Юлий Цезарь.
Действие третье.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

В Капитолие. Заседание сената.

Толпа народа, в толпе Артемидор и предсказатель. Трубы. Сенать. Входят: Цезарь, Брут, Кассий, Каска, Деций, Метелл, Требоний, Цинна, Антоний, Лепид, Попилий, Публий и другие.

Цезарь. Ну! вот, настали Иды Марта.

Предсказатель. Настали, Цезарь, но еще не прошли.

Артемидор. Да здравствует Цезарь! Прочти эту бумагу.

Деций. Требоний просит тебя в свободное время прочесть и его покорнейшую просьбу.

Артемидор. Прочти прежде мою: моя касается тебя самого. Прочти ее, великий Цезарь!

Цезарь. То, что касается нас самих, можно прочесть и позже.

Артемидор. Не откладывай, Цезарь, прочти сейчас-же!

Цезарь. Что, он с ума что-ли сошел?

. Прочь с дороги!

Кассий. Зачем пристаете вы к нему с просьбами на улице? Идем в Капитолий!

Цезарь входит в Капитолий, другие следуют за ним. Сенаторы встают.

Попилий. Желаю успеха сегодняшнему вашему предприятию.

Кассий. Какому предприятию, Попилий?

Попилий. Прощай (Протискивается к Цезарю).

Брут. Что сказал тебе Попилий?

Кассий. Пожелал успеха нашему предприятию. Боюсь, ужь не открыт-ли наш замысел.

Брут. Посмотри, как он пробирается к Цезарю. Наблюдай за ним!

Кассий. Не задерживай, Каска; мы боимся, что нас предупредят. Что тогда делать, Брут? Если откроют все, тогда не возвратиться домой или Цезарю, или Кассию. Я сам покончу с собой.

Брут. Успокойся. Попилий Лена говорит не о нашем замысле: видишь, он улыбается, а Цезарь не изменяется в лице.

Кассий

Деций. Где-же Метелл Цимбер? Пора ему подавать просьбу.

Брут. Он подходит. Подойдем ближе и мы, чтоб помогать ему.

Цинна. Каска, ты первый должен поднять руку.

Цезарь. Все-ли готовы? Теперь объясните, какие несправедливости должны уничтожить Цезарь и его сенат?

Метелл (преклоняя перед ним кол23;на). Великий, могущественный Цезарь, Метелл Цимбер повергает к твоим стопам свое смиренное сердце.

Цезарь. Я должен предупредить тебя, Цимбер: таким ползаньем у ног, таким раболепным низкопоклонством можно, пожалуй, разогреть кровь обыкновенному человеку, можно изменить только его первое, не вполне обдуманное решение, превратив его в детскую прихоть. Не обманывай себя, воображая, будто и кровь Цезаря так-же легко воспламенима, что на нее можно действовать такими-же средствами, какими смягчают глупцов; под этим я разумею: сладкие речи, глубокие поклоны, гнусные собачьи ласкательства. Твой брат изгнан по приговору суда. Если ты преклоняешь колена, льстишь и просишь за него, я отталкиваю тебя как собаченку. Знай, что Цезарь несправедливости не делает и действует только тогда, когда имеет на это достаточные причины.

Метелл. Нет-ли здесь голоса более достойного, чем мой, более приятного для слуха великого Цезаря, чтобы похлопотать о возвращении изгнанного моего брата?

Брут. Я целую твою руку Цезарь, но не из лести. Прошу тебя, позволь Публию Цимберу немедленно вернуться из изгнания.

Цезарь. Что, Брут?

Кассий. Прости, Цезарь, прости! И Кассий падет к твоим ногам, умоляя возвратить Публия Цимбера.

Цезарь. Еслиб я был податлив вам, меня было-бы можно упросить, еслиб я сам был способен просить о снисхождении, и меня также могли-бы смягчить просьбами; но я постоянен, как полярная звезда, не имеющая себе подобной в отношении неизменности и неподвижности. Небо усыпано безчисленными звездами; все оне горят как огонь, все блестят, но среди них только одна никогда не изменяет своего места. Так и на земле. Она населена людьми, - людьми,состоящими из тела и крови; все они одарены высшими способностями, но в их числе я знаю только одного верного своему месту и значению и непоколебимого ничем. А что человек этот именно я,- я отчасти докажу вам тем, что, осудив однажды Цимбера на изгнание я не изменю этого решения, не смотря на на что.

