Гамлет, принц датский.
Действие первое.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гамлет, принц датский. Действие первое. (старая орфография)

ЛИЦА к ГАМЛЕТУ, принцу Датскому.

Клавдий, король датский.

Гамлет, сын прежнего и племянник настоящого короля.

Полоний, обер-камергер.

Горацио, друг Гамлета.

Вольтиманд, Корнелий, Розенкранц, Гильденштерн, Осрик - придворные.

Дворянин.

Священник.

Марцелло, Бернардо - офицеры.

Франциско, солдат.

Рейнгольд, слуга Полония,

Фортинбрас, принц норвежский.

Дух отца Гамлета, бывший король Гамлет.

Капитан.

Посланник.

Трупа актеров.

Слуга.

Гертруда, королева датская и мать Гамлета.

Офелия, дочь Полония.

Место действия в Гельзингере; в 4-й только сцене 4-го действия равнина в Дании.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Гельзингер. - Терраса перед замком.

Франциско на часах; Бернардо входит.

Бернардо. Кто здесь?

Франциско. Отвечайте мне, остановитесь и скажите: кто вы!

Бернардо. Многая лета королю!

Франциско. Бернардо?

Бернардо. Он сам.

Франциско.

Бернардо. Только-что пробило двенадцать; ступай спать, Франциско.

Франциско. Спасибо за смену! Холод страшный, мне что-то нездоровится.

Бернардо. Все-ли было тихо?

Франциско. Мертвая тишина.

Бернардо. Ну, спокойной ночи! Если встретишь моих товарищей, Горацио и Марцелло, скажи им пусть идут скорее!

Франциско. Мне кажется, они идут. Стой! Кто идет?

Горацио и Марцелло входят.

Горацио. Друг здешней страны,

Марцелло. Вассал датского короля.

Франциско.

Марцелло. Будь здоров, храбрый солдат! Кто тебя сменил?

Франциско. Теперь на часах Бернардо. Спокойной ночи! (Уходит.)

Марцелло. Эй, Бернардо!

Бернардо. Не вам спрашивать, вы отвечайте. А, и Горацио здесь?

Горацио. Отчасти - как постороннее лицо.

Бернардо. Здравствуйте! здравствуйте, друг Марцелло!

Горацио. Ну что, сегодня оно опять являлось?

Бернардо. Я ничего не видел.

Марцелло. явление, пусть убедится сам и заговорит с ним.

Горацио. Пустяки, пустяки! Оно не прийдет.

Бернардо. Садитесь же и мы разскажем вам снова то, что видели две ночи сряду, во что вы так упорно не хотите верить.

Горацио. Хорошо, сядем, пусть Бернардо рассказывает.

Бернардо. Прошлой ночи, когда таже самая звезда светила, на том же месте, где теперь горит, мы видели, Марцелло и я, в то время пробило уже час -

Марцелло. Тише! Стой! Оно идет опять!

Дух входит в латах.

Бернардо. Точь в точь образ покойного короля.

Марцелло. (к Горацио.) Ты ученый, поговори с ним, Горацио.

Бернардо. Разве оно не похоже на короля? Взгляни на него, Горацио!

Совершенно похоже; я цепенею от ужаса и изумления.

Бернардо. Оно, как будто, хочет, чтобы к нему заговорили..

Марцелло. Горацио, говори!

Горацио. (к духу.) Кто ты, дерзающий являться по ночам, в той благородной и воинственной одежде, которую обыкновенно носил король покойный? Заклинаю тебя небом: говори!

Марцелло. Оно оскорбилось.

Бернардо,.Смотрите, оно уходит.

Горацио. Остановись и говори! Говори, я заклинаю тебя, говори! (Дух уходит.)

Марцелло. Оно скрылось и говорить не хочет.

Бернардо. Ну, что скажете теперь Горацио? Вы дрожите, побледнели: это немного побольше воображения? Что вы думаете об этом?

Как Бог свят, я никогда-бы не поверил, если-бы не видел ясно собственными глазами.

Марцелло. Разве не похоже оно на короля?

Горацио. Как ты на самого себя. Точно такой-же панцырь был на нем, когда он боролся с гордым Норвежцем; такой-же вид имел он тогда, когда в пылу борьбы ударил тяжелой секирой об лед. Это что-то необыкновенное.

Марцелло. Вот уже два раза такой воинственной походкой, в это-же глухое ночное время, оно проходит мимо нас.

Горацио. Наверно сказать, какое значение этого явления я не могу, но, судя по всему, оно предвещает нашему государству необыкновенное смятение.

Марцелло. Садитесь-же, друзья; скажите мне, кто знает зачем такая грозная стража по ночам? Зачем день в день льют пушки и закупают военные снаряды в чужих краях? Зачем кипит работа на верфях и народу не дают покоя ни по праздникам, ни днем, ни ночью. Кто объяснит мне это?

