| Автор: | Шекспир У., год: 1591 |
| Категория: | Пьеса |
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
СЦЕНА I.
Равнина близ Креста Мортимера в Герфордсшейре.
Барабанный бой. Входят: Эдуард и Ричард со своим войском.
Эдуард. Хотелось-бы знать, как спасся наш августейший родитель... И успел-ли он, или нет, избегнуть погони Клиффорда и Норсомберлэнда. Если он взят, мы услышали-бы о том весть; если убит, услышали-бы тоже. Если-же он спасся, я полагаю, до нас дошло-бы счастливое известие о его спасеньи. Как чувствует себя мой брат? Отчего он так грустен?
Ричард. Я не могу радоваться, пока не станет мне известно, что сталось с нашим доблестным отцом. Я видел его снующим в битве, заметил, как он выискивал Клиффорда; мне казалось, он пробивался в самую густую свалку, как лев в коровье стадо, или как медведь, окруженный псами: когда тот поцарапает некоторых и заставит их взвыть, прочие держатся подалее, лая на него. Так расправлялся наш отец с своими врагами, так бежали враги от нашего воинственного отца. Мне кажется, есть чем гордиться быть его сыном!.. Смотри, как заря открывает свои золотые врата и прощается с блистательным солнцем! Как оно походит на расцвет молодости, оно, разукрашенное, как юноша, красующийся перед своею возлюбленной!
Эдуард. Мерещится моим глазам или я вижу три солнца?
Ричард. Три блистательные солнца и каждое из них совершенное солнце... они не отделяются клубящимися облаками, но держатся порознь на ярком небе. Смотри, смотри! Они сближаются... слились, как-бы целуясь, как-бы клянясь в ненарушимости союза... И вот они, один светильник, один пламень, одно солнце... Небо изобразило этим какое-нибудь событие.
Эдуард. Это удивительно странно, я никогда не слыхивал о подобном. Я полагаю, брат, что оно призывает нас к битве; мы, сыновья храброго Плантадженета, каждый из нас уже славен своими достоинствами, но мы должны, не взирая на то, соединить наши лучи и освещать ими землю, как это солнце мир. Чтобы ни означало знамение, с этих пор, я выставлю на моем щите три солнца.
Ричард. Нет, лучше трех дев; сказать с твоего позволения, ты больше любишь самок, нежели самцов (Входит вестник). Но кто ты, чей грустный вид предвещает страшную речь уже готовую на твоем языке?
Вестник. Я один из печальных зрителей того, как был убит благородный герцог Иорк, ваш августейший отец, мой возлюбленный лорд.
Эдуард. О, не говори более! Я услышал уже слишком много.
. Скажи, как он умер; я хочу услышать все.
Вестник. Он был окружен многочисленными врагами и держался против них, как тот, кто был надеждой Трои, держался против греков, хотевших войти в Трою. Но сам Геркулес должен уступать превосходству сил и множество ударов, хотя бы и малым топором, подсекают и валят самый крепкоствольный дуб. Отца вашего одолело множество рук, но он умерщвлен лишь злобною рукою непримиримого Клиффорда и королевы; она увенчала нашего светлейшего герцога, она, горько издеваясь, насмехалась ему в лицо, и когда он заплакал от скорби, жестокая королева подала ему, чтобы утереть щеки, платок, напитанный невинной кровью милаго юного Ретлэнда, которого убил суровый Клиффорд; и после многих издевательств, многих подлых обид, они отрубили ему голову и выставили ее на Иоркских воротах. Там и остается она еще, грустнейшим зрелищем, когда либо виденным мною!
Эдуард. Милый герцог Иорк, наша опора, тебя не стало, и нет у нас жезла, нет прибежища! О, Клиффорд, буйный Клиффорд, ты загубил цвет европейского рыцарства, ты предательски победил его, потому что, меч о меч, он одолел бы тебя! Теперь, чертог моей души обратился в её темницу... О, если-бы она могла вырваться из неё и мое тело было бы зарыто в землю на покой! Отныне я никогда уже не испытаю радости... Никогда, о, никогда, не увижу более радости!
Ричард. Я плакать не могу: всей влаги моего тела еще недостаточно, чтобы утолить мое, пылающее, как горнило сердце; не может и язык мой облегчить великое бремя моего сердца. То самое дыхание, которое вырвется с моей речью, раздует уголь, горящий у меня в груди, и сожжет меня огнем, который попытаются загасить мои слезы. Плач облегчает глубину горя; так слезы - детям, мне бой и мщение!.. Ричард, я ношу твое имя, я отомщу за твою смерть или умру, прославясь этою попыткой.
