Юлий Цезарь.
Действие четвертое.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Комната в доме Антония.

Антоний, Октавий и Лепид сидят за столом.

Антоний. И так все, чьи имена здесь помянуты, должны умереть.

Октавий. Даже и твой брат, Лепид! И ты на это соглашаешься?

Лепид. Соглашаюсь.

Октавий. Отметь-же, Антоний, и его.

Лепид. Соглашаюсь, но с условием, чтобы сыну твоей сестры, Марк Антоний, Публию, тоже не оставаться в живых.

Антоний. Он и не останется. Смотри, вот этой чертой я его приговариваю к смерти.Теперь, Лепид, я попросил бы тебя сходить в дом Цезаря за его завещанием; мы решили-бы, что надо из него выбросить.

Лепид. Где-же я вас найду?

Октавий. Здесь или в Капитолие (Лепид уходит).

Антоний. Человек слабый, ничтожный, годный только для побегушек. И он-то будет участвовать в тройственном разделе вселенной!

. Имея о нем такое мнение, зачем-же пригласил ты его на совещание? Кого-же приговорить к смерти, кого к изгнанию?

Антоний. Октавий, я долее твоего живу на свете. Взвалив на Лепида долю почестей, мы сваливаем с себя значительное бремя укоров. Пусть несет ее, как осел золото, кряхтя и потея, пока мы его погоняем; пусть перенесет наши сокровища куда нам нужно. Мы снимем с него драгоценную ношу и дозволим ему, как развьюченному ослу, хлопать ушами и пастись на общественных лугах.

Октавий. Как-бы то ни было, он все-таки испытанный и храбрый воин.

Антоний. Да ведь таков-же и мой конь, получающий от меня за это достаточное количество корма. Я учу это животное бросаться в бой, поворачивать, останавливаться и скакать прямо перед собою; каждое его телесное движение послушно моему духу. Почти то же и с Лепидом: его надо учить, муштровать, толкать вперед. Ум у него бесплодный, питающийся, в подражание давно уже состарившимся людям, разным предметам и науками, брошенными другими за негодностью. Смотря на него просто как на орудие. Но перейдем к предмету более важному. Брут и Кассий собирают войска. Нам необходимо выступить против них как можно скорее. Созовем-же, не теряя времени, всех наших друзей и приверженцев на совет. Надо решить, как лучше предотвратить то, что от нас еще скрыто, и как вернее одолеть уже видимую опасность.

Октавий. Хорошо, созовем. Мы окружены врагами. Боюсь, что даже многие из тех, которые теперь нам улыбаются, таят в душе против нас миллионы гибельных замыслов.

СЦЕНА II.

Перед палаткой Брута, в лагере близь Сард.

При звуках труб с одной стороны входят: Брут, Люцилий и Люций с солдатами; с другой - Титиний и Пиндар.

Брут. Стойте!

Люцилий. Лозунг?

Брут. Что нового, Люцилий! Близко-ли Кассий?

Люцилий. Совсем близко. Он шлет тебе привет через Пиндара.

Брут (прочитав поданное Пиндаром письмо). Привет его очень ласков. Слушай, Пиндар: изменился-ли твой господин сам собою или вследствие наговоров, но он заставил меня сильно жалеть, что многое из совершившагося совершилось, однако, если он близко, мы объяснимся.

. Я уверен, что господин мой окажется именно тем, что он есть, то есть человеком, преисполненным чести и благоразумия.

Брут. Нисколько в этом не сомневаюсь. Скажи, Люцилий, как он тебя принял?

Люцилий. Очень вежливо и с большим почетом, но далеко не с такой искренностью, как прежде, не с прежней дружественной короткостью.

Брут. Из твоих слов я вижу, что прежний пламенный друг охладел. Заметь, Люцилий, что, если дружба начнет слабеть и охлаждаться, она всегда прибегает к усиленной вежливости. Люди прямые и чистосердечные никогда не прибегают ни к каким изворотам. Лицемеры же; словно упорные лошади, горячатся, обещают многое, а почувствовав удар кровавых шпор, опускают гриву и, словно заезженные клячи, падают при первом же испытании. Скажи, он идет сюда со всем войском?

Люцилий. Войско переночует в Сардах. Впрочем, большая часть, а именно вся конница, идет сюда с Кассием (За сценой воинственная музыка).

Брут. Это он! Идем к нему навстречу.

Входит Кассий с войском.

Кассий. Стой!