Горацио. Я могу; покрайней мере, как говорят. Последний король, тот, которого образ только-что являлся нам, был, как вы знаете, вызван на бой честолюбивым Фортинбрасом, королем Норвежским; наш храбрый Гамлет (таким его весь свет считал) победил Фортинбраса, который, в силу заключенного договора, утвержденного законом и рыцарским обычаем, с жизнию потерял все земли, перешедшия в собственность победителя. Наш-же король обязался, с своей стороны, соответственную часть своих земель уступить Фортинбрасу, если-бы последний остался победителем. Таким образом земли Фортинбраса достались Гамлету. И вот теперь юный Фортинбрас, нося в груди неукротимый пыл и злобу, набрал по всем углам Норвегии толпу отчаянных голов, на все готовых за хлеб и воду и вздумал (что не без известно и нашему государству) силою оружия отнять у нас, утраченные отцом его, земли. И вот чем можно объяснить наши вооружения, вот причина усиленной стражи, необыкновенного движения и тревоги в государстве.

Бернардо. Иначе нельзя и думать; вот почему, как раз теперь и посещает наш пост это страшное видение в оружии, похожее так на короля, виновника этой войны.

Горацио. Это встал прах, чтобы смутить глаза нашего духа. Когда Рим, как пальма, гордо поднимался, перед самым убийством великого Юлия, пустели гробницы, мертвецы в саванах кричали и бродили по улицам целыми толпами, Тогда являлись кометы с огненными хвостами, выступала кровавая роса, солнце покрылось пятнами, влажная звезда, управляющая царством Нептуна, затмилась, как будто в день страшного суда. И вот, точно такия-же явления грозных событий (обыкновенно предвестники роковых переворотов,) высланы теперь небом и землей против страны и нашего народа.

Дух снова входит.

Но тише! Оно опять идет. Я загорожу ему дорогу, хотя-бы пришлось погибнуть. Стой, привидение! Владеешь-ли ты языком или только одними звуками: говори ко мне! Нужно-ли совершить честное дело, которое может тебя успокоить: говори ко мне! Посвящен-ли ты в тайну судьбы страны, которую, может быть, следует предупредить: о, говори! Зарыл-ли ты в недрах земли награбленные при жизни сокровища, вокруг которых вы, духи, как говорят, бродите после смерти: скажи об этом! Остановись и говори! (Петух поет.) Останови его, Марцелло!

Марцелло. Можно ли его ударить аллебардой?

Горацио. Руби, если не захочет остановиться!

Бернардо. Оно здесь.

Горацио. Оно здесь.

Марцелло. Оно ушло.

(Дух уходит.)

Мы оскорбили величественное видение, расчитывая покорить его, с помощью грубой силы. Оно неуязвимо, как воздух, и наши удары для него не более, как оскорбительная шутка.

Бернардо. Оно хотело уже говорить, но петух, как раз в это время запел.

Горацио. И тогда оно исчезло, как грешное существо, испуганное для него ненавистным звуком. Я слыхал, что петух, подобно утренней трубе, пробуждает своим громким и ясным криком бога дня; в это-же время отовсюду: из моря, огня, земли и воздуха спешит блуждающий дух и кроется в свою обитель. Что это верно, доказало нам явление.

Оно побледнело и изчезло при крике петуха. Говорят, что перед праздником Рождества Христова, ранние эти птицы поют целую ночь: тогда будто-бы ни один дух бродить не смеет, ночи здоровы, не падают зловещия светала, русалки не поют и ведьмы не колдуют - такое блаженное и святое это время.

Горацио. И я так слышал и отчасти этому верю. Но смотрите: утро, одетое в пурпур, уже занимается над росой высокого холма. Оставим стражу, и я советую рассказать все, что видели мы ночью, молодому Гамлету. Можно поклясться жизнью,что дух, с нами немой, с ним наверно будет говорить. Согласны-ли вы сказать ему об этом, как требуют этого любовь и долг наш?

Марцелло. Непременно нужно сказать. Я знаю где мы его, наверно, найдем сегодня.

СЦЕНА II.

Государственная зала в замке.

Король, Королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, придворные чины и свита входят.

Король. Хотя память о смерти Гамлета достойного брата нашего еще свежа, хотя сердце наше должно-бы скорбеть еще и государство носить глубокий траур, но разсудок победил на столько чувства, что мы среди глубокой о покойном скорби не позабыли и сами о себе. И так, мы, с бывшей нам сестрой, с теперешней королевой и царственной вдовой, с наследницей воинственной страны, вступили в брак. С притупленной радостью, соединили мы ясные глаза с глазами влажными от слез, похоронное торжество со свадебным пиром; мы положили, так сказать, на весы по ровной доле и счастья и горя; мы не противуречили и мудрым советам вашим, которыми вы наделяете нас так щедро. Благодарим за все! Теперь, вы знаете уже, что юный Фортинбрас, пренебрегая достоинством и силой нашей, расчитывает, что, со смертью нашего блаженной памяти брата, государство разстроено и пришло в упадок, Увлекаемый этой надеждой и корыстью, он шлет настойчиво к нам послов, и требует возврата тех земель, которые уступлены на законном основании его отцом нашему храброму брату. Вот что знаем мы об нем. Скажу теперь об наших планах и о цели настоящого собрания. Дело вот в чем: мы шлем письмо к Норвежцу, к дяде юного Фортинбраса, слабому, больному, едва-ли знающему о планах племянника, чтобы он остановил дальнейшее его движение, тем более, что набор людей и содержание войска производятся в его землях. А потому посылаем вас, храбрый Вольтиманд, и вас, Корнелий, с поклоном к старому Норвежцу; уполномочиваем вас вести переговоры с королем, но не далее тех пределов, которые изложены здесь в этом документе. Прощайте, поспешите, как можно скорее.

