Жизнь и смерть короля Ричарда II.
Действие третье.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и смерть короля Ричарда II. Действие третье. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Болинброка под Бристолем.

Входят: Болинброк, Герцог Иоркский, Норсомберленд, Пэрси, Уиллофби и Росс. За ними ведут взятых в плен Боши и Грина.

Болинброк. Подведите этих людей ближе. Боши и Грин, так как вашим душам сейчас предстоит разстаться с телом, я не хочу долго мучить их, находя это слишком безчеловечным; поэтому я не стану подробно исчислять те гнусные ваши поступки, которыми переполнена вся ваша жизнь. Однако, чтобы отмыть с своих рук вашу кровь, я, в виду присутствующих, все-таки изложу некоторые из причин, благодаря которым вы приговорены к смерти. Вы заставили сбиться с пути венценосца, бывшого когда-то настоящим королем, счастливым и вполне достойным джентельменом, как по рождению, так и по склонностям, которыми наделила его природа. Вы совсем исказили, обезобразили его нрав. Ваша преступная праздность была отчасти виною разрыва между ним и королевой; вы обрекли на одиночество царственное ложе прекрасной королевы и заставили поблекнуть её ланиты, благодаря слезам, вызванным из её глаз вашими черными обидами... Меня самого, - человека высокопоставленного по рождению, близкого по крови родственника короля, к которому он был искренно расположен до того дня, когда вы своими происками съумели заставить Ричарда несправедливо изменить отношения ко мне, - вы вынудили склонить голову перед вашими оскорблениями, облегчать удрученную грудь вздохами англичанина под заволоченным тучами чужестранным небом, питаться горьким хлебом изгнания тогда как сами вы тем временем роскошно питались насчет заграбленного у меня имущества, уничтожали мои парки, вырубали мои леса; в окнах моих замков вы в дребезги разбивали стекла, с изображением моего родового герба, стирали мои девизы, не оставляя никаких следов моих прав на знатность, кроме уважения знавших меня людей и кроме вращавшейся в моих жилах крови, свидетельствующей, что я все-таки джентельмен. За это и за многое еще большее, в два раза большее, вы приговорены к смерти. Отведите их к палачу; пусть он их обезглавит.

Боши. Даже смертельный удар приятнее мне, чем Англии присутствие Болинброка. Прощайте, лорды.

Грин. Меня утешает только та мысль, что небеса примут наши души и муками ада воздадут нашему обидчику.

Болинброк. Лорд Норсомберленд, потрудитесь распорядиться, чтобы с ними покончили скорее (Норсомберлэнд и другие уходят; за ними уводят осужденных). Дядя, вы говорите, что королева у вас в замке? Ради Бога, обращайтесь с нею как можно с большим уважением. Передайте ей, что я шлю ей свой почтительнейший приветь. Позаботьтесь, чтобы слова мои были ей переданы непременно.

Герцог Иоркский. Я с одним приближенным мне джентельменом уже отправил ей письмо, в котором подробно распространяюсь о твоих чувствах привязанности к ней и уважения.

Болинброк. Благодарю тебя, милый дядя. Идемте, милорды, чтобы сразиться с Глендауром и с его сообщниками. Сначала сделаем дело, а потом попируем (Уходят).

СЦЕНА ИИ.

Уэльсский берег; неподалеку виден замок.

Король Ричард. Вы говорите, что это замок Берклоули?

Омерль. Так-точно, государь. Как нравится вашему величеству воздух этой страны, после недавней качки на волнах разъяренного моря?

Король Ричард. Как-же может он не нравиться? Я плачу от радости, что мне удалось снова очутиться в своем королевстве, стоять на родной земле. Дорогая земля, хотя крамольники взрывают твою грудь копытами своих коней, я все-таки движением руки шлю тебе привет. словно мать, надолго разлученная с родным детищем, разом и плачет, и улыбается ему при свидании, и я, рыдая и улыбаясь, приветствую и ласкаю тебя своими царственными руками! О, безценная земля, не корми врагов твоего государя; отказывай в насыщении их жадному позыву на пищу! Усыпь, напротив, их путь пауками, высасывающими из тебя смертельный твой яд! Сделай так, чтобы твои пресмыкающияся жабы изъязвляли вероломные ноги моих врагов, топчущия тебя своими никем не призванными пятами! Ее давай им пожинать ничего, кроме жалящей крапивы, а если они захотят сорвать цветок на твоей груди, молю тебя, заставь спрятавшуюся ехидну охранять этот цветок, чтобы она одним прикосновением своего раздвоенного языка наносила смерть врагам твоего повелителя! Не насмехайтесь, лорды, над моими словами, как над безумными заклинаниями! Скорее в этой безчувственной земле возникнет сострадание, а эти камни превратятся в вооруженных воинов, чем их прирожденный король покорится гнусному оружию, управляемому мятежною рукой!

