Бесплодные усилия любви.
Действие четвертое.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Тоже в парке.

Входят: Принцесса, Розалина, Мария, Катарина, Бойе, вельможи, cвuma и лесничий.

Принцесса. Это король пришпоривал так сильно своего коня, мчась на крутой подъем холма?

Бойе. Не знаю, но, мне кажется, не он.

Принцесса. Кто бы это ни был,но выказал он подъем духа! И так, синьоры, сегодня решится наше дело, а в субботу мы воротимся во Францию... А теперь, друг лесничий, где те кусты, из-за которых мы будем совершать убийства?

Лесничий. Вот там, на опушке той рощи; это такое место, с которого вы прекрасно поохотитесь.

Принцесса. Благодаря моей красоте, я та прекрасная, которая охотится; ты я говоришь по этому, что я прекрасно поохочусь.

Лесничий. Простите, ваше высочество, я разумел не то.

Принцесса. Как, как? Сначала похвалил меня, а потом опять нет? О, кратковременная моя гордость!.. Так я не красива? Увы, горе!

Лесничий. Вы красивы...

. Нет, не описывай меня; если кто уже некрасив, тому не изменят лица похвалы. Вот мое хорошее зеркало, возьми это за правдивые слова (Дает ему денег). Хорошая плата за брань, это даже более, чем можно требовать!

Лесничий. Все, чем вы обладаете, может быть-только хорошо!

Принцесса. Смотрите, смотрите! Моя красота спасается лишь моими деяниями. О, ересь в оценке красоты, достойная наших дней! Дающая рука, будь она безобразна, осыпается похвалами... Но давайте лук. Когда милосердие готовится убивать, хорошая стрельба должна считаться дурной. Но я теперь могу обратить всю стрельбу себе в достоинство: если не попаду, то, значит, не сделала этого из сострадания; если попаду, то только для того, чтобы выказать свое искусство, а не с обдуманной целью убить. И, без сомнения, так и бывает иногда: честолюбие оказывается виновником ужасных преступлений; ради славы, ради похвал, этих внешних приманок, мы извращаем направление нашего сердца. Так я, только ради похвалы, хочу теперь пролить кровь бедного оленя, которому в сердце моем не желаю вреда.

Бойе. Не ради ли похвал только строптивые жены захватывают власть, когда стараются держать мужей под башмаком?

Принцесса. Только ради похвал. И нельзя не хвалить всякую женщину, которая одолеет мужчину.

Входить Башка.

Но, вот один из членов общины.

Башка. Доброго вечера всем! Но, позвольте: которая тут головой у вас?

Принцесса. Ты можешь ее узнать, любезный, по остальным, которые без голов.

Башка. Ну, которая над всеми набольшая, всех выше?

Принцесса. Та, которая потолще и подлиннее.

Башка. Потолще и подлиннее! Так и есть; что правда, то правда. Еслибы ваша талия, сударыня, была так тонка, как мой ум, то вашей талии пригодился бы как раз поясок одной из этих девиц. Не вы ли старшая будете? Вы потолще всех.

Принцесса. Что вам нужно? Что вам нужно?

Башка

Принцесса. О, давай письмо, давай... Это мой хороший друг.. Ты отойди, добрый посол. Бойе, вы умеете хорошо разрезать жаркое; вскройте этого каплуна.

Бойе. Готов служить. Но это недоразумение, письмо не касается никого здесь: оно написано к Жакенете.

Принцесса. Мы все же прочтем его, клянусь! Сверните шею этому сургучу, и пусть слушают все.

Бойе (читает). "Именем неба! Что ты хороша, это не подлежит сомнению; верно, что ты прекрасна; истинная правда, что ты привлекательна. Ты, прелестнейшая всякой прелести, красивейшая всякой красоты, более истинная, чем сама истина, сжалься над своим доблестным вассалом! Великий и весьма славный царь Кофетуа бросил взор на зловредную и отъявленную нищую Зенелофону. Ему-то уже можно было сказать: vene, vidi, vici, что, выраженное на языке понятном для массы (О, низкая и темная масса') означает: он пришел, увидел и победил. Пришел раз; увидел, два; победил, три. Кто пришел? Царь. Зачем пришел? Чтобы увидеть. Зачем увидеть? Чтобы победить. К кому он пришел? К нищей. Кого увидал? Нищую. Кого победил? Нищую. Вывод. Победа. На чьей стороне? На стороне царя. Плен обращается в обогащение. С чьей стороны? Со стороны нищей. Развязка: брак. С чьей стороны? Царя? Нет, с обеих сторон в одну, или с одной в обе. Я царь; так по сравнению: ты нищая, вследствие твоего низкого происхождения. Могу я потребовать твоей любви? Могу. Могу я принудить тебя к любви? Мог бы. Буду я умолять тебя о любви? Буду. На что обменяешь ты свои лохмотья? На платья. Свое нищенство? На титул. Себя? На меня. И так, в ожидании твоего ответа, я унижаю свои уста на твоих ногах, мои глаза на твоем лице, и мое сердце повсюду на тебе. Твой, с нежнейшим желанием тебе служить

Дон Адриано де Армадо.