Корнелий и Вольтиманд. Теперь, как и всегда, мы поспешим на сколько это будет возможно.

Корол. В этом мы не сомневаемся. Всего хорошого в пути сердечно вам желаем.

(Вольтиманд и Корнелий уходят.)

Ну, Лаэрт, что скажете вы теперь? Вы, кажется, о чем-то просили: что это такое было, Лаэрт? Дельно вы все можете сказать Датчанину и не будете даром слов терять. Просите. Разве я вам отказывал когда нибудь, не ожидая даже просьбы? Не столько голова родная сердцу, рука не может быть более услужлива устам, сколько датский престол благосклонен к твоему отцу. Чего желаешь ты, Лаэрт?

Лаэрт. вашего милостивого разрешения.

Король. Позволяет-ли вам отец? Что скажет Полоний?

Полоний. Государь, настойчивыми просьбами он вынудил у меня позволение, и я, наконец, к своему почти противу воли данному, согласию, приложил печать. И я прошу, позвольте, Ваше Величество, пусть едет.

Король. Пользуйся-же благоприятной минутой: время твое и наслаждайся твоими дарованиями в волю. А теперь, мой племянник Гамлет и мой сын -

Гамлет. (в сторону) Больше, чем родственник, но менее всего друг.

Король. Как, еще до сих пор висят над вами тучи?

Гамлет. Нисколько; но, как сыну, мне кажется солнце блещет слишком ярко.

Королева. Брось уже, добрый Гамлет, мрачный цвет и посмотри на Данию веселым глазом. Не ищи постоянно с опущенными ресницами благородного отца твоего. Ты знаешь, что это общий закон для всех: что живет, должно умирать и стремиться от временного к вечному.

Гамлет. Да, королева, это общий закон.

Королева.

Гамлет. Кажется, королева? Нет: есть; для меня "кажется" не имеет никакого значения. Ни мрачное покрывало, добрая матушка, ни общепринятая траурная одежда, ни глубокий вздох стесненного дыхания, ни потоки слез в глазах, ни лице, поникнувшее долу, ни какая тоска и грусть, ничто не может дать понятия обо мне; все это только кажется: все это можно и с играть. Но то, что больше всего, что кажется - ношу в груди; остальное все - одно только украшение и наряд печали.

Король. Это прекрасно и делает честь твоему сердцу, Гамлет, что ты об отце так жалеешь. Но ты знаешь, что и у отца твоего умер отец, у того тоже умер отец и, оставшийся в живых наследник, должен, из детского почтения, надеть на некоторое время траур. Но упорно предаваться печали, это дело безбожного упрямства, скорбь не свойственная человеку; указывает на волю непокорную небу, закоренелое сердце и мятежный дух; показывает слабый и не совсем еще развитый ум. О чем мы знаем, что оно не избежно, что оно обыкновенно, как одна из самых обыкновенных, осязаемых чувствами, вещей: зачем-же так близко принимать их к сердцу? Полно-же! Это преступление противу неба, преступление противу мертвых, преступление противу законов природы; противуречит в высшей степени разсудку, которого коренное учение - смерть отцев, и который вечно взывает от первой смерти до последней: "это должно быть так". Мы просим, бросьте безполезное горе и считайте нас своим отцом; пусть знает свет, что вы всех ближе к нашему престолу и что более сильной любви к сыну никакой отец иметь не может. Что-же касается того, что вы хотите отправиться обратно в Виттенберг, в университет, это в высшей степени противно нашим желаниям. Мы убедительно вас просим остаться здесь под кротким блеском очей наших, как первый наш придворный, племянник, сын.

Королева. Я надеюсь, Гамлет, что ты не откажешь в просьбе матери: пожалуста, останься с нами, не уезжай в Виттенберг.

Гамлет. Охотно повинуюсь вам, королева.

Король. Отлично; вот любезный и прекрасный ответ! Будьте, как мы сами в Дании! Пойдем, супруга! Эта добровольное и дружеское согласие Гамлета развеселило сердце мое; и в честь этого пусть сегодня гром орудий возвещает облакам о каждом веселом тосте, который провозглашает Дания; когда-же король будет пить заздравный кубок, пусть загремят вместе и небо и земля. - Пойдем.

(Король, королева, Лаэрт и свита уходят).

