Гамлет, принц датский.
Действие четвертое.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гамлет, принц датский. Действие четвертое. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Комната в замке.

Король, Королева, Розенкранц и Гильденштерн входят.

Король. (к Королеве) В этих глубоких вздохах есть какой-то смысл. Объясните нам, мы должны их знать. Где ваш сын?

Королева. (к Розенкранцу и Гильденштерну). Оставьте нас на одну минуту. (оба уходят.)

Ах, мой супруг, что я видела сегодня ночью!

Король. Что, Гертруда? что делает Гамлет?

Королева. Он бушует, как море и ветры, когда вступают в спор о том, кто сильнее: в дикой ярости он слышит шум за ковром, обнажает шпагу, кричит: крыса! и убивает, в пылу своего безумия, бедного старика, которого не видел.

Король. Ужасное дело! Это могло случиться с вами, если-бы мы там стояли. Свобода его угрожает опасностью всем, даже вам, мне и всякому другому. Но кто-же будет отвечать за это кровавое дело? Оно падет на меня, потому что я должен был сумасшедшого молодого человека подвергнуть строгому заключению и удалить от всякого сношения с людьми. Но моя любовь была так велика, что я не сделал того, что было самым лучшим; и, как человек, одержимый ядовитою болезнью, которую хочет скрыть, я допустил терзать себя до мозга костей. Куда он ушел?

Он отнес куда-то труп убитого, при чем его безумие обнаружилось так ясно, как частицы золота в простой руде: он плачет о том, что сделал.

Король. О, Гертруда, пойдем! Чуть солнце взойдет на горы, его посадят на корабль и за это гнусное убийство мы должны отвечать и оправдать его всем искуством и всею властью нашего Королевского Величества. - Сюда, Гильденштерн!

Розенкранц и Гильденштерн входят.

Король. Ступайте, друзья, и возьмите в помощь людей! Гамлет убил Полония в припадке безумия и после того вытащил его куда-то из покоев матери. Ступайте, отыщите его, распросите и отнесите тело в часовню. Прошу вас идите скорее.

(Розенкранц и Гильденштерн уходят).

Пойдем, Гертруда, созовем умнейших друзей наших и скажем им о том, что думаем мы сделать и о том, что, к несчастию, случилось: таким образом подобная змее дурная слава, которой шипение раздается от одного конца земли к другому и которая разносит, с верностью пушечного жерла, свой ядовитый выстрел, может пролететь мимо нас и безвредно розойдется в пустом пространстве. О, уйдем отсюда! На душе у меня ужас и внутренний разлад. (оба уходят).

СЦЕНА II.

Другая комната во дворце.

Гамлет входит.

Гамлет. Хорошо упрятан -

Розенкранц и (за сценой) Гамлет! Принц Гамлет!

Гамлет. Чу - что за шум? Кто-бы звал Гамлета? О, это они идут.

Розенкранц и Гильденштерн входят.

Розенкранц. Что сделали вы с трупом, принц?

Гамлет. Соединил его с прахом, с которым он в родстве.

Розенкранц. Скажите, где он, чтобы мы могли отнести его в часовню.

Гамлет. Не верьте!

Розенкранц. Чему не верить?

Гамлет. Что я буду сохранять вашу тайну, а свою нет. Кроме того позволю спрашивать себя губке! Какой ответ должен дать на это сын короля?

Розенкранц.

Гамлет. Да, милостивый государь, которая всасывает выражение лица королевского, его благоволение и повеления. А, впрочем, такие чины больше всего пригодны для короля. Он держит их, как обезьяна держит что нибудь съестное в углу своих челюстей: спрятанное сперва во рту, чтобы в последствии быть проглоченным. Когда ему понадобится взять то, что вы собрали, он только сожмет вас и вы, губка, снова сухи.

Розенкранц. Я вас не понимаю, принц.

Гамлет. Мне это приятно: колкая речь спит в ушах невежды.

Розенкранц. Ваше Высочество, вы должны сказать нам, где труп и идти с нами к королю.

Гамлет. Труп у короля, но короля нет у трупа. Король есть что-то -

Гильденштерн. Что-то, принц?