"Так рыкает немейский лев против тебя, о, овечка намеченная им в свою добычу! Пади покорно к его ногам, и он, вместо того чтобы пожрать, согласится поиграть с тобой. Но если ты вздумаешь противиться ему, несчастная, чем станешь ты? Жертвой его ярости, пищей для его берлоги".

Принцесса. Что за птица настрочивший кто письмо? Что за флюгер? Что за ветрогон? Слыхали вы что нибудь получше этого?

Бойе. Я очень ошибаюсь, если не признаю этого слога.

Принцесса. Плоха была-бы у вас память, еслибы вы его скоро забыли.

Бойе. Этот Армадо испанец, состоящий здесь при дворе; чудак, род монарха, служащий потехою для короля и его товарищей по ученью.

Принцесса. Послушай, ты: кто дал тебе письмо?

Башка. Я сказывал уже: мой господин.

Принцесса. Кому должен был ты его отдать?

Башка

Принцесса. От какого господина, какой госпоже?

Башка. От синьора Бирона, моего хорошего господина, Французской госпоже, которую зовут Розалина.

Принцесса. Ты перепутал письма. Идем, синьоры. Пока, моя милая, возьми это письмо; свое получишь в другой раз (Уходит со свитой).

Бойе. Кто-же здесь добьется своего? Кто добьется?

Розалина. Хотите знать?

Бойе. О, да, моя сокровищница красоты!

Розалина. Та, что владеет луком. Ловко отбито?

Бойе. Принцесса хочет убивать рогатых, но если ты вступишь в брак, провались я, если в том году не народятся рога! Ловко направлено?

Розалина. Ладно, я стрелок.

Бойе. А кто-же дичь?

Розалина. Если выбирать по рогам, то вы; подойдите поближе. Тоже ловко, не так-ли?

Мария.Вы вечно схватываетесь-с нею,Бойе, а она бьет прямо в лоб.

Бойе. А ей попало пониже... Что, попал?

. Не пустить-ли мне в тебя старым присловьем, которое было уже в ходу, когда французский король Пепин был еще мальчиком; это насчет того, чтобы попасть.

Бойе. Я могу ответить тебе таким-же старым, бывшим в ходу, когда британская королева Джиневра была еще девочкой; это тоже насчет того, чтобы попасть.

Розалина (поет). "Не попасть тебе, не попасть, не попасть, мой почтенный!"

Бойе. "Если мне не попасть, не попасть, не попасть, попадет другой!" (Розалина и Катарина уходят).

Башка. Прах побери, как они это забавно! Не промахнулись оба!

Мария. Превосходные выстрелы; оба попали в мишень.

Бойе. Мишень! Замечательная мишень! Вы назвали его мишенью? Надо скорее поставить на ней отметку, чтобы прицеливаться, если придется.

Мария. Ваш выстрел будет в поле. Я полагаю, вы разучились.

Башка. Он должен целить поближе, без того ему не попасть в цель.

Бойе. Если мой выстрел будет вне цели, то ваш будет в ней.

Башка. Она примет последний выстрел, стиснув гвоздь.

Мария. Довольно; вы начинаете говорить сальности. Язык у вас грязен.

Башка. Она слишком тверда для ваших стрел, ваша милость; поиграйте с нею в шары.

Бойе. Боюсь столкновений. Прощай, милый филин (Уходит с Марией).

Башка. Нечего сказать, молодец! Как есть, простая дервевенщина! Боже мой, ловко-же мы отделали его, эти дамы и я! Прах возьми, что за милые шуточки! Что за удачливый простой здравый смысл! Все это так ловко; хотя и непристойно, но кстати... Армадо, тот опять по другому... О, что за изысканный человек! Как он ходит перед дамой, как носить её веер! Как он делает ей ручкой! И как нежно клянется!.. А его паж, это горсточка ума! Ну, право, такой занимательный малыш! (Вдали крики). Что там? (Убегает).

СЦЕНА II.

Там-же.

Входят: Олоферн, Натаниел и Тупица.

. Весьма почтенная забава, действительно, и совершаемая по чистой совести.

Олоферн. Зверь был, как вы видели, in sanguis: в крови; поспел как яблоко, висящее, подобно серьге в ухе, coelo, то-есть неба, тверди, небосклона, и затем упал, как рак, на лоно terra, то-есть земли, почвы, суши.