Эдуард. Наш доблестный герцог оставил тебе свое имя; но его герцогство и место оставлены мне.
Ричард. Если ты птенец этого царственного орла, выкажи свое происхождение, глядя прямо на солнце. Не говори: место и герцогство, а трон и королевство; то и другое твое, или же ты не его рода!
Военный марш. Входят: Уорик и Монтегю; за ними войско.
Уорик. Ну, что, прекрасные лорды?Как дела? Какие извне вести?
Ричард. Великий лорд Уорик! если-бы мы стали передавать наши скорбные вести, и при каждом слове кололи-бы себе тело кинжалом, пока не рассказали бы всего, то слова прибавили бы нам более страдания, чем раны. О, доблестный лорд! Герцог Иорк убит.
Эдуард. О, Уорик, Уорик! Тот Плантадженет, которому ты был так дорог, как спасение - его души, он умерщвлен жестоким лордом Клиффордом.
Уорик. Уже десять дней тому назад, я затопил эту весть моими слезами; а теперь, чтобы усилить еще меру вашего горя, я прибыл с рассказом о том, что случилось с того времени. После кровавой битвы у Уэкфильда, где ваш отважный отец испустил свой последний вздох, вести о вашем поражении и его кончине были доставлены мне так быстро, как только могла домчаться почта. Я, находясь в Лондоне, как охранитель короля, стянул солдат, собрал толпу друзей и - будучи достаточно силен, как мне казалось, - двинулся к Сент-Ольбэну, чтобы пересечь дорогу королеве; я удерживал при себе короля ради своей поддержки, узнав через лазутчиков, что королева идет с явным намерением уничтожить наш недавний парламентский акт, касательно присяги короля Генриха и вашего наследства. Чтобы сказать короче, - ми встретились у Сент-Ольбэна; войска наши сошлись и обе стороны дрались отчаянно; но равнодушие ли короля, поглядывавшего ласково на свою воинственную супругу, лишило моих воинов их горячаго задора, или причиною тому была весть о её успехах и более, нежели обычный, страх перед жестоким Клиффордом, сулившим грозно кровь и смерть всем пленным, - того не берусь судить... Но, говоря по правде, неприятельское оружие носилось всюду, точно молния; а наши солдаты, - как вяло летающия ночные совы или лентяй-молотильщик с цепом,- удары сыпали слегка, как будто били своих приятелей. Я ободрял их справедливостью нашего дела, обещанием на хорошую плату, на высшие награды... Но все было напрасно; им не хотелось драться, и мы, не надеясь на победу с ними, бежали: король к своей королеве, а брат ваш, лорд Джорж, Норфольк и я поспешили возможно скорее на соединение с вами, узнав здесь, на границе, что вы собираетесь с силами для нового боя.
Эдуард. Но где-же герцог Норфольк, милый Уорик? И когда вернулся из Бургундии в Англию Джордж?
Уорик
Ричард. Верно, было уже не выдержать, если бежал и храбрый Уорик; я слыхал часто о его славных погонях, но никогда еще о позорном отступлении.
Уорик. И теперь не услышишь ничего позорного, Ричард, а узнаешь, что моя твердая правая рука способна сорвать венец с головы слабого Генриха и выдернуть грозный скипетр из его рук, будь он даже также отважен на войне, насколько он славится своей кротостью миролюбием и набожностью.
Ричард. Я знаю это хорошо, лорд Уорик; не осуждай меня: лишь любовь к твоей славе заставила меня так говорить. Но что нам делать в это смутное время? Сбросить наши стальные доспехи, облечь свои тела в черные траурные одежды и пересчитывать наши "Ave Maria" по четкам? Или-же - начертить нашим мстительным оружием наши молитвы на шлемах наших врагов? Если вы за это последнее, скажите "да"... И в дело, лорды!
Уорик. Затем и отыскал вас Уорик, за тем пришел и брат мой, Монтегю. Выслушайте меня, милорды. Высокомерная и дерзкая королева, союзно с Клиффордом надменным Норсомберлэндом и другими гордыми птицами той-же породы обработала податливого короля, как воск. Он поклялся передать вам наследие и его клятва занесена в парламентские списки, но теперь вся шайка отправилась в Лондон, чтобы уничтожить эту клятву и все, что может противодействовать ланкастерскому дому. Их силы доходят, мне кажется, до тридцати тысяч человек. Но с помощью Норфолька и с моею, и со всеми друзьями, которых ты, храбрый граф Марч, можешь набрать из преданных уэльцев, нас насчитается всего двадцать пять тысяч, что-же, вперед! Идем прямо на Лондон, оседлаем еще раз наших взмыленных коней, воскликнем еще раз: Валяй врагов! Но не повернем тыла и не побежим еще раз!