Цинна. О, Цезарь!

. Перестань! ты хочешь сдвинуть с места Олимп.

Деций. Великий Цезарь!

Цезарь. Ты видел, что и Брут тщетно преклонял колени.

Каска. Так отвечайте-же за меня руки! (Вонзает кинжал в шею Цезаря. Цезарь схватывает его за руку; в это саше время и прочие заговорщики вонзают в нею кинжалы и под конец даже Марк Брут).

Цезарь. И ты, Брут! Умри же, Цезарь! (Умирает. Сенаторы и народ с ужасе спешат вон).

Цинна. Свобода! независимость! Тирания умерла! Ветры, кричите это, провозглашайте на всех перекрестках!

Кассий. Спешите занять трибуны и взывайте оттуда:- "свобода! независимость! освобождение!"

Брут. Народ и сенаторы! не пугайтесь, не бегите, остановитесь! Властолюбие получило должное возмездие.

Каска. На трибуну, Брут!

Деций. И Кассий!

Брут. Где Публий?

Цинна. Здесь. Он совершенно растерялся от такого исхода дел.

Метелл. Сомкнемся теснее, чтобы друзья Цезаря...

Брут. Зачем нам смыкаться в тесные ряды? Успокойся, Публий: никто здесь ничего не злоумышляет ни против тебя самого, ни против кого-нибудь из других римлян. Объяви, Публий, это всем.

Кассий

Брут. Да, удались, чтобы никому не пришлось отвечать за это дело, кроме нас, совершивших его.

Требоний возвращается.

Кассий. Где-же Антоний?

Требоний. В ужасе бежал домой. Мужчины, женщины, дети вопят и мечутся, словно настает конец мира.

Брут. Ну, судьба, увидим, что предопределила ты! Что мы умрем - это нам известно; хлопотать люди могут только об отсрочке, о выигрыше времени.

Кассий. Тот, кто отнял двадцать лет у жизни, столько же отнял и у страха смерти.

Брут. Сознайте это, и вы будете считать смерть благодеянием. И так мы, сократившие для Цезаря время боязни смерти, являемся истинными его друзьями. Наклонитесь же римляне, наклонитесь и по локти обагрим наши руки кровью Цезаря; окрасим ею наши мечи, потом направимся на торговую площадь и, воздымая над головами наши багровые мечи, будем кричать: - "мир! независимость! свобода!"

Кассий. Да, обагримтесь его кровью! Века будут следовать один за другим,- и сколько еще раз повторится наша грозная эта сцена в еще не народившихся государствах на неведомых еще языках!

Брут. И на долгия времена будет всем мерещиться кровавый образ этого Цезаря, лежащий теперь, у подножия Помпея, как ничтожный прах!

Кассий. И каждый раз с уважением вспомнят о нас, как о людях, даровавших свободу своей родине.

Деций. Что-жь, мы пойдем?

Кассий. Идем, идем все вперед! Брут, смелейшие и благороднейшие из римлян пойдут за тобою.

Брут

Входит слуга.

Слуга. Господин мой приказал мне склонить перед тобой колена. Да, Марк Антоний велел мне упасть к твоим ногам и, распростершись перед тобою, сказать тебе от его имени:- "Брут благороден, мудр, храбр и честен, Цезарь был могуч, неустрашим, великодушен и умел любить. Я люблю и уважаю Брута; я боялся, уважал и любил Цезаря. Если Брут скажет, что Антоний, не опасаясь ничего, может придти к нему, чтобы убедиться, что Цезарь заслужил смерть, Марк Антоний мертвого Цезаря не будет любить так сильно, как живого Брута, искренно примет сторону благородного Брута и последует за ним через все опасности нового, еще неизведанного пути". Так говорит мой господин, Марк Антоний.