Гамлет. О растопись, наконец, ты, слишком крепкое мясо, исчезни и испарись, как роса! Или, если-бы Предвечный не установил закон против самоубийства! О Боже, Боже! каким пошлым, ничтожным и не пригодным кажется мне весь строй этого мира! С отвращением гляжу я на него! Это заглохший сад, в котором выростают семена однех только сорных и ядовитых трав. Нужно-же, чтобы случилось так? Два месяца, как умер! - Нет, это много; и двух месяцев нет еще; такой превосходный монарх! в сравнении с которым этот - все равно, что Сатир подле Апполона; любивший мою мать так нежно, что кажется зефир небесный не смел-бы прикоснуться к её лицу. Небо и земля! Можно ли было думать? Она была так предана ему, что её любви, казалось, и предела нет. Но в один лишь месяц - я не в состоянии представить себе этого! Слабость - имя твое, женщина! В какой нибудь короткий месяц; прежде чем башмаки износились, в которых она шла за гробом моего отца, как Ниоба, вся в слезах - она, да она; о небо! Зверь безчувственный скорбел-бы более - обвенчена уже с дядей; с братом моего отца, который на него однако-же так похож, как я на Геркулеса: в один лишь месяц! Прежде чем соль коварных слез сбежала с заплаканных очей, она уже была женой другого! - О, какая подлая поспешность броситься так скоро на ложе, оскверненное кровосмешением! Это ничтожно, из этого добра не может быть. Сердце чуть не разорвется! потому что язык говорить несмеет.

Горацио, Бернардо и Марцелло входят.

Горацио.

Гамлет. (к Горацио) Я рад, что вас здесь вижу: Горацио - если память мне еще не изменила?

Горацио. Он самый, принц, и всегда ваш бедный и покорнейший слуга.

Гамлет. Называйте меня своим добрым другом, замените первое название последним. Что делаете вы с тех пор, как приехали из Виттенберга, Горацио? (к Марцелло) Марцелло?

Марцелло. Ваше Высочество -

Гамлет. Я очень рад вас видеть. (к Бернардо) Здравствуйте? (к Горацио) Серьезно, что привело вас сюда из Виттенберга?

Горацио. Праздношатательство, мой принц.

Пусть и враг этого об вас не скажет, вы никогда не в состоянии убедить меня в этом. Я знаю, что вы не любите жить праздно, Чем, однако-же, вы занимаетесь в Гельзингере? Вы еще здесь научитесь пьянствовать, пока уедете.

Горацио. Я приехал на погребение вашего отца.

Гамлет. Пожалуста, коллега, не издевайся надо мной; ты верно приехал на свадьбу моей матери.

Горацио. Действительно, мой принц, она что-то скоро после того случилась.

Гамлет. Экономия, Горацио! Экономия! Печение погребального пира пригодилось на закуску к свадебному столу. Лучше-бы мне на небесах встретить злейшого врага, чем пережить тот день, Горацио! Мой отец - мне представляется, что я как будто вижу моего отца.

Горацио. Где, принц?

Гамлет. В глазах моего духа, Горацио.

Горацио. Я его когда-то видел, это был храбрый король

Гамлет. Это был настоящий муж, в полном значении этого слова: подобного ему никогда не увижу.

Горацио. Мой принц, я думаю, что я его видел прошлой ночи.

Видел, кого?

Горацио. Мой принц, короля, вашего отца.

Гамлет. Короля, моего отца?

Горацио. Успокойтесь и выслушайте внимательно, что я вам разскажу об этом чуде, чему свидетелями были вот и они.

Гамлет. Ради самого Создателя, рассказывай!

Горацио. Две ночи сряду оба, Марцелло и Бернардо, стоя на часах, среди гробовой тишины, в полночь, вот что видели: тень, совершенно как ваш отец, в панцыре, вооруженная с головы до ног, является перед ними, идет мимо, медленно и величественно, трижды проходит перед их оцепенелыми от ужаса глазами и так близко, что чуть не задевает их жезлом; они-же, как-бы превратившись в студень от страха, онемели и ничего не могли сказать. С ужасом, в глубокой тайне, они об этом сообщили мне. На третью ночь я был с ними на страже и там, как они рассказывали, в тоже время, в том-же виде, буквально верно, явилось привидение. Я знал вашего отца, вот две руки - оне не так похожи друг на друга.

Гамлет. Где-же это было?

Марцелло. На террасе, где мы стояли на часах.

Гамлет. Вы ничего не говорили с ним?

Горацио. Напротив, принц; но оно не отвечало; в одно время, казалось, оно подняло голову и сделало движение, как будто-бы хотело говорить: как вдруг запел петух и, при этом крике, оно быстро ускользнуло и исчезло из наших глаз.

Очень странно.

Горацио. Клянусь жизнию, благородный принц, это правда; мы считали долгом нашим об этом сообщить вам.

Гамлет. Это серьезное, серьезное дело, господа; оно начинает меня тревожить. Вы сегодня на часах?

Все. Да, Ваше Высочество.

Гамлет. В панцыре, говорите вы?

Все. В панцыре, Ваше Высочество.

Гамлет. С головы до ног?

Все. С головы до ног.

Гамлет. Не видели вы лица его?

Горацио. Напротив, шлем был поднят.

Гамлеть. Как-же выглядел он, мрачным?

Горацио.

Гамлет. Бледный или красный?

Горацио. Чрезвычайно бледный.

Гамлет. Глаза его смотрели на вас?

Горацио. Очень пристально.

Гамлет. Как жаль, что я при этом не был.

Горацио. Вы бы наверно пришли в ужас.

Гамлет. Очень может быть, очень может быть. И долго оно оставалось?

Горацио. Сотню можно насчитать, не торопясь.

