы я только сказал, то сдержал-бы свое слово; но если я поклялся, то это уже непоколебимо.- Если, по истечении трех дней, ты будешь замечен в каком-бы то ни было месте, мне подвластном, весь мир не будет выкупом за твою жизнь.Пойдем, Уорик, пойдем, добрый Уорик, со мною, я имею сообщить тебе много важнаго.
Уходят: король Генрих, Уорик, лорды и др.
Королева . Пусть вам сопутствуют неудачи и горести! Пусть сердечное неудовольство и злобная печаль будут неразлучными товарищами ваших игр! Где вас двое, пусть там дьявол будет третьим и тройная месть пусть стережет ваш каждый шаг!
Сеффольк. Благородная королева, оставь эти проклятья и дозволь Сеффольку с грустью проститься с тобою.
Королева . Фу, трусливая баба, слабодушное творенье! Неужели у тебя не хватает духа клясть своих врагов?
Сеффольк. Чума их побери! К чему мне их клясть? Если-бы клятвы убивали, как стоны мандрагоры, я бы придумал такие едкие, заклятые, грубые и страшные на слух выражения, так сильно произносил-бы их сквозь стиснутые зубы, с таким множеством знаков моей смертельной ненависти, как испитая, осунувшаеся ненависть, в своем омерзительном логовище. Язык запинался бы в моих грозных речах; глаза метали-бы искры, как зажженный кремень; волосы стали-бы дыбом, как у бешенаго; даже каждый сустав мой (кричал-бы) порицания и проклятия. Да и теперь мое удрученное сердце разбилось-бы, если-бы я не проклинал их. Пусть яд будет их питьем! Желчь, или что-либо еще худшее, пусть будет их вкуснейшим, тончайшим кушаньем! Сладчайшая для них сень - роща кипарисов! Их главные виды - смертоносные василиски! Нежнейшее для них прикосновение - колко, как жало ящериц! Их музыка - страшна, как змеиное шипенье, и зловещие сычи пусть дополняют концерт. Пусть все отвратительные ужасы адской преисподней...
Королева . Довольно, милый Сеффольк: ты мучишь себя. А эти страшные проклятья, как солнечные лучи от стекла или как слишком сильно заряженное орудие, отскакивают и силу свою направляют против тебя-же.
Сеффольк. Ты приказывала мне проклинать, и ты-же приказываешь мне перестать? Клянусь землею, из которой меня изгоняют, я мог-бы целую зимнюю ночь проклинать, хотя-бы простоял какой на горной вершине, где колючий мороз вовсе не дает рости траве,- и мне эта ночь показалась-бы одной минутой, проведенной в забавах.
Королева . О, дай мне упросить тебя! Перестань! Дай мне твою руку, чтобы я могла оросить ее моими грустными слезами: пусть дождь небесный не орошает это место, чтобы не смыть этих памятников моего горя, моей грусти. О если-бы этот поцелуй мог отпечататься на руке твоей, чтобы ты, глядя на этот отпечаток, мог вспоминать о той, которая вздыхает по тебе тысячью вздохов Итак уходи-же, чтоб я могла познать свое горе: оно лишь отсрочено, пока ты стоишь около меня, как насыщающийся, когда думает о голоде. Я призову тебя обратно, или, будь уверен, сама подвергнусь ссылке. А для меня разлука с тобою - уже ссылка. Ступай, на говори со мною. Уходи-же! О нет, не уходи еще. Так точно двое осужденных друзей целуются, обнимаются и прощаются десять тысяч раз, во сто крат более затрудняясь расстаться, нежели умереть. Однако, теперь прощай: прощай, жизнь с тобою!
Сеффольк. Так-то десять раз изгнан бедный Сеффольк: один раз королем и трижды три раза - тобою. Я не пожалел бы о родине, если-бы тебя там не было: для Сеффолька и пустыня была-бы достаточно населена, еслиб ты была его небесною подругой. Где ты, там целый мир со всеми различными мирскими радостями, а где тебя нет,- там пустыня. Довольно. Живи, чтоб наслаждаться жизнью; мне-же самому ни в чем не будет радости, кроме той, что ты жива.