Брут. Твой господин умный и благородный римлянин; я всегда был о нем того-же мнения. Скажи ему, что если он придет сюда, он найдет желанное удовлетворение и что свободное возвращение его домой я обезпечиваю моим честным словом.

Слуга. Он сейчас-же явится сюда (Уходит).

Брут. Я знаю, что он будет нам другом.

Кассий. Желаю этого, а все-таки сильно его боюсь: мои предчувствия никогда меня не обманывали.

Входит Антоний.

Брут. Вот и он. Добро пожаловать, Марк Антоний!

Антоний. О могущественный Цезарь, и ты обратился в прах! И все твои завоевания, победы, все трофеи стали такою малостью. Прости, прощай!.. Благородные патриции, я не знаю,что вы замышляете еще, чья кровь должна еще пролиться, кто еще кажется вам опасным? Чтобы покончить со мною, нет часа более приличного, чем час смерти Цезаря, нет для этого орудия более достойного, чем мечи, обагренные благородною кровью целаго мира. Если вы имеете что-нибудь против меня, прошу вас, совершайте скорее, пока ваши окровавленные руки еще дымятся. Еслиб я прожил еще тысячу лет, я никогда не был-бы так готов умереть, как в данную минуту. И где-жь мне лучше пасть, как не здесь, рядом с Цезарем, и от рук доблестнейших мужей настоящего времени?

Брут. Нет, Антоний, не требуй от нас своей смерти. Глядя на наши руки и на совершенное нами дело, ты, конечно, должен находить нас жестокими и кровожадными. Ты видишь только наши руки и их кровавое дело; но ты не видишь наших сердец, а они полны сострадания: сострадание к бедствиям Рима сразило Цезаря, потому что и сострадание уничтожается состраданием, как огонь огнем. Для тебя же Марк Антоний, острия наших мечей не стальные, а свинцовые. Нет, наши руки одинаково крепки как для любви, так и для ненависти; а наши сердца, всегда открытые для любви, готовы принять тебя в себя с искренним расположением, с уважением и с глубоким почетом.

Кассий. Когда уже между нами будут распределяться новые почести, твой голос будет иметь такой же вес, как каждый из наших голосов.

Брут. Дай только успокоить народ, от страха потерявший рассудок, и мы поведаем тебе, почему я, любивший Цезаря даже в то самое мгновение, когда наносил ему смертельный удар, находил это необходимым.

Антоний. Я не сомневаюсь в вашей мудрости. Пусть каждый из вас подаст мне свою окровавленную руку. Сперва пожму твою, Брут; затем твою, Кай Кассий; теперь давай же и твою, Деций Брут; и ты, Метелл, твою; и ты Цинна; и ты, доблестный Каска; и наконец ты, добрый Требоний, последний по рукопожатию, но занимающий в моем сердце не последнее место. Что же мне сказать вам, др?зья мои? Я стою теперь на такой скользкой почве, что поневоле должен показаться вам или трусом, или льстецом - Что я любил тебя, Цезарь,- это святая истина. Если дух твой взирает на нас теперь, не больнее-ли самой смерти будет для тебя зрелище, как Антоний заключает мир с твоими врагами, как перед твоим трупом, о великий, пожимает их окровавленные руки. Если бы у меня было столько глаз, сколько у тебя ран, и из них сочилось столько же слез, сколько из тебя крови,- это было бы для меня лучше дружественного союза с твоими врагами. Прости, милый Юлий. Здесь, неустрашимый олень, настигли тебя, здесь ты пал, здесь же стоят и твои преследователи, заклейменные своей добычей, запятнанные и обагренные твою смертью! О мир, ты был лесом этого оленя, а он, о мир, был твоею красой! И лежишь ты теперь здесь, точь в точь как благородный зверь, сраженный целым сонмом беспощадных властителей!

Кассий. Антоний!

. Прости, Кай Кассий; даже враги Цезаря скажут то же самое, а это только ничтожная часть того, что может сказать друг.