Ричард. Ну, вот, теперь я снова слышу речь великого Уорика. Да не увидит более дневного света тот, который крикнет: Назад! когда Уорик велит держаться.
Эдуард. Лорд Уорик, я обопрусь на твои плечи, и если ты падешь... Чего сохрани Боже!.. тогда падет и Эдуард, но да предотвратить небо такую беду.
Уорик. Ты более не граф Марч, а герцог Иоркский: ближайшая затем ступень - английский королевский престол: ты должен быть провозглашен королем Англии во всех городах, через которые мы проследуем, и каждый, кто не бросит шапки вверх от радости, заплатит за такой проступок головою. Король Эдуард, доблестный Ричард, Монтегю! Не будем долее мечтать о славе, но пусть зазвучат трубы,- и за дело!
Ричард. Теперь, Клиффорд, будь сердце твое твердо, как стал... Ты доказал уже его окаменелость своими подвигами... Я проколю его тебе или отдам тебе мое.
Эдуард. Бейте, барабаны! Бог и святый Георгий за нас!
Входит вестник.
Уорик. Ну. Что? Какие вести?
Вестник. Герцог Норфольк посылает вам сказать через меня, что королева приближается с сильным войском, он умоляет вас о скорейшем решении.
Уорик. Как раз и кстати, храбрые воины! Идем! (Уходят).
Перед городом Иорк.
Входят: король Генрих, королева Маргарита, принц Уэльский, Клиффорд и Норсомберлэнд. Войско.
Королева Маргарита. Добро пожаловать, милорд, в добрый город Иорк. Вот там голова того архиврага, который тщился увенчать себя вашей короной. Не веселит вам сердца этот предмет, милорд?
Король Генрих. Да, как веселят утесы тех, кому грозит крушение; вид этот гнетет мне душу, удержи месть свою, благий Господь! то не моя вина, и неумышленно я преступил свою клятву.
Клиффорд. Всемилостивый государь, здесь надо отложить в сторону излишнюю снисходительность и вредную жалость. На кого должны львы обращать кроткие взоры? Не на тех, которые хотят захватить их логовище. Чью руку лижет лесной медведь? Не ту, которая похищает у него детенышей на его глазах. Кто избегает смертоносного укуса притаившейся змеи? Не тот, что наступает ей на спину. Малейший червь обороняется, когда его топчут, и голубки клюются, защищая своих птенцов. Честолюбивый Иорк метил на твою корону, а ты улыбался когда он хмурил свое сердитое чело. Он был только герцогом, хотел сделать своего сына королем и возвысить свое потомство, как любящий родоначальник. Ты же, состоя королем и благословенный добрым сыном, согласился на лишение его наследства, поступив как нелюбящий отец. Неосмысленные животные вскармливают своих детенышей, и хотя человеческий облик страшен для них, однако, кто не видал, как ради защиты своих малюток они борются (даже теми крыльями, которые служили им порою лишь для трусливого бегства, с тем, кто лезет к их гнезду) и даже жертвуют собственной жизнью для обороны детей? Стыдитесь, государь, берите их в пример! Разве не прискорбно, что этот добрый юноша утратил-бы свое прирожденное право по вине отца и мог-бы впоследствии сказать своему ребенку: "To, что приобретено моим прадедом и дедом, охотно отдано моим беззаботным отцом?" О, какой бы это был позор! Взгляни на этого юношу, и пусть его мужественное лицо, предвещающее благополучную судьбу, закалит твое мягкое сердце на столько, чтобы ты сохранил свое достояние и мог оставить это достояние ему.
Король Генрих. Клиффорд оказался хорошим оратором и привел весьма сильные доказательства. Но, Клиффорд, не слыхивал ли ты, что не правом нажитое в прок нейдет? И счастливится ли тому сыну, отец которого пошел в ад за свою наживу? Я хочу оставить после себя моему сыну мои добрые дела, и хорошо бы было, когда бы мой отец оставил мне лишь это! Все остальное стоит слишком дорого и охрана его приносит в тысячу раз более заботы, нежели обладание им - радости. О, кузен Иорк! Еслиб лучшие твои друзья знали, как прискорбно мне видеть здесь твою голову!