Гамлет. Что-то есть ничто. Ведите меня к нему. Берегись, лиса, а вслед за тем и все!

(Все уходят).

СЦЕНА III.

Другая комната в замке.

Король входит со свитой.

Я приказал позвать его и отыскать труп. О как опасно, что-бы этот человек бродил-бы на свободе! Но мы не можем поступить с ним, по всей строгости законов. Он любим безсмысленной толпой, разбирающей глазами, а не умом, для которой больше значат страдания виновного, чем вина его. Что-бы этому помочь, нужно сделать так, чтобы эта внезапная высылка казалась весьма разумной и обдуманной мерой: против отчаянной болезни нужны отчаянные-же средства, или лучше бросить все.

Розенкранц входит.

Король. Что случилось!

Розенкранц. Куда он дел труп, Государь, мы не могли от него узнать.

Король. Где-же сам он?

Розенкранц. Здесь, недалеко, Ваше Величество, под надзором; ожидает вашего повеления.

Король. Приведите-же его сюда.

Розенкранц. Эй, Гильденштерн! введите принца сюда!

Гильденштерн входит вместе с Гамлетом.

Король,

Гамлет. За ужином.

Король. За ужином?

Гамлет. Но не там, где он ест, а так где его едят. Известный государственный Совет из рыцарей в виде лакомых червей, только что за него принялся. Что касается еды, червь - настоящий царь. Мы кормим всех животных, что-бы самим кормиться; а сами себя откармливаем для червей. Откормленный король и тощий нищий - только два различные блюда; два блюда, но для одного стола: вот конец песни.

Король. О Боже, Боже!

Гамлет. Кто нибудь может удить рыбу на червяка, который поел короля и может есть рыбу, которая проглотила червяка.

Король. Что ты этим хочешь сказать?

Гамлет. Ничего более, как только показать Вам, как может король совершить свое высочайшее путешествие в кишках нищого.

Король. Где Полоний?

Гамлет. На небесах. Пошлите туда, пусть посмотрят. Если посланный ваш не найдет его там, то ищите его сами в другом месте. Но, сказать правду, если вы его не найдете в продолжении месяца, вы услышите об нем чутьем, когда будете сходить по лестнице в галлерею.

Король. Ступайте, поищите его там.

Гамлет. (к ним же) Он будет ждать, пока прийдете.

(несколько человек из свиты уходят).

Король. Гамлет, для собственного твоего спасения; которое для нас столь дорого, за это дело, о котором мы искренно сожалеем, ты должен быть выслан отсюда, как можно скорее. А потому снаряжайся; корабль уже готов, ветер попутный, спутники ожидают и все уложено, чтобы ехать в Англию.

Гамлет. В. Англию?

Король. Да, Гамлет.

Гамлет. Хорошо,

Король. Это действительно хорошо, если-бы ты знал наши намерения.

Гамлет. Я вижу херувима, который их видит. - И так, в Англию! - Прощайте, любезная матушка!

Король.

Гамлет. Моя мать. Отец и мать - муж и жена, муж и жена - одно тело: а потому моя мать. Так и быть, еду в Англию!

(уходит).

Король. (к Розенкранцу и Гильденштерну) Следуйте за ним неотступно, немедленно пригласите его на борт; не теряйте ни одной минуты: к ночи он должен уже уехать. Отправляйтесь! Все запечатано и сделано, что только нужно. Пожалуста, поспешите!

Розенкранц и Гильденштерн уходят.

О, Англия, если дорога тебе любовь моя, (как мое могущество научило тебя ценить ее - раны, нанесенные тебе Дании мечем, еще в крови и ты покорно несешь нам дань) ты не посмеешь отказаться от исполнения верховной воли, которая формально требует от тебя немедленной смерти Гамлета. О, исполни это, Англия! Он, как жар, свирепствует в крови: ты должна исцелить меня. Пусть счастие во всем меня ласкает, но пока это не будет исполнено, нет для меня утехи и покоя

(уходит).

СЦЕНА IV.

Равнина в Дании.

Входят Фортинбрас и войско в походной форме.