Брут. Стой! Передать эту команду далее (за сценой слышны восклицания: "стой!", "стой!", "стой!").

Кассий. Благородный брат мой, ты меня оскорбил.

Брут. Да судят меня за это боги! Как же оскорблю я брата, если я не оскорблю даже и моих врагов!

Кассий. Брут, этим напускным спокойствием ты думаешь прикрыть свою неправоту. Поступая так...

Брут. Позволь, Кассий - высказывай свое неудовольствие тише. Я тебя знаю. Зачем нам препираться перед лицом войска, которое должно видеть только нашу дружбу? Вели ему отступить, и тогда в моей палатке я выслушаю все твои упреки.

Кассий

Брут. Люцилии, передай то же и нашим; чтобы никто не приближался к моей палатке до окончания нашего разговора. Титиний и Люций пусть станут на часы у входа (Уходят).

СЦЕНА III.

В палатке Брута.

Люцилий и Титиний караулят в некотором отдалении. Входят Брут и Кассий.

Кассий. Да, несомненно, что ты поступил мне во вред и вот доказательство: ты осудил и заклеймил Люция Пеллу за то, что он допустил подкупить себя сардийцам. Ты сделал это, несмотря на мое письмо, которым я вступался за этого хорошо мне известного человека

Брут. Не я, а ты сам поступил себе во вред, решившись писать мне при подобных обстоятельствах.

Кассий. В такое смутное время, как наше, преследовать за каждый ничтожный проступок просто безразсудно.

Брут. Позволь мне сказать тебе, Кассий, что и о тебе самом ходят слухи, будто и ты не совсем чист на руку, будто за золото ты продаешь места самым недостойным людям.

Кассий. Я нечист на руку? Не будь ты Брут, клянусь богами,ты не произнес бы более ни слова.

Брут. Имя Кассий придает благообразный вид самому лихоимству, и вот почему карающее правосудие прикрывает себе лицо.

Кассий. Карающее правосудие?

Брут. Вспомни про Иды Марта! Разве великий Цезарь пал не во имя правосудия? Назови мне хоть одного негодяя, решившагося поднять на него руку и вонзить в него кинжал не ради правосудия? О, неужто кто нибудь из нас, умертвивших первейшего человека в мире единственно за то, что он покровительствовал ворам, осквернит свои руки подлыми поборами, дерзнет продать громадное поприще чести за горсть какой нибудь дряни! По моему, лучше быть собакой и лаять на месяц, чем оказаться таким римлянином.

Кассий. Не лай на меня, Брут, я этого не потерплю. Унижая меня так, ты забываешься. Я солдат по службе старше тебя, поэтому и опытнее тебя при раздаче мест.

Брут. Нет, Кассий.

. Нет, так.

Брут. Нет, говорю я.

Кассий. Перестань, или я могу забыться. Побереги себя, а для этого перестань меня раздражать.

Брут. Ты, как я вижу, человек ничтожный.

Кассий. Неужто в самом деле?

Брут. Слушай меня, потому что я хочу высказать тебе все. Неужто ты воображаешь, что я испугаюсь твоего легкомысленного гнева и яростных взглядов безумия?

Кассий. О боги, боги! И я должен сносить все это!

Брут. Не только все это, но и еще более. Беснуйся, пока не надорвется твое гордое сердце! Иди, устрашай своих рабов твоим гневом, заставляй трепетать подвластных тебе. Разве я обязан уступать? обязан переносить от тебя все, обязан пресмыкаться перед дурным настроением твоего духа? Клянусь богами, тебе-же самому придется переваривать яд своей желчи, хотя бы ты от этого и треснул, потому что отныне твоя вспыльчивость будет для меня только забавным предметом смеха.

Кассий. Неужто ты дошел до этого?

Брут. Ты говоришь,что, как воин, ты лучше меня; докажи же это, оправдай свое самохвальство самым делом, и ты доставишь мне величайшее удовольствие: я рад поучиться у каждого опытного человека.

Кассий. Ты несправедлив ко мне, Брут, несправедлив во всем. Я сказал, что я старше тебя по службе, а не лучше. Разве я сказал, что я лучше?

Брут. Говорил или нет - мне все равно.

Кассий. Даже сам Цезарь, еслиб он был жив, не посмел бы меня так оскорблять.

Брут

Кассий. Я не посмел бы?

Брут. Ты.

Кассий. Я не посмел бы его раздражать?

Брут. Да, поостерегся бы.

