Много шума из ничего.
Действие пятое .

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Перед домом Леонато.

Входят: Леонато и Антонио.

Антонио. Если будешь так продолжать, то убьешь себя: не благоразумно так поддерживать страдания против самого себя.

Леонато. Прошу тебя, оставь советы, которые проникают в мои уши с таким-же успехом, как вода в решето. Не давай мне больше советов; пусть не пробует никакой утешитель услаждать мое ухо, пока его несчастия его будут такими же, как мои! Приведи мне отца, который бы также любил свое дитя, как я любил, которого отцовская радость, была бы также разбита, как и моя,- и тогда говори ему о терпении. Измерь его горе глубиной и шириной моей; пусть его усилия соответствуют моим, его горе - моему горю в каждой черте, в каждом разветвлении, виде и форме,- и если такой человек может улыбаться и приглаживать себе бороду, и говорить печали: "убирайся!" вместо того, чтобы рыдать, если он может заштопать свое горе прибаутками, опьянить горе в обществе сожигателей свечек,- приведи его ко мне и я наберусь от него терпения. Но такого человека нет; потому что, брат, люди могут советовать, могут говорить об утешении в горе которого сами не испытали; но как только они подвергаются ему, их советы сейчас же превращаются в страсти, те самые советы, которые надеялись излечить бешенство пустыми правилами, оковать беснование простой шелковинкой, заколдовать боль ветром и предсмертное страдание словами! Нет, нет! Долг всякого человека - проповедывать терпение тем, которые корчатся под гнетом страдания, но ни у кого нет ни добродетели, ни власти быть таким доблестным, когда он сам испытывает подобное страдание. А поэтому не советуй мне: все твои увещания заглушены более сильным воплем.

Антонио. Значит, взрослые ничем не отличаются от детей?

Леонато. Оставь, прошу; я ведь кровь и плоть: не было еще философа который бы выносил зубную боль терпеливо, хотя и все они писали языком богов и издевались над случайностями и страданиями.

Антонио. По крайней мере не взваливай на одного себя все горе, заставь и тех, кто оскорбил тебя, страдать.

Леонато. В этом ты прав; да, я это сделаю. Моя душа говорит мне, что Геро оклеветана, и это узнает Клавдио, узнает принц, и все те, которые опозорили ее.

Входят: Дон Педро и Клавдио.

Антонио. А вот принц и Клавдио спешат сюда.

. Здравствуйте, здравствуйте!

Клавдио. Доброго утра вам обоим.

Леонато. Послушайте, синьоры...

Дон Педро. Мы спешим, Леонато.

Леонато. Спешите, синьоры?.. Ну, так прощайте, ваше высочество! Ужь будто вы так спешите?.. А впрочем, мне все равно.

Дон Педро. Ну, полно, не ссорься с ними, добрый старик.

Антонио. Еслибы он мог добиться удовлетворении ссорой, кто-либо из нас лежал-бы уже на земле.

Клавдио. Да кто-же его оскорбляет?

Леонато. Ты, ты меня оскорбляешь, ты, лицемер, ты: Не хватайся за мечь,- я тебя не боюсь.

Клавдио. Пусть будет проклята моя рука, если она подаст повод твоим летам такой боязни. Моя рука без умысла коснулась меча.

. Э! не издевайся, приятель, надо мной; я говорю не как выживший из ума старик, не как глупец, хвастающийся, под покрытием лет, тем, что я делал будучи молодым или чтобы сделал, еслибы не был стар... Так знай-же, Клавдио, ты так опозорил мое невинное дитя, и меня, что я принужден забыть мой сан, и теперь, седой, под бременем долгой жизни, призываю тебя на смертный поединок. Я говорю, что ты опозорил мое невинное дитя; твоя клевета пронзила ей сердце, и она покоится теперь в гробнице своих предков, о! в гробнице, где позор никогда не спит, кроме её позора, созданного твоею гнусностью!

Клавдио. Моей гнусностью?