Фортинбрас. Ступайте, полковник, с приветствием от меня к королю Дании; доложите, что Фортинбрас просит, для разрешенного уже прохода войск через его владения, дать колонновожатых. Вы знаете, где нас найти. Когда Его Величеству угодно будет переговорить с нами, мы лично готовы к его услугам; доложите ему об этом.

Полковник. В точности исполню, принц.

Фортинбрас. Тихим шагом марш!

(уходит с войсками);

Гамлет, Розенкранц, Гильденштерн и другие входят.

Гамлет. Что это за войска, милостивый государ?

Полковник. Норвежския, Ваше Высочество.

Гамлет. Куда идут, позвольте узнать?

Полковник. Они идут против Поляков.

Гамлет. Кто их ведет?

Полковник. Племянник старого короля, Фортинбрас.

Гамлет. Идет-ли дело о целой Польше, или только о каком нибудь пограничном пункте?

Полковник. больше не приносит.

Гамлет. Так Поляк и не будет защищать его.

Полковник. Напротив; он уже занял его войсками.

Гамлет. (в сторону) Две тысячи человек и двадцать тысяч червонцев может стоить этот ничтожный спор, Вот где язва общественного благосостояния и покоя: она горит внутри, между тем, как извне, ни какого основания смерти незаметно. (громко) Благодарю вас, милостивый государь.

Полковник. Да сохранит вас Бог! (уходит).

Розенкранц. Угодно-ли вам будет идти?

Гамлет. Я сию минуту прийду. Ступайте вперед! (Розенкранц и прочие уходят). Все укоряет меня и пробуждает остывшее чувство мщения. Что стоит человек, которого цель жизни и величайшее блого - только есть и пить? Скот - не более. Нет сомнения, что Тот, Кто создал нас способными взирать в прошедшее и будущее, не с тем одарил нас божественным умом, чтобы он спокойно, без цели, превращался в плесень. И вот, отупение-ли животного это, или пугливое сомнение, обдумывающее до тонкости последствия - мысль эта, если ее на части разобрать, заключает в себе одну четверть ума и непременно три четверти страха - я не могу постигнуть, зачем еще живу и повторяю "это нужно сделать;" меж тем, как я имею основание и волю, силу и средства сделать это. Поразительные примеры вопиют ко мне: вот эта большая и грозная армия, во главе которой стоит нежный и молодой принц; дух его исполнен высокой отваги и честолюбия; он отдает на жертву жизнь неизвестному исходу и за какую нибудь ореховую скорлупу ставит все на произвол слепого счастия, смерти и опасностей. Истинно великим быть, не значит вести борьбу об истинно великом только, но и соломенку защищать геройски, где дело идет о чести. Что-же я такое, когда меня ни убийство отца, ни позор матери, ни силы ума и крови, ничто не пробуждает? Со стыдом гляжу я на близкую смерть двадцати тысяч людей, которые за химеру, за призрак только славы идут во гроб, как в ложе: они дерутся за ком земли, на котором большая сила и в бой вступить не может и нет довольно места и могил, чтобы похоронить одних убитых. О, с этой минуты, мысли, вашим стремлением должна быть только кровь, иль будьте вы презренны. (уходит).

Гельзингер. - Комната в замке.

Королева и Горацио входят.

Королева. Я не хочу с ней говорить.

Горацио. Она очень настойчива, точно не в себе; её состояние достойно сожаления.

Королева. Чего она хочет?

Горацио. Она говорит о своем отце; говорит, что слышала будто, что свет гадкий и стонет, и бьет сама себя в грудь; малейший вздор ее тревожит; она говорит не внятные слова, почти без смысла. Речь её не имеет никакого значения; но её неопределенный смысл наводит слушающих на разные предположения; народ догадывается, связывает смысл слов, которые она произносит с помощью кивания годовой, движений рук и лица, так, что действительно, с большою вероятностью можно подумать, что она говорит о чем-то не добром. Было-бы не дурно с ней поговорить: она могла-бы разсеять несчастное подозрение, волнующее умы.

Королева. Приведите ее.