Марцелло и Бернардо. Дольше, дольше.

Когда я видел, это продолжалось не более,

Гамлет. С седою бородой, не так-ли?

Горацио. Какую он носил при жизни - черная с проседью.

Гамлет. Сегодня я буду сам на часах; может быть оно снова придет,

Горацио. По всей вероятности.

Гамлет. Если оно явится в образе моего благородного отца, я буду говорить к нему, хотя бы сам ад поднялся и заставил меня молчать. Я прошу вас всех: если вы до сих пор ни кому не говорили об явлении, то и впредь сохраните эту тайну крепко; и, чтобы ни случилось ночью, знайте все про себя, но никому ни слова. За вашу любовь я не останусь у вас в долгу. Затем, прощайте! Между одиннадцатью и двенадцатью я прийду к вам на террасу.

Все. К услугам Вашего Высочества.

Гамлет. Вместо услуг, любите меня так, как я вас люблю. И так, прощайте!

(Горацио, Марцелло и Бернардо уходят).

Гамлет. (один) Дух моего отца в оружии? Это не даром: я предчувствую какую нибудь гнусную проделку. Как-бы скорее ночь! А пока, будь покойна, душа моя! Подлые дела, прикрой их хоть шар земной, сами собой всплывут на верх. (уходит).

Комната в доме Полония.

Лаэрт и Офелия входят.

Лаэрт. Мои вещи уже на корабле. Прощай! И, когда будет благоприятный случай, не спи, сестра, и напиши об себе.

Офелия. Можешь-ли ты в этом сомневаться?

Лаэрт. Что-же касается Гамлета и его любовных пустячков, считай это мимолетным настроением духа, брожением крови, это фиялка еще в цветущей поре молодости, рано созревшая, не постоянная, мила, но не прочна, аромат и удовольствие одной минуты - не более.

Офелия. Не более?

Лаэрт. Иначе и не смотри на это! Природа стремится к развитию не только величия и страстных желаний нашего тела, но, вместе с этим храмом, быстро растут и внутренния стремления души и духа. Он, может быть, тебя и любит: до сих пор обман и коварство не оскверняют чистоты его намерений, но опасность в том, что он не может располагать собой. Он более, чем кто другой, должен подчиняться судьбе своего рождения. Он не может, как обыкновенные люди, сделать по воле своей выбор потому, что от его выбора зависит безопасность и счастие целого государства. Он сам находится в зависимости от согласия того политического тела, в главе которого стоит. Если он, как говорит теперь, и любит тебя, разсуди сама хорошенько, на сколько этому можно верить, и может ли он располагать словом и делом, в виду основных законов, которые требуют для браков царственных особ согласия Дании. Подумай, как может пострадать честь твоя, если ты будешь внимать слишком доверчиво его песням - утеряешь сердце и невинность. Страшись этого, Офелия! страшись этого, дорогая сестра, скрой свои чувства далеко от соблазна страстей: самая целомудренная девица нескромна тогда даже, когда перед луной обнажает прелести свои. Сама добродетель не властна противу козней! Червь подтачивает вешнее дитя прежде, чем распустится цветок и для самой ранней и свежей, как роса, юности, ядовитое дыхание самое опасное. Будь же осторожна! Страх - это безопасность наша. И, без врага, наша юность полна внутренних волнений.

Офелия. Достоинство такого прекрасного наставления я сохраню, как стража, в груди моей; однако-же, любезный брат, не поступай и ты подобно лицемеру-проповеднику, который указывает другим тернистый путь к спасению, а сам, как наглый и пошлый сластолюбец, идет по цветистой дороге порока и издевается над собственным своим советом.

Лаэрт. О, этого не бойся! Однако мне уже давно пора, - но вот отец идет.

Полоний входит.

Еще раз благословение и еще раз благополучие мне в пути: случай предстоит удобный, еще раз сказать: прости.

Полоний. Еще здесь, Лаэрт? Ай, ай! На борт, на борт! уже попутный ветер надувает парус и там тебя зовут. Вот тебе мое благословение -

(кладет руку па голову Лаэрта).

и эти правила твердо помни: не говори все, что знаешь; ничего не делай, необсудивши, как следует. Будь весел, но никогда не пошл. Испытанного друга прижми к сердцу железными цепями. Не позволяй себе жать руку первому встречному. Берегись заводить ссору; когда-же это необходимо, поступи так, чтобы враг тебя боялся, Выслушивай всякого, но не всякому рассказывай; принимай от всех советы, но сохраняй свое мнение. Носи одежду дорогую, какую позволяет тебе карман, но не вычурную, богатую, но не пеструю: одежда часто объясняет человека. Ты едешь во Францию, где любят щеголять одеждой и люди высшого класса, отличаются изящными манерами и знают в этом толк. Не делай долгов, но не давай и в займы; себя или друга погубить этим легко: долги ведут к разорению. Но прежде всего, будь верен самому себе, из этого вытекает, как день из ночи, то, что никто в тебе никогда не ошибется. Прощай! мое благословение да содействует тебе во всем!

Лаэрт. Остаюсь с глубочайшим уважением к вам, батюшка.

Полоний. Тебе нужно спешить; иди, тебя ожидают слуги твои.