Леонато. Твоей гнусностию, Клавдио, твоей, говорю я.

Дон Педро. Это не правда, старик.

Леонато. Принц, принц, я это докажу на его теле, если только он осмелится принять вызов, докажу не смотря на его ловкость и на его постоянные упражнения в фехтовании, не смотря на май его юности и на разцвет его сил.

Клавдио. Оставьте меня! Я не хочу иметь с вами дела.

Леонато. Ты смеешь отталкивать меня? Ты убил мое дитя; если ты, мальчуган, убьешь меня, то убьешь мужчину.

Антонио. Ну, значит он убьет двоих мужчин. Но не в этом дело! Пусть сперва убьет одного! Одолевай меня! Изводи меня! Пусть скорее даст мне удовлетворение!.. Ну, иди за мной, мальчуган, или, синьор мальчуган. Отхлещу я тебя, мальчишка, от твоих фехтовальных хитростей, да, отхлещу, клянусь честью дворянина.

Леонато. Брат!

Антонио. Успокойся. Бог знает, как много я любил мою племянницу; и она умерла, умерла от клеветы негодяев, которые также охотно готовы дать удовлетворение мужчине как я охотно схватил-бы змею за жало. Мальчишки обезьяны, хвастунишки, паяцы и трусы!

. Брат Антонио...

Антонио. Не беспокойся. О, я их хорошо знаю; я знаю до последнего скрупула, сколько им весу; буяны, дерзкие, модники-молокососы, которые лгут, льстят, и издеваются и грязнят, и клевещут, паясничают и прикидываются грозными, и в полдюжине грозных слов объявляют, как они отделали бы своих врагов, если бы только осмелились... Вот и все.

Леонато. Но, брат Антонио...

Антонио. Не мешайся, это мое дело.

Дон Педро. Синьоры; мы вовсе не желали раздражать вас. От всего сердца я сожалею о смерти вашей дочери, но клянусь честью, она была обвинена по чистой совести, на достаточных основаниях.

Леонато. Принц, принц...

Дон Педро. Я больше не хочу вас слышать.

Леонато. Не хотите? Ну, что-же? Отправимся, брат. Я хочу, чтобы услышали меня.

Антонио. И будешь услышан или не один из нас поплатится (Леонато и Антонио уходят).

Входит Бенедикт.

Дон Педро

Клавдио. Ну, что нового синьор?

Бенедикт. Здравствуйте принц.

Дон Педро. Здравствуйте, синьор. Вы являетесь чуть-чуть не на то, чтоб рознять схватку.

Клавдио. Наши два носа чуть-чуть не были откушены двумя беззубыми стариками.

Дон Педро. Леонато и его братом. Что ты об этом думаешь? Еслибы мы сразились с ними, мы, пожалуй, и не оказались бы для них слишком молоды.

Бенедикт. В не правой ссоре не может быть истинной храбрости. Я искал вас обоих.

Клавдио. Да и мы ищем тебя повсюду: мы жертвы самой упорной меланхолии и желали бы прогнать ее. Не придешь-ли нам на помощь своим остроумием.

Бенедикт. Мое остроумие в ножнах моей шпаги. Обнажить его?

Дон Педро. Значит, ты его носишь с боку?

Клавдио

Дон Педро. Как честный человек! Он бледнеет! Болен ты или взбешен?

Клавдио. Ну, ободрись, друг! Говорят, забота убивает кошку, а ты достаточно храбр, чтобы убить заботу.

Бенедикт. Синьор, я готов встретить ваше остроумие на соответственном месте, если вы направите его против меня... Прошу вас, изберите для разговора какой-нибудь другой разговор.

Клавдио. Ну, так дайте ему другое копье; это разлетелось в дребезги.

Дон Педро. Клянусь светом, он все больше и больше меняется. Я думаю, что он и в самом деле взбешен.

Клавдио. А если взбешен, то знает как перевернуть пояс.

Бенедикт. Можно вам сказать словечко на ухо?