Натаниель. Правду сказать, господин Олоферн, вы разнообразите эпитеты, по меньшей мере, как любой ученый. Но я замечу вам, что это была лишь годовалая косуля.

Олоферн. Мессир Натаниель, haud credo.

Тупица. Не haud credo, а молодая лань.

Олоферн. Вот дикое замечание! Но, в своем роде, наведение, как-бы in via, то-есть путем объяснения, для того, чтобы facere, сделать, если возможно, возражение, или, лучше сказать, ostentare, то-есть выказать свой взгляд, согласно непривычному, неразвитому, необразованному, неочищенному, неотесанному, или, лучше, невежественному, или, еще лучше, неосновательному пониманию... Счесть мой haud credo за животное!

Тупица. Я говорю, что это животное было не haud credo, а лань.

Олоферн. Дважды погрязшая тупость! Bis coetus! О, чудище невежества, до чего ты безобразен!

Натаниель. Мессир, он не питался никогда лакомствами, содержимыми в книгах; не едал бумаги, не пивал чернил; его ум остался без отделки; он только животное, способное на одни низкие ощущения. И такие жалкие растения находятся у нас перед глазами для того, чтобы мы (люди с чувством и вкусом) были благодарны за то, что мы могли развиться лучше их. Как мне непригодно быть пустым, неучтивым и глупым, точно так как было-бы неуместно засадить такую деревенщину за ученье, в школу. Но omne bene, скажу я, держась дедовского мнения: "частенько умеют переносить бурю те, которые ветра не любят".

Тупица. Вы оба ученые люди; можете вы мне разгадать, кому это было месяц отроду при Каиновом рождении, а и теперь еще пяти недель нет?

. Диктине, друг Тупица, Диктине, друг Тупица.

Тупица. Это кто же Диктина?

Натаниель. Так зовут Фебу, луну, месяц.

Олоферн. Луне было только четыре недели, когда и Адаму было не более того; и ей не было и пяти недель, когда ему исполнилось сто лет. Отношение годится для того и другого.

Тупица. Верно, сношение годится.

Олоферн. Господь помоги твоему умишку! Я говорю: отношение годится для того и другого.

Тупица. И я говорю, что поношение годится обоим, потому что месяцу всегда только месяц, да сверх того я говорю, что принцесса убила молодую лань.

Олоферн. Мессир Натаниель, хотите выслушать мою эпитафию-экспромт на смерть этого животнаго? Чтобы угодить этому неучу, я называю ланью животное, убитое принцессой.

Натаниель. Perge, ученый Олоферн, perge, но только постарайтесь избежать подлых выражений.

Олофирн. Я буду немножко острить над буквами: этим и обнаруживается искусство (Декламирует).

Принцессой был олень сражен,

Но в честь принцессиных заслуг

Горланить рад был враг и друг,

Что тот, олень был стар и сед,

И жил едваль не с сотню лет!

Натаниель. Редкий талант!

Тупица. Если талант цепок, так он его подцепит этим талантом.

Олоферн. Я имею уже такой дар; оно просто, просто: у меня порывистое, необузданное воображение, напитанное образами, фигурами, очерками, предметами, мыслями, сопоставлениями, движениями, переменами. Они зарождаются в сосуде памяти, выращиваются в утробе риа mater и появляются на свет при удобном случае. Но этот дар хорош лишь, если он крайне ярок, а я могу быть благодарен в этом отношении.

Натаниель. Мессир, славлю Бога за вас, то же сделают и мои прихожане: вы отлично наставляете их сыновей и дочери их делают тоже у вас большие успехи. Вы полезный член общины.

Олоферн. Mehercle, если их сыновья не глупы, они не будут лишены моего поучения; если их дочери способны, я их направлю. Но, vir sapit, qui paucae loquitur; нам кланяется какое-то женское существо.

Входят: Жакенета и Башка.

Жакенета. Пошли вам Бог доброго утра, г. пастор!

Олоферн. Пастор!.. Почти что прободи. Если кого надо прободить, то кого же?

Башка

Олоферн. Прободить бочку! Блестящая мысль в комке земли! Достаточная искра для булыжника, достаточная жемчужина для свиньи! Очень мило, очень хорошо!

Жакенета. Добрый господин пастор, будьте так добры прочесть мне это письмо. Принес мне его Башка от дона Армато. Прошу вас, прочтите его.

Олоферн. "Fauste, precor gelida quando pecns omue sub umbra ruminat..." и так далее. О, мой добрый, старый мантуанец! Я могу сказать о тебе, как путешественник о Венеции. "Venegia, Venegia, chi non te vede, ei non te pregia". Старый мантуанец! Старый мантуанец! Кто тебя не понимает, тот тебя не оценивает. Ut, re, sol, la, mi, fa... Простите, что же в этом письме? Или лучше, как говорит Гораций в своих... Но, что это, стихи?