(Горацио уходит.)

Больной душе - таковы последствия всех преступлений - кажется, что всякая малость предвещает несчастие; виновный исполняется такого безотчетного страха, что, желая скрыться, открывает сам себя.

Горацио возвращается с Офелией.

Офелия.

Королева. Как поживаешь, Офелия?

Офелия. (поет) Как теперь узнаю друга?

Не приходит молодец!

В белой шляпе и со шпагой

Он был Дании боец.

Королева. Ах, милая моя, к чему эта песня?

Офелия. Что угодно? Нет, прошу послушать. (поет).

Не прийдет он, жизнь он кончил

И в земле теперь лежит;

Прах в гробу, а на могиле

Черный крест над ним стоит.

О! ..

Королева. Но скажи, Офелия -

Пожалуста, слушайте. (поет)

Как прекрасен был в гробу он:

Король входит.

Королева. Ах, супруг мой, посмотрите сюда!

Офелия. (поет) Белый саван и цветы;

Примиренье выражали

Дивные его черты.

Король. Как поживаете, милая Офелия?

Офелия. Слава Богу, прекрасно! Они говорят, что сова была дочь булочника; Ах, государь! Мы знаем хорошо, кто мы, но не знаем, чем мы будем. Да благословит Бог обед ваш!

Король. Намек на своего отца.

Офелия. (поет)

Помнишь! в Валентинов день, с разсветом

Постучалась я в окно

И вскричала я при этом:

"Милый, жду тебя давно!"

Тихо двери отворились,

Он к себе меня пустил,

Счастьем оба насладились -

Но несчастной отпустил!

Король. Милая Офелия!

Офелия. Право, не буду божиться, я хочу кончить. (поет)

И святой Екатериной

Поклялся мне верным быть,

Клялся всем он - до могилы

Век меня одну любить,

Поступил ты так безбожно,

Он отвечает:

Что же делать? невозможно....

Мне жениться ведь нельзя.

Король. Как давно уже она в таком состоянии?

Офелия. Я надеюсь, что все еще пойдет хорошо. Мы должны быть терпеливы: но я не могу, чтобы не плакать, когда подумаю, что они его положили в холодную землю. Мой брат должен об этом знать; и так, спасибо вам за добрый совет. Пора, подайте карету! Покойной ночи, дамы! Покойной ночи, ласковые дамы! Покойной ночи! Покойной ночи!

(уходит).

Король. (к Горацио) Следуйте же за нею по пятам: хорошо ее берегите.

(Горацио уходит):

О, это яд глубокой скорби; источник её - смерть отца. О, Гертруда! Гертруда! посмотрите, если бедствия постигают нас, они не являются одиноко, как шпионы, но целыми полками. Отец её убит, далеко уехал сын ваш, сам безпутный виновник заслуженного изгнания; народ взволновав, опасный и мрачный в своих догадках и предчувствиях о смерти честного Полония; и мы сделали весьма неосмотрительно, что похоронили его тайно; затем, это бедное дитя, лишенное ума, без которого мы только куклы или звери. Наконец, что хуже всего: брат её возвратился тайно из Франции, сам не свой от изумления, окружает себя тайной, при этом нет недостатка в наушниках, которые сообщают ему ядовитые слухи о смерти отца; и, хотя доказательств нет никаких, они не постыдятся нас-же обвинять, нашептывая друг другу в уши. О, милая моя Гертруда, это пробивает меня насквозь, как дробью и наносит со всех сторон тысячу смертей. (шум за сценой).

Королева. О горе, что это за шум?

Входит Придворный.

Где швейцары? Поставьте стражу у дверей! случилось там?

Придворный. Спасайтесь, государь! - Океан, выступивши из своих пределов, не свирепствует ужаснее по равнинам, как, во главе мятежной толпы, Лаэрт разбивает ваших людей. Чернь зовет его князем, и - как-бы теперь только начинался мир, как будто-бы забыта древность и неизвестны законы, освященные давностью: эта сила и столпы всякого порядка и сана - кричит: мы избираем его! Да будет королем Лаэрт! Шапки и руки поднимают вверх и кричат под облака: королем пусть будет Лаэрт! Лаэрт король!