Клавдио. Да сохранит меня Господь от вызова.

Бенедикт. Вы негодяй. Я не шучу. Я докажу вам это как хотите, чем хотите и когда хотите. Дайте мне удовлетворение или я объявлю, что вы трус. Вы убили невинную девушку, и её смерть должна пасть на вас. Жду ответа.

Клавдио

Дон Педро. Что у вас? Пирушка?

Клавдио. Да; я очень ему признателен, он хочет угостить меня телячьей головой и каплуном; если мне не удастся разрезать их изящно, то скажите, что мой нож ровно никуда не годится. А бекас будет?

Бенедикт. Синьор, ваше остроумие бежит славною иноходью; оно очень легковесно.

Дон Педро. Я расскажу тебе, как намедни тебя расхваливала Беатриса. Я сказал, что у тебя тонкий ум: "да", говорила она, "он у него такой маленький". "Ну, нет". говорю, "это большой ум". "Да", говорит, "такой неповоротливый". "Совсем нет", отвечаю, "хороший, справедливый ум". "Совершенно верно", говорит, "он никого не обидит". "Ну, вот", отвечаю, "ум обстоятельный". "Конечно", говорит она, "он осторожен". "Знает несколько языков", говорю. "Охотно вам верю", отвечает, "в понедельник вечером он мне кое в чем поклялся, а во вторник утром отрекся от своей клятвы; он двуязычен, у него два языка"... В таком роде она целый час выворачивала на изнанку твои достоинства; а под конец, со вздохом, все-таки сказала, что лучше тебя никого нет в Италии.

Клавдио. И горько плакала, говоря, что ей нет до тебя никакого дела.

Дон Педро. Да, она это сказала; но не смотря на все я утверждаю, что еслибы она не питала к нему смертельной ненависти, то должна бы любить его страстно. Дочь старика все нам сказала.

Клавдио. Да, все, все, и к-тому же, как сказано: "Господь узрел, когда он спрятался в саду".

Дон Педро. Но когда же мы водрузим рога дикого быка на чело чувствительного Бенедикта?

Клавдио. Да, с надписью: "Здесь живет Бенедикт, мужчина, вступивший в законный брак!"

Бенедикт вам за все ваши ласки: я должен вас оставить; ваш побочный брат бежал из Мессины; вы, вместе с ним, убили невинную и прекрасную девушку. А что касается этого господина Молокососа, то мы еще встретимся с ним. А пока счастливо оставаться (Бенедикт уходит).

Дон Педро. Он говорит серьезно.

Клавдио. Самым серьезным образом; и, я уверен, из любви к Беатрисе.

Дон Педро. Он вызвал тебя?

Клавдио. На чисто.

Дон Педро. Какое прелестное создание человек, когда прогуливается в кафтане и в штанах, забыв дома ум!

Клавдио. Тогда он в сравнении с обезьяной, конечно, великан, но обезьяна в сравнении с ним - доктор.

Дон Педро. Ну, довольно. Оставим это. Ободрись сердце, и омрачись! Не сказал ли он, что мой брат бежал?

Входят: Крушина, Палка и сторожа с Конрадом и Боракио.

Крушина. Ну, подвигайся, приятель; если правосудие не укротит тебя, значит оно никогда не будет развешивать на своих весах ничего умнаго. Если тебя признают проклятым лицемером, то за тобой следует присматривать.

Дон Педро. Это еще что такое? Двое из свиты брата связаны! и один из них Боракио?

. Спросите, принц, что они сделали?

Дон Педро. В чем они провинились.

Крушина. Провинилнсь они, сэр, в ложном доносе; кроме того, наврали; во-вторых, наклеветали; в шестых, наконец, оболгали одну синьору; в третьих, утверждали несправедливые вещи, и в заключении, они лжецы и бездельники.

Дон Педро. Во-первых, спрашиваю тебя, что они сделали; в третьих, спрашиваю тебя, в чем их престпление; в шестых наконец, кто те, что их взяли, а в заключении, в чем вы их обвиняете?