Натаниель. Да, и очень литературные.

Олоферн. Дайте мне прослушать куплет, строфу, стих... Lege, domine.

Натаниель (читает). "Если любовь заставляет меня преступить клятву, как могу я клясться в любви? О, те клятвы лишь прочны, которые посвящены красоте! И хотя я изменяю себе, тебе я пребуду верен: те идеи, которые были дубами для меня, гнутся перед тобою, как тростник. Моя наука покидает свои блуждания и видит книгу себе лишь в твоих очах, в которых живут все наслаждения, заключаемые в учености. Если мы стремимся к познанию, то достаточно познать тебя: вполне образован только тот язык, который сумеет тебя истолковывать; невежественна та душа, которая может зреть тебя без восторга (некоторое мое достоинство именно в том, что я всем в тебе восхищаюсь). В твоих глазах Юпитеровы молнии, голос твой - его грозные громы; но когда ты не одушевлена гневом, этот голос - музыка и нежный пламень! Будучи божественной, прости мне, возлюбленная, если я воспеваю небесные достоинства на столь земном языке".

Олоферн. Вы не оттеняете обращений, и потому теряется выразительность. Позвольте мне пересмотреть эти стишки... Удачны одне рифмы; что же до изящества, легкости и золотого поэтического размера... caret! Овидий Назон был мастер на это... Отчего он прозывался Назоном, однако? Оттого, что у него был нюх на благоуханные цветы фантазии, на вспышки вымысла. Imitari - это еще ничего: и собака подражает своему хозяину, обезьяна своему сторожу, разукрашенная лошадь своему всаднику... Но, девственная молодая особа, это послание к вам?

Жакенета. Да, ваша милость, от мессира Бирона, одного из вельмож при иностранной королеве.

Олоферн. Я просмотрю адрес... "В б
123;лоснежные руки прекраснейшей госпожи Розалины": Взгляну еще раз на текст самого письма, чтобы узнать имя лица, пишущего к вышеназванной особе: "Готовый к услугам вашей милости Бирон". Мессир Натаниель, этот Бирон один из давших обет вместе с королем; он написал это послание к одной из дам, состоящих в свите иностранной принцессы, а оно - случайно, или путем своего следования - попало не по назначению... Ступай, беги, моя милая; передай эту записочку в царственные руки короля: она может иметь большое значение. Не мешкай с прощальными приветствиями; я слагаю с тебя эту обязанность. Прощай!

Жакенета

Башка. Я с тобой, девушка (Уходят).

Натаниель. Мессир, вы поступили по страху Божьему, весьма благочестиво, и, как говорит один отец...

Олоферн

Натаниель. Превосходны в отношении стиля.

Олоферн. Я обедаю завтра у отца одного из моих учеников: если вам будет угодно благословить нашу трапезу молитвой, то я, по моей приязни с родителями вышеназванного ребенка, могу ручаться вам, что вы будете ben temdo. А я докажу вам там, что эти стихи очень безграмотны, что они лишены всякой поэзии, остроумия, вдохновения. Не откажите в вашем обществе.

. Очень благодарен. Общество (сказано в писании) счастье жизни.

Олоферн. И, несомненно, писание доказывает это... (К Тупице). Приглашаю и вас; не говорите нет: раиса verba. Идем. Знать занята своей забавой; мы тоже пойдем поразвлечься (Уходят).

СЦЕНА III.

Входит Бирон, с запиской в руках.

Бирон. Король охотится за оленем; я преследую самого себя; они там раскинули тенета; я барахтаюсь в смоле, которая протухла... Протухнуть! нехорошее слово. Нечего делать, властвуй, печаль! Так говорят, говорил дурак; а я говорю, так и я дурак. Хорошо придумано, мой ум!.. Но, клянусь, любовь глупа, как Аякс: тот убивал баранов, она убивает меня; выходит я баран. Опять прекрасно доказано с моей стороны! Я не хочу любить; повесьте меня, если хочу; право, не хочу. Но глазок у нея... клянусь светом, я не полюбил-бы ее, еслибы не этот глазок... или оба её глазка, Однако, я только и делаю, что лгу, и лгу самому себе. Ведает небо, я люблю, и это научило уже меня писать стихи и грустить. Вот на лицо и стихи мои, и моя грусть. Я отправил уже к Розалине один из моих сонетов. Понес его увалень, послал дурак, получила дама; милый увалень, милейший дурак, еще милейшая дама! Прах побери, я ни крошки не озабочивался-бы этим, еслибы остальные трое врезались также, как я! Вот идет один из них с запиской... Да поможет ему Бог вздыхать! (Влезает на дерево).