Королева. Они лают громко по ложному следу, плохо выследили зверя, вы, коварные Датчане-собаки! (крик за сценой).

Король. Дверь сломали.

Лаэрт входит вооруженный; Датчане сзади его.

Лаэрт. Где-же этот король? - Господа, ожидайте там!

Датчане. Нет, оставьте нас здесь с собой!

Лаэрт. Я прошу вас, дозвольте мне распорядиться.

Датчане. Хорошо, как вам угодно.

Лаэрт. Спасибо! Станьте на страже у дверей! - Ты, жалкий король, отдай отца мне!

Королева. Добрый Лаэрт, успокойтесь!

Лаэрт. Одна капля спокойной крови назовет меня незаконным сыном, будет поносить отца моего рогоносцем; заклеймит в глаза мать мою публичной женщиной!

Король. Что за причина, Лаэрт, что твой гнев принял такие гигантские, размеры? - Оставь его, Гертруда, не страшись нисколько за нашу особу. Ибо такая божественная сила защищает короля, что измена, едва взглянет на то, чего хотела, отступает от своих желаний. - Скажи, Лаэрт, от чего ты так взбешен? - Гертруда, оставь его! - Скажи, молодой человек!

Лаэрт. Где отец мой?

Король. Убит.

Королева. Но не королем.

Король. Пусть он сам спрашивает, сколько хочет.

Лаэрт. Как он погиб? Я не позволю себя дурачить. Совесть, благочестие, в преисподнюю ступайте! Я презираю анафему; я до того дошел, что готов на бой, хоть с целым светом, будь, что будет! Хочу только безпощадно отомстить за смерть отца.

Кто-же вас останавливает?

Лаэрть. Одна только воля моя, но не повеления целого мира. И я распоряжусь моими силами так, что малого довольно будет.

Король. Послушайте Лаэрт, когда вы хотите знать правду о смерти вашего дорогого отца: неужели цель вашего мщения, как победителя в игре, истребить как друга, так и врага, как того кто выиграл, так и того, кто проиграл?

Лаэрт. Только врагов его.

Король. Хотите-же знать, кто они?

Лаэрт. Друзей я прийму в свои объятия и, как пеликан, приносящий в жертву жизнь свою, напою их собственною кровью.

Король. Так! Теперь вы говорите, как добрый сын и настоящий дворянин. Что я не повинен в смерти вашего отца и самым чувствительным образом этим огорчен, должно представиться уму вашему так ясно, как день для глаза.

Датчане. (за дверью) Впустите ее!

Лаэрт. Что случилось? Что за шум?

Офелия

Лаэрт. О, жары, изсушите мозг мой! Слезы горькия, сожгите силу и быстроту глаз моих! - Как Бог свят! за твое безумие будет заплачено нам дорого, на вес, пока чаша весов наших ко дну не пойдет. О роза майская! прелестное дитя! Офелия! дорогая сестра! - О небо, может ли быть, что-бы ум молодой девицы был так близок к смерти, как жизнь старца? Природа нежна в любви: где она нежна, она посылает от себя самый драгоценный подарок вслед за тем, кого любит.

Офелия. (поет тоном плача) На носилки его положили тогда -

(со смехом) Эй, смелей! Не робей!

(плача) Оросила слеза гроб печальный его -

Ты прощай, голубок, там в толпе раздалось!

Лаэрт. Если-бы ты была при уме и взывала к нам о мщении, это было-бы не так трогательно.

Офелия. Вы должны петь: "туда, туда! и звать его туда," О, как это похоже на шум, колеса! Это дурной управляющий, который украл дочь своего господина.

Лаэрт. Эти ничтожные слова больше значут, чем что нибудь.

Офелия. (к Лаэрту) Вот розмарин, это на память: прошу, вас, любезное сердце, помнить обо мне! А вот и незабудка, в память верным быть -

И в безумстве есть смысл: сочетание верности с памятью.