Королева Маргарита. Милорд, воспряньте духом; неприятель близок, и ваше малодушие заставляет слабеть ваших сторонников. Вы обещали рыцарское достоинство нашему отважному сыну; обнажите меч, чтобы посвятить его тотчас. Эдуард, преклони колена!
Король Генрих. Эдуард Плантадженэт, встань уже рыцарем! И помни это наставление: обнажай меч лишь за правду.
Принц. Мой милостивой отец, с вашего королевского позволения, я обнажу его, как наследник престола, и в этой войне буду драться им на смерть.
Клиффорд
Входит вестник.
Вестник. Царственные вожди, готовьтесь! Уорик с тридцатью тысячами человек идет, поддерживая герцога Иорк. И в тех городах, через которые они проходят, они провозглашают его королем, и многие примыкают к ним. Приготовляйтесь к битве; они уже близко.
Клиффорд. Вашему величеству лучше бы удалиться с поля. Королева действует успешнее в ваше отсутствие.
Королева Маргарита. Да, добрый лорд мой; предоставь нас вашему счастью.
Король Генрих. Но ваше счастье тоже и мое; я остаюсь поэтому.
Норсомберлэнд. Тогда не иначе как с решимостью
Принц. Мой царственный отец, ободри этих благородных лордов, придай духу тем, которые бьются для твоей защиты. Обнажи свой меч, милый отец, и крикни: "Св. Георг"!
Движение войска. Входят: Эдуард, Джордж, Ричард, Уорик, Норфольк, Монтегю, солдаты.
Эдуард. Клятвопреступник Генрих! Хочешь ты на коленях молить о пощаде и возложить венец на мою голову, или будешь ждать смертельной гибели в поле?
Королева Маргарита. Поди, жури своих приспешников, гордый, дерзкий мальчишка! Прилично ли тебе быть таким наглым на словах перед своим государем, своим законным королем?
Эдуард парламентского акта, вычеркнуть меня и вписать его сына.
Клиффорд. Что справедливо. Кому же наследовать отцу, как не сыну?
Ричард. И ты здесь, мясник?.. О, я не могу говорить!
Клиффорд. Ну, да, горбун, я здесь для ответа тебе и всякому наглецу твоего сорта.
Ричард. Ты убил юного Ретлэнда? Это ты?
Клиффорд. И старого Иорка тоже; а все еще недоволен.
Ричард. Ради Бога, лорды, подайте сигнал к битве!
Уорик. Что скажешь, Генрих, соглашаешься уступить корону?
Королева Маргарита.Туда-же, долгоязычный Уорик! Как смеешь ты говорить? Когда я встретилась с тобой у Сент-Ольбэна, твои ноги сослужили тебе лучшую службу, чем руки.
Уорик. Тогда был мой черед бежать, а теперь твой.
Клиффорд. Ты говорил тоже сначала; однако, бежал.
Уорик. Но не твоя отвага, Клиффорд, прогнала меня тогда.
. И не твое мужество, которое было бы должно заставить тебя устоять.
Ричард. Норсомберлэнд, тебя я уважаю... Но прекратим эти переговоры, потому что я удерживаю с трудом взрыв моего переполненного сердца против Клиффорда этого жестокого убийцы детей.
Клиффорд. Я убил твоего отца. Его ли называешь ты ребенком?
Ричард. Убил, как подлец, как трус-предатель, и так умертвил ты и нашего нежного брата Ретлэнда. Но не закатится еще солнце, и я заставлю тебя проклясть это дело.
Король Генрих. Достаточно речей, милорды; выслушайте меня,
Королева Маргарита. Вызывай их, не то сомкни уста.
Король Генрих. Прошу тебя, не ограничивай моего языка; я король - и имею право говорить.
Клиффорд. Мой государь, рана, вызвавшая эту встречу здесь, не может быть залечена словами; поэтому молчите.
Ричард. Тогда, палач, обнажай меч. Клянусь тем, кто создал нас всех, я уверен, что все мужество Клиффорда только у него на языке.
Эдуард. Скажи-же, Генрих, признаешь ты мое право или нет? Тысяча народа, закусив утром, не будет уже обедать сегодня, если ты не уступишь мне короны.
Уорик
Принц. Если то правильно, что Уорик находит правильным, то зла нет вовсе; решительно все справедливо
Ричард. От кого бы ты ни был прижит, но мать твоя здесь: я узнаю в тебе матерний язык.
Королева Маргарита. А ты так непохож ни на своего отца, ни на мать, а подобен только скверному, уродливому, заклейменному, отмеченному роком для того, чтобы от тебя все сторонились, как от ядовитой жабы или от страшного жала ящерицы.