Входит Король, держа записку.

Король

Бирон (всторону). Подстрелен, видит небо!.. Продолжай, милый Купидон: ты поразил его своей пернатой стрелой под левый сосок!.. Узнаем тайны...

Король (читает). "Златое солнце не дает такого сладкого поцелуя свежей утренней росе на розе, как лучи твоих очей, когда они осушивают на моих щеках орошающую их ночную росу. Серебряная луна не светит и вполовину столь ясно сквозь прозрачное лоно водной глубины, как твоя краса сквозь мои слезы; ты сверкаешь в каждой пророненной мною слезе, шествуешь, как в колеснице, в каждой её капле; так проходишь ты победно среди моей скорби. Взгляни лишь на накопляющиеся у меня слезы, и оне укажут твое торжество сквозь причиненное тобою горе. Но ты сама не люби, и ты тогда сохранишь мои слезы, как зеркало, заставляя меня вечно плакать. О, королева королев! как ты восхитительна! Этого не изобразит ни одно помышление, не передаст язык ни одного смертнаго!!.." Но как сообщить ей о моих страданиях? Я уроню эту записку... Милая листва, осени безумие!.. Но кто это идет? (отходит в сторону).

Входит Лонгвиль с запиской в руках.

. Как, Лонгвиль! И он читает... Слушай, мое ухо!

Бирон (всторону). Явись еще один безумец в моем образе!

Лонгвиль. Увы! я нарушил клятву!

Бирон

Король (всторону). Влюблен, надеюсь... О, радостное сообщество в позоре!

Бирон (всторону). Пьяницы любят товарищей по пьянству.

Лонгвиль

Бирон (всторону). Я мог-бы тебя успокоить: двух других я уже знаю; ты совершаешь триумвират, вершину нашего общества, крайний угол виселицы, на которой повесилась наша простота.

Лонгвиль. Боюсь, что эти тупые стихи не в состоянии будут ее тронуть. О, милая Мария, любви моей императрица! Я изорву это стихотворение и напишу тебе прозой.

Бирон (всторону). О, стихи служат украшением на нарядных штанах Купидона; не порти их вида.

. Или ничего, сойдет (читает). "Не небесное ли красноречие твоего взгляда (с которым не может бороться свет) склонило мое сердце к измене моей клятве? Но измена, совершенная ради тебя, не заслуживает кары. Я отказался от женщин, но я могу доказать, что моя клятва не относилась к тебе, так как ты богиня. Клятва моя была земная, любовь к тебе - небесная; если заслужу твое благоволение, то с меня снимается низкий проступок. Клятвы лишь выдыхание, а выдыхание пар; ты, мое прекрасное солнце, озаряющее мою землю, впивай эфир этой клятвы она будет в тебе; если она нарушена, это не моя вина; а если она нарушена и мною, то кто же безумен на столько, что не захочет пожертвовать клятвой ради приобретенная?"

Бирон (всторону). Это печень превращает плоть в божество, молодую гусыню в богиню. Чистое, чистое идолопоклонство! Прости нам, Господь! Прости Господь! Мы все сбились с толку.

Входит Дюмэн с запиской в руках.

Лонгвиль

Бирон (всторону). Все спрятались! Все! старинная детская игра. Я сижу здесь в поднебесьи, подобно полубогу, наблюдая за тайными несчастных безумцев. Еще-бы куль на мельницу! О, небо! Мое желание исполняется: Дюмэн тоже преобразился: четыре кулика на одном блюде!

Дюмэн. О, божественная Катишь!,

Бирон (всторону). О, весьма земной гаер!

Дюмэн. Клянусь небом, чудо для смертных глаз!

Бирон

Дюмэн. Ея золотистые волоса посрамляют янтарь!

Бирон (всторону). Ворона янтарного цвета, действительно, замечательна,

Дюмэн. Стройна, как кедр!

Бирон (всторону). Позволь: плечо у неё беременно.

Дюмэн

Бирон (всторону). Как иные дни, в которые солнце не светит.

Дюмэн. О, еслибы исполнилось мое желание!

Лонгвиль (всторону). И мое!

(всторону). И мое тоже, милостивый Господь!

Бирон (есторону). Да исполнится и мое, аминь! Хороша молитва?

Дюмэн. Я хотел-бы ее позабыть, но она палит мою кровь, как лихорадка, и напоминает о себе.

Бирон. Лихорадка палит тебе кровь, так надрез выпустит ее в соусник. Милая увертка!

Дюмэн

Бирон (всторону). Замечу еще раз, как любовь умеет разнообразить рассуждения.