Клавдио. Безукоризненный вывод, на основании собственных его положений. По истине, допрос по всем пунктам!

Дон Педро. Кого вы, друзья, обидели? за что вас привели к ответу? Этот мудрый Констебль слишком учен, чтоб я мог его понять. В чем вы провинились?

Боракио. Ваше высочество, не зачем вести меня к допросу; выслушайте меня, а затем, пусть граф убьет меня! Я обманул ваши собственные глаза; чего не могла открыть наша проницательность, эти дураки вывели на свет божий. Ночью, они подслушали, как я рассказывал, как Дон Жуан, ваш брат, уговорил меня оклеветать синьору Геро; как, в саду, куда вас привели, вы видели мое любезничание с Маргаритой, одетую в платье Геро, и как вы вознамерились опозорить ее перед самым её венчанием. Они составили протокол моему преступлению, который я предпочитаю скрепить смертью, чем повторять его, для большего еще позора. Синьора умерла вследствие ложного обвинения, взведенного на нее мною и моим господином: я желаю получить только возмездие, достойное негодяя.

Дон Педро. Неужели эти слова не вторгаются в твою кровь раскаленным железом?

Клавдио. Я пил отраву, когда он говорил.

Дон Педро. Так это брат научил тебя?

. Да, и за это щедро вознаградил меня.

Дон Педро. Он весь создан из коварства. И после этого преступления он бежал!

Клавдио. Милая Геро! Твой образ возникает во всей прелести, которую я любил!

Крушина. Ну, ведите назад истцов... В эту минуту писец должно быть осведомляет обо всем синьора Леонато... Да не забудьте, приятели, в свое время и на своем месте, что я - осел.

Палка. А вот и синьор Леонато и с ним писец. (Входят: Леонато, Антонио и писец).

Леонато. Где этот мерзавец? Дайте мне заглянуть в его глаза, чтобы, когда мне случится встретить другого, похожаго на него, я мог поостеречься. Который из этих двух?

Боракио. Если хотите знать вашего злодея, то взгляните на меня.

Леонато. Это ты - злодей, убивший мое невинное дитя?

Боракио. Да, я один.

Леонато. Нет, нет, негодяй; ты лжешь на самого себя, вот здесь двое знатных,- третий убежал,- принявшие в этом участие! Благодарю вас, принцы, за смерть моей дочери; включите ее в список ваших славных подвигов. Подумайте только, какой героический поступок!

Клавдио ошибке.

Дон Педро. Клянусь душой, и я также. И, однако, чтобы дать удовлетворение этому пожилому старцу, я готов подчиниться всему, что он придумает самого тяжкаго.

Леонато. Я не могу потребовать от вас, чтобы вы воскресили мою дочь,- это невозможно; но прошу вас обоих: заявите мессинскому народу, что она умерла невинной, и если ваша любовь к ней может вызвать грустное вдохновение, повесьте эпитафию на её могильный памятник, и пропойте ее над её прахом, пропойте ее даже нынешней ночью... А завтра, приходите в мой дом и если уже вы не могли быть мужем моей дочери, то будьте по крайней мере моим племянником. У брата есть дочь, которая как две капли воды похожа на мое умершее дитя: она единственная наследница нас обоих. Сделайте ее тем, чем вы хотели сделать мою дочь и моя месть умрет.

Клавдио. О, благородный синьор, доброта ваша извлекает слезы из глаз моих! Принимаю ваше предложение; отныне располагайте несчастным Клавдио.

Леонато. И так, завтра я вас ожидаю; а нанынешний вечер оставляю вас. Этот бездельник будет приведен на очную ставку с Маргаритой, которая, как я думаю, замешана в этом деле и была подкуплена вашим братом.

Боракио. Нет, клянусь душой; она не была подкуплена; она не знала, что делала, когда говорила со мной; она была всегда честной во всем, что я знаю о ней.