Ричард. Неаполитанское железо под английскою позолотой, отец твой называется королем (как будто бы канава может зваться морем); но как ты не стыдишься, зная свое происхождение, позволять своему языку обличать низкорожденность твоего сердца?
Эдуард. Стоило бы заплатить тысячу крон за пук соломы, который образумил бы эту бесстыдную паскудницу. Греческая Елена была гораздо красивее тебя, хотя твоему мужу и приходилось быть Менелаем; но никогда брат Агаменнона не был так оскорблен этою вероломною женщиной, как оскорблен тобою этот король. Его отец торжествовал в самом сердце Франции; он одолел там короля, заставил смириться дофина, и если бы твой муж женился сообразно своему сану, он сохранил бы свою славу и до этого дня; но когда он принял нищую на свое ложе, почтив таким браком твоего бедняка-родителя,- из-за солнца хлынул на него ливень, который смыл прочь из Франции все приобретения его и породил мятеж против его короны на родине,- потому что чем вызваны эти смуты, как не твоим высокомерием? Будь ты смиреннее, наши притязания дремали бы еще. Из сострадания к мягкосердому королю, мы отложили бы наши требования до другого времени.
Джордж. Но когда мы увидели, что наши солнечные лучи родят тебе весну, а твое лето не приносит нам жатвы, мы наложили топор на твой чужеядный корень, и хотя острие задевало не раз и нас самих, мы, знай это, однажды начав рубить, не остановимся, пока не отсечем тебе совсем, или не оросим твоего роста своей разгоряченной кровью.
Эдуард. И решаясь на это, я вызываю тебя. Не хочу дальнейших переговоров, потому что ты не дозволяешь говорить кроткому королю. Звучите, трубы!..Развейся, наше кровавое знамя!.. Победа или могила!..
Королева Маргарита. Подожди, Эдуард...
Эдуард. Нет, строптивая женщина, не хочу ждать более. Эти речи будут стоить сегодня десяти тысяч жизней (Уходят).
СЦЕНА III.
Тревога. Движение войск. Входит Уорик.
Уорик. Переизмученный работой, как скороход на беге, я прилягу, чтобы перевести дух; полученные и отплаченные удары совсем обезсилели мои крепкие жилы и, не смотря на мою ярость, я должен немного отдохнуть.
Вбегает Эдуард.
Эдуард. Улыбнись, благое небо! Или рази, злая смерть. Мир заволокся, солнце Эдуарда омрачилось...
Уорик. Ну, что, милорд? Как дело? Есть надежда на хорошее?
Входит Джордж.
Джордж. Наше дело потеряно; наша надежда - одно горькое отчаяние. Наш строй пробит; следом за нами гибель. Какой нам дашь совет, куда бежать?
Эдуард. Тщетно и бегство; они преследуют нас как на крыльях, а мы ослабли и не можем избежать погони.
Входит Ричард.
Ричард. О, Уорик, зачем ты удалился? Жаждавшая земля впила кровь твоего брата, пронзенного острием Клиффордова копья. Уже в предсмертных муках он вопил - и то было подобно отдаленному зловещему гулу;- "Уорик, отмсти! Брат, отмсти за мою смерть!" Так испустил свой дух благородный лорд,- под брюхом их лошадей, обмарывавших свои щетки в его дымившейся крови.
Уорик. Так пусть-же земля перепьется нашей кровью! Я убью своего коня, потому что не хочу бежать. Зачем стоим мы здесь, подобно мягкосердым женщинам, оплакивая наши утраты, в то время как враги там злобствуют? И глядим, точно-бы трагедия разыгрывалась в шутку ломающимися актерами? Здесь, на коленях, приношу клятву перед Вышним Богом, что не остановлюсь, не успокоюсь, пока или смерть смежит мои глаза, или счастье даст выполнить мне меру моей мести!
Эдуард. О, Уорик, я преклоню колена с тобою и соединю мою душу с твоею в этой клятве; и прежде чем мои колена поднимутся с холодного лика земли, воздену мои руки, мои очи, мое сердце к Тебе, о возносящий и низвергающий царей! Молю Тебя, если в Твоей воле предать мое тело моим врагам, то да будут отверзты Твои медные райские врата для сладостного пропуска моей грешной души! Теперь, лорды, простимся до новой встречи, где ни случится,- на небе-ли, или на земле.
Ричард. Брат, дай мне руку... и ты, милый Уорик, позволь обнять тебя моими утомленными руками. Я, не плачущий никогда, я смягчен горем о том, что зима прекращает так нашу весну!