Епископ. Не бойтесь ничего, государь! У той силы, которая возвела вас на королевский престол, все-таки, несмотря ни на что, хватит могущества, чтобы защитить своего помазанника. Перед людьми, кого небо взыскало своими щедротами, следует преклоняться, а не возставать против них. Иначе, когда небо желает, но мы не желаем, окажется, что мы грубо отталкиваем его дары, а вместе с тем помощь и спасение, предлагаемые нам Провидением.

Омерль. Он хочет сказать, государь, что мы слишком безпечно смотрим на то, как силы Болинброка, благодаря нашей бездеятельности, с каждым днем увеличиваются и в денежном отношении, и в приобретении новых приверженцев.

Король Ричард. Кузен, ты хоть кого способен привести в уныние! Разве ты не знаешь, что в те часы, когда всеозаряющее око неба прячется за край земного шара, чтобы освещать другой мир, воры и разбойники разсыпаются повсюду, и, невидимые, обагренные кровью, производят убийства и насилия. Однакоже, как только это светило, выходя из под земного шара, начинает с востока обливать своим пламенем гордые вершины сосен и направлять свои лучи в глубину пещер, где таятся убийства, предательства и другия злодеяния, преступники, не имея на своих плечах темного плаща ночи, остаются неприкрытыми, обнаженными и трепещущими сами перед собою. Поэтому, когда он, Болинброк, вор и изменник, обрушившийся на нас под прикрытием ночи, пока мы были далеко, у видит, что мы, как солнце, являющееся с востока, снова вступили на свой престол, сознание измены заставит вспыхнуть на его лице краску стыда, и, не будучи в силах вынести сияние дня, он ужаснется самого себя и задрожит при виде своих злодейств. Все воды грозного и бурного моря не в состоянии смыть священного елея с чела помазанника Божия! Дыхание смертных не в состоянии низвергнуть наместника, избранного Творцом! В отпор каждому человеку, завербованному вероломною сталью Болинброка против нашего золотого королевского венца, Господь, защищая своего Ричарда, противупоставит лучезарного ангела, вызванного из рядов небесного сонма. Итак, если в бою примут участие ангелы, людям придется только сдаться, потому что небо всегда стоит за истинное право! (Входит Сольсбюри). Добро пожаловать, милорд! Как далеко отсюда стоит твое войско?

Сольсбюри. Как раз, великодушный государь, на разстоянии вот этой слабой руки. Мой язык находится под влиянием уныния, а это дозволяет мне произносить только слова отчаяния. Боюсь, благородный мой лорд, что один день промедления окутал облаками то благополучие, которым вы до сих пор пользовались на земле. О, заставьте время обратиться вспять, верните вчерашний день, и к вашим услугам окажется двенадцать тысяч вооруженных воинов... Но сегодня, да сегодня, из-за одного несчастного дня промедления, вы лишаетесь и радостей, и приверженцев, и престола, потому что уэльссцы, поверив слухам, будто вы умерли, или разсеялись, или бежали к Болинброку.

. Мужайтесь, государь! Зачем так бледнеть?

Король Ричард. Одну минуту тому назад, кровь двадцати тысяч человек играла на моем лице, а теперь эти люди бежали! Разве нет основания, чтобы мертвенная бледность покрыла мое лицо до тех пор, дока к нему не прильет такое же количество крови? Каждая душа, желающая сохранить жизнь, бежит от меня, потому что судьба своею тяжестью сокрушила мою гордыню.

Омерль. Придите в себя, государь! Вспомните, кто вы.

Король Ричард. Да, я действительно забылся... Разве я не король? Проснись-же, безпечно уснувшее величие! Разве имя короля не стоит сорока тысяч других имен? Воспрянь-же, воспрянь мое имя! Ничтожный подданный вздумал нападать на твое безмерное величие. Не устремляйте взглядов в землю, вы, любимцы короля! Разве мы не стоим на высоте величия? Пусть настолько-же высоко парят и наши мысли! Я знаю, что значительного количества войска, находящагося под руками у нашего дяди Иорка, вполне достаточно, чтобы обезпечить наш успех. Однако, кто это еще идет сюда?