Крушина. И кроме того, сэр, хотя оно и не положено черным на белое, но истец, вот этот самый обидчик, назвал меня ослом; покорно прошу вспомнить это при его показании, и еще, стража слышала как он говорил о каком-то Сквернавце; говорил, что он носит ключ в ухе и подле него замок; именем Бога он занимает деньги и делал это так давно, и никогда не отдавал, что в настоящее время люди стали люты и не хотят ничего давать в займы, ради самого Бога. Прошу вас, допросите-ка и и счет этого пункта.

Леонато. Благодарю тебя за труды и заботливость.

Крушина. Ваша милость говорит как самый признательный и почтенный юноша. Восхваляю за вас Бога.

Леонато. Вот тебе за труды.

Крушина

Леонато. Ну, ступай. Освобождаю тебя от твоего преступника и благодарю тебя.

Крушина. Отъявленнейшего негодяя оставляю вашей милости, которого, покорнейше прошу вашу милость, наказать в пример прочим. Да хранит вашу милость Господь Бог! Желаю вашей милости счастия! Да возстановит Господь ваше здоровье. А затем, покорнейше позволяем вам удалиться. Если приятная встреча может быть желательна то да не допустит до этого Господь. Ну, пойдем, сосед.

Леонато. И так до завтрашнего утра, синьоры. Прощайте.

Антонио. Прощайте, синьоры, ждем вас завтра.

Дон Педро. Непременно о?дем.

Клавдио. Эту ночь я проведу у гроба Геро.

Дон Педро и Клавдио уходят.

Леонато. Уведите этих людей! Разспросим Маргариту, как она познакомилась с этим бездельником.

СЦЕНА II.

Сад Леонато.

Входят с разных сторон Бенедикт и Маргарита.

Бенедикт

Маргарита. А обещаете вы написать мне сонет в честь моей красоты?

Бенедикт. Да, и таким возвышенным слогом, что ни одному из смертных не сравняться со мной, Маргарита, потому что ты и в самом деле этого стоишь.

Маргарита. Как? Чтобы ни один мужчина до меня добрался? Значит, я должна всегда оставаться внизу

Бенедикт. Твой ум такой же острый, как и зубы борзой собаки: так и ловит налету.

Маргарита. А ваш так же туп, как рапира фехтовальщика: тычет, но ран не наносит.

Бенедикт. Это, видишь-ли, Маргарита, истинно мужской ум: он хочет ранить женщину. Прошу тебя, позови Беатрису: передаю тебе мой щит.

Маргарита. Давайте нам мечи: у нас и у самих есть щиты.

Бенедикт. Если хочешь ими пользоваться, Маргарита, ты должна держать клинки в ножнах, так как это самое опасное орудие для девушек.

Маргарита. Ну, хорошо, пойду позову вам Беатрису, у которой, думаю, есть ноги (Уходит).

Бенедикт

Бог любви,

Живущий высоко, высоко,

Он знает меня, он знает меня,

Знает, какой жалости я достоин...

То есть, разумеется, в песнопении, потому что в любви... и Леандр! знаменитый пловец, и Троил, первый придумавший сводников, и целая книга этих quondam салонных героев, имена которых и теперь еще так и катятся так плавно но гладкой дорожке белаго стиха,- ни один из них не подвергался еще такому глубокому изменению в любви, как мое бедное я. Этого я не умею выразить стихами; пробовал: никак не могу подобрать рифмы к lady, кроме baby,- уже слишком невинной рифмы; к "scorn" - кроме "horn" - жестокую рифму; к "school" - кроме "fool" - совсем детскую рифму; все зловещия окончания. Нет, я не рожден под созвездием рифм и не в состоянии любезничать в торжественных выражениях.

Входит Беатриса.

Милая Беатриса, неужели ты пришла на мой зов?

Беатриса Да, синьор, и уйду, когда прикажете.

Бенедикт. О, подожди, по крайней мере, до тех пор...