Уорик. Идем, идем! Еще раз, простите, дорогие лорды!
. Пойдем все вместе к нашим войскам; позволим бежать тем, кто не захочет оставаться, а тех, которые нас не покинут, назовем нашей опорой и обещаем им, если одержим верх, наградить их, как победителей на олимпийских играх. Это может вселить отвагу в их измученную грудь. Надежда есть еще на жизнь и на победу; не будем-же медлить, идем бодро отсюда (Уходят).
СЦЕНА IV.
То же; другая часть поля.
Боевое движение. Входят: Ричард и Клиффорд.
Ричард. Ну, Клиффорд, ты один передо мной; представь себе, что эта моя рука за герцога Иорк, а эта за Ретлэнда; обе обязаны тебе отмстить, будь ты окружен медной стеною.
Клиффорд. Ну, Ричард, я здесь наедине с тобою; эта рука поразила твоего отца Иорка, а эта умертвила твоего брата, Ретлэнда; а вот и сердце, которое ликует от их смерти и призывает руки, убившие твоего родителя и брата, совершить то же над тобой. И так, держись! (Они бьются. Входит Уорик, Клиффорд бежит).
Ричард. Нет, Уорик, наметь какого-нибудь другого зверя, а этого волка я хочу затравить сам (Уходят).
СЦЕНА V.
Другая часть поля. Тревога. Входит король Генрих.
Король Генрих. Эта битва походит на ту борьбу утра, когда умирающая мгла спорит с возрастающим светом, и когда пастух, подувая на свои ногти, не может назвать времени ни настоящим днем, ни ночью. Битва уносится то в одну сторону, как могучее море, гонимое приливом против ветра; то в другую, как тоже море, вынужденное отступить под напором ветра. То пересидят волны, то опять ветер. То берет верх одно, то вновь другое, и оба, грудь о грудь, силятся победить, а все никто не покорен и не покорил другого. Так равновесна и эта жестокая война. Присяду здесь, на этот кротовый бугорок... Кому Господь велит, пусть тому и достанется победа! Маргарита, моя супруга, и с нею Клиффорд, отослали меня прочь с битвы; оба клялись, что они удачливее во всем, когда меня нет там. Лучше бы мне умереть, если-бы была на то Божия воля! Что есть в этом мире, кроме скорби и горя? О, Боже! Мне кажется, что можно прожить счастливее, быв только простым батраком; сидел-бы я на холмике, как теперь, начертил бы хорошенько солнечные часы, точка в точку, чтобы знать, как бегут минуты, сколько их требуется для полного часа, сколько часов в течение суток; сколько нужно суток для свершения года, сколько годов может прожить смертный человек. Узнав все это, я поделил бы время: столько-то часов буду я пасти мое стадо; столько-то часов буду отдыхать; столько-то часов созерцать; столько-то часов веселиться; столько-то дней мои овцы будут в тягости; столько-то недель до того как бедняжкам ягниться; столько-то лет до того, как мне стричь с них шерсть. Так минуты, часы, дни, месяцы и годы прошли-бы согласно той цели, для которой они созданы, и довели-бы седины мои до покойной могилы. О, чтобы это была за жизнь! Как сладостна и как приятна! Разве кусты боярышника не дают более приятную тень пастухам, смотрящим на свои невинные стада, чем роскошно вышитые балдахины королям, боящимся измены своих подданных? О, да, тысячу раз, да! И в заключение,- простой творог пастуха, его холодное жидкое питье прямо из кожаной фляги, его обычный сон под свежею древесной сенью, не превосходнее ли они королевских лакомств, мяс, красующихся на золотых блюдах, и затейливого ложа, на котором покоит король свое тело,- но под надзором заботы, недоверия и предательства!
Тревога. Входит сын, убивший своего отца; он тащит его тррупь.
Сын. Дурен тот ветер, что никому не пригоден! У этого человека, которого я убил в рукопашной схватке, может быть запас крон; а я, благополучно обобрав их теперь у него, могу, пожалуй, еще до вечера, отдать и их, и свою жизнь другому, как этот мертвый отдал мне... Кто он?.. О, Боже! Это лицо моего отца, которого я невзначай убил в этом сраженьи!.. О, тяжелые времена, порождающия такие события! Меня повел из Лондона король; мой отец, будучи подчиненным графа Уорика, был на стороне Иорка, по приказанию своего господина, а я, получивший жизнь из его рук, лишил его жизни моими руками. Прости мне, Господи! Не знал я, что творил! Прости и ты, отец; я не узнал тебя! Пусть мои слезы омоют эти кровавые следы... И более ни слова, пока оне вполне не изольются.