Кассий. Не полагайся уже слишком на мою любовь. Я могу сделать то, о чем страшно стану жалеть впоследствии.

Брут. То, о чем следует жалеть, ты уже сделал. Все твои угрозы, Кассий, нисколько не страшны, потому что прикрывающая меня броня честности так крепка, что все угрозы проносятся мимо меня, как легкий ветерок, на который я не обращаю ни малейшего внимания. Я послан к тебе за деньгами, и ты мне в них отказал. Безчестными средствами добывать я их не могу,- клянусь небом, я скорее соглашусь начеканить монеты из своего сердца, употребить всю свою кровь на драхмы, чем беззаконно вырывать из мозолистых рук крестьянина последния его крохи. Я посылал к тебе за деньгами на жалованье моим легионам,- и ты отказал. Так-ли следовало поступить, Кассий? Разве я ответил бы так Каю Кассию? Если когда нибудь Марк Брут сделается таким скрягой, что станет запирать деньги от своих друзей, соберите, о, боги, все свои громовые стрелы и расщепите его на части.

Кассий. Я тебе не отказывал.

Брут. Нет, отказал.

Кассий. Говорю - не отказывал. Тот, кто передал тебе мой ответ, был просто глуп. Брут растерзал мое сердце! Другу следовало бы быт снисходительнее к недостаткам друга, а Брут - мои преувеличивает.

Брут. Не преувеличиваю, а испытываю их на себе.

Кассий. Ты меня не любишь.

Брут. Не люблю твоих недостатков.

Кассий. Если-бы ты смотрел на меня глазами друга, ты никогда бы подобных недостатков не увидал.

Брут

Кассий. Идите скорее сюда, и ты, Антоний, и ты, юный Октавий, выместите все на одном Кассие, потому что Кассию наскучила жизнь. Видеть ненависть со стороны того, кого любишь; видеть презрение со стороны брата; словно раб, терпеть поношение, видеть, что все недостатки взвешены, внесены в памятную книжку, выучены наизусть, чтобы ими же прямо колоть мне глаза - о, видя все это, я мог бы при посредстве глаз выплакать всю свою душу! Вот мой меч, вот обнаженная труд и в ней сердце более богатое, чем рудники Плутуса, более драгоценное, чем золото,- вырви его, если ты римляним. Я отказал тебе в золоте, но готов отдать мое сердце. Рази и меня, как поразил Цезаря. Мне ведь известно, что даже в то время, когда ненависть твоя к нему была всего сильнее, ты все-таки любил его более, чем когда бы то ни было меня.

Брут. Вложи меч в ножны. Ты вполне свободен сердиться, когда тебе вздумается. Делай, что хочешь; даже оскорбление будет принято за шутку. О, Кассий, ты имеешь дело с ягненком, в котором гнев таится точно так же, как и огонь в кремне, только тогда издающем летучия искры, когда сильно по нем ударят, а затем тотчас же снова становящемся холодным.

Кассий. О, Кассий жил только для того, чтоб делаться посмешищем для Брута в такие минуты, когда тот огорчен или находится в дурном расположении духа.

Брут. Да, когда я это сказал, я в самом деле был в дурном расположении.

Кассий. Ты в этом сознаешься? Дай же руку.

Брут. Возьми с ней и сердце.

Кассий. О, Брут!

Брут. Что еще?

Кассий. Неужто в тебе нет даже настолько любви ко мне, чтоб быть ко мне снисходительным, когда унаследованная от матери вспыльчивость заставляет меня забываться?

Брут. О, её достаточно! С этого мгновения, когда ты уже слишком вспылишь на Брута, он станет воображать, что это горячится твоя мать, и не будет нисколько оскорблен.

Поэт (за сценой). Нет, впустите! Между полководцами размолвка и не следует оставлять их наедине.

Люцилий (за сценой). Не пустим: не велено.

Поэт (за сценой). Удержит меня одна только разве смерть.

Кассий. Ты зачем? Что тебе нужно?

Поэт. Стыдитесь, полководцы! Что вы затеваете!

Будьте друзьями, как то подобает мужам.

Старший годами, чем вы,- поэтому знаю больше.

Кассий. Как скверно сочиняет стихи этот циник!

Брут. Вон отсюда, шут! Вон отсюда, нахал!

Кассий. Извини его, Брут: таков ужь у него обычай?

Брут. Я сердился-бы менее, еслиб он лучше умел выбирать время и место. К чему эти шуты на войне? Вон отсюда, глупец!