Входит Во.
Маргарита. Куда Во так спешит? Пожалуйста, скажи, какие вести?
Во. Я прислан доложить его величеству, что кардинал Бофорт при смерти: его внезапно охватывает тяжкий недуг, от которого он задыхается, таращит глаза и ловит воздух, богохульствует и проклинает всех людей на земле. Порой он разговаривает, как будто-бы около него находится дух герцога Гемфри; порой зовет он короля, и подушка, как будто-бы, ему шепчет тайны своей обремененной души. Я послан передать его величеству, что он как раз теперь зовет его громко.
Королева . Иди, передай королю эту тяжелую весть (Во уходит). Увы! И это - свет? И что это за вести? Но отчего-же я сожалею о потере какого-нибудь жалкого часа, забывая о ссылке Сеффолька, сокровища души моей? Но отчего-же, Сеффольк, я горюю не об одном тебе, не спорю с тучами юга слезами? Их слезы питают землю, а мои - мое горе. Иди-же прочь отсюда: ты знаешь, король сейчас придет, а если он найдет тебя со мною,- ты мертвый человек.
Сеффольк. Разставшись с тобою, я не могу уже жить, но умереть на твоих глазах было-бы для меня не более, как приятною дремотой у тебя на коленях. Там мог-бы предать я дух свой небесам так-же тихо и кротко, как грудной младенец, умирающий с материнской грудью во рту. Там, при виде короля, я-бы обезумел и криком просил-бы тебя смежить мне очи, и устами твоими замкнуть мне уста. Таким образом, ты или вернула-бы мою отлетающую душу, или я вдохнул-бы ее в твое тело и тогда она жила-бы в прекрасном Элизиуме. Умереть при тебе - значит умереть шутя; умереть вдали от тебя, значить мучаться более, чем умирая. О, дозволь мне остаться: пусть будет, что будет.
Королева . Уходи! Хоть прощание и сильно разъедающее средство, но оно применяется к смертельным ранам. Во Францию, милый Сеффольк! Дай мне знать о себе; в какой-бы части света ты ни находился, у меня найдется Ириса, которая отыщет тебя.
Сеффольк. Я иду.
Королева .И уносишь мое сердце с собою.
Сеффольк. Это сокровище, замкнутое в самой жалкой шкатулке, которая когда-либо содержала ценные вещи. Мы расстаемся, как расщепленная ладья. В эту сторону иду я к смерти.
Королева . А я - в эту (Уходят в разные стороны).
СЦЕНА III.
Лондон. Спальня кардинала Бофорта.
Входят: король Генрих, Сольсбери, Уорик и другие. Кардинал лежит в постели, при нем его слуги.
.Как поживаете,милорд?Скажи, Бофорт, твоему государю.
Кардинал. Если ты - смерть, я отдам тебе казну Англии, достаточную для того, чтобы купить еще другой такой остров,- лишь-бы ты оставил меня жить и не чувствовать боли.
Король Генрих
Уорик. Бофорть, это твой государь говорит с тобою.
Кардинал. Судите меня, когда вам угодно. Разве он умер не в своей постели? Где-ж ему больше умирать? Могу-ли я заставить людей жить волей-неволей?- О, не пытайте меня больше; я признаюсь. Снова ожил? Так покажите-же мне, где он? Я дам тысячу фунтов за то, чтобы увидеть его! У него нет глаз: их засорила пыль. Пригладьте его волосы: смотрите! смотрите! Они стоят дыбом. как ветки, обмазанные смолою, чтобы поймать мою окрыленную душу. Дайте мне попить и прикажите аптекарю принести тот сильный яд, который я у него купил.
Король Генрих
Уорик. Смотрите, как предсмертные муки заставляют его скрежетать зубами.
Сольсбери. Не тревожьте его, пусть он отойдет с миром.
Король Генрих
Уорик. Такая дурная смерть доказывает чудовищную жизнь.
Король Генрих. Воздержись от осуждений: все мы грешники.- Закройте ему глаза и плотно спустите полог, а мы пойдем предаться размышлениям (Уходит).