Король Генрих. О, жалостное зрелище! О, кровавые времена! Когда воюют львы, борясь за свои логовища, бедные, невинные овцы терпят от их вражды! Плачь, несчастный человек, я буду вторить тебе, слезой за слезою, и пусть наши сердца и наши глаза, подобно междоусобице, ослепнуть от слез и разорвутся от скорби!
Входит отец убивший своего сына, с его трупом на руках.
Отец. Ты, защищавшийся так твердо против меня, подавай мне свое золото: я купил его сотней ударов. Но, погляжу... вражеское-ли это лицо? О, нет, нет, нет! Это мой единственный сын! О, мальчик мой, если в тебе остается жизнь, открой свои глаза; смотри, смотри, какие потоки, гонимые порывистою бурей моего сердца, стремятся на твои раны, смертельные для моих глаз и души! О, сжалься, Господи, над этими несчастными временами! Что за злоключения, столь гнусные, кровавые, бессмысленные, мятежные и противоестественные, порождает эта убийственная распря! О, дитя мое, твой отец дал тебе жизнь слишком рано; слишком поздно отнял он ее у тебя.
. Горе за горем! О, если-бы моя смерть прекратила такие жестокие дела! О, сжалься, сжалься, благое небо, сжалься!.. На его лице алая и белая роза, роковые цвета наших соперничающих домов... Одна походит вполне на пурпур его крови; другая изображается, я вижу, его бледными щеками... Пусть увянет одна из этих роз и расцветет другая! если-же оне будут продолжать спор, тысячи жизней увянут!
Сын. Как отнесется ко мне мать за смерть отца: не утешится она никогда!
Отец. Какое море слез прольет моя жена, узнав об убийстве сына: не утешится она никогда!
Король Генрих. Как все эти скорбные дела должны озлобить против короля страну: не утешится и она!
Сын. Скорбел-ли когда сын так о смерти отца?
Отец. Оплакивал-ли когда так отец своего сына?
Король Генрих. Огорчался-ли когда так король печалью своих подданных? Велика ваша скорбь; моя в тысячу раз более.
Сын. Унесу тебя туда, где могу выплакаться вволю (Уходит, унося труп.)
Отец. Мои руки будут тебе саваном; мое сердце, милый мальчик, будет твоею могилой, потому-что не исчезнет из него никогда твой облик. Моя вздыхающая грудь будет твоим похоронным колоколом, и так могильно-грустен будет твой отец, так скорбен, потеряв тебя, при неимении другого, как был Приам, утратив всех своих доблестных сыновей. Я унесу тебя отсюда, и пусть они дерутся сколько хотят: я умертвил, где не следовало убивать (Уходит, унося труп).
Король Генрих. Скорбные люди, обремененные печалью, здесь сидит король, более грустный, нежели вы!
Тревога. Движение войск. Входят: королева Маргарита, принц Уэльский, Экзетер.
Принц. Беги, отец, беги! Все наши сторонники бежали; Уорик неистовствует, как разъяренный бык. Прочь отсюда! За нами гонится смерть!
Королева Маргарита. На коня, милорд, и спешите во всю прыть к Бэрвику. Эдуард и Ричард, подобно своре борзых, завидевших бегущего, испуганного зайца, уже настигают нас, зверски сверкая злобным взглядом и с окровавленною сталью в руках... И потому, скорей отсюда!
Экестер. Бежим, так-как с ними месть... Нет, не останавливайтесь для разъяснений... Спешите... Или последуйте за мною, я вперед.
. Нет, возьми меня с собой, милый Экзстер; не то, чтобы я боялся остаться здесь, но я рад идти туда, куда желает королева. Вперед! Идем! (Уходят).
СЦЕНА VI.
То же место.
Громкий барабанный бой. Входит раненый Клиффорд.