Беатриса. "До тех пор", вы сказали, значит ухожу... Однако, прежде чем уйти, позвольте мне уйти с тем, за чем я пришла,- узнать, что произошло между вами и Клавдио?

Бенедикт. Ничего, кроме обмена резких слов, а потому, позволь поцеловать тебя.

Беатриса. Резкое слово - только резкий ветер; резкий ветер - только резкое дыхание, а резкое дыхание - противно, потому удаляюсь без поцелуя.

Бенедикт. Ты спугнула слово с его действительного смысла, так могуч твой ум. Но я должен сказать тебе просто: Клавдио получил мой вызов: и я, или вскоре буду иметь от него вести, или же объявлю, что он трус. А теперь, скажи мне, прошу тебя, за какой из моих пороков ты полюбила меня?

. За все разом, потому что они с такой тонкой политикой поддерживают в вас господство зла, что не дают доступа ни одной добродетели. Ну, а вы, за которую из моих добродетелей томитесь любовью ко мне?

Бенедикт. Томлюсь любовью? Прекрасное выражение: Да, я действительно томлюсь любовью, потому что люблю тебя против воли.

Беатриса. Значит, как полагаю, на зло вашему сердцу. Увы! бедное сердце! Уже если вы его так обожаете ради, меня, то и я буду обожать его ради вас, потому что не стану любить того, что ненавидит мой друг.

Бенедикт. Мы так умны, что не можем любезничать мирно.

Беатриса. Не видно этого из ваших слов: из двадцати умных людей не найдется ни одного, который-бы хвастал своим умом.

Бенедикт. О, синьора Беатриса, это очень старое правило, существовавшее во времена хороших соседей. А в наше время, если человек еще при жизни не воздвигает себе памятника, то в памяти любезной будет жить не дальше колокольного звона да плача вдовы.

Беатриса. А как долго это продолжается, по вашему мнению?

Бенедикт. Что за вопрос! Час на крики и час на слезы. Вот почему мудрецу гораздо вернее (если только Дон Червь, т. е. его совести, не мешает), быть подобно мне, трубой своих собственных добродетелей... А теперь, скажи мне, как поживает твоя кузина?

Беатриса. Очень скверно.

Бенедикт. А ты?

. Тоже очень скверно.

Бенедикт. Услуживай Богу, люби меня и старайся исправиться. А затем, оставляю тебя, потому что кто-то спешит к тебе.

Входит Урсула.

Урсула. Синьора, вам надо отправиться к вашему дяде. В доме такая суматоха! Открылось, что синьора Геро была несправедливо обвинена, что принц и Клавдио были жестоко обмануты и что Дон Жуан, который бежал, все сделал; пойдемте скорее.

Беатриса. Хотите, синьор, послушать этих новостей?

Бенедикт. Я хочу жить в твоем сердце, умереть на твоей груди и покоиться в твоих глазах и, кроме того, хочу идти с тобой к твоему дяде (Уходят).

СЦЕНА III.

Внутренность церкви.

Входят: Дон Педро, Клавдио, музыканты и служители с факелами.

Клавдио. Это надгробный памятник Леонато?

Служитель. Да, синьор.

Клавдио (читает):

Здесь покоится Геро.

Смерть, в вознаграждение за её страдания,

Дала ей вечную славу.

Так жизнь, с позором погибшая,

Живет после смерти в славе.

Клавдио. Виси над этой ранней могилой, чтобы прославлять ее, когда я буду нем. А теперь, музыканты играйте и пойте ваш торжественный гимн.

ГИМН.

Прости, богиня ночи,

Тех, которые убили прекрасную деву;

А потому с песнями печали

Они ходят вокруг твоей могилы.

Полночь, внемли нашим воплям!

Помоги нам вздыхать и плакать,

Уныло, уныло.

Разверзайтесь могилы, освободите мертвых

Пока не будет искуплена смерть

Уныло, уныло.

Клавдио. А теперь мир твоим костям! Я каждый год буду свершать этот обряд.