Кассий. Я не порицаю тебя за хвалу Цезарю, но желал-бы только знать, какое положение думаешь ты занять относительно нас: хочешь, чтоб мы включили тебя в число своих друзей, или нам следует идти своим путем, не рассчитывая на тебя?

Антоний. Для чего-же иного протянул я вам руку? Только взгляд на Цезаря отвлек меня на мгновение. Я друг вам всем, люблю всех вас и надеюсь, что вы объясните мне, почему и чем был опасен Цезарь.

Брут. Наш поступок был-бы просто зверством, еслиб мы не имели достаточных причин. И оне настолько вески, что ты удовлетворился-бы ими, если-бы даже был родным сыном Цезаря.

Антоний. Я только этого и желаю. Теперь еще одна просьба: позволь мне перенесть его труп на площадь и с трибуны надгробным словом отдать ему последнюю дань.

Брут. Тебе, Антоний, кто разрешается.

Кассий. На одно слово, Брут! (Тихо). Ты сам не знаешь, что делаешь! Не позволяй ему говорить надгробное оно. Разве ты знаешь, как подействует на народ то, то он скажет?

Брут. Не тревожься. Я прежде него взойду на трибуну и изложу причины, вынудившие убить Цезаря. К этому я прибавлю, что Антоний станет говорить с нашего позволения и что мы сами не желаем, чтоб Цезарь был лишен обычных посмертных почестей. Поверь, это скорее принесет нам пользу, чем вред.

Кассий. Не знаю, что будет, но только это мне сильно не по душе.

Брут. Марк Антоний, возьми труп Цезаря. В своей речи ты, однако, не должен нас хулить; хвалить-же Цезаря можешь, сколько угодно, заметив, впрочем, что это делается с нашего согласия; только с этим условием мы позволяем тебе участвовать в его погребении. Кроме того, ты должен говорить с той-же трибуны, на которую я сейчас отправляюсь, и только по окончании моей речи.

Антоний. Да будет по-твоему;я ничего большего не желаю.

Брут. Приготовь-же тело и следуй за нами (Уходят все, кроме Антония).

Антоний эту драгоценную кровь! Здесь, при виде твоих ран, которые, подобно онемевшим устам, разверзши свои красные, как рубины, губы, требуют у меня слов,- вот что я предсказываю. Страшное проклятие упадет наголову мужей; домашние раздоры и свирепые междоусобные войны возмутят всю Италию с одного конца до другой, кровь и разрушение будут таким обыденным явлением и самое ужасное станет казаться настолько обыкновенным, что даже матери станут с улыбкою смотреть, как четвертуют их детей; привычка к зверским деяниям задушит всякое сострадание, и жаждущий мщения дух Цезаря, вместе с вырвавшейся прямо из ада Гекатой, не перестанет вопить над этою страной, царственным своим голосом призывая на убийство и спуская с цепи псов войны, чтобы гнусное это дело разнеслось по всей земле с смрадом от гниющих трупов, стенающих о погребении!

Входит слуга.

Ты, кажется, служишь Октавию Цезарю?

Слуга. Так точно, благородный Антоний.

Антоний. Цезарь писал ему, чтоб он поспешил в Рим?

Слуга. Он получил письмо и теперь уже в дороге. Изустно же он поручил мне передать тебе... (Увидав труп Цезаря). О, Цезарь!

Антоний. Твое сердце переполнилось скорбью, отойди в сторону и плачь. Я вижу, что скорбь заразительна, потому что и мои глаза, видя горе, подобно жемчужинам, выступающее на твоих, начинают тоже увлажняться. Скоро-ли будет здесь твой господин?

Слуга. Эту ночь он провел в семи милях от Рима.

Антоний. Отправься скорее к нему навстречу и передай, что здесь произошло. Здесь Рим повергнут в скорбь, чреват бедами и для Октавия теперь далеко не безопасен. Спеши же сказать ему это... Или нет, подожди, перенесем прежде труп на площадь. Там, по большему или меньшему успеху моей речи, я увижу, как народ относится к гнусному поступку кровопийц. И тогда ты передашь юному Октавию настоящее положение, в каком находится дело. Помоги же! (Уносят труп Цезаря).