Дюмэн (читает). "Однажды (о, роковой день!) любовь, которой вечный май, подметила восхитительнейший цветок, нежившийся на сладострастном воздухе. Невидимый ветерок проскальзывал сквозь его бархатные лепестки, а влюбленный, умирая с тоски, завидовал этому дыханию небес. "Ветерок, говорил он цветку, может обдувать твои щеки, как желал-бы я торжествовать подобно ветерку! Но, увы! рука моя связана клятвою не срывать тебя с твоих шипов! Клятва, увы! вовсе непригодная для юности,- юности, любящей срывать то, что благоуханно! Не назови преступлением, если я нарушу клятву ради тебя, ради которой сам Юпитер поклялся-бы, что Юнона лишь эфиопка, и отрекся-бы от сана Юпитера, чтобы обратиться в смертного ради твоей любви!.." Пошлю это, прибавя что-нибудь попроще для изъявления страданий моей искренней, алкающей любви! О, еслибы король, Бирон и Лонгвиль тоже влюбились! Их проступок, служащий мне примером, смыл-бы клеймо измены с моего чела! Нет виновных, когда все виноваты.

Лонгвиль (приближаясь). Дюмэн, твоя любовь очень нечеловеколюбива, если ты желаешь себе товарищей в любовной тоске. Ты можешь бледнеть, но я покраснел-бы, право, еслибы кто подслушал такое мое нытье.

(приближаясь). Так покраснейте-же, мессир! Вы в одном положении с ним; укоряя его, вы вдвойне виноваты. Вы не влюблены в Марию? Лонгвиль не сочинял сонетов в её честь? Он никогда не скрещивал рук на своей влюбленной груди, чтобы сдержать свое сердце? Я был незаметно спрятан в этих кустах и наблюдал за вами обоими и краснел за обоих. Я слышал ваши преступные стихи, подметил ваши приемы: видел, как вылетали ваши вздохи, видел всю вашу страсть. Увы! кричал один. О, Юпитер! взывал другой. Один называл её волоса золотом, другой - её глаза кристаллом; вы (обращаясь к Лонгвилю) готовы нарушить веру и клятву для получения рая; а по вашему (обращаясь к Дюмэну), Юпитер готов стать клятвопреступником ради вашей возлюбленной. Что скажет Бирон, узнав о нарушении клятв, произнесенных так усердно? Как будет он издеваться! Сколько потратит своего остроумия! Как будет он торжествовать, прыгать и смеяться! Клянусь всеми виденными мною сокровищами, не хотел бы я, чтобы он узнал подобное обо мне!

Бирон. Теперь я слезу, чтобы отхлестать лицемерие! (Слезает с дерева). О, мой милостивый владыко, простите мне! Вы добрая душа! пристойно-ли вам укорять в любви этих червяков, когда вы влюблены более их? Что, ваши глаза не колесницы, в ваших слезах не отражается одна принцесса? Вы не хотите преступать клятвы, это ненавистное дело; писать сонеты? это достойно только министрелей... Не стыдно-ли вам? И всем трем вам, попавшимся так славно? Вы нашли соринку в глазу короля; он нашел ее у вас; но я найду бревно у каждого из вас трех. О, что за глупую сцену пришлось мне видеть, какие вздохи, стоны, уныние, печаль! О, до чего пришлось мне удерживаться, при виде короля, обращенного в комара! Великого Геркулеса, пиликающего на скрипке, велемудрого Соломона, напевающего плясовой мотив, Нестора, играющего в колышки с детьми, насмешливого Тимона, забавляющагося пустыми игрушками! Где твое горе, скажи мне, добрый Дюмэн? И ты милый Лонгвиль, где у тебя болит? А у моего государя? у всех боль в груди. Ей! крепительной похлебки!

Король. Твои шутки слишком едки. Неужели мы унижены твоим высшим взглядомъ'?

Бирон вы, чтобы я писывал стихи? Или страдал по какой-нибудь деве? Или терял минуту на охорашивание себя? Слыхали вы, чтобы я расхваливал ручку, ступню, лицо, глаза, походку, позу, чело, грудь, талию, ногу, какой-нибудь член?.

Король. Потише; к чему такая стремительность? Мчится так честный человек или вор?

Бирон. Я мчусь прочь от любви; пропустите меня, прекрасный влюбленный!

Входят: Жакенета и Башка.

. Божие благословение королю!

Король. Что у тебя за подношение?

Башка. Какая-то измена.

. При чем здесь измена?

Башка. Ни при чем, ваша милость.

Король. Если она никому не вредит, то и ты, и измена можете спокойно убираться отсюда.

. Прошу ваше величество прочесть это письмо; наш пастор заподозрил его: тут измена, говорит он.