Офелия. (к королю) Вот вам укроп и васильки. (к королеве) Вот вам рута, а несколько её и для меня - вашу руту вы можете носить с отдельной заметкой. (к Лаэрту) Вот бельцы, я хотела вам дать пару фиялок, но оне все свяли, когда отец мой умер. - Вы говорите, что его конец был благополучный. - (поет)

Франц, мой милый-утешитель -

Лаэрт. Тоска и печаль, страдание и самый ад, делают из нея олицетворение прелести и изящного.

Офелия. (поет) Не вернется к нам, о Боже,

Успокой его, Спаситель,

На его смертельном ложе!

И прекрасен он был с своей бородой

Как снег горный, роскошной и белой,

Ко всему, ко всему охладелый.

Ты, святой мой утешитель,

Песню выслушай мою:

Успокой его, Спаситель,

И устрой его в раю!

И души всех християн! О чем молю Господа! Бог, да будет с вами! (уходит).

Лаэрт. Видите-ли вы это? о Боже!

Король. Лаэрт, я должен проговорить к вашей печали. Не отказывайте мне в моих правах. Ступайте, изберите умнейших из ваших друзей и пусть они решат между вами и мной. Если они прямо или косвенно найдут нас виновными, мы хотим царство, корону, жизнь, все, что только наше, отдать вам в вознаграждение; если-же нет, то удовольствуйтесь, по крайней мере, тем, чтобы только потерпеть; мы постараемся, в союзе с вашей душей, умиротворить ее.

Лаэрт. Пожалуй, пусть будет так! Род смерти, тайное погребение - ни меча, ни гербов над его могилой, никакой пышной ни духовной, ни светской обстановки - все это громко кричит с небес на землю и дает мне право требовать отчета.

Король. Требуй перед лицем целого света; и, где будет вина, пусть рубит секира палача. Прошу вас, следуйте за мной.

(Все уходят).

СЦЕНА VI.

Другая комната в замке.

Горацио и слуга

Горацио. Что это за люди, что хотят говорить со мной?

Слуга. Матросы, господин; они, как говорят, имеют к вам письма.

Горацио. Приведите их. (слуга уходит): Не понимаю из какой-бы части света мог быть ко мне поклон, если: только не от принца Гамлета.

Входят два матроса.

1-й матрос. Да благословит вас Господь Бог!

Горацио. И тебя тоже!

1-й матрос. Как будет Господу Богу угодно. Здесь, господин, к вам письмо; оно от посла, который должен был плыть в Англию, если ваше имя точно Горацио, как меня уверяют.

Горацио. (читает) "Горацио, когда это прочтешь, постарайся доставить матросам прием у короля; они имеют письма к нему. Мы еще и двух дней не были в море, как налетел на нас сильно вооруженный корсар: так как мы не могли плыть быстро на парусах, должны были поневоле храбро драться и, во время схватки, я бросился на абордаж; в одну минуту они отчалили от нашего корабля и таким образом я, один, попал к ним в плен. Они со мною обращались, как сострадательные злодеи, но они знали, что делают; я должен им сделать добрую услугу. Постарайся, чтобы король получил письма, которые посылаю, и спеши ко мне так скоро, как будто-бы ты бежал от смерти. Я могу сказать тебе на ухо слова, от которых ты онемеешь, хотя они слишком еще слабы против значения самого дела. Эти добряки доставят тебя ко мне, Розенкранц и Гильденштерн отправились дальше, в Англию: о них у меня есть много о чем порассказать тебе. Прощай!

Гамлет."

(к матросам) Пойдем, я помогу вам скорее вручить эти письма, тем более, что вы меня отвезете к тому, кто их вам дал. (Все уходят).

СЦЕНА VII.

Другая комната в замке.

Король и Лаэрт входят.

Король.

Лаэрт. Это ясно. Однако-же скажите мне: зачем не предали вы суду дела такого преступного свойства, как требовало этого все - ваше величие, мудрость и безопасность?