Кассий. Ступай, ступай! (Поэт уходит).

Появляются: Люцилий и Титиний.

Брут. Люцилий и ты, Титиний, скажите колонновожатым, чтоб они разбили палатки для своих отрядов.

Кассий. А затем возвращайтесь к нам да приведите с собою Мессалу (Люцилий и Титиний уходят).

Брут. Подай вина, Люций.

Кассий

Брут. О, Кассий, у меня столько горя на душе!

Кассий. Если ты так живо принимаешь к сердцу случайные неприятности, скажи:- к чему служит тебе твоя философия?

Брут. Никто не умеет переносить горя лучше меня. Порция умерла.

Кассий. Как, Порция?

Брут. Да, умерла.

Кассий. Как-же ты не убил меня, когда я так безумно тебе противоречил? Какая страшная, какая невозвратимая потеря! Чем же была она больна?

Брут. Болезнь её произошла от разлуки со мной и от сокрушения, что силы Марка Антония и юного Октавия так значительно увеличиваются. Это я узнал в ту же самую минуту, когда мне сообщили о смерти жены. Она сперва лишилась рассудка, а потом в отсутствие ближних проглотила несколько раскаленных углей.

Кассий. И умерла?

Брут. Да.

Кассий. О, боги!

Входит Люций; он несет вино и зажженный светильник.

Брут. Перестань об ней говорить, довольно! Люций, дай кубок. В нем, Кассий, я утоплю все свои огорчения. (Пьет).

Кассий. Сердце мое жаждет то же выпить тебе в ответ. Лей полнее, Люций, лей через край: любви к Бруту не может никогда быть слишком много (Пьет).

Входят: Титиний и Мессала.

Брут

Кассий. И ты умерла, Порция!

Брут. Прошу, более ни слова о ней! Мессала, мне сообщают, что юный Октавий и Марк Антоний собрали против нас значительное войско и идут к Филиппи.

Мессала. Об этом писали и ко мне.

Брут. И ничего более?

Мессала. Пишут, что Октавий, Антоний и Лепяд объявили вне закона и предали смерти сто человек сенаторов.

Брут. В этом наши письма немного расходятся: но моим известиям, смерти преданы только семьдесят человек, в том числе и Цицерон.

Кассий. Как, и Цицерон? А от жены известий ты не получал?

Брут. Нет.

Мессала. И в других тоже ничего о ней не говорится?

Брут. Ровно ничего, Мессала.

Мессала. Странно!

Брут. К чему ты это спрашиваешь? Разве в твоих о ней что-нибудь говорится?

Мессала

Брут. Говори правду, как римлянин.

Мессала. Перенеси же и ты, как подобает римлянину, правду, которую от меня услышишь: она умерла и очень. странным образом.

Брут. Если так, прощай, Порция! Ведь все мы должны умереть, Мессала. Сознание, что и она должна-же была умереть когда нибудь, дает мне теперь силы терпеливо переносить эту утрату.

Мессала. Великие люди так именно и должны переносить великие скорби.

Кассий. Все это я знаю не хуже вас,но не в состоянии был-бы перенесть так спокойно.

Брут. Займемся-же живым делом. Как думаете, не двинуться-ли и нам к Филиппи, не теряя времени?

Кассий. Не советовал-бы.

Брут. Почему?

Кассий. Потому, что лучше, если неприятель сам станет нас отыскивать. Таким образом он, истощив свои средства, утомит войско и повредит только себе; тогда как мы, спокойно оставаясь здесь, сохраним и силу, и бодрость.

Брут. Даже хорошие доводы должны уступать лучшим. Вся страна отсюда до Филиппи, раздраженная беспрестанными нашими поборами, оказывает нам только наружное расположение; когда неприятель будет проходить через эти области, все недовольные примкнуть к нему, и он явится сюда еще более сильным, еще более бодрым. Подступив к Филиппи, оставив за собою почти враждебное нам население, мы лишим триумвиров всех этих выгод.

Кассий. Послушай меня, добрый мой брат.

Брут. Извини! Сверх того необходимо принять в рассчет то, что мы от наших приверженцев уже получили все, чего могли от них ожидать, легионы полны, дело наше созрело, а неприятель усиливается с каждым днем. Мы же, достигшие вершины, уже близки к склону. И в делах человеческих тоже бывает свой прилив и свой отлив. Когда сумеешь воспользоваться первым, достигаешь успеха; прозеваешь удобную минуту,- все плавание обращается в борьбу с мелями и с другими бедствиями. Теперь мы переживаем именно пору прилива и должны воспользоваться им, чтоб не лишиться всего своего груза.