Входит Скруп.

Скруп. Да пошлет небо моему государю более здоровья и счастия, чем в состоянии принести ему мой язык. настроенный заботами на печальный лад!

Король Ричард. Мои уши готовы тебя выслушать; оне так-же, как и сердце, готовы на все. Самое худшее, что ты можешь сообщить мне, вероятно, только касается какой-нибудь земной утраты. Не погибло-ли мое королевство? Говори прямо! Если так, оно всегда было для меня источником однех забот, а разве избавление от забот заставляет нас терять хоть что-нибудь? Не стремится-ли Болинброк стать выше нас? Когда так, он выше нас все-таки не станет. Если он намерен служить Богу, и мы намерены делать тоже, поэтому мы и тут останемся равными. Иди не взбунтовались-ли наши подданные? если так, что-же нам делать, когда они решились нарушить обет верности и Богу, и нам? Возвещай мне, кричи, что идут горе, разрушение, утраты, всеобщее падение, всеобщая гибель! Самым худшим все-таки остается смерть, а её день неизбежно придет ранее или позже.

Скруп. Я очень рад, что вы, ваше величество, с такою твердостью приготовились услыхать нерадостные вести о сцеплении всевозможных невзгод. Словно серебристые волны реки, неудержимо затопляющия в ненастный бурный день свои берега, как будто весь мир готов излиться в слезах, так и безпощадная злоба Болинброка выходит из всяких границ, переполняя вашу перепуганную страну жестоко сверкающею сталью и сердцами более жестокими, чем сама сталь. Даже седые бороды, лишенные волос черепа, и те вооружаются против вашего величества, а мальчишки, еще говорящие женскими голосами, стараются придавать мужественный звук своей речи и, напрягая свои неокрепшия, еще почти женския мышцы, которым, очевидно, неловко в тяжелом вооружении, тоже порываются возстать против вашего царственного венца. Мало этого: - даже духовные лица упражняются в натягивании тетивы самострелов, сделанных из вдвойне губительного тисового дерева, и направляют стрелы против вашей державы. Самые пряхи и те, вооружившись ржавыми сечками, идут против вашего престола. Возстали все, и старые, и молодые, так-что все идет еще хуже, чем я могу пересказать.

Король Ричард. Слишком, слишком хорошо передаешь ты этот печальный рассказ! Где-же граф Уильтшир? Где Бэгот? Что сталось с Боши, и где Грин? Как допустили они, чтобы опасный неприятель измерял наши владения такими ничем не стесняемыми шагами. Если мы одержим верх, им придется головою отвечать за свое нерадение. Ручаюсь, что они заключили мир с Болинброком!

Скруп

Король Ричард. О, злодеи, ехидны, окаянные, не достойные искупления! Они псы, готовые по первому приказанию ползать перед кем угодно! Они змеи, пригретые кровью моего сердца и теперь жалящия меня в самое это сердце! Каждый из них тоже, что Иуда, и при том каждый втрое хуже настоящого Иуды! Как могли они заключить такой мир? Пусть устрашающий ад обрушится войною против их душ, запятнавших себя такою гнусною изменою!

Скруп. Вижу я, как скоро нежнейшая привязанность под влиянием обстоятельств переходит в самую ожесточенную, смертельную ненависть. Сними проклятие с их душ: - мирный договор скрепили они головами, а не руками. Тем, кого вы проклинаете, смерть нанесла решительный удар, и они уже давно лежат в сырой земле, схороненные в глубокой могиле.

Король Ричард. Как? Боши, Грин и граф Уильтшир умерли?

Скруп. Все они казнены в Бристоле.

Омерль. А где-же, где мой отец? Где герцог с своими войсками?