Король, По двум исключительным основаниям, которые, может быть, покажутся вам слишком ничтожными, но для меня они имеют большое значение. Его мать, королева, живет чуть не одним его взглядом; что касается меня самого - будь, что будет - блого-ли мое или мучение - жизнь и душа моя так к ней привязаны, что я, подобно звезде, которая вращается в известном только круге, без нея я не мог-бы жить. Другая причина, почему я это дело не передал на решение гласного суда, та, что народ необыкновенно к нему привязан: любовь его смывает с Гамлета все пороки, она как родник, превращающий дерево в камни, из преступлений делает хвалу и мои стрелы, слишком тонкия против такого сильного ветра, полетели-бы обратно и не попали-б в цел.

И так, я потерял благородного отца; моя сестра, которой достоинства и добродетели стояли выше века, разстроена без надежды. Но мщения час прийдет!

Король. На счет этого будьте совершенно покойны. Не подумайте, что мы созданы так ничтожно, что позволим безнаказанно и нагло шутить с собой. В скорости вы услышите более: я любил вашего отца, люблю тоже и себя; из этого, я надеюсь, вы будете в состоянии заключить -

Посланный

Король. Ну? что нового?

Посланный. Ваше Величество, письма от Гамлета: одно к Вашему Величеству, другое к королеве.

От Гамлета? и кто доставил их?

Посланный. Говорят, матросы, Ваше Величество, я их не видел. Мне передал их Клавдий, который лично получил их от матроса.

Король. (к посланному) Ступайте! (посланный уходит).

(читает) "Высокомогущественный! ведайте, что я, нагой, высажен на берега ваших владений. Я прошу разрешить мне завтра предстать перед вашим королевским взором; тогда, если на это будет прежде ,всего ваше соизволение, я объясню причину моего внезапного и странного возвращения.

Ч*о это такое? Неужели все вернулись? Как это могло случиться? Или это только один обман?

Лаэрт. Знакома вам рука?

Это почерк Гамлета. "Нагой", а в приписке пишет он: "один" - Что посоветуете мне теперь?

Лаэрт. Я тут ничего не понимаю, государь. Но пусть только он прийдет! Это так сильно растравляет боль сердца моего, что я готов в глаза назвать его убийцей.

Если так, Лаэрт - впрочем, может-ли и быть иначе! Хотите-ли послушать меня?

Лаэрт. Да, государь, не говорите только мне ни слова о мире.

Король. ветерок не зашелестит ни одного дурного слова. Сама мать не будет подозревать коварства и будет воображать себе, что это дело только случая,

Лаэрт. Я послушаю вас, государь, тем более, если вы съумеете устроить так, чтобы я был орудием этого дела.

Король. Оно как раз приходится к тому. С тех пор, как вы уехали, вас очень хвалили, и то в глаза, Гамлету, за искуство, в котором, как говорят, вы очень сильны; все ваши достоинства не возбуждали в нем такой зависти, как это одно, по моему мнению, самое ничтожное.

Какое-же это достоинство, Ваше Величество?

Король. Это простая кокарда на шляпе юности, легкая и веселая одежда, необходимая столько же для юноши, как для степенного человека шуба и мантия, придающия ему здоровье и солидный вид. - Два месяца тому назад был здесь рыцарь из Нормандии. На войне я сам французов знаю, они - отличные наездники; но этот храбрец делал чудеса: он как-бы вростал в седло и правил лошадью с таким удивительным искуством, как будто превращался в одно тело с этим благородным животным: он превзошел все, что можно представить себе в этом роде; все алюры и прыжки, какие я-бы мог придумать только, все было ниже того, что он делал.

Это был нормандец?

Король. Нормащец.

Лаэрт.

Король. Так точно, он.

Лаэрт. Я его отлично знаю, действительно это сокровище и драгоценный камень среди своего народа.

Он рассказывал нам об вас и до того хвалил искуство ваше и умение владеть оружием, в особенности рапирой, что однажды вскричал: это было-бы действительно чудное зрелище, если-бы кто нибудь с вами захотел померяться. - Он клялся, что бойцы его страны теряли голову, глаза, всю ловкость, когда вы нападали на них. Разсказ этот отравлял такою завистью Гамлета, что он кипел как-бы скорее воротились вы, чтобы померяться с вами. И так, из этого -

Лаэрт. Что-же из этого, Ваше Величество?