СЦЕНА II.

Форум в Риме.

Входит: Брут и Кассий; за ними толпа народа.

Граждане. Мы требуем объяснения. Давайте же нам отчет.

Брут. Так следуйте за мною, друзья мои, и выслушайте меня. Ты, Кассий, ступай на другую площадь; мы разделим толпу между собою. Кто желает слушать меня,- пусть остается здесь, кто хочет идти за Кассием,- пусть идет за ним; таким образом причина смерти Цезаря станет известна всему народу.

1-й гражданин. Я послушаю Брута.

. А я - Кассия; выслушав того и другаго, можно будет сравнить доводы каждого из них (Кассий уходит с н
екоторыми из граждан. Брут входит на трибуну).

3-й гражданин. Благородный Брут уже на трибуне. Молчите!

Брут. Будьте только терпеливы до конца. Римляне, сограждане мои и друзья, слушайте мое оправдание и не нарушайте молчания, чтобы иметь возможность слышать каждое слово. Поверьте мне ради моей чести и положитесь на эту честь, чтоб иметь возможность мне верить; судите меня по крайнему вашему разумению и напрягите все внимание чтобы иметь возможность судить справедливо. Если между вами есть хоть один искренний друг Цезаря, я скажу ему, что Брут любил Цезаря не меньше, чем он. Затем если этот друг спросит: отчего же Брут возстал против Цезаря? - я отвечу ему:- не оттого, чтоб я мало любил Цезаря, а оттого, что любил Рим более, чем его. Что было бы для нас лучше: видеть-ли Цезаря живым и всем умереть рабами, или видеть его мертвым, чтобы всем жить свободными людьми? Цезарь любил меня,- и я оплакиваю его смерть; он был счастлив,- и я этому радовался; он был доблестен,- и я его уважал; но он был властолюбив,- и я его убил. Тут все - и слезы за любовь, и радость при виде счастья, и уважение за доблесть, и смерть за властолюбие. Неужто между вами есть хоть один человек, настолько презренный, что желает-быть рабом? Если есть, пусть говорит; один только он и оскорблен мной. Найдется-ли между вами человек настолько глупый, что не желает быть римлянином? Если найдется, пусть говорит: только он-то и оскорблен мною... Есть-ли между вами человек настолько гнусный, что не любит своей родины? Если есть, пусть говорит: только он-то мною и оскорблен. Я жду ответа.

Граждане. Нет, Брут, нет! между нами таких не найдется.

Брут. А если так, то никто и не оскорблен мной. Я поступил с Цезарем так, как поступил бы и с Брутом. На скрижали Капитолия, нисколько не умаляя достоинств Цезаря, без всякого преувеличения той вини, за которую он умер, внесены все причины его смерти.

(Входят Антоний и другие, неся труп Цезаря).

Вот и его труп, сопровождаемый Марком Антонием, который хоть и не участвовал в его умерщвлении, но все-таки же воспользуется плодами его смерти, займет, как и каждый из вас, место в республике. Вот мое последнее слово. Ради блага Рима я убил человека, который едва-ли не был мне дороже всего на свете; тем же самым кинжалом я сражу и себя, если смерть моя понадобится отечеству.

Граждане. Живи, Брут, живи! живи!

1-й гражданин. Проводим его домой с триумфом.

2-й гражданин. Поставим его изваяние рядом с изваяниями его предков.

3-й гражданин. Пусть он будет Цезарем.

4-й гражданин. Увенчаем в нем лучшее,что было в Цезаре.

. Проводим его домой, оглашая воздух радостными возгласами.

Брут. Сограждане...

2-й гражданин. Тише! молчите! Брут говорит...

1-й гражданин. Молчите!

Брут. Любезные сограждане, позвольте мне уйти одному; из любви ко мне останьтесь здесь с Антонием. Окажите последнюю честь трупу Цезаря и выслушайте похвальное ему слово, которое, с нашего разрешения, произнесет Марк Антоний. Прошу вас, не уходите, пока Антоний не кончит своей речи (Уходит).