Король (передавая письмо Бирону). Бирон, прочти (Жакенете). Откуда оно у тебя?

Жакенета

Король. А тебе дал кто?

Башка. Дион Адрамадио... дин Адрамадио.

Король

Бирон. Тут шутка, государь, одна шутка; вам нечего беспокоиться.

Лонгвиль. Но она его взволновала. Надо прослушать, что это.

Дюмэн (поднимая обрывки бумаги). Почерк Бирона, вот и его подпись.

Бирон

Король. В чем?

Бирон. В том, что вам, трем безумцам, не хватало четвертого для ровного счета. Он, он, вы король, и я - мы карманные воришки в любви и заслуживаем смерть. О, прогоните этих слушателей, и я расскажу вам более!

Дюмэн. Теперь у нас чет.

Бирон

Король. Уходите, вы! Прочь!

Башка. Прочь, честный народ! Остаются одни изменники (Уходит с Жакенетой).

Бирон. Любезные синьоры, любезные влюбленные, обнимемтесь! Мы верны, на сколько могут быть верными плоть и кровь. Mope должно иметь свой прилив и отлив, небо должно показывать свой лик; молодая кровь не может повиноваться предписаниям старости: мы не можем бороться с причиной нашего рождения; поэтому нам было неизбежно нарушить клятву.

. Неужели эта разорванная записка обнаруживает твою влюбленность?

Бирон. Неужели, спрашиваете вы? Кто же может увидать божественную Розалину и не уподобиться дикому и суровому индусу, который склоняет свою рабскую голову при первом луче с великолепного востока и, ослепленный, лобзает низкий прах, припав к нему покорною грудью? Чей высокомерный, орлиный взгляд осмеливается устремиться на её небесное чело и не ослепляется его величием?

Король. Что за рвение, что за восторг одушевляют тебя теперь? Моя возлюбленная, её госпожа, прелестная луна. Розалина, лишь светило - спутник, едва заметна в её свете.

Бирон множество достоинств составляют одно: в нем нет недостатка ни в чем, чего только можно желать. Дайте мне цветистость всех сладкозвучных уст... Но, нет! Прочь, изысканная реторика! Она не нуждается в тебе. Одним продажным вещам подобает торгашеское расхваливание, она превыше похвал, и слишком скудная похвала лишь пятнает. Дряхлый пустынник, изможденный сотнею зим, сбросит пятьдесят из них, взглянув ей в глаза. Красота освежает старость, как младенца, и придает клюке детство колыбели. О, она солнце, придающее блеск всему!

Король. Но, видит небо! Твоя возлюбленная черна, как черное дерево.

Бирон. Черное дерево похоже на нее? О, божественное дерево! Жена из такого дерева была бы блаженством. О, кто здесь может привести меня к присяге? Где та книга, на которой я могу поклясться, что та красавица не красива, которая не научится её взорам; ни одно лицо не миловидно, если оно не так смугло!

Король

Бирон. Соблазняют еще скорее те дьяволы, которые походят на светлых духов! О, если чело моей дамы осенено черным, то это потому, что оно облеклось в траур при виде того, как краски и чужие волоса восхищают обожателей своим обманом. Она родилась, чтобы сделать черное светлым; её хотение переустроит современную моду; естественный румянец принимается теперь за румяны, и потому теперь те румяные, которые не захотят, чтобы ими пренебрегали, окрасятся в черное, чтобы подражать её смуглости.

Дюмэн. Чтобы походить на нее, окрасили себя трубочисты.

Лонгвиль. И с её появления угольщики считаются сияющими.

. А эфиопы хвалятся своим прекрасным цветом лица.

Дюмэн. При темноте не требуется более свеч: мрак - это свет.

Бирон. Ваши возлюбленные не смеют выдти под дождь, боясь, как бы он не смыл их цвета.

Король

Бирон. Я докажу, что она красива, хотя бы мне пришлось говорить до страшного суда!

Король. Ни один дьявол не испугает тебя в том как она.

Дюмэн. Не видывал я, чтобы человек ценил дрянь так высоко!

(показывая ему свою обувь). Взгляни, вот твоя возлюбленная: что мой башмак, что её лицо.

Бирон. О, еслибы улицы были вымощены твоими глазами, её ноги были-бы слишком нежны для такой дороги.

Дюмэн. Фуй! Если она так пойдет, то вся улица увидит лежащее выше у нея, как еслибы она шла вниз головой.

Король

Бирон. О, нет ничего вернее этого: и все мы клятвопреступники поэтому.

Король. Так прекратим эту болтовню, а ты, добрый Бирон, докажи нам, что наша любовь законна и мы не нарушали клятвы.