Король.

Лаэрт. К чему этот вопрос?

Король. Но к тому, чтобы я думал, что вы не любили отца; но по опыту знаю, что время рождает, оно-же уменьшает и охлаждает жар любви. В глубинах самой пламенной любви живет род фитиля и нагара, которые ее притупляют; и ничто не остается постоянно годным: избыток годности, но в излишней мере, может сам себя убить. Человек, что хочет сделать, должен сделать тогда-же, когда хочет; потому что воля изменяется, и найдет столько случаев уклониться и дело отложить, сколько есть языков, рук и мнений; тогда-то то, что должно быть сделано, превращается в один лишь хвастливый безполезный вздох. Но приступим к существу дела! Сюда едет Гамлет: что вы хотите предпринять, чтобы показать себя сыном вашего отца на деле более, чем на словах?

В церкви задушу его.

Король. Конечно убийца нигде не должен найти сохраны, для мщения нет пределов. Но, Лаэрт, если вы хотите это сделать, то лучше сидите дома. Приедет Гамлет, он непременно узнает, что вы здесь; мы расхвалим ваше совершенство перед ним и вдвое распишем славу, о которой говорил француз; словом, сведем вас вместе и назначим пари ценою ваших голов. Он, безпечный, прямой, не чающий ничего дурного, не будет осматривать тщательно рапиры; тогда вы можете легко и незаметно одну из них выбрать с острым концем и метким ударом поблагодарить ему за смерть отца.

Лаэрт. из целебных трав, растущих под луною, не спасет человека, хотя-бы только сделать малейший укол; я обмочу острие моей рапиры в яд, он убьет его, чуть только по верху задену.

Король. Нужно придумать, как лучше, в какое время и каким путем достигнуть цели. Не удастся это и как нибудь проглянет в дурном исполнении наш замысл - лучше-бы и не начинать его. Мы должны иметь что нибудь в резерве понадежнее, если не удастся первый опыт. Стойте, дайте подумать! - Мы торжественно бьемся об заклад, кто из вас сильнее - да, вот-что: когда вам во время фехтования сделается жарко и пить захочется, (для этого вы должны нападать с энергией и приняться за сильные приемы) и он потребует воды, будет приготовлен кубок, из которого он чуть хлебнет только - ускользни он от вашего ядовитого удара - он погиб. Но, тише ! Что там за шум?

Королева входит.

Ну что, достойная королева?

Королева. Несчастия следуют быстро одно за другим. - Лаэрт, ваша сестра утонула.

Лаэрт.

Королева. Там, где над рекой наклонившись, стоит ива, и отражаются в зеркале вод её темные листья, она свивала фантастические венки из лютика, крапивы, ландышей, кукушкиных слезок, которым пастухи-шалуны дают более грубое название, а скромные девушки зовут бархатками. Когда она влезла на дерево и хотела повесить свое плетение на висячия ветви ивы, обломался подгнивший сук и полетели в быструю воду все вьющиеся её трофеи и сама она. Одежда её раздулась широко и несколько времени держала ее, как сирену, на поверхности воды; а она в то время распевала песни старины глубокой, как будто вовсе не сознавала своего опасного положения, подобно существу, рожденному и одаренному способностью жить в этой стихии. Но долго она не могла держаться, платье её напиталось наконец водой и бедное дитя от мелодий перешла в могилу ила.

Лаэрт. Ах, неужели она утонула?

Утонула, утонула!

Лаэрт. Слишком уже для тебя много воды будет, бедная сестра! А потому я уйму свои слезы. А между тем нам это так сродно; чтобы ни говорил стыд, природа берет свое; но слезы чуть прошли - я снова не женщина. - Прощайте, Государь! У меня вертелись на языке жгучия слова, которые-бы легко вспыхнули, если-бы не затушила их эта глупая слеза.

(уходит).

Пойдем за ним, Гертруда! О, сколько стоило мне труда усмирить его бешенство! Я боюсь, чтобы оно, вследствие несчастия с Офелией, не прорвалось снова, а потому пойдем за ним. (Оба уходят).