Король Ричард. Где-бы он ни был, это все равно. Пусть никто не смеет мне говорить ни слова о надежде. Будем толковат о могилах, о червях, о надгробных надписях! Превратим прах в бумагу и при помощи дождя, льющагося из наших глаз, начертаем свое горе на лоне земли! Изберем душеприкащиков и сообщим им последнюю нашу волю. Однако, нет! Что в силах мы завещать земле, кроме наших зарытых в ней останков? Наши поместия, наша жизнь, все принадлежит Болинброку, и мы ничего не можем считать своим, исключая смерти и той небольшой горсти земли, которой суждено засыпать наши кости?.. Прошу вас, сядем на землю и станем передавать друг другу росказни о кончине королей. Одни из них низвергнуты были с престола; другие убиты на войне; третьих преследовали призраки тех, кого они низвергли, еще другие были отравлены женами, задушены во время сна, и большинство погибло неестественною смертью, потому что на золотом обруче, венчающем смертное чело королей, смерть сидит, как на престоле. У нея свой двор. Она, шутница, издеваясь над могуществом королей, насмехаясь над их пышностью, дарит им возможность на протяжении одного дыхания, одного мгновения разыграть из себя несокрушимых властелинов, имеющих власть устрашать и одним взглядом убивать кого угодно. Она-же одним взглядом внушает королям и себялюбие, и тщеславие, а также мысль, будто наша плоть служит для нашей жизни таким-же несокрушимым оплотом, как непроницаемая медная броня. Потом, позабавившись над нами, она кончает тем, что уколом крошечной булавки сокрушает эту броню, и тогда - прощай, король! Прикройте свои головы! не насмехайтесь над плотью и кровью торжественными заявлениями уважения! Отложите всторону почтение, предания, церемонное исполнение обязанностей, потому что вы все время сильно во мне ошибались. Как и вы, я живу тоже хлебом, испытываю нужду, чувствую страдания, ощущаю необходимость в друзьях. Поэтому, когда во мне проявляются такия рабския наклонности, как можете вы считать меня королем?

Скруп. Государь, люди мудрые никогда, сложа руки, не жалуются на постигшую их беду; они тотчас-же стараются уничтожить каждый повод к жалобам. Трусость только подавляет силу, поэтому страх перед неприятелем придает ему, неприятелю, новую мощь, усиливаемую новою слабостью, и оказывается, что мы при помощи своего неразумия в сущности воюем против себя-же самих. Чего-же худшого бояться в битве, кроме возможности быть убитым? Умереть на поле битвы - значит сокрушить смерть смертью, тогда как умереть, страшась смерти, значит своим рабским страхом воздать ей неподходящую дань.

Омерль. У моего отца есть войско; спросите, государь, где он находится. Поймите, что один человек может иногда заменить целое войско.

Король Ричард. Твой упрек совершенно основателен. Надменный Болинброк, иду к тебе навстречу, чтобы при помощи наносимых друг другу ударов подвергнуть один другого страшному суду. Вернуть то, что принадлежит нам, совсем не будет трудно. Скажи, Скруп, где наш дядя с своим войском? Как ни мрачен твой взгляд, ответь что-нибудь утешительное.

Скруп пытки, доводя ее до самых ужасных её пределов! Однако, надо-же, наконец, высказаться. Ваш дядя Иорк перешел на сторону Болинброка; все ваши замки на севере сдались; на юге вся знать подняла оружие за вашего двоюродного брата.

Король Ричард. Ты высказал довольно! (Омерлю). Будь проклят ты, кузен, за то, что отвлек меня от успокоительного пути безнадежности, на котором я уже стоял! В чем-же теперь искать утешения? Что скажешь ты теперь, какое еще предложишь утешение? Клянусь небом, я до конца жизни буду ненавидеть каждого, кто дерзнет утешать меня хот одним словом! Отправимтесь в замок Флинт; там я испущу последний вздох. Король, сделавшись рабом несчастия, обязан повиноваться несчастию по королевски. Распустите и остальное состоящее при мне войско; пусть возделывают землю, сулящую им урожай! Им дожидать от меня более нечего; да не позволит себе никто попытки изменить мой образ мыслей! Всякий совет окажется безполезным.

Омерль. Еще одно только слово, государь!

Король Ричард. Тот, кто оскорбит меня льстивостью своей речи, нанесет мне двойное оскорбление! Распустите всех, кто еще следует за мною! Пусть себе уходят, пусть из мрака, окутывающого Ричарда, переходят к свету, издаваемому Болинброком (Уходят).

СЦЕНА III.

В Уэльссе, перед замком Флинт.

При звуках труб и с развевающимися знаменами входит Болинброк сь войском; за ним следуют герцог Иоркский, Норсомберлендь и другие.

Болинброк. Из этих известий мы узнаем, что уэльссцы разсеялись, а Сольсбюри отправился к королю, недавно с немногими из своих приверженцев высадившемуся на этот берег.

Норсомберленд. Весть эта, ваша светлость, как нельзя более прекрасна и приятна. Ричард верно где-нибудь здесь поблизости приютил усталую свою голову.

Герцог Иоркский"Король Ричард". О, как, значит, тяжелы времена, когда самому помазаннику Божию, королю, приходится искать приюта для своей головы!