Дюмэн. И вправду!.. Найди извинение проступку.

. Да, какой-нибудь пример, чтобы нас оправдать, какую-нибудь увертку, сутяжничество, на котором чорта проведешь.

Дюмэн. Какой-нибудь бальзам против измены слову.

Бирон. О, его найдется более, чем нужно! Внимайте-же, любезные воины нежной склонности! Разсмотрим, чему мы поклялись сначала: поститься... заниматься науками... не видать женщин. Все это низкая измена против царственной юности. Скажите, можете вы поститься? Ваши желудки слишком молоды и лишнее воздержание порождает болезнь. А дав обет учиться, синьоры, каждый из вас отрекся от настоящей книги: можете-ли вы вечно мечтать, углубляться и смотреть в одно? Как можете вы, государь, и вы, и вы, найти самую суть учения без красоты женского лица? Я почерпнул такую систему из женских глаз; они основа, книги, академии, в которых искрится настоящий огнь Прометея! Вечное корпенье сковывает в артериях ваш живой дух; так движение и продолжительный труд истощают мускульную силу путника. Далее, обещав не смотреть на женское лицо, вы тем изменили назначению ваших глаз и самой науке, виновнице ваших обетов. Есть-ли в мире такой автор, который преподает красоту лучше, чем женские глаза? Ученость лишь придача к нам самим, и там, где мы, там и наша ученость. Следовательно, если мы смотрим в женские глаза, не видим-ли мы там и наших познаний? О, мы дали обет учиться, синьоры, но мы тем изменили нашим книгам, потому что, где-же вы, мой государь, или вы, или вы, среди вашего тяжелаго созерцания, нашли-бы столь пламенные стихи, которые внушаются вам прекрасными наставницами? Другия малоподвижные науки засядут в мозгу и, находя лишь скудное применение, редко обнаруживают жатву, полученную с них тяжелым трудом; но любовь, изученная первоначально в женских глазах, не остается замкнутою в мозгу, но, с быстротою всех элементов, распространяется так скоро, как мысль, по всем нашим чувствам, сообщая каждому двойную силу, превосходящую их обычную способность и отправление. Так, она придает чудную силу зрения глазам: глаза орла ослепнут скорее, нежели глаза влюбленнаго; ухо влюбленного подметит малейший звук, когда не расслышит ничего даже осторожнейший вор; осязание любящего мягче, чувствительнее, нежели нежные рожки улитки в её раковинке; разборчивый вкус Бахуса груб против языка у влюбленнаго; что касается доблести, разве любовь не Геркулес, всегда готовая взбираться на гесперидские деревья? Она хитра, как сфинкс; нежна, мелодична, блистательна, как лира Аполлона со струнами из его волос; а когда любовь заговорит,- голоса всех богов опьяняют небо своею гармонией. Ни один поэт не должен прикоснуться к перу для писания, не разводя своих чернил любовными вздохами. О, тогда его стихи очаруют слух дикарей, вселят тихое смирение в тиранов. Я вывожу это учение из женских глаз: они искрятся всегда истым огнем Прометея; они книги, науки, академии, которые поучают, содержат и питают весь мир; без них никто не может преуспевать ни в чем. И вы были, поэтому, безумны, отрекаясь от женщин, и будете безумными, сдержав свой обет. Ради мудрости, имя которой любят все люди, или ради любви, которая дорожит людьми, или ради мужчин, произведших этих женщин, или ради женщин, благодаря которым мы, мужчины, стали мужчинами,- пожертвуем своими клятвами, чтобы спасти себя, иначе мы пожертвуем собою, ради спасения наших клятв. Нарушать так обеты будет благочестием: милосердие предписано нам законом свыше, а разве можно отделять любовь от милосердия?

Король

Бирон. Вперед ваши знамена, синьоры, и нападем! Без разбора, опрокинем их! Но, помните, что, в этой схватке вы должны закрыть им солнце.

Лонгвиль. Но, к делу! Оставим эту болтовню. Решаемся мы ухаживать за этими французскими девицами?

Король

Бирон. Прежде всего отведем их из парка туда каждый из нас взяв за руку свою возлюбленную; после полудня, позабавим их каким-нибудь необыкновенным развлечением, таким, которое можно будет подготовить в столь короткий срок. Собрания, танцы, маскарады и разные забавы предшествуют прекрасной любви, усыпая её путь цветами.

Король. Идем, идем! Не будем терять того, что только может назваться временем и может быть употреблено нами.

Бирок. Allons, allons! Посеяв куколь, не соберешь ржи, и правосудие коловращается всегда равномерно; легкомысленные девушки могут оказаться язвою для людей, нарушивших клятву; если так, то мы купим за свою медь не лучшее сокровище! (Уходят).