1-й гражданин. Останемся, послушаем Марка Антония.

3-й гражданин. Пусть взойдет на трибуну; послушаем и его. Говори, благородный Антоний.

Антоний. Благодарю вас от имени Брута.

4-й гражданин. Что он там говорят о Бруте?

3-й гражданин. Он говорит, что благодарит нас всех от имени Брута.

4-й гражданин. Не советывал-бы я ему говорить что нибудь дурное о Бруте.

. Цезарь был просто тиран.

2-й гражданин. Что об этом говорить! Наше счастье, что Рим от него избавился!

3-й гражданин. Молчите; послушаем, что скажет Марк Антоний.

Антоний. Благородные римляне.

Граждане. Тише! Послушаем и его.

Антоний. Друзья мои, римляне, дорогие сограждане, удостойте меня вашего внимания. Не восхвалять хочу я Цезаря, а отдать ему последний долг. Дурные дела людей переживают их, хорошие часто погребаются вместе с их костями. Пусть то же будет и с Цезарем.Вы слышали от благородного Брута, что Цезарь был властолюбив. Если такое обвинение справедливо,- это недостаток важный, и Цезарь жестоко за него поплатился. Я явился сюда, с позволения Брута и других, потому что Брут благороден, таковы же и все другие; это благородство дает мне возможность сказать надгробное слово Цезарю. Он был мне друг и в отношении ко мне добр и справедлив, но Брут говорит, будто он был властолюбив, а Брут человек благородный. Он привел в Рим толпы пленных и сундуки общественного казнохранилища переполнились выкупными деньгами. Ужь не это-ли заставило считать его властолюбивым? Когда бедные страдали, он плакал; а властолюбие сотворено из более жестокого вещества. Но Брут настаивает на том, что он был властолюбив, а Брут человек благородный. Вы все видели, что на празднике Луперкалий я три раза подносил ему корону и он три раза ее отталкивал,- неужто это властолюлие? Но Брут утверждает это; а что Брут человек благородный, в том нет никакого сомнения. Я говорю все это не для опровержения слов Брута; я и здесь-то только затем, чтоб высказать то, что знаю. Некогда все вы любили его - и имели на это основание; какая же причина удерживает вас теперь от скорби по нем? О, где же здравый смысл? Он, вероятно, бежал к безумным зверям, а люди его лишились. Простите, сердце мое лежит в этом гробу вместе с Цезарем; я не могу продолжать, пока оно мне не возвратится.

1-й гражданин. Мне кажется, что в его словах много справедливаго.

2-й гражданин. Да, если пообсудить все хорошенько, то и становится ясным, что с Цезарем поступили не совсем справедливо.

3-й гражданин. Ты находишь? Я и сам боюсь, как-бы на его месте не оказался кто нибудь еще похуже.

4-й гражданин. Слышали? Он отказался от короны, значит властолюбив он не был.

. Если окажется так, иным придется плохо.

2-й гражданин. Несчастный, глаза его совсем красны от слез.

3-й гражданин

4-й гражданин. Молчите! Он опять собирается говорить.

Антоний. Не далее как вчера каждое слово Цезаря одержало бы верх над речами всего мира; теперь он лежит здесь и даже последние из людей не удостоивают его поклона. О, римляне, если б я хотел разжечь в ваших умах и сердцах жажду мщения, возбудить вас к возстанию, оказалось бы, что я желаю вредить Бруту и Кассию; а они, как вам известно, люди почтенные. Я не желаю им зла; я скорее готов быть несправедливым к покойному, к самому себе, к вам, чем вредить таким благородным людям. Но вот пергамент с печатью Цезаря, найденный мною в его рабочей комнате. Это последняя его воля. Если-бы вам стало известно, что написано в этом завещании,- а я, простите, его вам не прочту,- все вы бросились бы лобызать раны убитого Цезаря, обмакивать платки в священную его кровь; каждый из вас стал бы молить дать ему хоть один его волосок на память о нем и, как богатейшее наследие, завещал бы этот волосок своему потомству.