Норсомберленд. Вы, ваша светлость, не так меня поняли, титул я опустил только ради краткости.

Герцог Иоркский. Было время, когда он за подобную краткость поступил-бы с вами еще короче; за такое своеволие, пришедшее вам в голову, он тоже на целую голову сократил-бы ваш рост.

Болинброк. Добрейший дядя, не истолковывай его слов в превратном смысле.

Герцог Иоркский. А ты, любезный племянник, смотри, не впади в ошибку, вкривь и вкось истолковывая чужия слова. Не забывай, что у тебя над головою небо.

Болинброк. Я это знаю, дядя, и нисколько не противлюсь его воле. Однако, кто это еще идет сюда? (Входит Пэрси). А, здорово, Герри! Неужто этот замок не соглашается сдаться?

Пэрси. Светлейший принц, замок вооружен против вашего вторжения по-королевски.

Болинброк. По-королевски? Разве король там?

Пэрси. Да, государь, там. Король Ричард приютился внутри окружности этих стен, из глины и камня. При нем находятся лорды Омерль и Сольсбюри, сэр Стэфен Скруп и еще какое-то важное духовное лицо, но кто это лицо? - не знаю.

Норсомберленд. Вероятно, епископ Карляйльский.

Болинброк Благородный лорд, направьтесь к твердым ребрам старинного этого замка. 3вуками медных труб дайте знать сокрушенному слуху обитателей этого замка, что вы вызываете кого-нибудь для переговоров, а затем передайте мое послание в следующем виде. Скажите:"Генри Болинброк, преклоняя оба колена, целует руку у короля Ричарда и от чистого сердца предлагает ему свое верноподданничество так-же, как неизменную свою преданность. Явился Болинброк сюда затем, чтобы повергнуть к стопам его величества и свое оружие, и свое могущество, лишь-бы государь добровольно отменил распоряжение о его изгнании и вернул ему, как его права, так и его имущество, в полной их целости. Если этого не будет сделано, Болинброк воспользуется преимуществами, которые предоставляет ему его сила, и прибьет летнюю пыль кровавым дождем, который хлынет из ран убитых англичан, хотя тому-же Болинброку было-бы крайне противно залить таким багряным ливнем свежую зелень равнин и лугов прекрасного королевства короля Ричарда; это он и надеется доказать своим почтительным и покорным коленопреклонением. Объявите ему все это, а мы тем временем двинем свои войска вперед по травяному ковру этой равнины (Норсомберленд отравляется к замку, перед ним идет трубач). Идемте, не давая греметь угрожающим барабанам, пока с шатких зубцов этих стен не получится ответа на наши крайне умеренные требования. Моя встреча с королем Ричардом не должна быть менее ужасна, чем встреча двух таких враждующих стихий, как огонь и вода, когда от их громового столкновения раздираются отуманенные ланиты небес. Пусть он будет огнем, я останусь податливою водою. Пусть он ярится, как ему угодно, я разольюсь обильным дождем на землю, да, на землю, но не на него. Итак, вперед! Обратите внимание на то, какое лицо будет у короля Ричарда.

Труба вызывает на переговоры; за сценой отвечают тем-же. Наверху появляются: -- Король Ричард, епископ Карляйльский, Омерль, Скруп и Сольсбюри.

Герцог Иоркский. Смотрите, смотрите, сам король Ричард входить на укрепления, словно красное от гнева солнце, когда оно появляется в огненных воротах востока, негодуя на то, что завистливые тучи силятся омрачить его блеск и заслонить собою его светлому течению путь к закату. Тем не менее, он все-таки держит себя, как подобает королю! Смотрите, как ярко в его глазах, словно у орла, сверкает же привыкшее покоряться кому-бы то ни было царственное величие! Как жаль, как глубоко жаль, что такой блеск должен омрачиться горькою обидой?