Лаэрт. Прощай, Офелия, и помни то, что я тебе сказал!

Офелия. Это останется в памяти моей под крепким замком, а ты сам возьми ключь от него.

Лаэрт. (к отцу и сестре). Прощайте! (уходит).

Полоний. Что это такое, Офелия; о чем он тебе говорил?

Если позволите, о принце Гамлете речь была.

Полоний. Да, легок на помине! Я слышу, что он с некоторых пор очень часто проводит с тобою время и что ты сама в обращении с ним свободна и даже слишком, может быть, любезна. Если это так - как говорят, хотя только для того, чтобы меня предостеречь - я должен тебе сказать, что ты хорошо не понимаешь сама себя, как прилично это моей дочери и твоей девичьей чести. Что такое между вами? скажи мне правду!

Офелия. Не так давно и не раз он сделал мне признание в склонности своей.

Полоний. Вот как, склонность! Ты говоришь, как ребенок, неопытный в таких щекотливых делах. И ты веришь этим признаниям, как ты их называешь?

Офелия. Я не знаю, батюшка, что я должна думать?

Полоний. Так слушай-же: думай, что ты дурочка, что ты приняла его признания за чистую монету, которая не имеет никакой цены. Нет, веди себя умнее, в противном случае твоя глупость (чтобы не говорить по пустому) может кончиться твоим позором.

Офелия. Он настойчиво уверял меня в своей любви, как того требует приличие и честь.

Полоний. Да, мало чего, что ты называешь это приличием: вот выдумала что!

Офелия. И в словах своих клялся небом и всеми святыми, мой милый батюшка.

Полоний. Да, силки на куропаток! Я уже знаю, когда кровь кипит, как легко язык расточает клятвы. Этот пламень, дочь моя - более блестящий, чем согревающий и гаснущий уже в самом обещании - не принимай за огонь. С этой минуты, будь поскупее на эти невинные свидания; цени себя по больше и не будь готова являться на всякое востребование. Что-же касается лично к принцу Гамлету, верь ему так: он еще молод и что позволено ему, то не может быть позволено тебе. Одним словом, Офелия, не верь его клятвам: ибо они обман, не то, чем кажутся по наружности; это не больше, как заступники порочных покушений, которые подделываются под благочестивые и священные обеты для того, чтобы лучше обольстить. Раз на всегда: ты должна тотчас распорядиться так, чтобы не убивать, по обыкновению, время на разговоры с принцем Гамлетом. Берегись, я тебе говорю; теперь ступай своей дорогой!

Слушаю, батюшка. (оба уходят).

Сцена IV.

Терраса.

Гамлет, Горацио и Марцелло входят.

Гамлет. Какой резкий ветер и холод не стерпимый.

Горацио. Да, ветер пронзительный.

Гамлет. Который час?

Горацио. Я думаю, скоро двенадцать.

Марцелло. Двенадцать уже пробило.

Горацио. В самом деле? Я не слышал; наступает, значит время, когда обыкновенно проходит дух.

(Трубы и залпы из орудий слышны за сценой).

Гамлет. Король кутит всю ночь, напившись до пьяна, как бешенный пляшет, и когда наливает он рейнвейн и поднимает тост, трубы и литавры торжественно гремят.

Горацио. Это такой обычай?

Гамлет. Ну да; но по моему мнению (хотя я здесь родился и воспитан так) этот обычай нужно-бы скорее бросить, чем следовать ему. Наши оргии прославили нас во всех странах света, нас бранят и обзывают пьяницами; и действительно, эта страсть кладет позор на все наши славные и блестящия дела. Такая участь постигает часто и отдельных людей. Вследствие-ли врожденных недостатков, которые их позорят (хотя безвинно, потому что в рождении своем никто не виноват), вследствие-ли слишком горячей крови, которая переступает пределы разсудка, или вследствие пороков, приобретенных привычкой, которая часто покрывает ржавчиной блеск благородных нравов - людей этих, говорю, заклейменных самой как-бы природой, пусть будут добродетели их чисты, как милосердие неба и так много, сколько человек только может их иметь - молва не пощадит и один порок покроет все заразой; так, гран дурного увлекает вес всех благородных достоинств в собственный свой позор.

Дух входит вооруженный.

Горацио. Смотрите, принц; оно идет.

Гамлет. О, ангелы и духи безсмертного Бога, помогите!

(он стоит минуту, онемевши от ужаса).

Дух-ли ты блаженный, или диявол; приносишь-ли эфир небесный, ил адский пар; коварны, или добры замыслы твои: приходишь ты в таком непостижимом виде, но я буду говорить к тебе; зову тебя Гамлетом, государем, отцем, королем Дании: о, дай ответ! Пусть не погибну я в слепом не знании! Напротив, скажи: зачем твои благочестивые кости, принятые в царство смерти, расторгли саван гробовой? Зачем могила, в которую ты опущен с миром, раскрывши мраморную челюсть, выбрасывает теперь тебя? Чем объяснить себе, что ты, мертвец, закованный в броню, вновь посещаешь лунное сияние и наполняешь тревогой ночи; зачем приводишь нас, слепцов природы, в такой невыразимый ужас, что набегают мысли, которых душа постичь не может? Зачем? Скажи! Что должны мы делать?