. Мы хотим слышать завещание. Читай его, Марк Антоний!

Все. Читай, читай! Мы хотим слышать завещание Цезаря.

Антоний. Успокойтесь, друзья! Я не должен читать его вам; вам не следует знать, как любил вас Цезарь: вы ведь не дерево, не камень - вы люди и вас, как людей, завещание Цезаря воспламенит, доведет до изступления, Лучше вам не знать, что его наследники - вы; потому что - что-же будет, когда вы это узнаете!

. Читай! Мы хотим знать завещание Цезаря, хотим.

Антоний. Подождите, повремените немного; заговорив о завещании, я сделал большую неосторожность и боюсь, что повредил этим благородным людям, умертвившим Цезаря. Да, боюсь.

4-й гражданин

Все. Читай! Читай завещание!

Антоний. Вы заставляете меня читать завещание против моей воли. Станьте-же около трупа Цезаря и дайте мне показать вам того, кто оставил это завещание. Позвольте мне сойти с трибуны. Позволяете?

Все. Позволяем!

. Можешь!

3-й гражданин. Сойди (Антоний сходит с трибуны).

4-й гражданин

1-й гражданин. Подальше от гроба, подальше от трупа.

2-й гражданин. Место Антонию, благородному Антонию.

. Прошу, не теснитесь так сильно; отодвиньтесь хоть немного.

Все. Место! Отодвиньтесь назад.

Антоний. Если у вас есть слезы, приготовьтесь лить их рекою. Вам всем знакома эта тога. Я помню даже то время, когда Цезарь впервые ее надел; это было летним вечером в его шатре после победы над невриенцами. Смотрите, вот куда попал кинжал Кассия! Смотрите, какую прореху оставил завистливый Каска! Вот эту рану нанес Брут, которого он так любил. Видите-ли, как хлынула кровь Цезаря, вслед за ударом, нанесенным его ю?кою, когда он вынул из раны проклятую сталь? Она как будто бросилась в двери, чтоб убедиться, действительно-ли Брут постучался в них так враждебно. Вы знаете, Бруть был любимцем Цезаря, и вы, боги, свидетели, как сильно он его любил. Это был самый жестокий из всех ударов, потому что, когда благородный Цезарь увидал, что Брут наносит ему рану, оказалось, что верх одержала неблагодарность, а она сильнее, чем все руки изменников. Доблестное сердце его надорвалось, он закрыл лицо тогою и пал к подножию статуи Помпея, по которой ручьями заструилась его кровь. О, как гибельно это падение, сограждане! Пали - и я, и вы, и все мы - а над нами торжествует кровавая измена. Вы плачете? Я вижу, в сердцах у вас пробудилось сострадание. Эти слезы прекрасны. О, добрые души, вы только видели раны Цезаря в его тоге,- и плачете; смотрите,- вот он сам, весь, как видите, заколотый изменниками!

. Зрелище это ужасно.

2-й гражданин. О благородный Цезарь!

3-й гражданин

4-й гражданин. Изменники! Злодеи!

1-й гражданин. О кровавый вид!

Все

Антоний. Постойте, сограждане!

1-й гражданин. Постойте! Послушаем, что скажет Антоний.

. Мы готовы слушать его! Всюду пойдем за ним и умрем с ним!

Антоний. Милые, достойные мои друзья, я нисколько не был намерен подстрекать вас на такое необдуманное возстание. Те, кто свершил это дело, люди почтенные. Какие личные неудовольствия заставили их совершить такое дело,- я не знаю; но они умны и благородны и, без всякого сомнения, представят вам достаточные причины. Я говорил не для того, чтоб отвратить от них ваши сердца. Я не такой вития, как Брут. Как все вы знаете, я простой, добрый малый, искренно любивший своего друга. Это знают все, поэтому мне и позволяли говорить о нем всенародно. У меня нет ни блестящего ума, ни искусства в изложении, ни красноречивых движений, ни дара слова на столько, чтобы я мог разгорячать кровь людей. Я говорю только правду, говорю то, что знаете вы и сами; я показываю вам раны Цезаря, эти бледные, немые уста, и прошу их говорить за меня. О, если-бы я был Брутом, а Брут Антонием, Антоний сумел-бы разжечь ваши сердца, вложил-бы в каждую из ран Цезаря язык, который побудил-бы к возстанию даже самые камни Рима.