Король Ричард (Норсомберленду). Мы изумлены. Мы стояли, долго ожидая, что ты, как подобает верноподданному, трепетно преклонишь перед нами свое дрожащее колено, так как мы полагали, что ты имеешь дело с законным своим государем. Если мы твой король, как осмеливаются твои коленные суставы забывать надлежащую свою обязанность в присутствии короля? Если мы не король, докажи, что рука Всевышняго отрешила нас от вверенного нам правления, так как нам хорошо известно, что ни одна рука, состоящая из костей и плоти, не может прикоснуться к священной рукоятке нашего скипетра иначе, как при помощи святотатства, воровства или незаконного захвата. Хотя ты и тебе подобные, кажется, воображаете, будто и все так-же, как и вы, загубили свою душу гнуснейшею изменой нам и будто мы совсем лишены друзей, однако, это не так! Узнай, что единственный властелин мой, Всемогущий Бог, вступаясь за нас, скопляет в тучах целые полчища всяких бед и зараз, которые станут безпощадно бичевать ваших еще не народившихся, еще не зачатых детей за то, что вы, наглые вассалы, дерзнули обратить свои преступные руки против нашей головы и пытаетесь омрачить сияние нашей драгоценной короны. Скажи Болинброку, - вот он, кажется, стоит там неподалеку, - что каждый шаг, который он делает по моей стране - черная и опасная измена. Он явился вскрыть багряное завещание обливающейся кровью войны, но ранее, чем ему удастся спокойно завладеть венцом, которого он домогается, десяток тысяч других кровавых венцов осенят десяток тысяч сыновних голов, оторванных от груди матери, и не украсят цветущого лица Англии. Девственная бледность мира превратится в багровый румянец негодования, и верная кровь англичан росою падет на зеленеющия пастбища родной страны.

Норсомберленд. Избави Царь небес, чтобы покой нашего короля и повелителя нарушился междоусобицей, недостойною настоящих граждан. Знайте-же: - ваш трижды благородный кузен - Герри Болинброк покорно лобызает руку вашего величества. Он клянется всеми чтимым памятником, воздвигнутым над прахом вашего царственного деда; клянется царственною знатностью и вашей крови и его собственной, черпающими свои потоки из одного и того-же августейшого источника, клянется погребнною рукою войнолюбивого Гаунта, как и собственною доброй славой, собственною честью, а в одной этой клятве заключаются всевозможные другие слова и обеты, - что явился он сюда с единственною целью получить обратно свои родовые имущества и коленопреклоненно вымолить, чтобы его изгнанию немедленно положен был конец. Если королю угодно будет изъявить на это свое согласие, Болинброк сейчас-же предоставит своему блестящему оружию мирно покрываться ржавчиной, отправит своих окованных железом коней в стойла, а сердце свое обречет на верную службу вашему величеству. Да, он клянется, что все это так-же верно, как то, что он принц, и я, как джентельмен, вполне ему верю.

Король Ричард. Слушай, Норсомберленд, сообщи ему следующий ответ короля: - Мы рады видеть нашего благородного кузена и готовы безпрекословно исполнить его справедливые требования. Со всею свойственною тебе любезностью передай ему дружеский наш привет. (Он обращается к Омерлю).

Омерль. Нет, государь, пока время не обогатить нас друзьями, а друзья не снабдят оружием, станем воевать при помощи ласковых слов.

Король Ричард. О, Боже мой, Боже! Тот самый язык мой, который так неумолимо приговорил этого человека к грозному изгнанию, теперь ласковыми словами отменяет свой приговор. О, зачем я не так велик, как велика моя скорбь, или зачем я хоть сколько-нибудь не ниже того имени, которым называюсь?!. О, если-бы я мог забыть, чем я был ранее, или не помнить, чем предстоит мне быть далее! Ты возмущаешься, гордое сердце? (Разстегивает верхнее платье). Предоставляю тебе полную свободу биться, как тебе угодно, когда во власти врагов убить и тебя, и меня!

Омерль. Норсомберленд возвращается от Болинброка.

Король Ричард. Что делать теперь королю? Если ему следует покориться, он это сделает. Если ему предстоит быть свергнутым с престола, он согласится и на это. Если ему придется лишиться титула короля, Бог с ним, с этим титулом! Я променяю свои драгоценности на четки, пышный дворец на келью отшельника, роскошные свои одежды на рубище нищого, великолепные кубки на деревянный жбан, свой скипетр на страннический посох паломника, своих подданных на две резные иконы, а свое обширное королевство на тесную могилу, совсем маленькую, совсем безвестную! Или нет! Лучше пусть меня похоронят на большой королевской дороге, ведущей куда-нибудь на торговую площадь, чтобы подданные ежечасно попирали ногами голову бывшого своего государя. Попирают-же они мое сердце, пока я еще жив; почему-же им не попирать моего праха, когда меня схоронят? Мягкосердечный кузен мой Омерль, ты плачешь! Превратим наши постыдные слезы в самую скверную непогоду; ими и вздохами нашими прибьем к земле обильные всходы и народим голод в этой крамольной стране! Или, насмехаясь над своими несчастиями, употребим в дело проливаемые слезы: - заставим их, например, капать все на одно и тоже место, пока оне не пророют для нас в земле две могилы, а когда мы уляжемся в эти могилы, пусть над нами напишут: - "Здесь покоются два родственника, выкопавшие себе могилы собственными плачущими глазами". Разве горе не послужило-бы нам тогда на пользу? Но хорошо, хорошо! Я вижу, что болтаю вздор, и что ты надо мною смеешься. Ну, могущественный принц, лорд Норсомберленд, что говорит король Болинброк? Угодно-ли его величеству позволить Ричарду жить до тех пор, пока смерть не явится сама за Ричардом? Ты отвечаешь поклоном; из этого следует, что Болинброк говорит "да".