. Доброго утра, приятели; потушите факелы. Волк совершил свои хищничества, и посмотрите, светлый день, предшествуя колеснице Феба, украсил вокруг нас сонный Восток сероватыми пятнами... Прощайте.

Клавдио. Доброго утра, приятели; пусть каждый возвращается к себе.

Дон Педро. Ну, пойдем; переоденемся и затем отправимся к Леонато.

Клавдио. Приготовь, Гименей, лучший нам жребий, чем тот, которому мы платим дань горем (Уходят).

СЦЕНА IV.

Комната в доме Леонато.

Входят: Леонато, Антонио, Бенедикт, Беатриса, Урсула, Монах и Геро.

Монах. Не говорил-ли я вам, что она невинна?

Леонато. Невинны также принц и Клавдио, обвинявшие ее вследствие заблуждения, которое перед вами обнаружилось. Маргарита отчасти виновата во всем этом, хотя невольно, как это обнаружилось в правильном расследовании.

Антонио. Ну, и прекрасно. Я очень рад, что все так хорошо окончилось.

Бенедикт. Ни тоже, потому что, в противном случае, я должен был-бы потребовать ответа от Клавдио.

Леонато. Теперь, ты, дочь моя, и все прекрасные дамы, отправляйтесь в вашу комнату, а когда я пришлю за вами, приходите сюда в масках. Принц и Клавдио обещали придти ко мне в этот час. А ты, брат, ты знаешь свое дело: ты должен быть отцом дочери твоего брата, и отдать ее молодому Клавдио.

. И я это сделаю самым серьезным образом.

Бенедикт. Святой отец, я думаю, мне придется прибегнуть к вашей помощи.

Монах. Зачем, синьор?

Бенедикт. Чтоб связать или погубить меня,- или то, или другое... Синьор Леонато, говоря правду, добрый синьор, ваша племянница смотрит на меня благосклонными очами.

Леонато. Очами, данными ей в займы моей дочерью; да, это правда.

Бенедикт. А я на нее гляжу глазами любви.

Леонато. Эти глаза, думаю, вы получили от меня, принца и Клавдио. Но в чем именно заключается ваше желание?

Бенедикт. Ваш вопрос, синьор, несколько темен. А что касается моих желаний, то я-бы желал, чтобы они не расходились с вашими. Мои желания состоят в том, чтобы сегодня-же перейти в положение законного супруга. Для этого-то именно и нужна мне ваша помощь, святой отец.

Леонато. Мое сердце сочувствует вашему желанию.

Монах. А моя помощь к вашим услугам. Вот принц и Клавдио.

Входят: Дон Педро и Клавдио со свитой.

Дон Педро

Леонато. Доброго утра, принц; доброго утра, Клавдио: мы ждали вас. Вы по-прежнему намерены жениться на дочери моего брата?

Клавдио. Да, остаюсь при своем намерении, будь она хоть ефиопка.

Леонато. Позови ее, брат; святой отец здесь и готов (Антонио уходит).

Дон Педро. Доброго утра, Бенедикт. В чем дело? Почему у тебя такое февральское утро, полное холода, бурь и туч?

Клавдио. Я думаю, что он думает о диком быке... Ну, ничего, не беспокойся, мы поразим твои рога, и Европа придет от тебя в такой-же восторг, как некогда та-же Европа от страстного Юпитера, когда из любви к ней он разыграл роль этого благородного животнаго.

Бенедикт. У быка - Юпитера, синьор, было приятное мычание. Должно быть, какой-нибудь странный бык, как и тот, обошел корову вашего отца и произвел теленка, с помощью тех-же благородных проделок, чрезвычайно похожаго на вас, который мычит совершенно так же, как и вы.

Входит Антонио с дамами в масках.

Клавдио. За это я остаюсь у тебя в долгу... Теперь является публика. Которая из этих синьор предназначена мне?

Антонио. Вот эта. Я вручаю ее вам.

Клавдио. Значит, она моя.. Прекрасная, позвольте посмотреть на ваше лицо...