Граждане

1-й гражданин. Мы сожжем дом Брута,

3-й гражданин. Идем, соберем заговорщиков!

. Погодите, сограждане, выслушайте меня.

Граждане. Стойте! Слушайте благородного Антония!

Антоний о котором я говорил.

Граждане. Да, да, завещание! Подождем? выслушаем завещание!

Антоний. Вот оно, и с печатью Цезаря. Каждому гражданину Рима,- да, каждому,- он отказывает по семидесяти пяти драхм.

. Благородный Цезарь! Мы отомстим за его смерть!

3-й гражданин. Царственный Цезарь!

Антоний

Граждане. Молчите! Молчите!

Антоний. Сверх того, он отказывает вам все свои гульбища, рощи и сады, вновь разведенные по сю сторону Тибра. Он отдает их вам и вашему потомству навсегда, чтобы все там, все без исключения, гуляли и забавлялись. Вот, каков был Цезарь! Когда-же дождетесь вы другаго подобнаго?

. Никогда, никогда! Идем, сожжем его труп в священном месте, а затем уцелевшими головнями подожжем дома изменников. Поднимайте труп его на руки!

2-й гражданин. Ступайте за огнем!

3-й гражданин

4-й гражданин. Ломайте скамейки, двери, окна - все! (Граждане уходят, унося труп).

Антоний. Дело пойдет теперь на лад. Мятеж, ты поднят на ноги,- принимай теперь какое хочешь направление!

Что скажешь?

Слуга. Октавий уже прибыл в Рим.

Антоний. Где-же он остановился?

Слуга

Антоний. Я сейчас к нему явлюсь. Он прибыл как нельзя более вовремя. Счастье, кажется, в добром расположении духа; теперь оно даст нам все, чего-бы мы ни захотели.

Слуга. Я слышал, они говорили, что Брут и Кассий, словно безумные, проскакали за ворота Рима.

Антоний

СЦЕНА III.

Улица в Риме.

Входит поэт Цинна.

Цинна. Мне прошедшею ночью снилось, что я пировал с Цезарем. И вот теперь мое воображение полно самых мрачных образов. Казалось-бы, нет у меня никакой охоты бродить вне дома, а между тем меня что-то словно толкает на улицу.

1-й гражданин. Твое имя?

2-й гражданин. Ты куда идешь?

. Где проживаешь?

4-й гражданин. Женат или холост?

2-й гражданин

1-й гражданин. Да короче.

4-й гражданин. Да толком.

. И без лжи.

Цинна. Мое имя? куда иду? где живу? женат или холост? Чтоб каждому ответить прямо, коротко, толком и без лжи, скажу вам, что я человек толковый и холостой.

2-й гражданин. Это все равно, что сказать: кто женат, в том никакого толку нет. Смотри, как-бы за такой ответ тебе порядком не надавали тумаков! Куда-жь ты идешь? отвечай прямо.

Цинна

1-й гражданин. Как друг или враг?

Цинна. Как друг.

2-й гражданин

1-й гражданин. А где живешь? Отвечай только без многословия.

Цинна. Подле Капитолия.

3-й гражданин

Цинна. Цинна.

1-й гражданин. Разорвем его на части; он заговорщик.

Цинна. Я не тот Цинна, я Цинна - поэт!

. Растерзаем его за его скверные стихи!

Цинна. Я не заговорщик Цинна.

2-й гражданин. Это все равно,- тебя зовут Цинной. Вырвем это имя из его сердца, а затем пусть себе идет, куда хочет.

. Разорвем, разорвем его на части! Где-же головни? К Бруту! К Кассию! Жгите все! Одна часть ступай к дому Деция, другая - к Каске, третья - к Лигарию! Идемте! Идем! (Уходят).