Кассий

Брут. Пока мы разговаривали, глубокая ночь подкралась и сама природа должна повиноваться необходимости; успокоим ее при содействии непродолжительного отдыха. Не имеете-ли вы еще что-нибудь сказать?

Кассий. Нет. Покойной ночи. Завтра поднимемся чуть свет и - в поход.

Брут. Люций, подай мою спальную одежду (Люций уходит). Прощай, добрый Мессала! Покойной ночи, Титиний! Прощай, благородный Кассий! Покойной ночи, приятного сна!

Кассий. О, брат, дурно началась для нас эта ночь; но до такой размолвки, Брут, мы уже никогда не дойдем!

Брут. Теперь все уладилось.

Кассий. Прощай-же.

Брут. Прощай, добрый мой брат.

Титиний и Meccaла. Покойной ночи, Брут.

Брут. Прощайте, друзья (Кассий, Титиний и Мессала уходят).

Входит Люций с спальной одеждой.

Подай сюда! Где твоя лютня?

Люций. Здесь, в палатке.

Брут. Ты совсем дремлешь. Я тебя не виню: недостаток сна совсем тебя истомит. Позови Клавдия и еще кого-нибудь из слуг. Пусть лягут в моей палатке.

Люций. Варрон! Клавдий!

Входят Варрон и Клавдий.

. Ты звал нас, добрый господин?

Брут. Лягте, пожалуйста, здесь, в моей палатке, и спите. Может быть, мне скоро придется разбудить вас и послать за чем нибудь к брату Кассию.

Варрон. Если тебе угодно, мы подождем.

Брут. Нет, нет, ложитесь: может быть, я и передумаю. Взгляни, Люций, вот книга, которую я так долго искал, а сам же положил ее в карман этой одежды (Варрон и Клавдий ложатся).

Люций. Я знал, что ты мне её не отдавал.

Брут. Извини, добрый Люций: я с некоторых пор стад очень забывчив. Можешь ты воздержаться еще несколько минут от сна и сыграть мне что нибудь на лютне?

Люций. Если тебе угодно.

Брут. Угодно, добрый мой друг. Я уже слишком утомляю тебя, слишком пользуюсь твоей услужливостью.

Люций. Служить тебе - мой долг.

Брут. Но я не должен требовать от тебя того, что сверх твоих сил. Я ведь знаю: юности отдых необходим.

Люций. Я спал достаточно.

Брут. И прекрасно сделал. Уснешь еще: я тебя задержу недолго. Если я останусь жив, тебе будет хорошо (Люций начинает пет, играя на лютне). Нет, это какой-то снотворный напев (Люций засыпает). О, ты, полуубийца сон! Ты уже наложил свою свинцовую руку на этого юношу, который только что перед тем играл на лютне. Доброе создание, покойной ночи. Я не разбужу тебя, такой жестокости от меня не жди. Однако тебе стоит хоть немного наклонить голову, и ты непременно сломаешь свой инструмент. Я возьму его от тебя и - покойной ночи, добрый мой мальчик. Почитаем. Я забыл загнуть листок на том месте, где остановился. Кажется, здесь (Садится).

Появляется призрак Цезаря.

демон, леденящий мою кровь и поднимающий дыбом мои волосы? Говори, что ты такое?

Призрак. Злой дух твой, Брут.

Брут. Зачем же ты явился?

Призрак

Брут. Так я еще тебя увижу?

Призрак. Близь Филиппи! (Исчезает).

Брут. Что же, свидимся там, если нужно. Зачем же ты исчез, когда я только что собрался было с силой? Я поговорил бы с тобою еще. Проснись, Люций! Варрон, Клавдий, проснитесь! Клавдий!

Люций

Брут. Ему мерещится, будто он еще играет. Проснись, Люций!

Люций. Что прикажет мой повелитель?

Брут. Отчего ты так кричал во сне?

Люций. Разве я кричал?

Брут

Люций. Ничего.

Брут. Засни опять. Эй. Клавдий, проснись! Проснись и ты, соня!

Клавдий и Варрон

Брут. Что, вы всегда так кричите во сне?

Клавдий и Варрон. Разве мы кричали?

Брут

Варрон. Я ничего не видал.

Клавдий. И я также.

Брут

Варрон и Клавдий. Слушаю (Уходят).