Клиффорд. Здесь догорит моя свеча, здесь угаснет она, светившая королю Генриху, пока горела. О, Ланкастер, боюсь твоего низвержения более, нежели разлучения моей души с телом. Моя любовь и страх приманивали к тебе многих друзей, но когда я паду, эта тягучая смесь растает. Покидая Генриха, они подкрепят наглаго Иорка;- низкие люди роятся, как летния мухи, и куда летят комары, как не к солнцу? А кто светит теперь, как не враги Генриха? О, Феб! если-бы ты не допустил Фаэтона править твоими борзыми конями, твоя палящая колесница никогда не обожгла бы земли; и если-бы ты, Генрих, вел себя как пристойно королю, или как вели себя твой отец и его отец, не уступавшие почвы дому Иорка, он никогда не размножился бы подобно летним мухам и я, и десятки тысяч в этом несчастном королевстве не оставили бы вдов оплакивающих нашу смерть, а ты хранил бы еще сегодня мирно свой престол, Не благорастворение-ли воздуха благоприятствует плевелам? Не излишняя-ли снисходительность придает смелости разбойникам?.. Напрасны мои жалобы и неисцелимы мои раны; нет мне пути для побега и нет силы совершить побег. Враги безжалостны и не пощадят меня, потому что я и не заслуживаю с их стороны пощады. Воздух проник в мои раны, и я слабею от потери крови... Идите, Иорк, и Ричард, и Уорик, и все другие... Я поразил недра ваших отцов, проколите мою грудь (Лишается чувств).
Тревога и отбой. Входят Эдуард Джордж, Ричард, Монтегю, Уорик и солдаты.
Эдуард так парус, вздутый бурным ветром, заставляет купеческое судно идти против течения. Но как вы думаете, лорды, бежал-ли Клиффорд с ними?
Уорик. Нет, невозможно, чтобы он успел уйти, потому что ваш брат Ричард, высказываю это в его присутствии, отметил его для могилы; и так, где бы он ни был, наверное он умер (Клиффорд стонет м умирает).
Эдуард. Чья это душа так тягостно отходит?
Ричард
Эдуард. Взгляни, кто это; и теперь, когда битва уже кончилась, будь это друг иди враг, пусть с ним обойдутся милостиво.
Ричард. Отмени этот милосердный приговор, потому что это Клиффорд, который, не удовлетворясь тем, что он отсек ветвь, срезав Ретлэнда, когда его листва едва начинала распускаться, всадил свой убийственный нож в самый корень, из которого красиво выростал этот нежный отпрыск... Я разумею нашего августейшего отца, герцога Иорк.
Уорик
Эдуард переносят тело вперед).
Уорик. Я думаю, что он лишен способности понимать... Говори, Клиффорд: узнаешь-ли ты, кто говорит с тобою?.. Нет, мрачная, туманная смерть затмила луч его жизни; не может он ни видеть нас, ни слышать, что мы говорим.
Ричард
Джордж. Если ты так думаешь, то подразни его злыми словами.
Ричард. Клиффорд, проси помилования и не получи пощады!
. Клиффорд, кайся с бесплодным раскаянием!
Уорик. Клиффорд, придумай извинения своим проступкам!..
Джордж. А мы, пока, придумаем ужасные муки тебе за твои проступки.
. Ты любил Иорка, а я сын Иорка.
Эдуард. Ты сжадился над Ретлэндом, я сжалюсь над тобою.
Джордж
Уорик. Они смеются над тобою, Клиффорд! Ругайся же по своему обыкновению.
Ричард моей правой руки я мог купить ему два часа жизни, в которые я насмеялся-бы над ним вволю, вот эта рука отрубила-бы ту... И брызнувшая кровь задушила-бы мерзавца, ненасытная жажда которого не утолилась Иорком и юным Ретлэндом.
Уорик. Но умер он: отрубим ему голову и поставим ее туда, где стояла голова вашего отца. А теперь, к Лондону торжественным походом, чтобы короноваться там королем Англии! Оттуда Уорик переплывет во Францию через море и попросит лэди Бонну тебе в супруги. Ты свяжешь тем обе страны и, заключив дружбу с Францией, не будешь бояться своих рассеянных врагов, еще надеющихся возстать. И хотя они не могут укусить довольно больно, ты не давай им ворчать и оскорблять твоего слуха. Сначала я хочу увидеть твое коронование, я. потом отправлюсь морем в Бретань, чтобы заключить этот брак, если так угодно моему государю.
. Как ты хочешь, любезный Уорик, пусть так и будет; на твоих плечах утверждаю я свой престол и никогда не предприму ничего, если не станет на то твоего совета и согласия. Ричард, произвожу тебя в герцоги Глостэр; Джорджа - в герцоги Кларенс. А Уорик, как мы сами, может вязать и решать, по своему произволу.
Ричард. Позволь мне лучше быть герцогом Кларенс, а Джорджу - герцогом Глостэр. Герцогство Глостэр слишком роковое.
Уорик. Ну, это замечанье вздорное. Ричард, ты будешь герцогом Глостэр. А теперь мы в Лондон, где вступим в обладание этих почестей (Уходят).