Норсомберленд. Государь, он для переговоров ожидаеть вас на нижнем дворе; благоволите-же сойти вниз.

Король Ричард. Сойду, сойду вниз, как блистательный Фаэтон, не съумевший справиться с необузданными конями (Норсомберлендь возвращается к Болинброку). Долой с высокого двора на нижний! Долой король! потому что ночные совы кричать там, где должны-бы раздаваться песни жаворонков, высоко парящих в поднебесьи (Спускаются с укреплений).

Болинброк. Что-же говорит его величество?

Норсомберленд. Скорбь и сердечное горе заставляют его, словно помешанного, говорить всякий вздор. Вот и он.

Король вместе со свитою появляется внизу.

Болинброк. Стойте поодаль и оказывайте его величеству должное уважение (Преклоняет колено). Добрейший государь...

Король Ричард. Любезнейший кузен, ты унижаешь свое царственное колено, доставляя гнусной земле возможность гордиться его поцелуем. Мне было-бы несравненно приятнее сердцем чувствовать твою любовь, чем огорченными глазами смотреть на твое коленопреклонение. Встань, кузен, встань! Колени твои согнуты, но я знаю, что твои помыслы выпрямляются (указывая на свою голову), по крайней мере, хоть до такой высоты.

Болинброк. Государь, явился я сюда только за своею собственностью.

Король Ричард

Болинброк. Будьте моим хоть настолько, насколько окажется того достойной моя верная служба.

Король Ричард. Те, кому известны вернейшие пути для достижения желаемого, разумеется, достойны права владеть достигаемым. Дай мне руку, дядя. Вытри-же до суха свои глаза. Полно! слезы доказывают любовь, но врачующей силы у них нет. Кузен, я слишком молод, чтобы быть твоим отцем, хотя ты и достиг возраста, дозволяющого тебе сделаться моим наследником. Я готов отдать тебе все, чего-бы ты не пожелал, и отдам с полной готовностью. Мы поневоле должны делать то, чему не в силах сопротивляться. Едем в Лондон, не так-ли, кузен?

Болинброк. Едемте, добрейший государь.

Король РичардУходят при звуках труб).

СЦЕНА IV.

В Ленгли. Сад при замке герцога Иоркского.

Входят Королева и две придворные Дамы.

. Какую-же забаву придумаем мы здесь, в саду, чтобы разсеять тревожные думы и заботы?

1-я дама. Если угодно государыне, мы поиграем в шары.

Королева

1-я дама. Или давайте танцовать!

Королева. Съумеют-ли мои ноги сохранить размер в веселости, когда сердце мое не знает меры в горе? Нет, милая моя, не нужно танцев. Придумайте какую-нибудь другую забаву.

. Я, пожалуй, стану рассказывать сказки?

Королева. Веселые или печальные?

1-я дама

Королева. Нет, не нужно ни тех, ни других, милая моя девушка. Сказки веселые мне, совершенно утратившей веселость, еще сильнее станут напоминать о горе; печальные же сказки, когда моя душа и без того переполнена печалью, еще живее заставят чувствовать утрату радости. Незачем увеличивать сумму скорбей, когда я и без того наделена ими в изобилии, а сокрушением не вернешь того, что у меня отнято.

1-я дама. Не спеть-ли мне что-нибудь?

. Счастлива ты, если у тебя есть от чего распевать, но мне было-бы приятнее видеть, что ты плачешь.

1-я дама. Государыня, я готова и плакать, если это может облегчить ваше горе.

Королева(Входит садовник и двое его помощников). Я готова прозакладывать свое горе против сотни булавок, что эти люди непременно заведут разговор про общественные дела, как делают все, когда ожидают государственного переворота. Горю предшествуют горькия предзнаменования. (Королева и обе дамы отходят всторону).