. Нет,- прежде, чем не примете её руки в присутствии этого монаха и не дадите клятвы жениться на ней.

Клавдио. Так дайте-же вашу руку в присутствии этого святого монаха, и я буду вашим мужем, если вы согласны.

Геро. Когда я жила, я была вашей первой женой, и когда вы меня любили, вы были моим первым мужем.

Клавдио. Вторая Геро!

Геро. Да, нет ничего вернее: одна Геро умерла опозоренной, но я живу, и также верно, как я живу,- я невинна.

Дон Педро. Первая Геро! Та самая, которая умерла!

Леонато. Она, ваше высочество, была мертва, пока позор жил.

Монах. Я успокою ваше удивление, когда, после окончания священного обряда, расскажу вам во всех подробностях смерть прекрасной Геро. А до тех пор примиритесь с чудом. Пойдем сейчас-же в церковь.

Бенедикт. Прекрасно и красноречиво сказано, святой отец!.. Но которая Беатриса?

Беатриса. Я за нее: что вам угодно?

Бенедикт. Разве вы не любите меня?

Беатриса

Бенедикт. В таком случае ваш дядя, принц и Клавдио жестоко обманулись, потому что клялись, что вы любите меня.

Беатриса. А вы, разве не любите меня?

Бенедикт. По правде, нет; не больше, чем следует.

Беатриса. В таком случае, моя кузина, Маргарита и Урсула жестоко обманулись, потому что клялись, что вы любите меня.

Бенедикт. Они клялись, что вы почти заболели от любви ко мне.

Беатриса. Оне клялись, что вы почти умерли от любви ко мне.

Бенедикт. Ни в чем не бывало... Значит, вы меня не любите?

Беатриса. По правде, нет; разве из дружеской благодарности.

Леонато. Полно, племянница, я уверен, что вы любите этого синьора.

Клавдио

Геро. А вот и другой, писанный рукой моей кузины, выпавший из её кармана и выражающий её любовь к Бенедикту.

Бенедикт. Чудеса! Собственные наши руки свидетельствуют против наших сердец!.. Ну, что-же делать; беру тебя, но, клянусь светом, только из жалости.

Беатриса умрете от чахотки.

Бенедикт. Помиримся! Я зажимаю тебе рот (Целует ее).

Дон Педро. Ну, как себя чувствуешь, Бенедикт, человек, вступивший в законный брак?

. Знаешь-ли, что я тебе скажу, принц? Даже и целая коллегия остряков не в состоянии вышибить меня из моего веселаго расположения духа. Неужели ты думаешь, что я побоюсь сатиры или эпиграммы? Ну, нет. Если человека могут сбить с толку остряки, то ничего хорошего от него ожидать нельзя. Одним словом, так как я решился жениться, то ни на что не посмотрю, что бы там свет ни говорил. Поэтому не припоминайте мне в насмешку всего того, что я мог говорить против брака, ибо человек есть существо непостоянное... и это мое заключение... Что же касается тебя, Клавдио, то я намеревался отколотить тебя, но так как, по всей вероятности, ты будешь моим родственником, то оставайся жив и невредим и люби мою кузину.

Клавдио. Я надеялся, что ты откажешься от Беатрисы, тогда бы я мог палкой прогнать тебя из жизни холостяка и сделать тебя двуличным, чем ты, конечно, и будешь, если моя кузина не присмотрит за тобой хорошенько.

Бенедикт

Леонато. Танцы у нас будут после.

Бенедикт. Нет, ужь лучше прежде. А потому играйте, музыканты... Принц, ты не весел - женись, говорю тебе, женись. Нет посоха лучше, как посох с розовым набалдашником.

Вестник. Ваше высочество, ваш брат Дон Жуан пойман и приведен в Мессину под стражей.

Бенедикт. Не будем о нем думать до завтрашнего дня: я тебе придумал для него славное наказание. Ну, начинайте, флейты (Танцы. Уходят).