(Дух зовет рукой Гамлета).

Горацио. Оно зовет вас идти за ним, как будто хочет наедине сообщить вам что-то.

Марцелло. Смотрите, как дружески оно зовет вас куда-то в даль, но не ходите с ним!

Горацио.

Гамлет. Оно не хочет говорить: так я пойду за ним.

Горацио. Не делайте этого, принц!

Гамлет. Чего-же тут бояться? Жизнь свою ценю я менее булавки, а душе что может оно сделать, когда она такая-же безсмертная, как оно само? Оно опять зовет, я пойду за ним.

Горацио. А если оно вас манит в морскую бездну, принц, может быть на грозную вершину той скалы, что висит над морской пучиной? И там, принявши какой нибудь ужасный образ, лишит разсудок силы и повергнет вас в безумие? Подумайте! Место само собой наводит призраки отчаяния, когда глядишь оттуда в морскую пропасть и слышишь рев бушующей волны.

Гамлет. Оно все машет рукой. (к Духу) Иди! я за тобой.

Марцелло. (удерживая Гамлета) Не ходите, принц!

Гамлет. Прочь руки!

Горацио. Послушайте нас, не ходите.

Судьба моя зовет и напрягает малейший нерв, как жилы немейского льва.

(Дух машет.)

Оно машет снова: пустите, Ради Бога! (вырывается.) Я в духа превращу того, кто вздумает меня держать! Прочь, говорю! (к духу.) Иди же вперед! я следую за тобой.

(Дух и Гамлет уходят.)

Горацио.

Марцелло. Пойдем за ним! Нам не следовало-бы его слушать.

Горацио. Пойдем! Какой будет этому конец?

Что-то не ладно в королевстве Дании.

Горацио. Может быть Господь еще помилует.

Марцелло.

(Все уходят.)

СЦЕНА V.

Отдаленное место на террасе.

Дух и Гамлет

Гамлет. Куда ведешь меня? Говори, я дальше не иду!

Дух. Слушай!

Гамлет.

Дух. Близится уже время когда мне снова нужно погрузиться в серный и дымный пламень,

Гамлет. О, бедный дух!

Дух. Обо мне не жалей, но внимательно слушай то, о чем я буду говорить.

Говори! Долг мой - слушать тебя.

Дух. И отомстить, как только ты услышишь.

Гамлет. Что такое?

Дух. темницы, я сорвал-бы завесу из таких вещей, самая малейшая из которых сокрушила-бы душу твою, молодая кровь твоя оцепенела-бы в жилах, глаза-бы выступили из черепа на выкат, растрепались-бы локоны твои и каждый волос стал-бы дыбом, как иглы у разъяренного ежа; но этого предвечного откровения не постигнуть смертным людям. - Слушай, слушай, слушай! Если ты любил когда нибудь своего дорогого отца -

Гамлет. О, Боже!

Дух. Отомсти подлое и небывалое еще убийство его!

Гамлет.

Дух. Да, подлое как всякое убийство, но это злодейство - неслыханное и противуестественное.

Гамлет. Скорее разскажи об нем: на крыльях, быстрее мысли, быстрее, как мечты влюбленных, я полечу на мщение.

Дух. Ты кажешься душой готов: но разве-бы ты не содрогнулся и тогда, когда-бы ты был более вял, чем жирная трава, гниющая на берегах реки Леты! И так, Гамлет, слушай: сказали, что будто-бы, когда я спал в саду, меня ужалила змея; таким придуманным рассказом о моей кончине обмануто все царство; но знай, мой благородный юноша: змея, ужалившая и лишившая жизни твоего отца, носит теперь его корону.

О, ты, мое пророческое предчувствие! Мой дядя!

Дух. Да; он, развратный любодей, разрушил брак, волшебным словом и коварством (проклятое уменье соблазнять) увлек на грех наружно добродетельную королеву. О, Гамлет, какая это ужасная измена! Она изменила искренней любви моей, изменила клятве, которую мы оба дали под венцом и, без стыда, бросилась в объятия преступника природой обиженного в сравнении со мной! Но как добродетель ничто прельстить не может, предстань пред ней порок, хоть в ризе духов небесных, так страсть, соединенная хотя-бы с ангелом чистейшим, пресыщается наконец небесным ложем и падает в разврат. Но стой! Мне кажется, я слышу, как утренний ветерок струит и сокращу рассказ. Когда я спал в саду, обыкновенно после обеда, подкрался дядя твой с бутылкой белены и влил мне в ухо яд: сок этой проклятой травы бежит, как ртуть, в сосудах тела и претворяет в воду кровь. Так было и со мной. И я, в одно мгновение, как Лазарь, покрылся весь корой смертельных струпьев. Таким образом во сне, убитый рукою брата, я вдруг лишился жизни, короны и жены; без причащения, исповеди и соборования, обремененный тяжкими грехами, предстал на страшный суд.

Гамлет. Это ужасно, ужасно! ничего не может быть ужаснее!