Садовник к земле ветви. - А ты, как палач, отруби головы побегам, слишком скоро переростающим других и не в меру возвышающимся над прочими; это не может быть терпимо в такой стране, как наша, где все должны быть равны. Возложив эти обязанности на вас, сам я примусь вырывать сорные травы, безплодно высасывающия из земли питательные соки в ущерб целебным цветам.

1-й помощник. Зачем нам, как бы в пример мощному нашему государству, поддерживать за этим частоколом законы, порядок и всеобщее согласие, когда все государство, этот чудный вертоград, вместо стен обнесенный морем, сплошь поросло плевелами, заглушающими самые красивые цветы, когда фруктовые деревья оставляются на произвол судьбы, когда заборы его обваливаются, рабатки находятся в полном запустении, а целебные травы истачиваются гусеницами?

Садовник. Молчи! Для того, кто не обращал внимания на все безобразия, творившияся весною, теперь уже настало время осенняго падения листьев. Сорные травы, разросшияся под сенью его ветвей и, казалось, поддерживавшия его, тогда как оне на самом деле его только губили, теперь окончательно вырваны с корнем Болинброком. Я говорю о графе Уильтшире, о Боши и о Грине.

. Как! Разве их более уже нет в живых?

Садовник. Да, казнены все трое, а Болинброк завладел королем-расточителем. Как жаль, что Ричард не так относился к своему королевству, как мы к этому саду не старался возделывать его и украшать. Когда настает для этого время, мы на коре, которая для фруктовых деревьев тоже, что кожа, делаем надрезы, чтобы слишком большое обилие соков, - а они для дерева тоже, что для человека кровь, - вместо пользы не принесло вреда. Еслибы он поступал так-же с сильными мира и с честолюбцами, они могли-бы жить, чтобы приносить, а он, чтобы вкушать плоды исполненного долга. Мы отсекаем все излишния ветви, чтобы дать больше простора ветвям плодоносным. Да, если бы король поступал так-же, как мы, он до сих пор сохранил-бы на голове корону, кажется, сорванную с него навеки, благодаря его нерадивой трате времени, его праздности и его безпутству.

1-й помощник

Садовник. Он уже укрощен и теперь, а нет никакого сомнения, что скоро его сократят окончательно. Прошедшею ночью старый друг доброго герцога Иоркского подучил письма с очень мрачными вестями.

Королева (Выступая вперед). известия? Какая Ева, какой змий подстрекнули тебя повторять еще раз историю падения человека? Почему пророчишь ты, что король Ричард будет низвергнуть с престола? Как смеешь ты, будучи сам немного лучше, чем ком земли, предугадывать его падение? Отвечай мне, где, когда и как дошли до тебя эти ужасающия вести? Говори-же, негодяй!

Садовник. Простите меня, государыня! Мне, право, и самому не весело сообщать подобные вести; однако, все, что я говорю, совершенная правда. Король Ричард находится в могучих руках Болинброка. Обе их судьбы взвешены: - на чашке весов вашего мужа находится только он сам да еще несколько обуянных тщеславием личностей, делающих его еще легковеснее; но в чашке великого Болинброка, помимо его самого, находятся все пэры Англии, благодаря этому-то придатку, он и перетягивает короля Ричарда. Отправьтесь скорее в Лондон, и там вы убедитесь, что я говорю то, что уже известно всем и каждому.

Королева. О, торопливая беда, как легка ты на ногу! Но разве твои известия не касаются меня ближе всех? - а между тем я узнаю их последняя! О, понимаю! Ты только затем предподнесла мне свои сообщения позже, чем всем другим, чтобы в груди моей долее, чем у других, сохранялась боль от нанесенного тобою удара! Едемте, дорогия мои леди! Едемте в Лондон, чтобы взглянуть на злополучного короля Лондона! Неужто я только затем и родилась на свет, чтобы украшать своею скорбью торжество великого Болинброка?.. Слушай, садовник! Чтобы наказать тебя за то, что ты сообщил мне такое страшное известие, я желаю, чтобы растения, которые ты прививаешь, никогда не дали цвета! (

Садовник. Бедная королева! Если бы это могло избавить тебя от еще больших бед, я охотно согласился-бы, чтобы твое проклятие моему искусству не пропало даром. Вот на это место из глаз её капнула слеза; здесь я посажу куст руты, горькой травы благодати, и она - символ скорби - скоро взойдет здесь в память о плакавшей королеве (Уходит).