Дух. замышляй ничего противу матери; пусть судит ее небо - в груди её и без того колючий терн. Прощай: мне пора! Светляк предсказывает, что близко утро: его мерцающий свет уже бледнеет. Прощай, прощай, прощай и помни обо мне! (уходит).

Гамлет. О, вы, все силы небесные! Земля! И что еще? Не вызвать-ли и ад? - Ну, полно! Стой, стой, сердце! Вы, жилы мои, не падайте тотчас, держите меня крепко и прямо! - Помнить о тебе? Да, бедный дух, я буду помнить, пока память будет здесь в несчастном черепе моем. Помнить о тебе? Да, я вычеркну из листов воспоминания все мелкия истории, все выражения и все образы, замеченные в книгах, следы прошедшого, приобретенные в юности и наблюдением; и твое веление одно только без всякой недостойной его примеси, должно жить в мозгу моем: да, клянусь Богом! - О, в высшей степени недостойная и коварная женщина! О, злодей! презренный, проклятый злодей! - Памятную книжку сюда! Я должен это записать: что можно смеяться, хохотать и быть однако-же злодеем, по крайней мере наверно знаю, что в Дании это возможно. (пишет) "Прощай, прощай и помни обо мне!" Я поклялся в том.

Горацио. (за сценой) Принц! принц!

Марцелло. Принц Гамлет!

Горацио. (за сценой) Да сохранит его Господь Бог

(Решительно про себя) Так пусть и будет!

Марцелло. (за сценой)

Гамлет. Га, сюда ребята! сюда, соколы, сюда!

Горацио и Марцелло входят.

Каковы дела, Ваше Высочество?

Горацио. Что случилось, принц!

Гамлет.

Горацио. Сообщите нам, дорогой принц.

Гамлет. Нет, вы откроете тайну.

Я никогда, клянусь небом, принц!

Марцелло. Я тоже не скажу.

Гамлет.

Горацио и Марцелло. Да, клянемся небом, принц!

Гамлет.

Горацио. Не для чего было являться духу, что-бы сказать нам только это.

Гамлет. Действительно, вы правы. И так, без лишних формальностей, я полагаю, пожмем друг другу руки и разойдемся; делайте, что хотите - у всякого есть к чему нибудь призвание и охота - что касается меня, несчастного, я, если хотите знать, пойду молиться.

Это одни извороты, слова без определенного значения, принц.

Гамлет. Мне сердечно больно, что вы обижаетесь. Да, мой дорогой, сердечно.

Горацио.

Гамлет. Но, клянусь св. Патриком, есть обида, Горацио, горькая обида. Что-же касается явления, то я вам доложу, что это вполне достойный уважения призрак. Любопытство узнать, что у меня с ним за дело, преодолейте, как сами знаете. А теперь, мои дорогие, насколько вы друзья, школьные товарищи, военные люди, не откажите мне в маленькой услуге.

Горацио. В чем дело, принц? Мы готовы.

Ни в каком случае не говорите никому, что вы видели ночью.

Горацио и Марцелло. Никогда, принц!

Хорошо, но поклянитесь.

Горацио. Честное слово, принц, я никогда не скажу.

Марцелло.

Гамлет. На мече моем клянитесь!

Марцелло. Мы уже клялись, принц.

Не шутя, на мече моем, не шутя!

Дух. (под землею) Клянитесь !

Гамлет.

Горацио. Скажите клятву!

Гамлет. Никогда не говорить того, что вы видели: клянитесь на мече моем!

Дух. Клянитесь!

Гамлет. Здесь и там? Переменим место! - Сюда, господа, идите и кладите снова руки на мече моем: никогда не говорить того, что вы слышали, клянитесь на моем мече!

Дух. (под землею)

Гамлет. Молодец, старый крот! Неужели так шибко роешь? О, превосходный минер! - Еще раз переменим место, друзья!

Горацио. Клянусь солнцем, это необыкновенно странно.

Так нужно и встречать его, как встречают странника, пришедшого издалека! На небесах и на земле есть более таких вещей, о которых вашей школьной мудрости и не снится, Горацио. Но, будем продолжать! Здесь, как и перед тем, клянитесь: (в чем да поможет вам Господь) как бы странно я ни вел себя, каким бы чудаком я ни притворялся на будущее время: если будете в то время видеть меня, ни сложением рук, ни качанием головы, ни двусмысленным словом, как например: "да, да, мы знаем." - Или: "мы могли-бы, если-бы хотели" - Или: "да; если-бы мы могли сказать" - Или: "между вами есть такие, если-бы они только смели" - и тому подобными темными намеками не откроете тайны, что вы знаете обо мне что нибудь, что вы ничего подобного не сделаете, в чем да поможет вам Господь и милосердие Его в час скорби; вот в чем клянитесь!

Дух. (под землею) Клянитесь!

Все. Клянемся!

Мир, мир с тобой, встревоженный дух! И так, любезные друзья, прощайте, и на сколько может такой бедный человек, как Гамлет, доказать вам свою любовь и дружбу, за этим, с Божией помощью, дело не станет. Пойдем; и об одном только прошу - никому ни слова! Настал хаос времен: о, горе мне, когда подумаю, что я рожден установить в нем порядок! Пора, пойдем все вместе!

(Все уходят).